Текст книги "Чур, я вожу (сборник)"

Наталия Геннадьевна Волкова
Чур, я вожу!

Рассказ первый
Как появились летучие рыбы?

Папа сказал, раз я уже в третьем классе, то он отдаёт мне свой старый телефон. До этого у меня был простенький такой, по нему только звонить можно было. А папин – современный, там много функций всяких. Ну, я тут же стала разные программы пробовать. Установила «Мессенджер», как у Маринки, и давай ей писать:

«Что делаешь?»

«Уроки. А ты?»

«А мне лень».

«Лень-пельмень!»

Так мы весь вечер и переписывались, и я совсем забыла, что нам задали кхмерскую сказку к завтрашней литературе пересказать. А когда вспомнила, уже надо было спать ложиться.

«Ладно, – подумала я, – завтра за завтраком прочитаю».

Но назавтра я проспала. Еле-еле успела к первому уроку.

«Ладно, – думаю, – на большой перемене время будет».

Но на большой перемене такое было! Глеб, оказывается, пришёл в школу со своими жуками в баночке. Они у него там под марлей сидели. Сначала он всё носился с ними, а потом на подоконник поставил и стал что-то Мишке Сёмкину объяснять. Руками размахивал, ну и столкнул банку на пол случайно. Марля в сторону отъехала, и жуки стали из банки вылезать. Мы, конечно, сразу кинулись их ловить и обратно в банку запихивать. Но когда Глеб их пересчитал, оказалось, что один всё-таки сбежал куда-то. Мы его везде искали – так и не нашли. Глеб закручинился, а Маринка его успокаивала:

– Ничего, зато теперь твой жук в школе образованным станет. Полетает по школе – все предметы выучит.

– Мои жуки не летают, – пробурчал на это Глеб.

В общем, про кхмерскую сказку из-за этих жуков я опять забыла. Хорошо хоть в начале урока Марина Владимировна Глебу разборку устроила, мол, зачем он жуков в школу притащил. Пока они разбирались, я успела почти всю сказку прочитать. А она интересная оказалась, я так зачиталась, что даже не сразу услышала, когда Марина Владимировна сказала:

– Оля нам сейчас сказку перескажет.

– Марина Владимировна, но я ведь на прошлом уроке отвечала, – попыталась выкрутиться я.

– А мы хотим воспользоваться случаем и послушать тебя ещё раз – правда, ребята?

Конечно, они воспользуются случаем: не их же вызывают!

И вот я у доски. Сзади кто-то уронил на пол учебник – хлобысть! И мне сейчас такой же «хлобысть» будет. Делать нечего, буду рассказывать медленно-медленно. Может, им надоест слушать и меня отпустят?

– Оля, ты что, в памятник превратилась? Рассказывай!

– «Откуда появились летучие рыбы», кхмерская сказка, – объявила я торжественно и, чтобы потянуть время, добавила: – Кхмерский народ очень древний. И сказки у них древние, тягучие. Тянутся, тянутся…

– Ты-то хоть не тяни, Ольга, давай сразу к сказке!

– Жили-были, – начала я, – два брата. У одного жена была работящая, а у другого – ленивая. Ну, вы ведь знаете, как это бывает, – вопросила я у класса, – один, например, весь день уроки делает, а другой играет.

– Знаем-знаем, – перебила Марина Владимировна, – ближе к делу!

– Ну вот. Та, что работящая была, однажды говорит мужу: «Что это мы всё работаем, а живём бедно? Давай возьмём кокосовые миски и пойдём из моря воду вычерпывать. Как всю вычерпаем, на дне морском насобираем себе жемчуга». Так они и сделали. Пойдут, одну миску зачерпнут – выльют. Пойдут, вторую миску зачерпнут – выльют. Пойдут, третью миску зачерпнут – выльют. Пойдут…

Но на пятой миске меня Марина Владимировна опять перебила:

– Давай, Смирнова, короче!

