Текст книги "Венец скифского царя"

– Сомова я, Вера. А только при чем здесь я? – заволновалась медсестра. – Я вообще только сейчас сюда подошла, у меня дежурство было на отделении. Так что я именно там и находилась. Можете проверить. А вот эта – ее подруга, она к нам приходила и про нее расспрашивала! – И она указала на Лену.

– Мы и с вами разберемся, и с ней! – многообещающе проговорил полицейский и подошел к Лене:

– Фамилия?

– Дроздова, – неохотно призналась Лена. Очень ей не хотелось попасть в поле зрения полиции, но, похоже, этого было не избежать. Так уж судьба сложилась.

– А документ какой-нибудь у вас имеется?

– Имеется… – И Лена предъявила права.

Полицейский внимательно их изучил, прежде чем вернуть, затем проговорил сочувственно:

– Значит, Елена Павловна, она была вашей подругой?

– Ну не то чтобы подругой… – тут же открестилась Лена. – Скорее просто знакомой.

– Просто знакомой? Однако вы к ней приехали, спрашивали о ней… у вас было к потерпевшей какое-то дело?

– Да, дело… – протянула Лена. – Я у нее в гостях была позавчера и куртку забыла. Так вот, я ей позвонила и просила эту куртку принести на работу, а сама за ней приехала… зашла к ней на отделение, но там мне сказали, что она еще не пришла.

– Куртку забыли? – переспросил полицейский, пресекая ее многословные объяснения.

Лена почувствовала неловкость – мол, человек погиб, а она тут о тряпках беспокоится.

– Там в кармане пропуск лежал, – добавила она. – Мне он очень нужен. Мне без него на работу не попасть.

В это время второй, низенький полицейский вытащил откуда-то из-под лежащего тела пластиковый пакет и заглянул в него.

– Какого цвета ваша куртка? – спросил он, как актер на детском утреннике.

– Брусничного, – ответила Лена и пояснила на всякий случай: – Темно-красного.

– Есть такое дело! – Низенький полицейский вытащил из пакета Ленину куртку.

– Вот она, такая куртка! Действительно, темно-красная! Так что слова гражданки подтверждаются!

Лена потянулась было за курткой, но полицейский отступил, строго взглянув на нее:

– Это вещественное доказательство! Мы вам ее отдать не можем! Не положено!

– Но, может, тогда хоть пропуск отдадите? – жалобно проговорила Лена. – Мне пропуск очень нужен, меня без этого пропуска на работу не пустят.

– Вещественное доказательство, – повторил низенький полицейский не так уверенно, но к нему тут же обратился второй, высокий:

– Да ладно тебе, Валентин, какое это доказательство? Видно же, что это ни при чем! Отдай девушке пропуск, у нее и правда неприятности могут быть. А мы ее координаты так и так записали, так что найдем, если понадобится.

– Ну если записали, тогда ладно, тогда мы действительно найдем, ежели что… – И низенький полицейский принялся ощупывать Ленину куртку в поисках пропуска.

Лена почувствовала неприятное ощущение, как будто это ее он ощупывает короткопалыми руками.

– Да отдай ты ей куртку! – каким-то усталым голосом сказал напарнику высокий полицейский. – Понятно же, что никакое это не вещественное доказательство!

– Отдать? – низенький взглянул на Лену с сомнением, потом перевел взгляд на своего напарника и протянул: – Правда, что ли, отдать?

Высокий полицейский ничего не ответил, только посмотрел очень выразительно.

Низенький сложил куртку и протянул ее Лене:

– Ладно, возьмите. Только вы пока никуда из города не уезжайте, может, у нас к вам какие-то вопросы появятся, так чтобы вы всегда были в пределах досягаемости.

– Да я никуда и не собиралась уезжать… – Лена взяла куртку под мышку и пошла прочь. Надевать куртку на себя ей совсем не хотелось, было у нее какое-то неприятное чувство.

И еще у нее перед глазами так и стояла эта картина – что-то бесформенное, накрытое простыней, и торчащий из-под этой простыни лакированный ботинок.

В машине она развернула куртку, чтобы достать из кармана пропуск, и поняла, что больше никогда ее не наденет.

