Текст книги "Волшебный компас Колумба. Неизвестный шедевр Рембрандта"

– Благодарю вас, ваша светлость, за то, что уделили мне время! – Кристофоро низко поклонился и подошел ближе к герцогу. Он хотел было сесть в третье кресло, но перехватил строгий взгляд герцога и остался стоять. – Итак, позвольте начать. Вы знаете, ваша светлость, что богатства Индии несметны. Золото и драгоценные камни – смарагды, яхонты, сапфиры там не дороже простых камней. Я уж не говорю о пряностях, которые собирают там запросто, как у нас ячмень или пшеницу…

– Короче, дон Кристобаль, короче! – поморщился герцог. – Все это пустые слова. Говорите по делу!

– Дело же вот какое. У меня имеются неопровержимые доказательства того, что, плывя на запад от Канарских островов или же от островов Зеленого Мыса, можно достичь берегов Индии гораздо быстрее и безопаснее, нежели восточным путем, вокруг берегов Африки или же посуху, через Константинополь и земли турок…

– И главное – при этом не придется иметь дело с вашими соотечественниками, генуэзцами, равно как с венецианцами, которые умудряются снять сливки с каждого торгового каравана! – подал реплику герцог.

– И это тоже, ваша светлость! – почтительно проговорил Кристофоро.

Герцог быстро взглянул на свою спутницу. Она казалась невозмутимой, только перебирала простые кипарисовые четки. Кристофоро невольно залюбовался ее удивительно красивыми руками. Герцог, однако, снова повернулся к нему и спросил:

– Уверены ли вы, дон Кристобаль, в том, что, буде вам доверят командование эскадрой, вы сможете благополучно привести ее к берегам Индии?

– Я не сомневаюсь в этом! – воскликнул Кристофоро со всем пылом своей убежденности. – У меня имеются надежные морские карты, а также расчеты, из которых безусловно следует, что, держа все время на запад от Больших Канарских островов, при благоприятном ветре и прочих обстоятельствах можно достичь берегов Индии не более чем за шестьдесят или семьдесят суток!

Он умолчал о том, что придавало ему уверенности в исходе предприятия: о старинном компасе, который перед смертью передал ему синьор Кастельнуово. Но сама его уверенность, похоже, убедительно подействовала на герцога.

– Чего вы хотите для себя, дон Кристобаль? – спросил он итальянца после непродолжительной паузы.

– Я хочу получить под свое командование эскадру самых надежных кораблей, – начал тот. – Хочу получить звание Адмирала Океана, а ежели я достигну берегов Индии – титул вице-короля открытых мною земель. Также я хочу получить право на небольшой процент от всех тех ценностей, которые будут добыты в этих новых землях…

– Однако вы хотите немало, – перебил его герцог и снова взглянул на женщину.

Та перестала перебирать четки, ее красивые руки застыли в странном жесте, едва не порвав четки. Она взглянула на герцога сквозь вуаль и что-то вполголоса проговорила. Кристофоро не расслышал ее слова, но герцог, кажется, отлично их понял.

– Донна Хуана покинет нас, – проговорил он сдержанно и встал с кресла. Женщина тоже поднялась и направилась к двери. Дверь перед ней тотчас отворилась, и девушка-камеристка, безмолвно появившаяся в дверном проеме, почтительно взяла свою госпожу под руку и увела ее из кабинета.

Герцог проводил даму взглядом и снова повернулся к итальянцу:

– Что ж, я выслушал вас, дон Кристобаль, и вскоре сообщу вам свое решение.

Утром, сидя за столом в своем кабинете, майор Веригин задумался.

Вчерашний визит к Мазаю принес ему больше новых вопросов, чем ответов. По всему выходило, что единственный человек, который может ответить хотя бы на некоторые его вопросы – девушка Антонина, которая присматривала за домом Самохиных в отсутствие хозяев. Непременно нужно с этой девушкой встретиться и поговорить, но вот как ее найти?

Майор снял телефонную трубку и позвонил старому знакомому из дорожно-патрульной службы.

– Привет, Парамонов! Как жизнь молодая?