– Тут к ним краб на берег выполз. Увидел, что они делают, и испугался. Поплыл к морскому царю – Дракону докладывать, что скоро в море совсем воды не останется. Дракон пришёл в ужас и повелел всем морским жителям взять по жемчужине и отнести мужу с женой, только бы их в покое оставили. Так и разбогател работящий брат.

Я остановилась и смотрю на Марину Владимировну. Думаю: сейчас она мне скажет: «Молодец. Пять. Садись». И кого-нибудь ещё вызовет дальше рассказывать. А она вдруг говорит:

– И что же дальше было?

Ну, настал мне конец. Я ведь конец сказки прочитать не успела.

– А ленивая жена второго брата, глядя на богатство родственников, тоже захотела разбогатеть. Взяли они с мужем тыквенные миски и тоже к морю пошли. Зачерпнула ленивица одну миску – вылила. Зачерпнула вторую – вылила. А дальше ей лень стало, она и говорит: «Что-то я устала. Отдохнуть надо».

Я замолчала.

– И что дальше? – снова спросила Марина Владимировна.

– Я устала. Передохнуть надо, – медленно повторила я, потому что больше мне сказать было нечего.

– Это мы уже поняли, что ты устала, – нахмурилась Марина Владимировна, – но откуда всё-таки взялись летучие рыбы?

Этого я не знала. И мне оставалось только ещё раз повторить последнее прочитанное:

– Я устала. Отдохнуть надо.

Марина Владимировна приблизилась ко мне:

– А рыбы-то, рыбы почему летали?

– И-и-и-и! – вдруг завизжали девочки на последних партах. – Они летают! Летают!

Мы с Мариной Владимировной одновременно оглянулись и увидели, что банка с жуками лежит на полу перевёрнутая, а из неё опять во все стороны ползут, бегут и летят Глебкины жуки.

– Простите, я случайно локтем столкнул, – виновато оправдывался Глеб.

– Значит, так, – сказала покрасневшая Марина Владимировна, – ты, Глеб, собираешь свою летучую живность и идёшь со мной к завучу. А с твоей летучей живностью, Смирнова, мы разберёмся на следующем уроке.

– Это жукам интересно стало, о чём там Оля у доски рассказывает, вот они и научились летать, – объяснил Глеб, проходя мимо моей парты, и подмигнул мне.

А я бросилась сказку дочитывать. Оказывается, после того, как ленивая жена сказала, что устала, муж на неё сильно рассердился и окатил её водой, она его тыквенной миской стукнула, а он её обозвал «лень-олень», а она его – «каракатицей». А морским животным так любопытно стало, что они все на берег повылезали, смотрели на них да со смеху покатывались. А маленьким рыбкам плохо видно было, и поэтому они из воды выпрыгивали и так и зависали, чтобы лучше всё разглядеть. С тех пор в тех краях и появились летучие рыбы.

Видимо, так же, как у нас в школе с того дня появились летучие жуки.

Рассказ второй
Как мы с Глебом подружились

С Глебом мы дружим ещё с колясок, как говорит мама. Конечно, сами мы не помним, как мы в колясках дружили, скорее всего, просто смотрели друг на друга и глазами хлопали. И первое, что я про Глеба помню, это как он меня из ямы вытащил. Тогда можно было ещё гулять на стадионе «Металлург». На верхнем поле была детская площадка, но разве интересно всю прогулку на площадке сидеть?

– Пошли, – крикнул Глеб, – я внизу настоящую пещеру видел, заглянем внутрь?

Он уже тогда был бесстрашный какой-то. Я вот не могла взять и уйти от мамы непонятно куда, поэтому я оглянулась, чтобы хоть махнуть ей, мол, мы сейчас, на одну минуточку. Но Глеб уже тянул меня вниз с холма, пришлось быстрее перебирать ногами, ведь когда тебя несёт вниз по склону, твои ноги становятся будто не ногами, а колесом, и тут главное не думать, какую ногу вперёд ставить, какую назад, а то точно костей не соберёшь. И вот я докатилась вниз на этих колёсных ногах, а остановиться не могу, тормоз не работает.

