Текст книги "Любовь к трем ананасам"

На голову больному надели мешок из плотной ткани, подняли его с кровати и вынесли в коридор.

– Какой же он Слон, – прошептал один из бойцов, легко вскинув тело на плечо. – Козел он, а не Слон! Легкий какой!

Напарник снова прижал палец к губам.

Третий похититель, карауливший у дверей палаты, быстро перехватил извивающееся туловище толстой веревкой, как перевязывают палку колбасы, и пошел впереди, осматриваясь по сторонам. Блондинка в коротком халатике замыкала шествие. Прежде чем покинуть мини-госпиталь, она сильно пнула ногой в живот бесчувственного охранника, затем еще раз осмотрелась и плотно закрыла за собой дверь.

Профессору Кряквину, по обыкновению, снилась Африка.

Ему снился традиционный праздник племени козюмбра, почетным членом которого Валентин Петрович состоял уже несколько лет.

Такие традиционные праздники соплеменники профессора устраивали по поводу удачной охоты, по поводу прибытия гостей, по поводу завершения строительства новой хижины из пальмовых листьев, по поводу победы любимой футбольной команды, по поводу свадьбы или развода одного из членов племени, по поводу вовремя прошедшего дождя или вовсе без всякого повода.

Традиционный праздник начинался боем барабанов, который созывал всех членов племени на главную площадь деревни. Все по старшинству рассаживались вокруг огромного костра и внимательно наблюдали, как над этим костром поджаривается на вертеле баран или поросенок. Чтобы наблюдать за этим процессом было интереснее, участники праздника пили молодое пальмовое вино и пели народные песни. Пока баран или поросенок жарились, хозяевам и гостям праздника случалось выпить два-три бочонка пальмового вина.

Так и на этот раз, под ритмичный барабанный бой члены племени расселись вокруг костра и пустили по кругу флягу, выдолбленную из тыквы.

Валентин Петрович занял положенное ему почетное место, протянул руку за флягой и вдруг увидел нечто странное.

На вертеле над костром не было никакого жаркого.

Ни барана, ни поросенка, ни антилопы, ни дикой козы.

– Как же так? – удивленно спросил профессор своего ближайшего соседа. – Где же поросенок?

– Вот, – коротко ответил тот, указав толстым черным пальцем на самого Валентина Петровича.

– Не понял… – протянул профессор.

– Сейчас поймешь!

Тут же к Валентину Петровичу подскочили двое рослых негров. Они обхватили профессора поперек туловища, надели ему на голову мешок и легко подняли.

– Что вы делаете? – закричал профессор, пытаясь вырваться. – Сейчас же отпустите меня! Я протестую!

Но его не слушали и куда-то несли.

Причем профессор догадывался куда.

Его несли к огромному костру. Жар костра уже отчетливо ощущался сквозь надетый на голову мешок.

– Сейчас же отпустите! – кричал Валентин Петрович, изо всех сил дрыгая ногами. – Я доктор наук! Я профессор! Я член ученого совета кафедры сравнительной антропологии! Я лауреат Международной премии имени капитана Кука! Меня нельзя есть в соответствии с четвертым параграфом женевской конвенции! Я почетный член вашего племени! В конце концов, я старый и невкусный!

Но все его слова не производили на сотрапезников никакого впечатления.

Барабаны забили с удвоенной силой, и члены племени козюмбра, предчувствуя богатое угощение, затянули самую унылую из своих народных песен.

Отчего Валентин Петрович проснулся.

В первый момент ему показалось, что ровным счетом ничего не изменилось. Его куда-то несли, он был обмотан веревками, как праздничный поросенок, и на голове у него был мешок. Правда, теперь ему было не так жарко, как во сне. Скорее даже холодно.

– Я почетный член вашего племени! – закричал несчастный профессор.

Точнее, он только хотел это закричать.

В отличие от сна рот его был заклеен широким куском клейкой ленты, поэтому вместо крика изо рта профессора вырвалось только нечленораздельное мычание.

– Заткнись, Слон! – прикрикнул на него грубый голос, и жесткий кулак ткнул профессора в бок.

