Текст книги "Последний ученик да Винчи"

– То есть вы хотите сказать, что эту картину нарисовал сам Леонардо да Винчи?

– Для того чтобы это утверждать, нужно еще многое сделать, – сухо ответил Старыгин, – но краски, безусловно, те же. Мэтр в своих записях дал точные рецепты. Вот, слушайте. – Старыгин отскочил от картины и стал рыться на столе, заваленном бумагами. Вытащил книжку и открыл на нужной странице.

– Вот, например, этот дивный голубой цвет:

«Чтобы сделать индиго. Возьми цветов синили и крахмала в равных долях и замешай вместе с мочой и уксусом, и сделай из этого порошок, и высуши его на солнце, и если это окажется слишком белым, добавь цветов синили, делая пасту той темноты цвета, которая тебе потребна».

– «Вместе с мочой?» – Маша сморщила нос, глядя на голубые одежды мадонны.

– Есть более диковинные рецепты. Вот, для желтой глазури:

«Одна унция цинковой окиси, три четверти индийского шафрана, одна четверть буры, и все вместе разотри. Потом возьмешь: три четверти бобовой муки, три унции сухих крупных фиг, одна четверть воробьиных ягод и немного меду; и смешай, и сделай пасту».

– Здорово! – восхитилась Маша. – Особенно про воробьиные ягоды! Знать бы еще, что это такое…

Неожиданно дверь комнаты распахнулась. На пороге появился невысокий, полный человечек с круглой лысой головой. Весь он был какой-то кругленький, обтекаемый и казался совершенно безобидным и добродушным. Особенно усиливали это впечатление маленькие детские ручки и круглые щеки, покрытые жизнерадостным румянцем. Впрочем, это впечатление явно было обманчивым, скорее всего, оно являлось тщательно продуманной маской, которую этот человек носил для того, чтобы вводить в заблуждение своих собеседников. Маша вспомнила, что именно он руководил переноской картины в день странного происшествия. Тогда он вовсе не выглядел добродушным, напротив, он был решительным, собранным и жестким.

– Здравствуй, Дмитрий Алексеевич! – произнес вошедший, остановившись на пороге и широко улыбнувшись.

– Здравствуйте, Евгений Иванович. – Старыгин распрямился, обернулся к двери и уставился на гостя. – А что это вы без стука входите?

– А что – ты чем-то предосудительным занимаешься? – спросил тот с самым невинным видом. – Ах, да! У тебя тут гостья! – он хитро усмехнулся. – Познакомь!

– Это Мария, – неохотно проговорил Старыгин. – А это – Евгений Иванович Легов, он занимается…

– Не надо, не надо всех этих должностей и титулов! – Легов замахал маленькими ручками. – Просто Евгений… Иванович, этого вполне достаточно! Так чем вы тут, друзья мои, занимаетесь?

– Работаем, – мрачно ответил реставратор.

– Ты-то, допустим, работаешь, – зыркнул на него Легов, – а девушка что – для вдохновения?

– Девушка… обучается. – Дмитрий Алексеевич отвернулся и склонился над картиной, показывая всем своим видом, что он очень занят и ему недосуг общаться со всякими чиновниками, пусть даже очень важными.

Маша опустила глаза и сделала несколько незаметных шагов в сторону кофеварки. Раз этот тип какое-то начальство, вовсе незачем ему знать, что Дмитрий Алексеевич незаконно держит в мастерской кофеварку. Она незаметно выдернула вилку из сети и прикрыла кофеварку газетой.

– Это хорошо, что обучается, – кивнул Легов. – Смена – это дело важное. И актуальное. Передача опыта, так сказать. Я вот только хотел тебе, Дмитрий Алексеевич, две бумажки показать, может, ты мне поможешь с ними разобраться.

– Что за бумажки? – спросил Старыгин, скосив глаза на Евгения Ивановича.

– Да вот тут нашли в зале, а разобраться не можем. – Легов полез в карман и вытащил оттуда смятый листок, на котором было что-то напечатано очень мелким шрифтом.

– Дайте сюда, – Старыгин достал свою любимую лупу и поднес ее к листку. – Черт его знает, какие-то цифры… ничего не понимаю, зачем вы мне это показываете?