Куртка была невероятно грязна, там, возле тела, на свету, Лена не сразу это заметила. А теперь вспомнила Катькины слова про Валеру, который топтал эту куртку ногами, и убедилась, что это правда, вон они, следы-то.

Лена тут же устыдилась – человека убили, а она из-за куртки злится. Мысли ее обратились к несчастной Катьке. Как же так получилось? Средь бела дня, когда вокруг куча народу…

Тут она вспомнила, как врач ругался с этим слесарем, который перетащил Катьку на улицу из щитовой. Стало быть, убили ее в этой самой щитовой (Лена по работе знала, что это такое). Но как Катька там оказалась? Заманили ее, что ли? Непохоже. Из недолгого общения с бывшей одноклассницей Лена поняла, что Катька – девица тертая, просто так ее никуда не заманишь, она не девочка все же, которую можно конфеткой приманить…

Тут ее размышления прервал звонок телефона.

– Дроздова, где тебя носит? – орал в трубку шеф. Слышно было, что он на пределе.

– Я на объекте, Игорь Саныч, – на голубом глазу соврала Лена, – мы же в пятницу договаривались.

В пятницу шефу позвонила очередная подружка, и он ушел с обеда, так что Лена твердо знала, что разбираться он не станет.

– Ты конкретно где? – Шеф сбавил обороты, но Лена прокричала, что связь плохая, и отсоединилась.

Потом она выбросила из головы все посторонние мысли и сосредоточилась на дороге.

Вера Сомова хотела свернуть на тропинку, чтобы срезать дорогу, но вовремя опомнилась. Нет уж, теперь никаких уединенных тропинок, никаких срезаний, она будет ходить по главной дороге, пусть так и дольше. Ну это же надо такому случиться, чтобы человека зарезали прямо на территории больницы!

К своей сменщице Катерине Супруновой Вера не испытывала теплых чувств. Разумеется, такой смерти она ей не желала, но Катька вечно раздражала ее своей безответственностью и совершенным разгильдяйством. Не то чтобы Вера так уж переживала за больных, которые рисковали получить от Катьки неквалифицированную медицинскую помощь, нет, больные Веру волновали мало. Ее очень напрягало, что Катька вечно опаздывает, постоянно бегает курить, что часто ей звонят по телефону разные мужские голоса, а еще она покупает себе нарядные яркие тряпки и живет, по ее же собственному выражению, исключительно для себя, любимой.

Вот этому-то Вера безумно завидовала, поскольку она жила совершенно по-другому. У Веры была семья – муж и свекровь. Она была замужем больше пяти лет и успела убедиться, что муж ее совершеннейший козел. Все-таки она была медиком и умела смотреть правде в ее неприятное лицо. Муж был неказист, неумен и трусоват. И зарабатывал мало. Словом, от него не было толку как днем, так и ночью.

Но это было бы еще ничего, если бы не свекровь. Единственным сильным качеством в характере мужа было то, что он обожал свою маму. И мама этим беззастенчиво пользовалась.

Она объявила себя больной, и муж, разумеется, поверил и еще заставлял Веру покупать дорогущие лекарства. От консультации врачей свекровь упорно отказывалась – ясное дело, те скажут, что болезни ее все выдуманные. Уж Вера-то видела ее насквозь, уж она-то разбиралась, болен человек или просто придуривается.

Свекровь ходила по дому с палкой, постоянно громко стонала и жаловалась то на спину, то на голову, то на сердце, дескать плохо, плохо, в глазах темнеет. На предложение Веры вызвать «Скорую» свекровь отказывалась – ничего, отлежусь, говорила она слабым голосом и поднимала глаза к потолку.

Иногда свекровь выходила гулять. Она ковыляла, артистично опираясь на палку, сгорбившись, едва переставляя ноги и то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть.

Но это продолжалось только до того места, где дорожка переставала просматриваться из окна. Свекровь не знала, что Вера как-то не поленилась и выскочила на лестницу, где из пыльного окошка видела, как свекровь, выйдя из поля зрения, зажала палку под мышкой и пошла бодро и уверенно, как все прочие люди.

Говорить обо всем мужу было бесполезно, сделала Вера однажды такую глупость, так такого наслушалась. И свекровь немедленно устроила себе сердечный приступ, опять-таки обошлись без «Скорой», все исключительно на словах.