– Тебе ответить по сути или так просто? Если по сути, то это надолго, до конца рабочего дня не уложимся, а ты ведь не просто так звонишь, у тебя какое-то дело имеется!

– Твоя правда, Парамонов, – смешался майор. – Дело одно имеется. Точнее, вопрос. Не проходила ли случайно по твоим делам в последние дни старенькая «Хонда»?

– «Хонда»? – переспросил Парамонов, и стало слышно, как он перелистывает какие-то бумаги у себя на столе. – Есть у меня одна «Хонда», довольно старая. Судя по всему, угнана и брошена недалеко от «Паровозного музея».

– «Паровозный музей»? – удивленно переспросил майор. – Ничего себе, в какую даль ее занесло!

– Это смотря откуда считать. От твоего отделения, может, и далеко, а я как раз рядом работаю…

– Ну, это я так, к слову. А что про эту «Хонду» выяснили? Хозяйку по номеру пробили?

– Хозяйку? – переспросил Парамонов. – А ты почем знаешь, что это женщина?

– Не то чтобы знаю, но имею некоторые предположения.

– Правильные предположения! – подтвердил Парамонов. – Судя по государственным номерам, угнанная машина принадлежит гражданке Барсуковой Антонине Алексеевне…

– Она! – обрадовался майор.

– Знаешь ее, что ли? – В голосе гаишника зазвучал неподдельный интерес. – А не скажешь ли, где ее найти? Мы пытались ее отыскать, да телефон не отвечает…

– Я бы и сам ее хотел найти, – вздохнул Веригин. – Она у меня по серьезному делу свидетелем проходит… Слушай, а почему ты сказал, что машина угнанная? Может, она сама ее бросила?

– С чего бы это хозяйка бросила автомобиль и даже двери не закрыла? А вообще, насчет угона все доподлинно известно: твоя «Хонда» проехала на красный свет, а когда наш сотрудник попытался ее остановить, мальчишки, которые в ней были, сбежали. Только мы их все равно вычислили – один из них кепку в ней забыл…

– Кепку? – удивленно переспросил Веригин. – Что, такая кепка уникальная, что по ней удалось хозяина вычислить?

– Представь себе – да. Сейчас ведь можно себе или там приятелю именную кепку или футболку заказать, на день рождения или еще по какому поводу, вот этот придурок такую именную кепку в машине и оставил. На этой кепке написано «Крутой Рома». А этого крутого Рому местный участковый очень хорошо знает, и дружков его тоже – у них там, неподалеку от Паровозного, банда из подростков… Так что сейчас их привезут, будем с ними воспитательную работу проводить…

Майор хмыкнул.

– Сами понимаем, что толку от этого никакого, – вздохнул Парамонов. – Но что-то делать надо… Они же малолетки, к ним только воспитательные меры применять можно…

– Слушай, Парамонов! – оживился майор. – Я тебя вот о чем попрошу. Ты этих молодых да ранних придержи у себя немного, подожди, пока я к вам приеду, мне с ними поговорить нужно.

– Придержать – это можно, – согласился гибэдэдэшник, – от этого только польза будет. Посидят немножко, подумают… Может, сделают для себя какие-то выводы…

Через два часа майор Веригин вошел в двухэтажное кирпичное здание на улице Салова. Капитан Парамонов встретил его в дверях и проводил к камере предварительного заключения, называемой в народе «обезьянник».

В этой камере сидели две разбитные девицы самого потасканного вида, пожилой бомж и четверо перепуганных подростков. Подростки жались в угол камеры, с ужасом глядя на остальных ее обитателей.

– Ну что, герои, – проговорил Парамонов, открывая решетку «обезьянника». – Пришло время отвечать за свои художества. Вот приехал за вами серьезный человек из отдела по расследованию особо тяжких преступлений…

– Мама… – простонал бледный мальчишка с оттопыренными ушами.

Подростков вывели из «обезьянника» и препроводили в большой пустой кабинет. Парамонов сел в уголке, Веригин устроился за столом, разложил перед собой бумаги и обвел малолетних преступников тяжелым взглядом.

– Отпустите нас! – подал голос один из подростков, самый бойкий и хваткий. – Вы нас вообще не имеете права здесь держать, мы несовершеннолетние! Нам еще шестнадцати лет нет!