– А вот зачем! – Легов неожиданно ловким движением выхватил лупу из руки реставратора. – Это ваше?

– Ну да, – Старыгин пожал плечами с несколько беспокойным видом. Он пока ничего не понимал, но холодный блеск в глазах Легова вызвал у него в душе смутную тревогу, особенно же насторожило то, что Евгений Иванович, до сих пор фамильярно-начальственно тыкавший ему, неожиданно перешел на «вы», как будто их уже разгородил широкий стол следователя.

– Ну да, – повторил Дмитрий Алексеевич, – это моя лупа, все знают…

– Да-да, все знают… – дурашливо передразнил его Легов. – А вот это тоже ваше?

Жестом провинциального фокусника он выхватил из кармана какой-то небольшой темный предмет. Маша, которая зачарованно следила за происходящим, разглядела в руках начальника службы безопасности небольшой старинный футляр из тисненой кожи, на котором еще виднелась полустертая позолота. Маша тут же подумала, что зря она беспокоилась о кофеварке, дело тут гораздо серьезнее. Старыгину грозит нечто гораздо большее, чем служебное взыскание.

Легов ловким жестом вложил лупу в кожаный футляр и изобразил на своем круглом лице искреннее удивление.

– Смотри-ка ты, входит!

«Входит и выходит, замечательно выходит!» – мысленно произнесла Маша слова ослика Иа-Иа. Впрочем, ей, как и остальным участникам сцены, явно было не до смеха.

– Разумеется, входит, – сквозь зубы процедил Старыгин. – Что за цирк вы здесь устраиваете! Это мой футляр, я его потерял несколько дней назад…

– А где потеряли, случайно не помните? – спросил Легов, не сводя с реставратора холодного, настороженного взгляда.

– Понятия не имею, – Дмитрий Алексеевич снова выразительно пожал плечами. – Что вы со мной в кошки-мышки играете! Говорите прямо, что вам нужно?

– Подойдем, мы к этому непременно подойдем! – Легов снова фальшиво заулыбался, действительно сделавшись похожим на хитрого толстого кота, играющего с измученной полуживой мышью. – Хотите, Дмитрий Алексеевич, я подскажу, где вы потеряли этот футлярчик? По дружбе, так сказать?

– Ну и где же?

– В Рыцарском зале, за лошадью! – выпалил Легов, пристально наблюдая за реакцией Старыгина на эти слова.

Маша невольно вздрогнула: она почему-то вспомнила рассказ Старыгина о том, как тот в детстве прятался от ночных сторожей за этой самой лошадью. У нее мелькнула дикая мысль, что именно тогда он и потерял там футляр…

– Не понимаю, как он туда попал! – равнодушно ответил Старыгин. – И уж совсем не понимаю вашего оживления по этому поводу!

– А вот я догадываюсь, когда вы потеряли там этот футлярчик, – вкрадчивым елейным голосом проговорил Евгений Иванович. – Когда вы прятались там в ночь ограбления!

– Что за чушь вы несете! – в голосе Старыгина прозвучало нескрываемое раздражение. – В какую ночь? Какого ограбления?

– В ту ночь, когда вы похитили «Мадонну Литта»! – произнес Легов неожиданно звучным, торжественным голосом.

– Вы бредите, Евгений Иванович! – Старыгин скривился, как будто в рот ему попало что-то горькое. – Немедленно извинитесь за это бредовое обвинение! Я – украл «Мадонну»?

– Верните картину, Старыгин! – строго проговорил Легов. – Только это сможет облегчить ваше положение! Я по старой дружбе попытаюсь воздействовать на руководство… мы учтем ваши многочисленные заслуги… в противном случае – пеняйте на себя!

– Да вы только послушайте, что он говорит! – Старыгин повернулся к Маше, как бы призывая ее в свидетели. – Я – украл «Мадонну Литта»! Да с какой стати? Уж я-то лучше кого-нибудь другого знаю, что продать ее невозможно!