Вот потому-то Вера и завидовала Катьке, что они оба ей дико осточертели.

Сейчас противный голос внутри напомнил ей, что завидовать нехорошо, что вот чем ее зависть Катьке обернулась. Вера от голоса отмахнулась – у каждого своя судьба, значит, Катьке на роду написано было вот так умереть.

Вера посмотрела на часы и охнула. Она должна была быть дома полтора часа назад! И накормить свекровь завтраком, потому что та назло и с кровати не встанет.

Господи, неужели ей это на всю жизнь?

Вера уже видела впереди ворота больницы, как вдруг с боковой дорожки выскочила блондинка в голубой форме медсестры. Волосы у блондинки были тщательно уложены, а губы густо накрашены ярко-алой помадой. Вера тотчас расстроилась, представив, какой у нее ужасный вид после суток дежурства – бледная вся, как больничная простыня, а глаза красные от недосыпа.

Блондинка схватила Веру за руку.

– Слушай, ты с ортопедического? – спросила она, слегка задыхаясь. – Что у вас там случилось, убили кого-то?

– Сменщицу мою, Катю, – машинально ответила Вера и сделала грустное лицо, – представляешь, шел себе человек на работу, ничего такого не ожидал, и не рано даже, она всегда опаздывала, а тут вдруг… в общем, зарезали ее.

– С ума сойти! – ахнула блондинка и прикрыла рот рукой. – И никто ничего не видел? Там же с остановки народ прямо прет – и мы, и посетители…

– Да она не с той стороны шла, – неизвестно зачем принялась объяснять Вера, – она через дырку в заборе всегда проходила, потом по тропиночке, она вон в том доме живет… жила… ей до работы всего ничего, не больше пяти минут.

Тут до нее дошло, что Катьки больше нету, что не на кого будет ругаться и не у кого будет стрельнуть сигаретку, когда совсем припрет и хочется или сбежать из дому или придушить свекровь подушкой. Вере стало нехорошо, она пошатнулась и помертвелыми губами отвечала еще на вопросы блондинки, потом опомнилась, сообразив, что та спрашивает из любопытства, а Вере лясы точить некогда, а то свекровь при встрече ее на завтрак съест.

Блондинка проследила, как Вера скрылась за воротами, затем отошла в сторону и достала мобильный телефон.

– Я тебя поздравляю, – насмешливо сказала она в трубку, – твои уроды опять облажались. Они убили не ту девицу. А вот так, – ответила она на заданный на том конце вопрос, – Катя-то она Катя, и работала в этой больнице в ортопедическом, да только жила прямо напротив, в пятиэтажке зачуханной. И сам посуди, стала бы она ночью глубокой с работы куда-то ехать? Наврала все та девка водиле, что медсестрой работает, чтобы он с нее денег поменьше взял.

Блондинка замолчала, выслушивая ответ, потом снова заговорила:

– Ну да, с Катькой этой она явно знакома была, да только теперь у нее ничего не спросишь… Вот так вот… Не знаю, менты этого идиота слесаря взяли, который тело из щитовой на дорожку перенес. Не иначе, на него все и повесят… это уж не моя забота…

Блондинка убрала мобильный телефон и пошла к воротам, где на стоянке была припаркована машина. Никто не обратил на нее внимания – ну вышла сестричка по делу, забыла что-нибудь. Там таких, как она, не одна сотня.

В машине блондинка сняла белокурый парик и стерла яркую помаду, затем накинула поверх формы легкий плащ и решила, что доедет так, не переодеваясь.

В офис Лена успела только перед самым концом работы.

– Лен, а тебя там ждут! – крикнула секретарша Дашка.

– Кто еще? – поморщилась Лена, она безумно устала, хотела пить и есть, и ей совершенно не улыбалось в конце рабочего дня утрясать какие-то вопросы.

– Сама посмотри! – усмехнулась Дашка.