– И что с того? – Майор остановил тяжелый взгляд на лидере. – По закону, ответственность за совершение тяжких преступлений начинается раньше.

– Каких это тяжких? – заверещал мальчишка. – Да мы вообще ничего не делали! Мы и «Хонду» эту в глаза не видели! Да я в такую консервную банку и не сяду, даже если мне приплатить!

– Во-первых, Рома, насчет машины ты можешь не горячиться: вы ее точно угнали. Кроме того, что ты сам в этом только что признался, у нас неопровержимая улика имеется…

– Признался? Как это признался? – растерянно переспросил мальчишка. – Ни в чем я не признавался!

– Как же? Ты только что сказал, что не угонял «Хонду». А тебе, между прочим, никто не говорил, какой марки машина угнана! А главное, ты в этой «Хонде» свою фирменную кепку оставил! – Майор продемонстрировал подростку бейсболку с гордой надписью «Крутой Рома».

– Твоя кепка? Твоя, твоя, можешь не возражать! Тут и отпечатки твои есть, и все прочее…

Рома растерянно хлопал глазами и открывал рот, как выброшенная на берег рыба.

Но майор не остановился на достигнутом.

– Но угон – это ерунда, я сюда не из-за угона приехал. Я серьезное дело расследую, убийство… И вот уж по этому делу вы своим малолетством не отмажетесь!

– Убийство? – испуганно переспросил Рома.

– Мама! – повторил лопоухий мальчишка. – Мы ее не убивали! Мы когда удрали, она была жива и здорова! Наоборот, это ее собака на нас напустилась!

– Ну-ка, ну-ка, расскажи мне, как дело было! – Майор повернулся к лопоухому, рассудив, что он – самое слабое звено в подростковой банде.

– Молчи, Шнурок! – зашипел на него Рома. – Не говори ему ничего!

– Можешь не говорить. – Майор пожал плечами. – Твое дело. Только я тебя заранее предупреждаю: сейчас мы вас разведем по разным комнатам и допросим поодиночке, и ваш крутой Рома сразу же запоет соловьем и начнет все валить на вас. Я таких крутых знаю, много раз видел. Чуть на них нажмешь – начинают все на друзей валить. Так что в итоге ты окажешься крайним…

– Я ничего не делал… – захныкал лопоухий. – Это все Ромка и Витек… Ромка на нее наехал, пока Витек машину завести пытался… Ромка у нее хотел денег отжать, а тут ее собака прибежала, и мы все подрапали, кто куда… А собака эта Ромку покусала и штаны порвала, вон у него нога завязана…

– Замолчи, Шнурок! – повторил крутой Рома и показал приятелю кулак, но тот продолжал говорить:

– Мы эту «Хонду» увидели, Ромка и говорит – можно ее взять и покататься, все равно хозяйка не вернется, потому что ее Костя-Хмырь со своей бабой в подвал повели… Ей из этого подвала живой не выйти, так что «Хонда», считай, бесхозная… А тут как раз она вернулась и хотела нас прогнать, но Рома…

– Стоп! – поднял руку майор. – Еще раз и медленнее. Кто такой Костя-Хмырь? Куда это он повел хозяйку «Хонды»?

Лопоухий мальчишка испуганно замолчал, оглядываясь на своих приятелей.

– Сам проболтался, сам и выкручивайся! – прошипел Рома. – Трепло базарное!

– Сказал «а», говори уже и «б»! – твердо произнес майор. – Никого не бойся, я тебя не дам в обиду!

– Костя-Хмырь, он в продовольственном магазине грузчиком работает… – нехотя проговорил Шнурок. – То есть работал… А баба его там же полы моет…

– Что за магазин? – уточнил майор.

– Круглосуточный магазин на углу Кузнецовской и Тарасовской, «Ухмылка», что ли, называется…

– Не «Ухмылка», а «Улыбка»! – поправил из своего угла Парамонов.

– Ладно, посмотрю, что это за Хмырь…

Майор повернулся к Парамонову и сказал:

– Ладно, я с ними закончил, а ты уж смотри, дальше сам с ними разбирайся…

Мальчишки удивленно переглянулись: они не верили, что так легко отделались.