– Вы девушку-то в свои дела не впутывайте! – прогремел Легов. – Или уже впутали? Она – ваша соучастница? – Он мимоходом скользнул взглядом по Машиному лицу. – С этим мы разберемся… а насчет того, зачем вам понадобилось красть картину, я очень даже догадываюсь! Знаю я вашего брата, интеллигента! Вам ведь что важнее всего? Самомнение свое потешить! Мол, я могу картину намалевать не хуже всякого да Винчи! Нарисую, и вы все в восхищение придете! И разговоров, разговоров-то вокруг сколько будет! Какая реклама, или как сейчас говорят – какой пиар! А то, что про мое участие никто не будет знать, – так это не важно, главное, что сам будешь от гордости лопаться!

– И слушать не хочу весь этот бред. – Старыгин отвернулся и снова склонился над картиной. – Приходите снова, если придумаете что-нибудь поумнее!

– Поумнее? – Легов усмехнулся. – Где уж нам поумнее! Мы ведь люди простые, грубые! Университет, правда, тоже закончили, но до вас нам ой как далеко! А если хотите что-нибудь поумнее – так не угодно ли на это взглянуть?

Он вытащил из кармана сложенный вдвое листок и победным жестом протянул его Старыгину.

– Это еще что такое? – Дмитрий Алексеевич недоуменно уставился на рисунок. – Уж это точно не рука Леонардо!

– Целиком с вами согласен, – усмехнулся Легов. – На компьютере состряпали. На милицейском жаргоне такой портретик называется фотороботом! Никого из знакомых случайно не узнаете? Или нет, как вы говорите, портретного сходства?

– Ну, себя самого узнаю, – неохотно признал Старыгин. – И что с того? Если хотите, могу вам подарить свою фотографию, шесть на восемь, там я еще больше похож…

– Когда понадобится, фотографии мы сами сделаем! Только не шесть на восемь, а три на четыре. В фас и в профиль. А этот фоторобот тем интересен, что составил его ночной дежурный в тот самый день… точнее, в ту самую ночь, когда похитили «Мадонну Литта». Этот самый ночной дежурный видел, как вы глубокой ночью выходили через служебный выход музея. И у вас в руках, между прочим, находился некий предмет, который вполне мог быть похищенной картиной… и я думаю, что это и была именно она, «Мадонна Литта»!

Легов подскочил к реставратору, уставился на него побелевшими глазами и выпалил:

– Игра окончена, Старыгин! Дежурный опознал вас по фотографии в личном деле! Признайтесь, куда вы дели картину, – или сгниете в тюрьме, и все ваши заслуги нисколько не помогут!

Легов стал страшен. В нем не осталось ничего от прежнего смешного и безобидного человечка, кажется, он даже стал выше ростом. Маша вздрогнула. Она поняла, что этот человек способен не задумываясь сломать чужую судьбу во имя своих амбиций. Он твердо уверился в виновности Дмитрия Алексеевича, выбрал его на роль подозреваемого и теперь ни за что не отступит от принятого решения, действительно сгноит невинного человека в тюрьме… а в том, что Старыгин ни в чем не виноват, Маша не сомневалась ни секунды. Легов по своему положению пытался свести все к простому: кто-то украл дорогую картину из вверенного ему Эрмитажа. Он обязан картину найти и вернуть. Если же это сделать невозможно, то Легову нужно хотя бы кого-то предъявить начальству в качестве подозреваемого, вполне определенного человека, – отчитаться о своей деятельности.

Но ведь картину не просто украли. Ее подменили. И только разобравшись, для чего это сделали, можно отыскать следы настоящей «Мадонны Литта». Если Старыгина сейчас арестуют, разбираться никто не станет. То есть, может быть, потом… но время дорого. Что-то подсказывало Маше, что нужно спешить. Они могут не успеть…

Легов достал из кармана какой-то тяжелый, тускло сверкнувший предмет. Маша с ужасом поняла, что это наручники.

Решение пришло внезапно. Точнее, не было никакого решения, она действовала под влиянием какого-то бессознательного импульса. Вспомнив особенности здешней электропроводки, Маша передвинула старинное резное кресло ближе к двери. В ту же секунду свет в лаборатории погас, комната погрузилась в кромешную темноту. С той стороны, где находился Легов, донеслось приглушенное проклятье. Евгений Иванович, натыкаясь на мебель, двинулся к столу и наткнулся на Машу. Он прошипел что-то нечленораздельное и мертвой хваткой вцепился в ее руку.