Дашка была девица невредная, приходилась шефу не то двоюродной племянницей со стороны жены, не то троюродной сестрой, оттого он и взял ее на работу. Была она приличных габаритов, ходила вечно в старом джинсовом комбинезоне, не красилась и стриглась коротко, чтобы время не тратить, как признавалась она сама. Сотрудницы только пожимали плечами – на что тогда его тратить, если не на внешность? Что у Дашки – семеро по лавкам, что ли? Да у нее и парня-то нет, и если в таком виде будет ходить, то и не будет никогда.

Дашка только отмахивалась. Но в делах у нее был порядок, шеф никогда не ругался. И с сотрудниками Дашка держала себя просто, не кичилась родством с начальством.

Лена прошла в свой «кабинет», как шутили сослуживцы, – просто угол комнаты, отгороженный шкафом для бумаг. Заглянула за шкаф и обомлела. В тесное пространство между столом и стенкой был втиснут еще один шкаф. Только живой. Ну да, тот самый тип, который был у Катьки в субботу… как же его звали-то…

– Анатолий! – крикнула Дашка ей вслед. – Вам, может, еще кофе сварить?

– Спасибо, – прогудел Толик, – пока не надо.

– Что ты тут делаешь? – прошипела Лена. – Как ты вообще меня нашел?

Она дико разозлилась. Приперся, сотрудники его видели, да еще и расселся так, что ей и не войти. Стул ее занял, а она так устала – ноги не держат. Кофе ему Дашка подает – тоже мне, барин какой!

– Чего тебе? – неприветливо спросила Лена.

– Поговорить надо. – Толик сделал попытку приподняться со стула, но тогда он заполнил бы собой весь закуток, так что он махнул рукой и снова сел на стул, который безнадежно скрипнул, приготовившись, надо думать, к самому худшему.

– Не здесь. – Лена развернулась и отправилась к двери, мрачно глядя перед собой. У двери стояла Дашка – в куртке и джинсовой кепке, за спиной – рюкзачок.

– Лен, шеф ушел, остальные с объектов не вернутся, я тоже пойду, ты закроешь?

– Закрою. – Лена посмотрела на Дашку с благодарностью.

Определенно, хорошая девчонка, с пониманием.

– Ну? – спросила Лена, когда дверь за Дашкой закрылась. – Излагай. Только покороче.

– Валерку менты взяли. – Толик наконец дал стулу перевести дух.

– С чего эту вдруг? – удивилась Лена. – Они же вроде слесаря того, как его… который Ка… тело нашел.

– Его пока тоже держат, на всякий случай, а на Валерку соседка настучала, они с Катькой тогда ночью здорово поругались, он пьяный орал разное-всякое.

– И что? – Лена подошла к Толику ближе и попыталась взглянуть на него в упор, но глаза ее оказались на уровне воротника пиджака. Того самого, с субботы.

– Валерка ни в чем не виноват, – сказал Толик, – никак не мог он ее убить.

– С этим не ко мне, – холодно проговорила Лена, – пускай полиция разбирается, кто ее убил. Я к твоему Валере, сам понимаешь, теплых чувств не испытываю. У тебя все?

– Нет, не все, – твердо ответил Толик. – С Валеркой-то как-нибудь разберемся, он в понедельник утром машину чинил одному там во дворе. Тот мужик на дачу уехал, как вернется – пойдет в полицию и все расскажет. Так что будет у Валерки алиби.

– А если не захочет пойти? – прищурилась Лена.

– Захочет, – пообещал Толик, и Лена поверила.

– Слушай, а тогда я-то тебе зачем? – осторожно спросила она, поскольку габариты Толика не располагали к громкому крику и размахиванию руками.

– Тут такое дело… – Толик вздохнул, – ты не поверишь, но Катерина… в общем, она… она нарочно тебя к себе в гости заманила.

– Чего? – Лена отскочила от него подальше и заорала: – Да ты что несешь? Нарочно выдумал, чтобы ко мне подкатиться? Так придумал бы что-нибудь правдоподобное, в такое я не поверю! Ни за что не поверю! Это же надо!

Она еще что-то кричала обидное, Толик в это время спокойно ждал. Не пытался ее остановить, не уверял, что она ему сто лет не нужна была и далее в таком духе.

Наконец Лена утомилась и замолчала.