– Слон? – попытался проговорить Валентин Петрович. – Вы ошиблись! Я не тот, кто вам нужен!

Но и эти слова из-за клейкой ленты превратились в неразборчивое мычание. Похитители еще раз ударили профессора чем-то твердым и прибавили шагу.

Они миновали длинный коридор, затем остановились, послышалось негромкое ровное гудение – Валентин Петрович понял, что его везут в лифте.

Затем снова куда-то шли, только не так долго.

Теперь профессору стало еще холоднее. Вероятно, его вынесли на улицу. Что-то хлопнуло, скрипнуло, и связанного профессора бросили на твердую поверхность. Затем раздался металлический лязг, и Валентин Петрович скорее догадался, чем почувствовал, что над ним захлопнулась металлическая крышка.

Судя по всему, крышка автомобильного багажника.

Вскоре его догадка подтвердилась: впереди послышалось ровное гудение мотора, и его куда-то повезли.

Профессору было холодно, жестко и страшно.

При каждом резком повороте он перекатывался по дну багажника, ударяясь об его стенки.

Вскоре, правда, машина остановилась, и Валентин Петрович вздохнул с облегчением, но тут же понял, что радость была преждевременной: они всего лишь доехали до ворот больницы.

Снаружи донеслись приглушенные голоса:

– Ну что, снова вызов? Еще одного убогого привезете?

Мелодичный женский голос что-то ответил, но профессор не разобрал слов, а конец фразы потонул в раскатах хохота.

Мотор снова зарычал, и опять начались мучения. Профессор перекатывался по дну багажника, то и дело ударяясь о какие-то жесткие предметы. Скоро все его тело превратилось в сплошной синяк. Кроме того, ему становилось все холоднее. Больничная пижама нисколько не грела, а металлический багажник был холодным, как будто предыдущую неделю провел на бескрайних просторах Арктики.

Вскоре профессор пожалел, что его сон прекратился: там по крайней мере мучения закончились бы гораздо быстрее. В конце концов, его съели бы соплеменники, те, кого он изучал почти всю свою сознательную жизнь… и, кроме того, там ему не было бы так холодно.

Машина снова затормозила, профессор снова ударился о какой-то металлический выступ, но на этот раз мучительное путешествие, кажется, завершилось.

Татьяна Петровна привычно вздохнула и захлопнула за собой дверь хозяйской квартиры.

– Идем уж, несчастье мое! – сказала она белому американскому бульдогу.

Тот жизнерадостно завертел обрубком хвоста и устремился вниз по лестнице. Татьяна Петровна ловко зацепила поводок за перила и нажала кнопку лифта.

– С тобой шею свернешь! Силушки-то немерено!

Лифт в старом доме был маленький и неудобный, бульдог едва в нем помещался, однако снизу раздавались голоса, среди которых Татьяна Петровна без труда узнала ненавистный бас генеральши Недужной. Бывшая генеральша всегда была в центре событий, ей до всего было дело, она привыкла управлять двором, как раньше управляла дивизией своего мужа, покойного генерала Недужного (во всяком случае, ее подчиненные боялись больше, чем генерала).

Надо отдать должное генеральше: во дворе был порядок, как на плацу, дворничиха Зинаида мела дорожки по три раза на дню. На детской площадке три стоящие в ряд песочницы были заполнены песком ровно на две трети, лавочки выкрашены в защитный цвет, который был так близок сердцу бывшей генеральши. С нарушителями порядка и чистоты генеральша вела беспощадную войну. Она клеймила их позором словесно, громогласно перечисляя провинившихся поименно, она периодически жаловалась в домоуправление (там ее тоже боялись не меньше, чем комиссий из вышестоящей организации), она, наконец, вывешивала на стене «молнии», где под броским заголовком «Они позорят наш двор!» помещала список жильцов, имевших несчастье попасться ей на глаза, совершая неблаговидные поступки. К неблаговидным поступкам генеральша относила не только бросание обертки от мороженого мимо урны, но также и детские рисунки мелом на асфальте, невинное забивание пенсионерами козла и выгул собак. Увидев собаку, опрометчиво спущенную легкомысленным хозяином с поводка во дворе, генеральша поднимала такой крик, что окна лопались и голуби срывались с места дружной стаей (к голубям у генеральши был отдельный счет, однако они не боялись ее по причине врожденной глупости и способности к полету).