И тогда Маша сделала такое, чего никак не ожидала от себя. Видимо, решив, что, как говорят, семь бед – один ответ, она нащупала в темноте тяжелую настольную лампу и с размаху ударила туда, откуда раздавалось взбешенное бормотание Легова. Из темноты донесся изумленный сдавленный возглас, рука Евгения Ивановича разжалась, и он с глухим звуком рухнул на пол.

– Дмитрий, бежим! – прошептала Маша и каким-то шестым чувством нащупала в темноте холодную руку реставратора. – Бежим отсюда!

Через секунду они выскочили из лаборатории. Старыгин удивленно вытаращился на Машу:

– Ну вы даете! Честно говоря, не ожидал!

– Я и сама не ожидала, – призналась девушка. – У вас есть ключ?

Он мгновенно понял ее и запер дверь лаборатории.

– Правда, он наверняка предупредил все посты… – озабоченно проговорила Маша. – Через служебный выход вас не пропустят…

– Не надо через служебный. – Старыгин потащил ее за руку к лестничной площадке. – Вы знаете, где нужно прятать лист?

– Конечно! Кто же этого не знает! – Маша усмехнулась, едва поспевая за реставратором. – Лист надо прятать в лесу!

– Тогда человека нужно прятать в Эрмитаже! Здесь каждый день проходят десятки тысяч посетителей, среди которых нетрудно затеряться! – Старыгин выскочил на площадку, подошел к стеклянной двери… и тут же отшатнулся: за этой дверью стоял плечистый парень из числа подчиненных Легова. Заметив Старыгина, охранник бросился к двери, дернул ее… дверь была заперта. Он вытащил переговорное устройство и что-то быстро заговорил.

– Скорее! – выкрикнул Старыгин и потащил Машу вперед по коридору. Через минуту они оказались около другой двери, за которой толпились посетители перед картинами испанских мастеров. Старыгин и Маша вбежали в зал и смешались с толпой шумных финнов.

Толстая рослая финка в голубых шортах и вылинявшей джинсовой панаме повернулась к Старыгину, хлопнула его по спине и радостно воскликнула на ужасном английском:

– Хэллоу, френд!

– Hallo, – вежливо отозвался реставратор.

– Итс вери бьютифал! – сообщила общительная дочь Севера, окинув широким жестом все окружающее ее великолепие.

– Yes, – сдержанно подтвердил Дмитрий Алексеевич, настороженно оглядываясь по сторонам.

В соседнем зале появились двое сотрудников службы безопасности, пробирающихся между галдящими туристами, внимательно просеивая их взглядом.

Маша широко улыбнулась финке и жизнерадостно воскликнула:

– Do you want to exchange? Хотите меняться? Souvenir!

– Чендж? O’кей! – Финка явно обрадовалась проявленному к ней вниманию. Маша сняла со своей шеи шелковый платок, протянула его финке и в обмен стащила с ее головы панаму, тотчас нахлобучив ее на голову своему спутнику. Критически оглядев Старыгина, сняла с ближайшего финна черные очки и надела на реставратора. Финн удивленно оглянулся, но его соотечественница засияла, указав на Дмитрия Алексеевича:

– Итс май френд!

Один из охранников вошел в зал, скользнул взглядом по толпе туристов. Старыгин повернулся к нему спиной и сделал вид, что разглядывает лепнину потолка. Секьюрити что-то вполголоса проговорил в переговорное устройство и пошел дальше. Маша облегченно перевела дыхание.

– И что мы теперь будем делать? – прошептал Старыгин, отстранившись от разрезвившейся финки. – Все равно они меня найдут, рано или поздно… а вы вообще зря впутались в эту историю! Пока не поздно, отправляйтесь домой! Вы здесь совершенно ни при чем!

– Ну уж нет! – Маша придала своему лицу лихой и независимый вид. – Вы не забыли, что обещали мне эксклюзивное интервью? А ради такого материала я готова хоть к черту в пасть!

– Интервью! – передразнил ее Дмитрий Алексеевич. – Похоже, в ближайшее время единственным интервью, которое мне придется давать, будет протокол допроса! Легов не человек, а бультерьер! Если он в кого вцепится, то уж зубов не разожмет, особенно после того, что вы… что мы с ним сделали.