– В общем, так… – начал Толик, – значит, когда ты ушла, Валерка еще долго изгалялся, он вообще-то парень противный, когда выпьет. Уж я-то знаю. Потом кто-то из девиц торт в холодильнике нашел, чаю заварили, под торт снова выпили и вроде как все устаканилось. А минут через сорок вдруг раздается звонок в дверь. Мужик какой-то спрашивает – такси вызывали?

Катерина как его увидела, так с лица побледнела и вышла с ним на лестницу. Что-то долго ее не было, я потихоньку дверь открыл, смотрю – мужик тот Катьку у окна в угол зажал и ругается.

Ты, говорит, такая-сякая, мне обещала, что она у тебя будет, деньги взяла, а ничего не сделала. Так и знал, говорит, что ничего тебе поручить нельзя, пьянь хроническая.

– А она что? – недоверчиво спросила Лена.

– Ну, Катька-то, конечно, пьяная была, но тут со страху протрезвела маленько. Я, говорит, все сделала, а она ушла, что я ее, силой, что ли, держать стану? Врешь все, тот тип говорит, деньги взяла – значит, хоть в сортире ее запереть должна. И ее за горло схватил, а я тут вышел и спрашиваю, что, мол, происходит, Катя?

– А он что? – усмехнулась Лена.

– А он, как меня увидел, так сразу Катьку бросил и ушел. Катька отдышалась и тоже ушла. Я в окошко выглянул – и правда такси от подъезда отъезжает.

Прихожу в квартиру – а там дым коромыслом, Катька с Валеркой ругаются. Остальные все разошлись уже, а эти как завелись. Катька злится, что из-за Валеркиных выкрутасов такое дело не выгорело. Оказывается, мужик этот к ней подвалил недели две назад и сказал, чтобы она с тобой встретилась вроде бы случайно, набилась в подруги, а потом к себе в гости заманила. И чтобы ты непременно без машины была. А потом чтобы Катька позвонила по телефону (он номер дал), и он приедет на такси. А дальше уже не Катькина забота, она деньги получит, и все. А Валерка-урод якобы все испортил, напился и начал к тебе приставать, вот ты и ушла раньше времени.

– Да она сама-то… – вскипела Лена, – сама начала со мной драться, приревновала своего этого Валерку, да нужен он мне был как собаке телевизор!

– Вот-вот, Валерка ей тоже так сказал. Сначала вообще не поверил, пока я не подтвердил, что своими глазами того мужика видел. Тут он озверел, что она с ним раньше своими планами не поделилась. С тобой поделишься, она отвечает, – так ты потом все деньги пропьешь или на какую-нибудь ерунду потратишь!

Начали они из-за денег ругаться, а я ушел. Только мне и дела, что их слушать. Соседка говорит, они и подрались потом, она уж грозилась патруль вызвать. Вот я и думаю, может, Катерину тот мужик прирезал, очень он был на нее зол…

Лена молчала. История, рассказанная Толиком, походила на выдумку. Ну кому она, Лена, могла понадобиться? Для чего кому-то с ней знакомиться, да еще так сложно?

С другой стороны, если хоть немного допустить, что Толик не врет, то все сходится. Их с Катькой вроде бы случайная встреча в торговом центре и Катькина неуемная радость. Если бы просто так встретились, то кивнули бы друг другу да и разошлись. А тут расселись в кафе, как старые добрые подруги. И уж вовсе незачем было Катьке приглашать ее на день рождения, ну ни с какого боку Лена ей не нужна! Ничего у них общего нету, да и раньше никогда не было!

– Ничего не знаю, – сказала Лена твердо, – про Катькины дела ни малейшего понятия не имею. Ничего она мне не говорила, ни на что не намекала, мы вообще до этого десять лет не виделись. Я – вся на виду, никаких у меня тайн нету. Так что спасибо тебе, конечно, что зашел, только уж давай простимся прямо сейчас. Катьке уже ничем не поможешь, а с Валерой сам разберешься. И сюда больше не приходи. Кстати, как ты меня нашел?

– А я пропуск твой видел, там и название фирмы, и фамилия твоя была…

Лена только головой покачала.

Начальник правого полка открыл глаза и застонал.

Над ним стоял толстый бородатый скиф в шлеме, украшенном волчьей головой. Увидев, что ассириец открыл глаза, он что-то проговорил на своем варварском наречии. Ассириец разлепил разбитые, спекшиеся губы и прохрипел:

– Не понимаю!