С владельцами собак у генеральши был разговор короткий: собака должна гулять в положенном месте. И точка. А что в старом районе «положенных мест» очень мало и они далеко, генеральшу совершенно не волновало.

Собачники пытались кричать о любви к братьям нашим меньшим, а также умилостивить генеральшу мелкими подарками. Ничего не помогало, генеральша была тверда и неподкупна.

Собаки тоже пробовали защищаться. Они лаяли, рычали, а питбуль из третьего подъезда осмелился даже ухватить генеральшу за рукав зимнего пальто. Последовал грандиозный скандал, после чего у питбуля в результате шока пропали все бойцовские качества, и его хозяин, местный бандюган Вовчик, вынужден был отправить его в деревню к бывшей теще подальше от людей.

Ротвейлер Лукашовых из седьмой квартиры, гавкнувший спросонья на генеральшу ранним утром на полутемной лестнице, получил в результате такой стресс, что на нервной почве у него началась аллергия на мясную пищу.

Такса профессора Печникова едва не попала под машину, когда шарахнулась в ужасе от генеральшиного рыка во дворе.

В результате проведенных мероприятий кое-кто из собачников переехал, а остальные держали своих четвероногих друзей подальше от генеральши.

Исключение составлял американский бульдог, принадлежащий одной семье, куда Татьяна Петровна нанялась в домработницы. Звали бульдога Моня – так сократили длинное и совершенно непроизносимое имя, которое значилось в собачьем паспорте. По мнению Татьяны Петровны, а также всей дворовой общественности, несмотря на свой чистопородный паспорт, Моня был полный клинический идиот. Он никого не слушался и совершенно никого и ничего не боялся. Всех, кто попадался ему навстречу, он встречал широкой улыбкой на слюнявой морде – будь то дворничиха Зинаида с метлой, джип бандюгана Вовчика, асфальтовый каток или сама генеральша Недужная. Когда генеральша начинала орать, что собака без намордника, Моня думал, что с ним играют, и вторил ей веселым громким лаем. Когда ему удавалось сорваться с поводка, он нарезал круги по двору, сшибая по дороге маленьких детей и нерасторопных старушек, валялся в песочницах, после чего отряхивался непременно в подъезде на чисто вымытый Зинаидой пол.

Кроме того, Моня гадил. Гадил везде – на дорожках, на газонах, на клумбе с бархатцами, что посадила под своим окном старушка Семенова, даже на детской площадке под грибком. Он не поддавался никакой дрессировке, хозяин давно махнул на него рукой. Все неприятности доставались на долю Татьяны Петровны. Это она оправдывалась перед генеральшей, она умасливала взбешенную Зинаиду коробкой конфет, ей пришлось перекапывать клумбу и утешать старушку Семенову. Словом, американский бульдог Моня был кошмаром ее жизни, и не раз уже подумывала Татьяна Петровна отказаться от места, хоть и жаль было терять такую работу – хозяева не жадные, целый день на службе, особой грязи в квартире нету…

Лифт, как обычно, застрял где-то между четвертым и пятым этажами. Татьяна Петровна свесилась вниз, рискуя свалиться, и разглядела генеральшу Недужную в красной стеганой куртке. Генеральша громко ругалась с диспетчером. Татьяна Петровна вздохнула и потащила Моню обратно в квартиру. Тот возмущенно упирался. Они проволоклись по коридору и через кухню к двери черного хода. Татьяна Петровна не любила черную лестницу, потому что там жили кошки, которых Моня пытался гонять. Кошки себя в обиду не давали, и дело не раз кончалось расцарапанной до крови мордой.

В этот раз, однако, никто им навстречу не попался, и они благополучно выкатились во двор. Во дворе было довольно пустынно – дети в школе, родители на работе, а старушки сидят дома по причине плохой погоды.