– Значит, единственный выход: найти настоящего похитителя и пропавшую картину. Тогда вы будете полностью освобождены от всяких подозрений, а я получу великолепный материал! Единственная беда – мы не имеем ни малейшего представления, где ее искать…

– Вот в этом вы не совсем правы, – задумчиво проговорил Старыгин. – Кое-какие наводки у меня есть…

Он вкратце рассказал Маше о разговоре с итальянским коллегой и о надписи, найденной на полях старинного издания трактатов Леонардо. О надписи, утверждающей, что картина находится в римских катакомбах. Маша выслушала его, широко раскрыв глаза, и выпалила:

– Значит, нужно ехать в Рим! Мы найдем картину, вы освободитесь от обвинений, да еще и прославитесь, а я…

– Помню, помню! Вы получите потрясающий материал! Единственная проблема – как попасть в Италию. Легов наверняка примет все меры, чтобы меня не выпустили…

– Не успеет. – Маша понизила голос и сверкала глазами, как настоящая заговорщица. – Пока он все обдумает, пока решится сообщить о происшедшем высокому начальству, пока дадут указание службе паспортного контроля, мы уже будем в Риме!

– Как это? Такие вещи так быстро не делаются! Это все же Италия, а не Турция или Кипр…

– Ерунда! – Маша отмахнулась от его слов, как от назойливой мухи. – Это я беру на себя! – И она потянула за собой Дмитрия Алексеевича к выходу из Эрмитажа.

Дородная финка проводила реставратора и свою панаму полным сожаления взглядом.

Перед самым выходом из музея Маша и Старыгин снова смешались с толпой туристов, на этот раз американцев, и благополучно преодолели последний пост охраны.

Выбравшись на Дворцовую набережную, Маша облегченно перевела дыхание и замахала рукой проезжающим машинам.

– Зачем, моя машина стоит совсем близко! – попытался остановить ее Старыгин.

– Дмитрий Алексеевич! – с укоризной протянула Маша. – Вы меня удивляете! Вашу машину прекрасно знает Легов, и я не сомневаюсь, что около нее нас уже поджидает парочка крепких ребят! А если нет – ее через полчаса объявят в розыск!

– Вы правы! – Старыгин смущенно развел руками.

– Что бы вы без меня делали!

Рядом с ними остановился синий «Фольксваген».

– На Владимирскую площадь! – скомандовала Маша, устраиваясь рядом со Старыгиным на заднем сиденье.

Поднявшись на второй этаж старого дома на Владимирской, Маша открыла офисную дверь и вошла в просторный холл.

– Алла Георгиевна у себя? – строго спросила она у охранника и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь кабинета.

– Манюня! – радостно воскликнула невысокая полная девушка, поднимаясь из-за стола. – Как живешь?

– Хорошо, но сложно, – уклончиво отозвалась Маша. – Алка, нужна твоя помощь!

– Ты же знаешь, для тебя – что угодно, кроме денег. – И Алла расхохоталась.

– Познакомься, это Дмитрий, – представила Маша своего спутника. – Мы с ним хотели прокатиться на недельку в Италию…

– В чем проблема! – Алла окинула Старыгина долгим оценивающим взглядом и поглядела на Машу: вроде кавалер староват и одет просто, но на вкус и цвет товарищей нет… Маша ответила ей безмятежным взором, тогда Алла развернула большой рекламный буклет. – Через месяц будет отличный тур по городам Северной Италии, для тебя, само собой, скидка… или вы хотите просто полежать… на солнышке? – по лицу Аллы скользнула улыбка.

– В том-то и проблема, – прервала Маша подругу. – Дмитрий чудом освободился на неделю, и мы хотели бы уехать прямо сейчас… лучше сегодня, в крайнем случае завтра…

– Ой, Манюня, но ты ведь знаешь – итальянцы такие зануды! Так быстро документы не сделают…

– Я ведь говорил… – начал Старыгин, но Маша показала ему кулак.