Варвар повторил свои слова, в которых звучало звериное рычание и птичий клекот. Убедившись, что ассириец его не понимает, обернулся, что-то проклекотал, и рядом с ним появился другой варвар, молодой и худощавый.

– Кто ты? – спросил этот варвар, немного коверкая ассирийские слова.

– Я – Невнодсор, – гордо ответил ассириец, – начальник правого полка царской армии!

– Начальник полка, которого больше нет! – усмехнулся молодой скиф. – Ты храбрый воин. Ты убил в бою нашего повелителя.

– Слава Баалу! – прохрипел ассириец.

– Скоро ты сможешь лицезреть своего Баала и остальных своих богов. Наши старейшины повелели сжечь тебя на погребальном костре повелителя.

– Я не боюсь смерти, – проговорил ассириец радостно, – сгореть вместе с вражеским царем – что может быть почетнее для воина! Ты принес мне хорошую весть!

– Ты прав, ассириец. Это – хорошая смерть, такая же хорошая, как смерть в бою.

– Чем закончился бой?

– Половина вашего войска погибла, другая половина отступила, преследуемая нашими всадниками.

– Великий царь пришлет новое войско, вдвое большее. Вы будете разбиты и покорены! Ваших властителей в цепях приведут в Ниневию, в город львов! Их выставят на торговой площади, как диких зверей, на потеху черни, а потом продадут в рабство хеттским земледельцам и набатейским торговцам!

– Этого не будет. У нас нет городов и селений, которые можно разрушить. Мы – как вода, которую нельзя ухватить руками, как вода, которая везде найдет дорогу. Нельзя победить воду, нельзя победить ветер. Ваше войско будет годами блуждать по степи, оно будет преследовать нас, мучаясь от голода и жажды. Наши всадники будут отступать – и снова нападать на ассирийское войско, они будут убивать вас по одному, по двое, пока не убьют всех, до последнего человека. Наши повелители и правда придут в Ниневию, но они придут в нее как победители, как владыки. Они разрушат город крови, логово львов, а жителей его уведут в рабство.

Впрочем, ты этого не увидишь, потому что будешь сегодня на закате принесен в жертву нашим богам. Ты будешь в свите властителя, которого убил.

Молодой скиф повернулся к другому, бородатому, и зарычал, заклекотал на своем языке – должно быть, передавал тому суть разговора с ассирийцем.

Затем оба ушли.

Начальник уничтоженного полка попытался пошевелиться, но его руки и ноги были крепко связаны.

Тогда он успокоился в ожидании неминуемого.

Степное солнце нещадно палило.

Наконец оно начало клониться к закату, смиряя варварскую жестокость своих лучей.

Тогда рядом с ассирийцем появились двое скифов, они подняли его, положили на коня и куда-то повезли.

Путь был недолгим, в конце этого пути начальника полка сняли с коня и положили на помост, где уже было сложено много смолистых дров, а в самом центре помоста, на носилках из слоновой кости, восседал мертвый скиф – тот самый, которого начальник полка поразил своим мечом.

Скиф был одет в дорогие одежды, вышитые золотом, на челе его был узкий золотой обруч, покрытый искусной резьбой и украшенный красным камнем. В мертвую руку скифа был вложен меч.

Вокруг мертвого скифа сидели несколько красивых женщин в дорогих одеждах и несколько мужчин в одеждах попроще – должно быть, жены и слуги знатного мертвеца. Они молчали, глядя на что-то, невидимое прочим. Только одна женщина, самая юная, тихо, беззвучно плакала.

Вокруг помоста толпились скифы, они смотрели на мертвого владыку и о чем-то рычали и клекотали между собой. Среди скифов выделялись двое – молодые, рослые, чем-то схожие друг с другом. На щеке одного из них был длинный кривой шрам.

Солнце опускалось к горизонту.

Вперед вышел старый скиф с длинной седой бородой. Он поднял руку, указывая на темно-красный солнечный диск, и что-то проклекотал. Тут же к помосту подбежали несколько молодых слуг. Они деловито и ловко вскарабкались на помост, так же деловито и ловко закололи жен и слуг покойного властителя, но не тронули ассирийца. Затем, когда слуги сделали свое дело, седобородый скиф неспешно подошел к помосту, взял в руки кресало и высек огонь.