Разумеется, Моня тут же потянул ее в лужу. Татьяна Петровна представила, сколько грязи придется счистить с хозяйских полов, ковров и самого пса, и в который раз дала себе слово как можно скорее подыскать другую работу. Она дернула поводок к себе, Моня затормозил всеми четырьмя лапами, подняв тучу грязных брызг, взлаял весело и громко и устремился вдоль дома.

Тут-то и заключалась главная проблема. С этой стороны располагались три двери в подвал – вниз вели пять ступенек, лесенка была закрыта проржавевшим навесом. Две двери были заперты наглухо, одной пользовались сантехники. Это место Моня выбрал главным для своих хулиганских поступков. Однако Татьяна Петровна тоже была начеку, она намотала поводок на руку и решила, что не сдастся. Они миновали первую дверь, для преодоления второй Татьяна Петровна собрала все силы. Но мерзкий бульдог вдруг бросился ей под ноги, она споткнулась, упала на колени и, чтобы не окончательно увалиться в лужу, выпустила из рук поводок. Моня торжествующе гавкнул и устремился на поиски приключений.

– Ах, чтоб тебя! – огорченно выдохнула Татьяна Петровна.

Но с псом вдруг стало твориться что-то странное. Вместо того чтобы нестись по двору как можно дальше, он затормозил возле последней двери в подвал и удивленно принюхался. Потом сел на задние лапы, захлопнул пасть, и даже слюна больше не текла.

– Моня, – позвала Татьяна Петровна без надежды на успех, – иди сюда, паршивец!

Моня оглянулся, и Татьяна Петровна очень удивилась, никогда еще она не видела пса в таком состоянии. Загривок поднялся дыбом, глаза горели нехорошим огнем.

«Сбесился!» – неуверенно подумала Татьяна Петровна.

Моня встал и на полусогнутых лапах стал красться по ступенькам вниз. Татьяна Петровна опомнилась и, мучительно морщась и преодолевая боль в разбитой коленке, пошла следом за ним. Однако бульдог остановился, потом задом выбрался наверх, уселся поудобнее на верхней ступеньке и вдруг завыл.

Татьяна Петровна схватилась за сердце, никогда она не слышала таких душераздирающих звуков. Приковыляв к собаке, она первым делом схватила поводок и только потом поглядела вниз.

Внизу лежал человек. На нем был темный плащ, синие брюки и запачканные грязью ботинки.

– Нажрутся и спят где попало! – сказала Татьяна Петровна.

Однако поза мужчины показалась ей несколько неестественной.

– Эй! – позвала Татьяна Петровна. – Мужчина, вам плохо?

Мужчина не отозвался, зато Моня выл не переставая и выводил такие рулады, что голова у Татьяны Петровны шла кругом и в животе заурчало от ужаса.

– Да замолчишь ты, ирод! – Она шлепнула бульдога по морде.

К ее удивлению, Моня тут же замолчал, придвинулся поближе и прижался мокрым боком к ее ногам. Кажется, впервые в жизни он испугался.

Татьяна Петровна и сама была не в лучшей форме. Она оглянулась по сторонам, но эта часть двора и всегда-то была безлюдна, а уж сегодня, в такую ужасную погоду, и вовсе тут никого не было. Нужно было на что-то решаться.

Таща за собой упирающегося Моню, Татьяна Петровна спустилась по ступенькам и осторожно приблизилась к лежащему мужчине. Мужчина был ей незнаком, не из жильцов, во дворе она его точно никогда не видела. Вблизи было видно, что мужчина приличный, никакой не бомж и не алкаш – одет скромно, но дорого. Ботинки хоть и грязные, но итальянские, хорошей фирмы, у хозяина такие же, на брюках заглаживали стрелки не далее чем вчера – уж такие вещи опытный глаз Татьяны Петровна замечал сразу.