– Хотите в Турцию или на Кипр? – продолжала Алла. – Там безвизовый режим, можно попробовать… хотя все равно так быстро вряд ли получится…

– А если я сделаю материал о твоей фирме? – проговорила Маша голосом змея-искусителя. – Совершенно бесплатный?

– Это, конечно, здорово, – задумалась Алла. – Но все-таки Италия… ты меня понимаешь…

– Очень хорошо понимаю. – Маша достала из кармана мобильный телефон. – А если я расскажу Олегу, что ты вытворяла в прошлом году в Шарм-эль-Шейхе?

– Ты откуда знаешь? – прищурилась Алла. – Ты там никогда не была!

– Мне рассказал один человек. Некоторые мужчины бывают ужасно болтливы…

– Гад какой! – лицо Аллы вытянулось. – Я думала, что мы подруги!

– Конечно, подруги! – Маша начала набирать номер. – Если бы мы не были подругами, я бы Олегу давно уже все рассказала! Причем совершенно безвозмездно!

– Машка, ну ты и стерва!

– Жизнь такая. – Маша прижала трубку к уху и пропела: – Привет, Олежек! Как живешь?

– Я тебе все сделаю! – прошипела Алла, делая страшные глаза. – Черт с тобой!

– Я тоже нормально, – ворковала Маша. – А где Алка? Что-то у нее мобильник не отвечает! Да? Ну ладно, позвоню ей на работу! Спасибо, дорогой!

– Сделаю, – сквозь зубы процедила Алла. – Есть у меня там человек прикормленный, я его для особых клиентов берегу! Он хоть за час все оформит!

– Для бандитов в бегах, значит, можешь в лепешку расшибиться, а для подруги – слабо? И кто же из нас после этого стерва?

– Знаешь, сколько они платят? – Алла закатила глаза. – Ничего я не стерва, я просто деловая женщина! Иначе в нашем мире не проживешь! Ладно, давайте ваши документы! Но только про бесплатный материал не забудь, ты мне обещала!

– Конечно! – Маша перегнулась через стол и чмокнула Аллу в щеку. – Вот для чего нужны настоящие подруги!

– Кошмар какой! – воскликнул Старыгин, когда они оказались на улице. – Маша, вы меня пугаете! Можно ли так обращаться со своими подругами?

– Вы лучше бойтесь того, что сделает с вами Легов, когда найдет! – рассердилась Маша. – Так что слушайтесь меня и выбросьте из головы всякую ерунду.

– Мобильники нужно отключить, – сказала Маша в аэропорту. – Боюсь, по моему они тоже смогут нас вычислить.

И как раз в это время телефон зазвонил.

– Маша! – голос отца звучал хрипло. – Я тебя искал. Ты все время пропадаешь! Знаешь, я тут был на даче и нашел там дневник твоего деда. Одну из тетрадей, остальные пропали.

«Сожгла, зараза, в печке!» – поняла Маша, но ничего не сказала, чтобы еще больше не расстраивать отца.

– Что там, в дневнике? – осторожно спросила она.

– Я не успел прочитать, да это и невозможно… У твоего деда был ужасный почерк! Но, кажется, что-то про Рим…

– Про Рим? – Маша отвернулась от Старыгина и понизила голос. – Папа, мне очень нужен этот дневник. Ты не мог бы привезти его мне прямо сейчас?

Отец согласился совершенно неожиданно для нее. Минут через сорок Маша извинилась и сказала, что ей ненадолго нужно уйти. Она не хотела показывать Старыгину отца, а тем более то, что он ей привезет. В конце концов, это их семейное дело.

– Дайте телефон! – сказал он. – Договорюсь с соседкой, чтобы навещала Василия. У нее есть ключи от моей квартиры.

– Только недолго! – предупредила Маша, убедилась, что Старыгин не смотрит на нее, и выскочила из здания аэропорта.

Отец не подвел, приехал вовремя. Он передал ей потрепанную тетрадку, которая очень удачно уместилась в сумочке. На прощанье Маша чмокнула его в щеку. Кожа была сухая и воспаленная, и вообще выглядел он очень плохо.

– Ты был у врача? – дрогнувшим голосом спросила она.

Отец только махнул рукой.

– Приветствуем вас на борту нашего самолета! – хорошо поставленным голосом проговорила симпатичная черноволосая стюардесса, выйдя на середину прохода.