– Стой, стой! – кричит сзади Глеб, а я всё качусь и качусь и даже не заметила, что впереди яма. А когда заметила – было поздно. В последний момент я всё-таки затормозила, как мне папа говорил, когда учил кататься на роликах: не можешь остановиться – падай на попу. Ну, я и упала, только по инерции меня пронесло вперёд, и я прямиком скатилась в яму. Хорошо, что там неглубоко было. И мягко. Как потом сказала мама, это мне крупно повезло, что котлован вырыли, а трубы положить ещё не успели, так что я просто съехала по скользкой глиняной стенке на спине да так и застыла в шоке. Помню, видела над собой небо и тополиные ветки как будто в рамочке, которая из края ямы получилась. И я впервые тогда подумала, что можно сделать фотографию на память: надо только глазами быстро-быстро моргнуть – хлоп-хлоп – и кадр на всю жизнь останется. Моргнула – и готово: щёлк! Но кадр с небом и тополем испортил Глеб: когда я глаза распахнула, перед ними нагло маячила голова Глеба в вязаной полосатой шапочке с помпоном.

– Ты умерла? – участливо поинтересовался он.

Так вот и хранится у меня в голове эта фотография: небо, ветки и полосатая Глебкина шапка. Наверное, единственный стоп-кадр, получившийся от потрясения, потому что потом всё закрутилось с бешеной скоростью: Глеб выдавал одну идею за другой, как меня из ямы вытаскивать. Поскольку рукой до меня он не дотягивался, то стал искать, чем меня можно было бы подцепить. Лучше всего подошла бы длинная верёвка или, на худой конец, палка, но ничего подобного вокруг не валялось. Всё-таки строители – совершенно непредусмотрительные люди: выкопали яму посреди дороги, так уж извольте рядом верёвку положить, чтоб можно было из неё выбраться! Я уже хотела Глебу сказать, чтоб маму позвал, но тут он стукнул себя по лбу:

– Никуда не уходи! – крикнул он и куда-то рванул.

Ага, уйду я, как же… А вдруг он меня бросил? Это я сейчас знаю, что Глеб, какой бы сумасшедший он ни был, никогда тебя не бросит в беде. Он, конечно, может немножко про тебя забыть, если, например, пожарную машину увидит. Откроет рот и будет глазеть. Но потом вспомнит, конечно, что Оля в яме сидит, и прибежит на помощь. Но тогда я этого ещё не знала и перепугалась, что так и проведу остаток своих дней в этой яме совершенно одна. К счастью, в тот день никакой пожарной машины поблизости не было, и Глеб очень быстро вернулся с деревянным ящиком в руках.

– Поберегись! – крикнул Глеб и швырнул в меня ящик. Ну, чтоб уж наверняка: раз не убилась во время падения, добьём её ящиком.

Хорошо хоть реакция у меня даже в нежном дошкольном возрасте была стремительная. Я успела откатиться в сторону.

– Карабкайся на ящик, – скомандовал Глеб, и я вскарабкалась. Глеб лёг на живот и протянул мне руку. Сейчас-то я думаю, что вот эту фотографию и надо было мне сохранять на память, но тогда было не до того. Наши мамы уже бежали с горки вниз, что-то кричали нам, потом на нас, потом обнимали, вытирали и снова кричали. А я стояла, смотрела на Глеба и понимала, что всё: это дружба на века.

Рассказ третий
ОМГ

А с Маринкой мы подружились уже в школе. Тоже при необычных обстоятельствах. То есть учились-то мы в одном классе с первого сентября, но как-то не замечали друг друга, пока однажды Глеб не сказал мне на переменке:

– Слышь, в кабинет биологии кроликов привезли, побежали смотреть?

Нет, конечно, я на пару секунд засомневалась и даже пыталась Глебу возразить, что, мол, не разрешено нам, первоклашкам, на третий этаж бегать. Но Глеб меня добил аргументом:

– Они пушистые, и у них розовые носы.