Парамонов встал, повернулся к перетрусившим подросткам и проговорил:

– Ну что, начинающие уголовники, пока что вы легко отделались, но если дальше будете продолжать в том же духе, вам серьезных неприятностей не избежать. Вы уже в нашу базу занесены, так что сами понимаете – найдем вас в два счета!

Майор Веригин подошел к магазину «Улыбка», вошел внутрь, подошел к кассе и спросил:

– Не подскажете, где мне найти грузчика Константина?

– Чего?! – Кассирша неприязненно уставилась на него. – А ну, вали отсюда, пока я охранника не позвала!

– Зачем охранника? – опешил майор. – Почему охранника? С какой стати охранника?

– Потому что потому! – прошипела кассирша и крикнула в глубину магазина: – Кондратий Прокофьевич! Идите сюда!

В проходе между полками показался пожилой мужчина в черной униформе охранника, по виду – военный отставник.

– В чем дело? – осведомился он озабоченно. – Что случилось?

– Да снова дружки Костины шляются! – ответила ему кассирша. – Житья от них нет!

Отставник опасливо оглядел атлетическую фигуру майора, но все же приосанился и проговорил:

– Нечего тут шляться! Константин тут больше не работает!

– А где он теперь работает?

– А тут тебе не отдел кадров и не справочное бюро! – Отставник шагнул вперед и набычился. – Если ты покупок делать не собираешься, так покинь магазин!

– Постой, дядя, постой! – миролюбиво возразил майор. – Может, у меня к нему дело серьезное!

– Знаю я эти дела! Проваливай!

– Постой, дядя! Зачем сразу гнать, не разобравшись! – Веригин достал свое удостоверение и предъявил охраннику и кассирше.

– Я извиняюсь. – Охранник заскучал. – Только что же вы сразу не сказали, что из полиции? Мы же не знали… На вас же не написано… Мало ли, кто тут пришел, а у нас материальные ценности имеются, и мы за них отвечаем…

– Я не хотел раньше времени шум поднимать, – проговорил Веригин, понизив голос. – По моим сведениям, у вас его сожительница работает уборщицей, так вот ее спугнуть не хотел.

– Марья Фоминична? – переспросила кассирша. – Так я ее сейчас позову…

Она порывисто приподнялась, но майор остановил ее, приложив палец к губам:

– Тише, не надо звать! Я с ней сам поговорю. Где она сейчас находится?

– Вон там, в подсобке.

– Ладно, я сам разберусь. У меня к вам еще один вопрос. Вы сказали, что Константин у вас больше не работает.

– Точно, выгнали его!

– А за что, если не секрет?

– Никакого секрета тут нет, – ответила кассирша. – Он из магазина продукты подворовывал. Раз палка колбасы дорогой твердокопченой пропала, другой раз – сыра хорошего целая головка… Мы его спрашиваем, а он – ничего не знаю, должно быть, мыши съели… Что, говорит, за несправедливость – как что пропадет, так сразу на Константина наговаривают! Ну, Кондратий Прокофьевич стал за ним приглядывать и застал, когда Константин целую упаковку буженины хотел из магазина вынести. Так еще оправдываться стал, говорил, что у него слабое здоровье и он нуждается в усиленном питании…

– Слабое здоровье! – подхватил охранник. – Да он такой бугай, каких поискать! На нем только воду возить в засушливые районы!

– Ладно, спасибо вам за информацию! – проговорил майор. – Пойду, пообщаюсь с Марьей Фоминичной!

Однако, когда он зашел в подсобку, уборщицы там не оказалось.

Судя по второпях брошенным вещам и по горячей чашке чая на столе, она ушла только что. Видимо, все же узнала о появлении в магазине полицейского.

Майор огляделся и быстро обнаружил запасной выход, через который можно было выйти во двор. Однако и во дворе никого не оказалось.

Веригин вернулся в торговый зал и сообщил об исчезновении уборщицы.

– А где она живет – вы не знаете?