Она произнесла привычный, набивший оскомину текст – сообщила маршрут, высоту и скорость полета, температуру за бортом и в салоне, время прибытия в Рим, показала, как пользоваться спасательным поясом и кислородной маской…

– Ну, Алка, вот уж подсудобила нам компанию! – тихонько сказала Маша.

Группа, к которой их прикрепили, состояла из личностей самого устрашающего вида. Были там коротко стриженные молодые люди с хорошо развитыми мускулами и значительно менее развитыми головами, лежащими прямо на широких плечах, как на блюде. Отсутствие шеи компенсировалось общей накачанностью и грозным выражением лиц. Еще была в группе пара мужчин среднего возраста, с суровыми задубевшими лицами, покрытыми такими глубокими морщинами, что невольно вспоминались ирригационные работы в засушливых районах Средней Азии. Даже непосвященному человеку сразу же становилось ясно, что такие морщины можно заработать только в далеких сибирских лагерях. Вторую половину группы составляли громкоголосые ярко одетые девицы, все без исключения сильно накрашенные и с наращенными ногтями. Они то и дело переговаривались через весь салон громкими вульгарными голосами:

– Люсинда, ты где эту кофточку отхватила?

– В «Эскаде», не поверишь, всего за восемьсот баксов!

– Да уж, эти двое, что постарше – явные уголовники, куда уж им за границу… – протянул Старыгин.

– Ну, как мне думается, Алка представила их как группу воспитателей образцово-показательного детского сада, – усмехнулась Маша, – или учителей начальных классов. В любом случае мы – сами по себе. А эти, кажется, после Рима едут в Милан, на традиционную неделю интенсивного шопинга…

Дмитрий Алексеевич прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла.

Приняв решение лететь в Рим, он успокоился и с виду совершенно не переживал, что Легов обвинил его в краже картины. Когда же удалось застать дома соседку и та уверила его, что с котом все будет в порядке, Старыгин и вовсе пришел в умиротворенное состояние духа. Маша же, напротив, казалась до предела взвинченной, она поражалась спокойствию своего спутника. Неужели он может спокойно спать, когда за ним, как собаки за дичью, гонятся десятки людей, когда над ним нависло обвинение в тяжком преступлении? Неужели, в конце концов, ему совсем не хочется с ней поговорить?

Она скосила на Старыгина глаза. Его лицо, на котором начала проступать седоватая щетина, выглядело удивительно трогательным и беззащитным. Маше захотелось погладить эту колючую щеку…

Она встряхнула головой, сбрасывая минутное наваждение. Что это с ней? Он совершенно ей не симпатичен… просто стар, в конце концов! Отвратительный старый зануда, помешанный на облезлых холстах и выцветших красках!

Она хотела было пролистать дневник деда, но решила, что сделает это в более спокойной обстановке. А то Старыгин проснется и станет задавать вопросы. Ей же совершенно не хочется никому ничего про себя рассказывать. Тем более никому это не интересно.

Ей стало немного легче, и она уже собралась тоже задремать, когда Старыгин, не открывая глаз, проговорил:

– А ведь вы на нее похожи.

– На кого? – Маша вздрогнула от неожиданности и покраснела: не хватало еще, чтобы он подумал, будто она его разглядывает! Еще возомнит невесть что!

Старыгин приподнялся, открыл глаза. Маше почудилось, что в глубине их затаилась усмешка.

– На нее, на модель Леонардо… на ту женщину, которая позировала ему для «Мадонны Литта».

– Скажете тоже… – пробормотала Маша, пытаясь скрыть свою растерянность. Все-таки ему удалось ее смутить! – А правда, что авторство Леонардо долгое время подвергалось сомнению?

– Подвергалось, и до сих пор подвергается, – заговорил Старыгин обычным тоном. – Правда, известен этюд головы «Мадонны Литта», датируемый примерно 1480 годом, но это доказывает только то, что Леонардо был причастен к работе над этой картиной. Многие эксперты считают, что ее закончил кто-то из его учеников, чаще других называют имя Джиованни Бальтраффио. Датировка создания картины тоже не вполне ясна. Один из самых крупных специалистов, директор Идеального музея Леонардо на родине художника, в Винчи, Алессандро Веццози, в своей книге 1996 года датирует работу 1485–1487 годами, некоторые другие специалисты относят ее к 1490–1491 году.