Мы побежали к боковой лестнице, по которой распространялся запах сосисок из столовой, потому что только что накрыли столы и все наши уже строились парами, чтобы чинно идти на завтрак. Мы с Глебом тоже встали в самый хвост колонны, и учительница Марина Владимировна даже посчитала нас по головам. Но когда колонна тронулась в столовую, мы сначала немного отстали, а потом развернулись на 180 градусов и рванули по лестнице вверх. Это было так здорово – чувствовать свободу и бежать совсем не туда, куда тебя ведут. Или как ехать на роликах и петлять, огибая пешеходов, и думать: вот что я могу, вот какая скорость мне доступна, а им всем, кто идёт пешком, – нет! Или как полёт. Но в тот раз полёт наш продолжался недолго, потому что уже на третьей ступеньке дорогу нам преградила Маринка.

– Куда это вы? – спросила она строго.

Маринка была выше нас на голову, она всегда всё знала и постоянно тянула руку на уроках. Учителя её обожали, давали ей читать стихи на всех линейках и праздниках, выбирали для участия в олимпиадах. И как вы думаете, кого пронёс одиннадцатиклассник по кругу в школьном дворе на первое сентября? Ну конечно, Маринку! А ведь можно было выбрать кого-нибудь поменьше и полегче. Ту же Свету Колпакову, например. Но у Маринки было преимущество: очки. Из-за них она выглядела взрослой и серьёзной.

– Нам же не разрешается одним на верхние этажи ходить, – с вызовом сказала она.

– Просто так не разрешается, – тут же выпалил Глеб, – а мы кроликов смотреть.

У Глеба был такой решительный вид, что Маринка посторонилась и пропустила нас, а когда мы уже были на втором пролёте, вдруг крикнула вдогонку:

– Подождите, я с вами!

К кабинету биологии мы крались, осторожно прячась за спинами прогуливающихся учеников. В общем-то, наша вылазка прошла удачно: рядом с кроличьими клетками никого не было и мы даже смогли погладить пушистые спины через прутья решётки, а кролики щекотно и мокро тыкались нам в ладони розовыми носами.

Перемена пролетела незаметно, и звонок обрушился на нас неожиданно, никогда бы не подумала, что он такой оглушающий, – казалось, даже клетки с кроликами звенели каждым своим прутиком. Мы выскочили из класса и стали пробиваться сквозь лавину старшеклассников обратно к лестнице. Но у самого выхода нас уже поджидала гроза всей школы – учительница немецкого Вера Васильевна.

Про Веру Васильевну знали даже первоклассники, хотя немецкий у нас должен был появиться только в третьем классе. Про неё говорили, что знания она вбивает в головы учеников в прямом смысле слова. И мы даже на втором этаже не раз слышали грохот кидаемых на пол стульев и крики на немецком языке. Наша Марина Владимировна тогда усмехалась и говорила:

– Вот так надо в вас математику вколачивать, как Вера Васильевна немецкий, а я слишком добрая, так что цените.

Мы её очень ценили, но ещё больше боялись невидимую Веру Васильевну. И вот теперь мы буквально врезались ей в живот на полном ходу. Она даже не шелохнулась. Глеб попытался обогнуть её сбоку, но она схватила его за шиворот и поставила перед собой.

– Так-так-так… – пропела она с улыбкой. Правда, глаза её не улыбались. – И что это три первоклассника делают на четвёртом этаже одни?

В голосе её чувствовалась угроза, и мы с Маринкой втянули шеи в плечи и рассматривали потёртый линолеум на полу.

– Там кролики…

– Ах, кролики? – Вера Васильевна сузила глаза и приблизилась к нам вплотную. – Марш ко мне в кабинет!

Я оглянулась на Маринку: лицо у неё было красное, и казалось, что она вот-вот расплачется. Глеб шёл в кабинет, как революционер на казнь, с высоко поднятой головой. А я плелась последней и думала, что теперь у нас будут огромные неприятности. Вера Васильевна выстроила нас шеренгой в конце кабинета рядом с ведром и шваброй и велела так стоять весь урок. На нас сочувственно оглядывались семиклассники, а один рыжеволосый верзила с последней парты украдкой оглянулся и подмигнул нам:

– Влипли, бедолаги?