Охранник переглянулся с кассиршей и сообщил, что как-то раз, когда нужно было срочно разгрузить машину с молочными продуктами, он искал загулявшего Константина, и Марья Фоминична сказала, что он отсыпается в их квартире. А квартира эта находится в нижнем этаже расположенного неподалеку дореволюционного кирпичного дома, в котором когда-то жили железнодорожники.

Майор поблагодарил сотрудников магазина и отправился на квартиру уборщицы.

Старое здание из темно-красного кирпича, судя по всему, отжило свой век, и его уже начали расселять. Некоторые квартиры зияли пустыми глазницами окон, перед подъездом грузчики заталкивали в фургон чью-то видавшую виды мебель.

Квартира на первом, точнее – полуподвальном этаже, видимо, когда-то была дворницкой. Капитан подошел к двери и прислушался. Из квартиры доносился визгливый женский голос.

Веригин раздумывал, позвонить ему или попытаться открыть дверь самостоятельно, как вдруг заметил, что она не заперта. Видимо, Марья Фоминична примчалась домой в таком смятении чувств, что забыла запереть дверь на замок.

Майор тихонько открыл дверь и вошел в прихожую.

Теперь он хорошо слышал доносящиеся из комнаты голоса.

Собственно, говорил только один голос – визгливый женский, отвечало ему невнятное басовое мычание.

– Говорю тебе, вставай! – визжала женщина. – Мент в магазин приперся, про тебя спрашивал! Ну, говорю же тебе – поднимайся!

– Обожди… обожди, Марюсенька… – невнятно отзывался бас. – Ты же ви… Ты же видишь, я устал… Мне нужно немножко отдохнуть… – на смену басу пришел такой же басовый храп.

– Устал он! – верещала Марья Фоминична, ибо это явно была она. – Вставай сейчас же, а то тебе придется на нарах отдыхать! Поднимайся немедленно!

– Зачем… зачем на нарах… – сонно бормотал ее сожитель. – Не надо на нарах… не хочу на нарах…

– А придется! – проговорил майор Веригин, входя в комнату.

Комната эта производила впечатление чего-то среднего между магазином подержанной мебели и залом ожидания вокзала в какой-нибудь стране третьего мира. Стульев здесь было столько, что можно было свободно рассадить симфонический оркестр в полном составе, но все стулья были разномастные, разнокалиберные и частично поломанные – ясно, что они были подобраны на помойке. Тут же между стульями валялись на полу мешки и тюки самого непритязательного вида. Однако большую часть комнаты занимала огромная неопрятная тахта, на которой безмятежно спал здоровенный мужик лет пятидесяти.

Спал он прямо в пальто, поношенном и засаленном до невозможности, снял только ботинки немыслимого размера, которые непринужденно валялись в изножье тахты, да еще мятую кепку.

Здесь же, рядом с тахтой, металась озабоченная женщина с растрепанными волосами цвета «Заря над Зимбабве». Она увидела майора, наметанным взглядом определила его причастность к полиции и проговорила:

– Ну вот, доигрался! Мент по твою душу явился!

При этих словах ее сожитель встрепенулся, как старая полковая лошадь при звуках трубы.

Он скатился с тахты и как был, босиком и на четвереньках, бросился к окну, за которым виднелись ноги мельтешащих возле дома грузчиков. Веригину он при этом показался похожим на огромного перепуганного таракана, который убегает от струи дихлофоса. Это сходство усиливалось еще тем, что ему приходилось обходить, точнее, обползать разбросанные по полу тюки и коробки.

Беглец уже почти добрался до окна, когда Веригин догнал его и наступил на волочащуюся за ним полу длинного засаленного пальто. Мужик попытался было сбросить это пальто, как змея сбрасывает старую кожу, но запутался в пуговицах. Майор ловко прихватил его за воротник, как котенка за шкирку, встряхнул и строго проговорил:

– Все, добегался! Угомонись! Достаточно уже бегал, пришло время посидеть!

– Отпусти, начальник! – заныл неудачливый беглец. – Отпусти! Я инвалид, меня обидеть нетрудно!

– Инвалид умственного труда! – Майор еще раз встряхнул его. – Кто тебя обидит, тот трех дней не проживет!