– Мне всегда «Мадонна Литта» нравилась больше, чем другая мадонна в Эрмитаже, – призналась Маша, – младенец здесь очень красивый…

– Так часто смотрел на эту картину, что помню ее наизусть, – сказал Старыгин, – эта улыбка матери, наблюдающей за своим ребенком. А вы знаете, что так изображали мадонн только до середины шестнадцатого века? Папа римский Павел IV счел неблагопристойным оголение груди девы Марии, и Тридентский собор в одна тысяча пятьсот пятьдесят девятом году запретил изображение оголенных святых.

– По-моему, это лицемерие. – Маша пожала плечами и в который раз поразилась, до чего Дмитрий Алексеевич умный. Сейчас это ее почему-то не раздражало.

За разговором время пролетело незаметно, и самолет наконец коснулся бетонной дорожки в аэропорту Вечного города. Бывалые пассажиры дружно поаплодировали пилоту за мягкую посадку и потянулись к выходу. Аэропорт, кстати, был имени Леонардо да Винчи, а как же иначе?

Поскольку ни у Маши, ни у Старыгина не имелось багажа, они быстро прошли паспортный контроль и проследовали на автостоянку. Дмитрий Алексеевич огляделся и пожал плечами:

– Что-то не видно Антонио… а ведь он клятвенно обещал нас встретить!

В кармане у него зазвонил мобильный телефон.

– Вы считаете, что его уже можно включать? – удивилась Маша. – Хотя здесь Легов, наверно, нас не достанет.

Старыгин поднес телефон к уху.

Звонил Антонио Сорди.

– Дмитрий, со мной такая странная история… расскажу потом… извини, я не успеваю в аэропорт, возьми такси и приезжай ко мне!

– Нет проблем, – проговорил Старыгин и потянул Машу к стоянке такси.

К счастью, возле тротуара уже стояла свободная машина. Старыгин распахнул дверцу и взял Машу под локоть, чтобы помочь ей забраться в салон. Девушка наклонилась, сделала шаг… и попятилась. Ее лицо залила бледность. Сжав руку Старыгина, она прошептала:

– Только не в эту машину!

Дмитрий Алексеевич не стал задавать ей никаких вопросов. Он отступил в сторону и захлопнул дверцу. Со стороны аэропорта уже неслась низенькая толстая женщина с огромным чемоданом, истошно вопя:

– Такси, такси!

Однако таксист, как ни странно, не стал ее дожидаться. Как только женщина с чемоданом подбежала к стоянке, машина издевательски фыркнула мотором и укатила. Разочарованная пассажирка разразилась длинной возмущенной тирадой на итальянском, очень напоминающей оперный речитатив.

– В чем дело, Маша? – вполголоса спросил Старыгин. – Чем вам не понравилось это такси?

– Мне не понравился водитель. Я встречала его накануне нашего отъезда в Петербурге… в Эрмитаже. Мне это показалось чересчур подозрительным.

– Вы уверены?

– Совершенно.

Маша сказала не всю правду. Скорее – не совсем правду.

Человека, который сидел за рулем такси, она видела не в Эрмитаже, а у себя дома, на экране компьютера. Именно он был запечатлен на том снимке, который прислал ей незадолго до своей смерти Мишка Ливанский. Она без сомнения узнала это узкое, худое лицо, напоминающее профиль на полустертой старинной монете, узнала карий, точнее, янтарно-желтый глаз… теперь она увидела оба глаза этого человека, и это еще больше ее удивило. Второй его глаз был другого цвета – он был густо-зеленый, как морская вода.

– Дмитрий, Дмитрий! – раздался вдруг громкий голос.

Старыгин обернулся.

В нескольких метрах от них остановилась машина, из которой выскочил подвижный смуглый человек невысокого роста с узенькими, словно нарисованными черными усиками. Этот экспансивный господин, похожий то ли на коммивояжера, то ли на киноартиста средней руки, был на самом деле крупнейшим специалистом по средневековому искусству профессором Антонио Сорди.