В тот раз мы сполна оценили методы преподавания Веры Васильевны. Пару раз, когда кто-то не мог проспрягать немецкий глагол, она со злости швыряла на пол тряпку, а однажды так разозлилась из-за неправильного употребления времени, что стукнула кулаком по гвоздю в стене, забив его по самую шляпку.

Когда прозвенел звонок с урока, она подозвала того самого рыжего верзилу с последней парты и велела ему отвести нас к Марине Владимировне и объяснить, почему мы отсутствовали.

– Кто разрешил вам ходить на четвёртый этаж? – шумела на нас Марина Владимировна. – Кому из вас троих пришла в голову эта идея?

Глеб уже открыл было рот, чтобы во всём признаться, но так и остался стоять с разинутым ртом, потому что его опередила Маринка:

– Это я, – вдруг сказала она, – я услышала, что в кабинет биологии привезли кроликов, и позвала Олю с Глебом.

Марина Владимировна недоверчиво посмотрела на лучшую ученицу, потом взяла Маринкин дневник и красной ручкой накатала там замечание на полстраницы.

– И скажи маме, чтобы расписалась, – велела Марина Владимировна, возвращая дневник.

– Зачем ты наврала? – искренне удивлялся Глеб, пока мы переодевались, но Маринка вместо ответа только легонько хлопнула его дневником по голове.

Этот же дневник она вручила маме через пару минут на улице, а мама, прочитав послание Марины Владимировны, только и сказала с королевским британским произношением:

– Оh my God! ОМГ – если сокращённо.

И тут же перевела для нас с английского:

– Боже мой!

Хотя ОМГ можно расшифровать и по-другому: Оля, Марина, Глеб. Это уж как вам больше нравится.

Рассказ четвёртый
Контактный зоопарк

Вова Картошкин пригласил нас всех троих на день рождения. Он даже открытки всем написал:

«Приглашаю в воскресенье на день рождения. В конце – контактный зоопарк».

– Это значит, что там будут разные животные и их всех трогать можно, – пояснил он нам уже на словах.

В воскресенье мой папа привёз нас к детскому клубу и выгрузил из машины вместе с подарками.

– Кто пришёл поздравить Вову, заходите, – сказала тётя-девочка в оранжевом парике.

Нас выстроили в две колонны, и мы на скорость бегали и прыгали на одной ножке, с размаху садились на шарики, чтобы лопались, и носили воду в ложке. Лично у меня очень быстро закружилась голова, и я присела на стульчик отдохнуть. Я уже мечтала о том, чтобы скорее вынесли торт и всё закончилось, но тут как раз музыка стихла и из боковой двери появилась ещё одна тётя в длинном бархатном платье и шляпе с вуалью. Она вывела на поводке голубого козлёнка. Мы все сразу же замолчали и ошеломлённо уставились на чудо природы. Голубой козлёнок! Это же почти Голубой щенок из мультика. Козлёнок стоял и смотрел на нас совершенно человеческими глазами. У него был нежный розовый нос и мягкие губы, которыми он постоянно шевелил. Может, хотел нам что-то сказать? Нас попросили сесть на пол полукругом, а тётя в вуали вытащила из-за кулис два блестящих обруча и стала щёлкать перед козлёнком пальцами. Он ещё немного пожевал губами, а потом прыгнул в кольцо. Вокруг все зааплодировали. А я смотрела на этого козлёнка, и как-то мне было не по себе. Я оглянулась на Глеба. Он не улыбался, а сосредоточенно смотрел, как козлёнок смешно вскидывает копытца и опускает голову с голубыми рожками.

– А почему он голубой? – вдруг громко спросил Глеб.

– «Всюду слышу за собой: ах, зачем я голубой?» – весело пропела тётя в вуали и, подмигнув Глебу, позвала его к себе. – Хочешь дать ему морковку?