И в то мгновение, когда солнце закатилось за горизонт, пламя объяло похоронный помост.

Начальник несуществующего полка знал, что не должен кричать от боли, не должен показывать свою слабость – и он не кричал. Он не кричал, когда языки пламени облизывали его плоть. Он не кричал, когда пламя начало его пожирать. Он смотрел на окружающих костер скифов, и он увидел, как, по знаку седобородого, двое чем-то схожих между собой молодых воинов бросились в костер.

Старый волхв Артаз пристально, не мигая и не щурясь, посмотрел на опускающееся солнце, посмотрел на погребальный помост и проговорил веско, сурово:

– Повелитель прожил славную жизнь и умер славной смертью, смертью, достойной воина. Теперь он уходит от нас в счастливые края. Он разделит трапезу с богами. В этом пути его будут сопровождать жены и слуги. А еще его будет сопровождать знатный ассириец, чей меч оборвал жизнь повелителя.

Нам же сегодня надлежит выбрать нового повелителя – того, кто поведет наше войско за собой, того, кто будет счастлив в бою и принесет нам славу и богатые трофеи. Вы знаете, как выбирали владыку наши отцы и деды.

У нас есть два претендента на высший сан. Они равны происхождением, оба они – сыновья покойного владыки. Они равны доблестью – оба славные воины. Сейчас я запалю погребальный костер, потом подам команду, и тот из сыновей властителя, кто сможет первым подняться к отцу и снять с его головы священный венец, – тот и унаследует его власть.

Окружающие одобрительно загудели.

Артаз взмахнул рукой, и царские слуги взбежали на помост, чтобы умертвить спутников владыки. Когда они сделали свое дело, Артаз высек священный огонь и зажег дрова на помосте.

Заранее политые маслом, они вспыхнули ярко и радостно. Скоро пламя охватило весь помост, и тогда Артаз снова величественно взмахнул рукой.

Сыновья повелителя бросились в погребальный костер, как в ледяную воду. Они с двух сторон карабкались по пылающим дровам, закрывая лица от пламени. Один из них, Арнабад, запахнул лицо краем плаща, защищая глаза, и вслепую шарил в огне рукой, пытаясь дотянуться до отцовского чела. Второй, Кемерис, казалось, не чувствовал пламени. Он раздвигал огонь, как колючий кустарник, и приближался к повелителю.

И тут горящие дрова у него под ногами разъехались, и Кемерис по пояс провалился в бушующее пламя. В рядах его приближенных раздался горестный вопль.

Тем временем Арнабад дотянулся до венца на голове мертвого владыки, схватил раскаленный обруч, не замечая боли в обожженной руке, и тут же метнулся назад, вывалился из пламени и упал на землю рядом с помостом.

Его молодой оруженосец подскочил, набросил на царевича свой плащ, сбил жадные языки огня. Кто-то из слуг поднес победителю ковш вина. Царевич жадно выпил, поднялся на ноги и поднял над головой отцовский венец.

Кемерис безуспешно пытался выбраться из огня, но никто не смел ему помочь, никто не смел нарушить древний обычай. Наконец он издал крик, полный страдания, и замолк.

Старый Артаз подошел к Арнабаду, взял у него из рук венец и возложил на голову царевича.

– Боги сделали свой выбор! – провозгласил он торжественно. – Мы обрели нового владыку!

Пантелеич, по обыкновению, сидел на шаткой табуретке перед входом в гараж, подставив солнцу свое широкое лицо, когда перед ним остановилась черная машина с забрызганными грязью номерами. Передние дверцы машины одновременно открылись, из нее выбрались на тротуар два человека в одинаковых кожаных куртках. Один был наголо выбрит, голову второго украшал жесткий рыжеватый ежик волос. У рыжего было такое выражение лица, будто он за что-то смертельно обижен на весь окружающий мир, у бритоголового – будто этот самый мир что-то ему задолжал.

– Ты, что ли, Пантелеич? – осведомился бритый.

– Предположим, что я. А вы, ребятки, кто такие и зачем пожаловали? По делу или так?