Мужчина был солидный, можно сказать, полный, лежал на боку, видны были коротко стриженные курчавые волосы и синева от пробивающейся щетины. Татьяна Петровна наклонилась и потрогала мужчину за плечо. Оно было каменным. Вообще весь он был такой неподвижный, что Татьяна Петровна решила считать его не живым человеком, а телом. Неужели стало плохо с сердцем, и он упал на ступеньках замертво?

Любопытный Моня полностью освоился и сунулся вслед за ней понюхать тело.

– Не смей! – прикрикнула Татьяна Петровна.

Бульдог отскочил, и за ним потянулись следы лап, вымазанных чем-то темным. Татьяна Петровна наклонилась еще ниже, и волосы ее зашевелились от ужаса: плащ на мужчине был не темным. Изначально он был светло-серый, а темным казался от того, что был мокрым. Мокрым от крови.

Крови натекла под телом большая лужа. Осознав сей непреложный факт, Татьяна Петровна ахнула и выпустила из рук Монин поводок. Бульдог отпрыгнул в сторону, Татьяне Петровне стало дурно, она оперлась рукой о перила, мечтая только не свалиться рядом с мертвым телом. Внезапно под другой рукой оказалось что-то мохнатое, это что-то легонько прихватило руку зубами и тянуло Татьяну Петровну наверх по ступенькам. Кое-как они выползли во двор, и Моня залился басовитым лаем. Слабыми от потрясения глазами Татьяна Петровна видела, что вдали показался сантехник Васильич. Она отчаянно замахала рукой, и Васильич свернул в их сторону. По дороге к нему присоединилась дворничиха Зинаида и вездесущая генеральша Недужная.

Люди шли на помощь, и успокоенная Татьяна Петровна позволила себе лишиться чувств.

Катерина просыпалась за ночь десять раз. А может быть, даже одиннадцать. Это было для нее совершенно не характерно: обычно она спала крепким здоровым сном, засыпая в ту же секунду, как голова касалась подушки, и с трудом просыпаясь по будильнику. Сны она видела творческие, высокохудожественные, и когда подруга Жанна, в очередной раз принимаясь за ее воспитание, говорила, что нужно меньше есть и меньше спать, Катя убежденно возражала ей, что здоровый десятичасовой сон – это для нее необходимость, часть творческого процесса, что именно во сне она увидела сюжет и композицию лучших своих панно, и приводила в пример великого английского поэта Кольриджа, который услышал во сне свою поэму «Кубла-хан», и не менее великого русского химика Менделеева, который во сне же увидел периодическую систему элементов. Или по крайней мере ее значительную часть.

Но этой ночью Катерина не могла спокойно спать, потому что беспокоилась о своем больном муже.

– Валик! – восклицала она, в очередной раз проснувшись в одинокой постели и прижимая к груди подушку, сохранившую запах мужа. – Валик! Как он там один, без меня?

При этом она забывала, что муж большую часть времени проводил гораздо дальше от нее, в пустынях и джунглях Африки. Правда, тогда он не болел пневмонией.

Наконец за окном засерел тусклый осенний рассвет, и Катя окончательно поднялась, чтобы тут же отправиться к мужу в больницу.

Состояние мужа так беспокоило Катерину, что она почти не позавтракала, удовлетворившись парой яиц всмятку и совсем небольшим бутербродом. Наскоро умывшись и облачившись в стеганое непромокаемое пальто блекло-зеленого цвета, она подошла к двери и тут вспомнила, что в больницу не принято приходить с пустыми руками. Конечно, при оформлении ее заверили, что кормят в мини-госпитале неплохо, а муж ее был человеком в еде чрезвычайно нетребовательным – лишь бы попадалось в меню что-нибудь вегетарианское, – однако все же он болен, а больным, как известно, нужны витамины и вообще разные деликатесы. Сейчас же рано, ближайший магазин на углу еще закрыт, да и, откровенно говоря, купить для больного человека там совершенно нечего – одни плавленые сырки да вареная колбаса сомнительной свежести. В супермаркет идти – много времени потеряешь.