Глеб взял морковку и дал козлёнку. Тот аккуратно потянул её зубами и ещё сильнее зашевелил губами. У козлёнка был такой странный вид, как будто он пришелец с другой планеты, где обитают зелёные волки, красные крокодилы и голубые козы. А может, его вывели учёные-биологи в специальном институте, и поэтому он получился таким необычным?

– Можешь его погладить, голубой цвет приносит удачу. Помнишь ведь птицу счастья? Та вообще была синей, – нежно сказала тётя.

– Но ведь, – не успокаивался Глеб, – голубых козлов в природе не бывает!

– А этот вот такой уродился, – снова засмеялась завуалированная тётя.

– Не мешай, Глеб, – зашикали на него со всех сторон, – пусть выступает.

Глеб поплёлся на своё место, а тётя в бархатном платье бархатным голосом произнесла:

– А сейчас мои помощники вынесут на сцену невиданное животное, приехавшее к нам из самой Южной Америки. Это животное медленное-медленное, у него толстый панцирь. Ну-ка, кто догадается, кто это?

– Черепаха! – закричали все.

Из-за кулис появились два крепких дядечки. Они сгибались под тяжестью большущей черепахи, которую водрузили в центре зала рядом с голубым козликом. Мы все, конечно же, сразу устремились на сцену, но тётя в вуали жестом остановила нас и вернула на свои места.

– Сейчас вы по одному будете выходить на сцену, вставать ногами на панцирь черепахи, а вас будут фотографировать. С козлёнком тоже можно фотографироваться, – объявила тётя.

Все выстроились в длинную очередь, и когда первая девочка, Наташа Соколова, подошла к черепахе, два дядечки-помощника ловко подхватили её под руки и поставили на черепаху. Хотя Наташа была совсем не толстая, черепаха под её весом даже присела и затравленно втянула голову в панцирь.

– Это она с непривычки, – объяснила тётя в вуали, – не волнуйтесь, у неё очень толстый панцирь, она ничего не чувствует.

Но когда третий по счёту мальчик встал на черепаху, Глеб, который до этого напряжённо наблюдал за всем, что происходит на сцене, наконец не выдержал:

– Да вы посмотрите, – почти заорал он, – как же она не чувствует, когда она аж прогнулась вся! У неё ноги уже подкашиваются и глаза несчастные. И козлик ваш голубой… никакой он такой не уродился! Вы его сами покрасили. Вредной краской.

– Почему это вредной? – обиделась тётя в вуали. – Мы только безвредной краской красим.

И тут мы все, как по команде, окружили черепаху и стали гладить её толстый шероховатый панцирь. Этой черепахе было, наверное, лет двести. Она смотрела на нас своими мудрыми глазами, с опаской высовывая только кончик носа из-под панциря. Что она успела повидать в своей Южной Америке, пока её ещё не возили по детским дням рождения? Может, она даже настоящих индейцев видела? Апачей? И Амазонку? Может, на её панцире сидели огромные разноцветные какаду или длинноносые туканы? Я представила, как она лежала на солнце, вытянув лапы и голову. Черепахи ведь холоднокровные, им много солнца надо.

– Ну что? Никто не будет фотографироваться? – обиженно распихивая нас, протянула тётя в вуали.

И тут к нам подошла Вовина мама. Она отвела тётю в сторону и что-то ей сказала, после чего та ушла за кулисы и увела за собой голубого козлёнка. А Вовина мама села с нами на пол, обняла Глеба за плечи и говорит:

– У меня в детстве была черепаха, Дуня. Но однажды я её вынесла погулять в парк, и она сбежала. Я её везде искала, но она так и не вернулась. Кто знает, может, это её родственница?

Мы все окружили черепаху и смотрели в её мудрые глаза, а она смотрела на нас. И мы все, я точно знаю, почувствовали себя такими маленькими, и даже Вовина мама снова увидела себя девочкой по сравнению с этой черепахой, которой, наверное, двести лет. И которая, наверное, видела настоящих индейцев.