Тут на майора налетела сожительница Константина. Она подскочила к Веригину и принялась колотить его куда попало маленькими и удивительно твердыми кулаками. К счастью, разница в росте не позволяла ей достать до лица. При этом она истошно вопила:

– Отпусти его, козел! Отпусти, тебе говорят, сей момент, а то глаза выцарапаю!

Майор кое-как заслонился от нее локтем, потом развернулся так, чтобы Константин оказался между ним и его защитницей, и пропыхтел, увертываясь от ударов:

– Статья сто сорок восьмая, часть вторая… Оказание сопротивления представителю власти при исполнении обязанностей, от двух до пяти общего режима… А еще минута, и попадете под часть третью, а там уже до десяти строгого!

– Марюся, остановись! – подал голос Константин. – Ты меня под третью часть подведешь!

– Ты тоже козел, – огрызнулась женщина на своего сожителя. – Говорила тебе – уходить срочно надо! Говорила тебе – мент по твою душу заявился, в магазине вопросы всякие задает, а ты продолжал дрыхнуть как ни в чем не бывало!

– Марюсечка, что я мог поделать! – жалобно всхлипнул Константин. – Ты же знаешь, я вчера принял на грудь не меньше литра, так что сегодня мне жизнь не мила…

– Одно слово – козел! – припечатала Марья Фоминична. – Натуральный козел!

– Так, закончили выяснять отношения! – рявкнул майор, убедившись, что Константин больше не пытается сбежать. – Сейчас вы мне кое-что расскажете, и после этого я решу, что с вами делать и по какой статье вас оприходовать. Только сначала, Константин, надень ботинки, а то беседовать с тобой в босом состоянии – противогаз нужен или в самом крайнем случае – респиратор!

– Противогаз! – огрызнулся Константин, натягивая свои огромные ботинки. – У нас, может, условия жилищные не самые подходящие… У нас, может, нету ни ванны-джакузи, ни кабинки душевой с гидромассажем, а ты на нас противогазом обзываешься! Ты нам сперва предоставь достойные условия жизни, а потом уже обзывайся!

– Тоже мне, жертва социальных условий! – прикрикнул на него майор. – Ты что, в пальто спишь, оттого что у тебя в квартире нет специальной гардеробной комнаты?

– В пальто я сплю оттого, что вчера сильно устал, – возразил Константин. – У меня уже сил не было ко сну переодеваться! У меня едва сил хватило до кровати добраться… Ты уже за то спасибо скажи, что мне хватило сил ботинки снять!

– Ладно, завершаем дискуссию на социальные и воспитательные темы, – нетерпеливо оборвал его майор. – Сейчас вы мне ответите на несколько вопросов, и только от ваших ответов будет зависеть, какая статья вам светит.

– Ничего не знаю! – моментально проговорила Марья Фоминична. – Понятия ни о чем не имею!

– Ты еще моего вопроса не слышала, а уже ничего не знаешь!

– А я ни про что ничего не знаю!

– Тем не менее вот мой вопрос: два дня назад вы заперли в подвале котельной на Кузнецовской улице девушку… Кто конкретно вам поручил это сделать?

– Ничего не знаю! – перебила его Марья Фоминична. – Никакой такой девушки не знаю! Вообще на Кузнецовской в жизни не была и ни про какую котельную не слышала!

– А я через ту девку вообще пострадал! – вмешался в разговор Константин. – Меня ее собака покусала, так что я тут выхожу невинная жертва! Мне, между прочим, компенсация положена! Материальная компенсация на восстановление здоровья! А еще моральная – поскольку я от этой собаки потерпел унижение!

– Константин! – воскликнула его сожительница. – Ты что несешь? Ты вообще головой думаешь или каким другим местом?

– А что такого? – переспросил Константин. – Я говорю как есть! Меня та собака покусала, нанесла мне телесные повреждения, так что я – исключительно пострадавшая сторона! Мне теперь непременно в санаторий нужно, чтобы пошатнувшееся здоровье восстановить! А та девка вообще обязана на свою собаку намордник непременно надевать, если она такая кусачая! Закон на этот счет имеется, что если собака большая да кусачая, то чтобы непременно намордник был…

– На тебя самого надо намордник надевать, чтобы лишнего не болтал! – прикрикнула на него Марья Фоминична. – Я говорю, что мы ту девку не видели и вообще там не были, а ты тут насчет собаки выкладываешь! Сам себе с полу срок поднимаешь!