Катя порыскала взглядом по кухне, и на глаза ей попался ананас, принесенный вчера подругой. Они чудно попили чаю с тортом. Торт оказался дивной вкусности – ведь может же Ирка выбрать, когда хочет! – и до ананаса дело не дошло. Катерина бурно обрадовалась, сунула ананас в авоську, выскочила на улицу и призывно замахала рукой проезжающим машинам.

Почти сразу возле нее остановился сверкающий красный автомобиль, за рулем которого сидел жгучий брюнет с длинными кавалерийскими усами.

– Вах, какая женщина! – воскликнул брюнет, распахивая перед Катериной дверцу своего экипажа. – Поедем в ресторан!

– Поедем в больницу, – строго ответила Катя. – В седьмую городскую, на улице Прапорщика Лампасова! Знаете такую?

– Седьмая истребительная? – Брюнет посерьезнел. – Кто там у тебя – муж?

– Муж, – подтвердила Катерина.

– Садись, красавица! В ресторан следующий раз поедем, когда муж поправится!

Однако когда Катя доехала до больницы и подошла к дверям мини-госпиталя, она увидела на этих дверях огромное грозное объявление: «В связи с эпидемией гриппа посещение больных временно запрещено. Администрация».

– Валик! – воскликнула Катя, и ее глаза моментально покраснели. – Валик! Неужели я тебя не увижу?

Она вытащила из сумочки огромный клетчатый платок и громко высморкалась.

В ту же секунду дверь мини-госпиталя приоткрылась, и оттуда выглянула строгая дама в наглухо застегнутом накрахмаленном халате. Судя по суровому и уверенному виду, под этим халатом имелся пуленепробиваемый жилет.

– В чем дело? – осведомилась старшая медсестра Варвара Францевна (а это была именно она).

– К мужу, – коротко ответила Катя, снова высморкавшись.

– А объявления мы не читаем? – язвительно ответствовала Варвара Францевна. – Или вы думаете, что это не для вас написано? Вы на себя посмотрите!

– А что такое? – испугалась Катерина и на всякий случай опустила глаза: она вдруг вообразила, что в спешке вышла из дома, забыв надеть юбку.

Нет, юбка была на месте.

– А то, что вы уже распространяете инфекцию! Вы уже несете нашим больным вирусы!

– Это не то, что вы подумали! – оправдывалась Катя, пряча платок. – Это я от расстройства!

– От расстройства или от радости, но на территорию мини-госпиталя я вас не допущу!

– Но могу я хотя бы узнать о состоянии своего мужа? – спросила Катерина, убедившись, что стража ей явно не по зубам.

– Можете! – смилостивилась Варвара Францевна. – Кто у нас муж?

– У вас – не знаю, а у меня – Валентин Петрович Кряквин… Как его состояние?

– Состояние удовлетворительное, – сообщила старшая сестра, сверившись со своим блокнотом.

– А температура?

– Температура нормальная, конкретно – тридцать шесть и восемь десятых…

– Ну слава Богу… – вздохнула Катя, снова всхлипнула и потянулась за платком.

Мегера в пуленепробиваемом халате захлопнула дверь. Катя снова высморкалась, горестно вздохнула и собралась уже уходить, но тут вспомнила, что принесла мужу замечательный ананас. Она робко постучала в дверь. Никто не отозвался, тогда Катя собралась с духом и постучала сильнее. Дверь отворил охранник. Не вчерашний – тот был симпатичный молодой парень с улыбчивым лицом, – а другой – постарше и посуровее на вид.

– В чем дело? – строго спросил он Катю. – Вам же сказали – посещение больных запрещено в связи с карантином по гриппу!