– Поговорить надо. – Бритоголовый осмотрелся по сторонам.

Пантелеич внимательно оглядел незнакомцев. Сразу видно, неприятные ребята, даже опасные – но при его бизнесе нельзя быть чересчур разборчивым.

– Поговорить? Отчего не поговорить! – Пантелеич поднялся с табуретки и вошел в гараж. Гости последовали за ним.

– И о чем же вы, ребятки, хотите поговорить? – осведомился Пантелеич.

– О зеленой «Хонде», – выпалил рыжий.

– О какой такой «Хонде»? – переспросил Пантелеич.

Он почувствовал неприятный холодок в животе и подумал, что непутевый Костик втянул-таки его в неприятности.

– Ты сам знаешь, о какой, – миролюбивым тоном проговорил бритоголовый, и в его руке вдруг возникла металлическая палка. Пантелеич видел такие палки у местных бандюганов – они складывались до размера карандаша, а потом одним движением раскладывались, превращаясь в серьезное оружие.

Бритоголовый шагнул вперед и шарахнул своей складной палкой по лобовому стеклу «Ситроена», который стоял посреди гаража. Стекло рассыпалось в мелкую пыль.

– Вы, ребятки, что такое устраиваете? – забормотал Пантелеич. – Вы зачем старого человека обижаете? Вы думаете, если старый человек, так за него и заступиться некому? У меня, между прочим, друзья есть очень серьезные… если вы меня обидите, они могут рассердиться.

– Ты, старый человек, лучше нас не серди! Твои друзья если и есть, они сейчас далеко, а мы – вот они, рядом. И можем тебе не только стекла побить…

С этими словами бритоголовый снова угрожающе замахнулся своей палкой.

– Не надо, ребятки! – вскрикнул Пантелеич. – Вы зеленой «Хондой» интересуетесь? Была, была у меня такая машина, только я ее уже разобрал. Разобрал и детали почти все продал. Значит, она ваша была? Так я же не знал… если бы я знал, что ваша, я бы не стал с ней связываться. Если хотите, я вам могу оставшиеся детали отдать… у меня, правда, есть на них покупатели, но ежели вам нужно…

– Забудь! – прежним миролюбивым тоном проговорил бритоголовый. – Плевать нам на эту «Хонду».

– А тогда чего же вы от меня хотите?

– Скажи, кто тебе эту «Хонду» притаранил.

– Кто притаранил? – замялся Пантелеич. – Дак, ребятки, мне каждый день какие-то машины пригоняют, шпаны всякой много, разве же всех упомнишь?

– Ты что – опять за свое? – Бритоголовый снова взмахнул дубинкой и вдребезги разнес боковое стекло многострадального «Ситроена».

– Ну что, освежил память? – осведомился он сочувственно.

– Освежил, освежил! – залопотал Пантелеич. – Есть тут такой мелкий шкет, Костиком его зовут. Вот он мне ту машину и пригнал. Я его хотел отшить, да пожалел – очень уж ему деньги были нужны.

– Ну ты прямо святой херувим! – ухмыльнулся бритоголовый. – Пожалел! Надо же! А где же этого Костика можно найти?

– Где его найти – это я не знаю, – начал Пантелеич, но, заметив, что бритоголовый снова поднимает свою дубинку, торопливо продолжил: – Его самого – не знаю, а только он ошивается при Севыче. А Севыч – это шпана покрупнее, и его вы всегда найдете в заведении «Привал», которое на Пятой Красноармейской.

– Ну ладно, на первый раз мы на тебя зла не держим! – проговорил бритоголовый, и оба громилы покинули гараж.

Через двадцать минут они вошли в рюмочную «Привал».

Это было обычное заведение такого рода, где местные алкаши всегда могут найти рюмку дешевой водки с немудреной закуской и самое главное – слушателей, готовых часами внимать их воспоминаниям. Здесь можно было встретить и бывшего дирижера симфонического оркестра, и бывшего доцента, некогда преподававшего историю партии, и бывшего дипломата, и бывшего майора-артиллериста, и даже одного бывшего главного конструктора какого-то суперсекретного изделия, о котором он и сейчас мог говорить только шепотом.