– Срок? Какой срок? Почему срок, Марюсенька? – Константин растерянно заморгал. – Ты же знаешь, у меня с образованием не очень, я среднюю школу не закончил по независящим от меня семейным обстоятельствам…

– С мозгами у тебя не очень! – фыркнула женщина.

– Ну что – закончили обмен любезностями? – проговорил майор. – Спрашиваю еще раз: кто поручил вам запереть ту девушку в подвале котельной?

– Ничего не знаю!.. – начала снова истерить Марья Фоминична, но майор резко оборвал ее:

– Ша! Мне надоело слушать ваш треп! Я вызываю транспорт и опергруппу с экспертами. Вас прямым ходом отправляю в «Кресты», там вы успокоитесь и подумаете…

– Что – поодиночке? – опасливо уточнила Марья.

– А ты как думала? У нас пока совместных камер для мужчин и женщин нет и в ближайшем будущем не предвидится. Так что твой сожитель, этот гигант мысли, будет со мной один на один и выложит мне все, что знает. И еще много сверх того. Ты же знаешь – у него с мозгами не очень. Только это еще не все…

– А что еще? – осведомилась женщина.

– Я же сказал, что вызову опергруппу с экспертами, и когда вас отправят в «дом отдыха», они тут проверят содержимое всех этих коробок и мешков. И отчего-то у меня имеется сильное подозрение, что в этих коробках и мешках они найдут много чего интересного. В частности, целый ряд вещей, которые числятся среди похищенного при ряде квартирных краж и ограблений…

– Мы про это ничего не знаем! – заверещала Марья Фоминична. – К нам эти вещички друзья занесли, чтобы временно полежали, пока у них дома ремонт косметический идет! А мы тут ни сном ни духом, ни про какие кражи ничего не знаем, а тем более про ограбления. Мы к таким делам никогда не причастные…

– А я с тобой, Марья Фоминична, спорить не буду, – невозмутимым тоном ответил майор. – Я же сказал – вызову экспертов, а они уж все эти вещи осмотрят, проверят, какие на них имеются отпечатки. Если найдут ваши с Константином отпечатки внутри мешков – как ты думаешь, какие выводы из этого сделает следствие?

– Какие? – опасливо переспросила женщина.

– Известно, какие. Что вы ко всем этим кражам и ограблениям причастны.

– Ни к чему мы не причастны! – истошно заголосила Марья Фоминична. – Ни к каким кражам и тем более ограблениям! Ну, зашли друзья, предложили кое-что купить, мы и согласились… Исключительно по старой дружбе и по доброте душевной… Друзьям, им срочно деньги были нужны, на лекарства и на продукты питания… Ну, мы их и пожалели, поскольку друзья…

– Ну, ты же сама знаешь – скупка краденого – тоже серьезная статья, двести шестьдесят два – от двух до пяти, только вы этой статьей не отделаетесь. Так что я тебе по-дружески советую – ответь на мои вопросы, и я забуду, что был у вас дома. По крайней мере на какое-то время…

– Знаю я, как с ментами договариваться… – опасливо протянула Марья Фоминична.

– А других вариантов у вас просто нет! Короче, я тебя еще раз спрашиваю: кто вас нанял и что вам велели с той девушкой сделать? И уж заодно – сколько вам за это заплатили?

– А он нас вообще кинул! – возмущенно воскликнул Константин. – Обещал десять тысяч заплатить, пять сперва и пять потом, первые пять заплатил, а потом все, ищи-свищи…

– Кретин ты, Константин! – с тихой грустью проговорила Марья Фоминична.