– Но я… но мне… – Катерина протянула охраннику авоську, но тут вдали показалась Варвара Францевна, которая так грозно на нее посмотрела, что Катя отпрыгнула от двери, как испуганный заяц. Если бы она не была так расстроена, то заметила бы, что охранник хмурый вовсе не по строгости характера и не с перепоя и что сестрички бегают заполошно вовсе не по причине карантина. Будь на ее месте Жанна или хотя бы Ирина, они сразу поняли бы, что в мини-госпитале что-то случилось и карантин тут ни при чем. Катя не знала, что нынешний охранник заступил на смену не по графику, потому что того, прежнего, нашли сегодня рано утром без сознания на полу возле двери. Оказали помощь на месте – больница все-таки! Привели в чувство и отправили на рентген, потому что охранник жаловался на сильные боли в животе – не иначе ему что-то там повредили. Не досчитались одного больного по фамилии Хоботов – именно под такой фамилией проходил у них профессор Кряквин с легкой руки легкомысленной и рассеянной медсестры Дашеньки. Так что Варвара Францевна была с Катей абсолютно честна, когда сообщила, что больной Кряквин чувствует себя удовлетворительно и температура нормальная.

На самом деле Станислав Николаевич Хоботов, по кличке Слон, чувствовал себя просто превосходно. После того как ночью малахольный сосед дал ему выпить какого-то подозрительного бурого порошка, Слон заснул крепко, как в детстве. И, как в детстве, снились ему увлекательные цветные сны. Проснулся он рано – бодрый и полный сил, от головной боли не осталось и воспоминаний, сердце, да и все остальные органы работали как часы. Слон легко встал с кровати и направился в санузел, который был у них общий с соседом, но по дороге обратил внимание на некоторые странности.

Дверь в соседнюю палату была распахнута настежь, и на кровати никого не было. Более того, одеяло валялось на полу, а подушку вообще занесло на подоконник. Мягкие тапочки без задников Слон нашел под шкафом. В шкафу же висел больничный халат.

Все увиденное Слону очень не понравилось. Куда мог подеваться его тихий сосед? Босиком и в одной пижаме он мог дойти только до туалета. Слон придирчиво исследовал санузел, там, разумеется, никого не было. Тогда он раздернул занавески и в неверном свете наступающего утра увидел на полу множество следов от мужских ботинок, а также табличку с собственной фамилией на спинке кровати.

Обычному человеку, не ждущему от жизни никаких сюрпризов, не пришло бы в голову никаких мыслей. Слон, однако, был человеком необычным, он был криминальным авторитетом. И от жизни давно уже ждал только неприятных сюрпризов. Поэтому он сразу понял суть: ночью его соседа похитили злоумышленники. Перепутали этого чокнутого профессора с ним, Слоном. Как они попали в больницу? Да очень просто, вошли ночью незаметно, вырубили охранника. Другое дело – как они узнали, что он здесь. О том, что Слон лег в эту больницу, знали только двое его доверенных, преданных людей. «Стало быть, не очень преданных, – тут же поправил себя Слон, – в наше время никому нельзя доверять». Несомненно, соседа похитили люди Холодильника – его могущественного врага. Но как они посмели? Стало быть, равновесие нарушено, и силы Слона ослабли. Или они так думают.

«Ну, это мы еще посмотрим! – подумал Слон. – Поглядим, кто будет смеяться последним!»

Следовало извлечь из сложившейся ситуации наибольшую выгоду, то есть сидеть тихо и делать вид, что он – тот самый малахольный профессор Кряквин. Пускай враги думают, что похитили Слона. Профессор, конечно, будет от всего отпираться и кричать, что он – это не он. Но Слону прекрасно известны методы Холодильника, он будет добиваться признания, пока допрашиваемый не отдаст концы.

С этой мыслью Слон вернулся в свою палату и сделал вид, что спит, предоставив персоналу разбираться с таинственным исчезновением пациента Хоботова.

Катерина потопталась немного перед дверью и тяжко вздохнула. Приходилось признать, что все ее усилия пошли прахом – и мужа не повидала, и ничего вкусненького ему не передала. Ананас высунул зеленый султан из авоськи, словно хотел сказать, чтобы она не отчаивалась. Катя приободрилась и решила покричать мужа под окном палаты. В самом деле: всего второй этаж, и Валик себя чувствует лучше, может подойти к окну. А если найдется в палате какая-нибудь веревка, то и ананас можно передать. Катерина приободрилась, мысленно представив себе коридор, прикинула направление и поспешила к выходу.