– Ну, вот видишь? – усмехнулся майор. – Дальше запираться не имеет смысла, так что выкладывай все, что знаешь. Или твой одаренный друг сам все выложит и получит через это амнистию. А ты, Марья, пойдешь одна на зону, за вас обоих отдуваться…

Марья Фоминична некоторое время просидела в задумчивости и наконец проговорила:

– А он нам ничего такого и не велел. Только запереть ее в этом подвале и подержать там часа два. А потом можно и выпустить. Ну, это уже, он сказал, на наше собственное усмотрение. А если бы он что-то плохое с ней сделать велел – мы бы ни за что не согласились. Убить, там, к примеру, или тяжкие телесные нанести – это бы мы ни за что не согласились. Мы такими делами не занимаемся…

– Ага, как же, не занимаетесь. – Майор выразительно оглядел тюки и коробки. – Ладно, я обещал – я свое слово сдержу. Если, конечно, ты свое сдержишь.

– А я свое слово уже сдержала, я вам все сказала – что он велел с ней сделать и сколько за это заплатил… То есть сколько обещал нам заплатить…

– Ну, насчет оплаты – это не ты, этот твой друг, светоч мысли, проговорился. А ты мне не ответила на самый главный вопрос – кто вас на это дело нанял…

– Марюсенька, что он говорит! – подал голос Константин. – Что он меня какой-то светочью обзывает!

Марья молчала, на ее лице отражалась работа мысли – она прикидывала, что ей грозит большей опасностью – молчание или откровенность.

– Да уж давай, решайся! – поторопил ее майор. – Сказала «а» – говори уж и «б»! Или какую другую букву из своего небогатого запаса. Тем более что этот человек вас кинул, деньги оставшиеся не заплатил… Так что ты ему ничего не должна!

– А мне на это глубоко наплевать, – проговорила наконец женщина. – Что я ему должна и чего не должна.

– Почему же тогда ты молчишь?

– А потому. – Мария понизила голос. – Потому, что боюсь я его. Больно уж он страшный…

– Чем же он так тебя напугал? – заинтересовался майор. – Вроде бы ты и сама не из пугливых, нервы у тебя из стальной проволоки сделаны, знакомые у тебя такие же, с которыми в темное время суток встречаться не рекомендуется. – Он снова выразительно оглядел мешки и коробки. – Чем же на тебя этот человек так подействовал?

– Вот насчет темного времени… – Марья Фоминична понизила голос. – Как раз в темное время это и случилось… Шла я, значит, поздно вечером из магазина… Из «Улыбки» этой самой… Я ведь у них там иногда по вечерам прибираюсь, так что заканчиваю уже в темноте. Значит, шла я поздно вечером…

Марья Фоминична была женщина решительная и не боязливая, не страдала обычными женскими страхами. В частности, совершенно не боялась в темноте ходить по пустым улицам. Этому имелись две причины: обычных уличных хулиганов она и вовсе в грош не ставила, с ними у нее разговор был короткий – кулаком в зубы или ногой в какое-нибудь весьма чувствительное место, а с людьми более серьезными и более опасными, которые промышляли по ночам в окрестностях «Паровозного музея», они с Константином поддерживали взаимовыгодные и даже, можно сказать, дружеские отношения.

Поэтому она даже решила немного сократить дорогу, пройдя через проходной двор, пользующийся среди окрестного населения самой дурной славой.

Однако, свернув в этот двор и пройдя его почти до середины, Марья Фоминична раскаялась в своем поступке, потому что там, где обычно светил одинокий фонарь, разгоняя мрачную и пугающую темноту, на этот раз царил густой и непроглядный мрак.

Поворачивать было поздно, Марья прибавила шагу, чтобы как можно скорее пройти опасное место.

Вдруг она услышала за своей спиной быстрые приближающиеся шаги.

Она обернулась, но увидела в темноте только еще более темный силуэт, на котором выделялось только чуть более светлое овальное пятно лица. Этот темный силуэт придвинулся к ней вплотную и угрожающе навис над ней.

Марья Фоминична хотела было ударить незнакомца – но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой, ее конечности стали тяжелыми, словно налились свинцом.

– Ты чего тут ходишь в темноте? – проговорила она, от страха невольно понизив голос. – Ты чего тут приличных людей пугаешь? Ты кто вообще такой?

– Кто я такой – это тебя совершенно не касается, – прозвучал во мраке голос. Голос этот был такой страшный, что сердце Марьи Фоминичны провалилось куда-то очень глубоко.