На улице пошел дождь, но Катерину это не остановило. Отсчитав нужное окно, она позвала тихонька мужа. Никто не появился в окне, тогда Катерина собрала все силы и громко крикнула:

– Валик! Где ты?

Слон с аппетитом позавтракал, ответил отрицательно на все вопросы персонала по поводу соседа – не видел, не знаю, ночью не просыпался, – принял положенную порцию уколов и лекарств и лежал теперь на кровати, погруженный в раздумья. Только вышла из палаты сестричка, как под окном раздался истошный крик:

– Валик! Дорогой, где же ты?

Смутно припомнил Слон, что прошлой ночью сосед представлялся ему Валентином, и понял, что случилось неприятное: к соседу явилась жена. В палату ее не пустили, поскольку карантин, так она, зараза этакая, под окно приперлась и требует своего Валика.

– Вали-ик! – В голосе звучало отчаяние. – Отзовись! Тебе плохо?

Слон решил срочно спасать положение и осторожно выглянул в окно. Внизу стояла неказистая женщина сложения скорее круглого, чем плоского. На женщине было надето стеганое пальто лягушачье-зеленого цвета. Рыжеватые короткие волосы торчали в разные стороны, как иголки у недовольного ежа. С возрастом Слон стал дальнозорким и теперь видел, что у женщины на белесых коровьих ресницах повисли слезы.

– Где Валик? – спросила женщина, и губы ее задрожали.

– Хм… – Слон откашлялся и хриплым голосом ответил: – Понимаете, он сейчас на процедурах…

– Ему плохо? – испугалась женщина.

– Нет, ему лучше, – выдавил из себя Слон, – только он подойти не может… Он еще долго там будет…

Последнюю фразу Слон добавил в надежде, что заполошная тетка поймет намек и уйдет. Внезапно у женщины по щекам побежали крупные слезы.

– Вы передайте ему, пожалуйста, что приходила Катя, – дрогнувшим от волнения голосом сказала она, – чтобы он поправлялся скорее, а то я очень скучаю. И еще, что я его люблю. И ночей не сплю, все думаю, как он здесь…

– Да все хорошо, – чужим голосом сказал Слон, – вы не волнуйтесь так…

– Правда ему лучше? – Женщина улыбнулась сквозь слезы, от этого лицо ее неуловимо похорошело. – Тогда, может, вы возьмете у меня вот… ананас? В нем очень много витамина С…

Чтобы она поскорее ушла, Слон согласился. В палате нашлась веревка, запасенная кем-то из прошлых больных, ананас подняли наверх.

– Спасибо, спасибо вам большое! – крикнула Катя. – Поправляйтесь скорее!

Она помахала рукой и ушла, а Слон долго смотрел ей вслед.

«Ночей не спит, думает, как он там… Интересно, что бы она сказала, если бы знала, как он там на самом деле…»

До обеда Слон ворочался на кровати. Ему было нехорошо. Ананас смотрел на него с тумбочки живым укором. Промаявшись часа два, Слон понял, что он мучается совестью. Это было новое и неожиданное для него состояние.

В самом деле, доходяга-сосед подошел вчера ночью к нему по-дружески, с пониманием. Не стал насмехаться над его бедой, частыми приступами бабской болезни мигрени. Бабская-то она бабская, но способна человеку жизнь здорово испортить. Сосед не стал поднимать шум, не стал фальшиво сочувствовать, поделился лекарством, от которого Слону полегчало. А потом его похитили вместо Слона. Ну что ж, рассуждал Слон, такое видно его профессорское счастье. Не повезло человеку, а ему, Слону, повезло. Как поется в известной арии «Сегодня ты, а завтра – я!». Но лучше не завтра, а как можно дальше.

Вроде бы все рассуждения Слона были правильны, однако перед глазами стояла жена профессора Катя, которая со слезами на глазах благодарила его, Слона, за заботу.

«Какая женщина! – думал Слон. – Ночей не спит. Вот это любовь, вот это преданность! Со мной бы кто так…»

Но тут же Слон понял, что у него такой женщины никогда не будет, потому что он ее не заслуживает. Малахольный профессор заслуживает, а он нет!