Текст книги "Небо в шоколаде"

Пу И не хотел выходить на холод, но Лола надела на него теплый клетчатый комбинезон и показала любимцу в зеркале, какой он в нем красивый. Лола перебрала свои шубы и остановилась на самой скромной дубленке – ни к чему привлекать к себе излишнее внимание.

Маркиз категорически отказался отвезти их на машине к дому номер восемь по Пушкарской улице, и Лола, обиженно надув губы, громко захлопнула за собой дверь квартиры.

На улице Пу И дал понять, что ехать на общественном транспорте он не собирается, и Лола взяла частника. Это было не очень-то хорошо, потому что водитель всю дорогу восхищался Пу И и, надо полагать, отлично запомнил и песика, и его привлекательную хозяйку.

Дом номер восемь на Пушкарской оказался самым обычным – в меру старым, в меру запущенным. Этажей в нем было пять, и на втором или на третьем в свое время вполне могли располагаться профессорские квартиры. Лола прошлась по улице мимо дома и с удивлением заметила висящую на стене мемориальную доску: «В этом доме с 1895 по 1912 год жил и работал ученый и путешественник, профессор Лев Михайлович Ильин-Остроградский».

«Вот это да! – мысленно усмехнулась Лола. – Профессор-то, оказывается, знаменитость! Даже доска на доме висит…»

Лола обогнула дом и прошла под аркой во двор. Двор тоже ничем не отличался от множества других петербургских дворов – в меру загаженный, пропахший кошками, помойкой и бензином – какой-то умелец безнадежно копался в моторе стареньких «Жигулей».

Квартира номер восемь располагалась на третьем этаже, причем вход в парадную был со двора – очевидно, большую профессорскую квартиру в свое время поделили на две.

– Что же нам делать, Пуишечка? – спросила Лола. – Долго мы тут не протянем, замерзнем.

Пу И промолчал, он вообще был недоволен всей этой затеей. Лола взяла песика на руки и вошла в подъезд – не было там ни кодового замка, ни домофона. Подъезд тоже был типичным – в меру грязным, слегка вонявшим кошачьей мочой. Лола внимательно осмотрела почтовые ящики – как ни странно, все были целые. Хлопнула дверь на третьем этаже, и Лола устремилась к выходу. У подъезда она столкнулась с почтальоном – немолодой женщиной с тяжелой сумкой. Почтальонша оставила входную дверь открытой, потому что на лестнице было темновато, и стала раскладывать почту по ящикам, близоруко щурясь.

– Здравствуйте, Зоенька! – послышался приветливый женский голос. – Для восьмой ничего нет?

– Здравствуйте, Елизавета Константиновна! – откликнулась почтальонша и отдала газету спускавшейся старушке.

Лола чуть не подпрыгнула от радости. Вот ведь повезло! Нужная ей Елизавета Константиновна Денисова сама идет навстречу, как зверь на ловца. Лола отошла подальше от подъезда и начала наблюдать за подъездом издали, подхватив Пу И на руки и спрятав его под дубленку.

Старушка вышла из парадной не сразу – очевидно, она вдоволь наговорилась с почтальоншей. Когда же она показалась на пороге, Лола опять обрадовалась – на поводке старушка вела симпатичного карликового пуделя, жемчужно-серого. Это была девочка. На пуделице тоже был теплый комбинезончик, очень аккуратный, но, несомненно, самошитый.

– Пу И! – прошептала Лола. – Нам повезло!

Из-за пазухи раздался тяжелый грустный вздох – очевидно, Пу И так вовсе не считал.

Интеллигентная старушка придирчиво оглядела двор и крепче сжала поводок. Потом она недовольно нахмурилась и потянула свою очаровательную пуделицу подальше от помойки.

Лола была с ней совершенно согласна – в этом дворе приличной собаке абсолютно негде погулять.

Они прошли несколько кварталов – старуха, по наблюдению Лолы, была еще вполне бодрой, – и свернули в переулок, чтобы оказаться на пустыре, какового, по мнению Лолы, в старых районах быть не могло – там же абсолютно все застроено. Но факт имел место – здесь не то снесли старый дом, не то вырубили старые деревья, сейчас, под снегом, было не видно.

Старушка спустила свою пуделицу с поводка, и та радостно засеменила в сторону.

– Пу И, – сказала Лола строго, вынимая песика из-за пазухи, – настал твой час! Ты должен познакомить меня с хозяйкой того пуделя.

Пу И посмотрел на собачку и оживился.

– Пу И, ты должен вести себя прилично! Помни, что ты – собака интеллигентной хозяйки! – увещевала его Лола. – Оставь, пожалуйста, свои шуточки! Думаешь, я не знаю, как ты умеешь хулиганить?

Пу И удивленно покосился на Лолу.

– Да-да, если я тебя все время защищаю перед Леней, это не значит, что я ничего не замечаю! И если ты обидишь эту симпатичную пуделицу, я тебе этого никогда не прощу!

Пу И отвернулся, говоря, что не больно-то и хотелось.

– Пуишечка, ну пожалуйста! – взмолилась Лола.

Она опустила песика на снег и только было собралась отстегнуть поводок, как вдруг огромный бордосский дог, непонятно откуда взявшийся, ринулся к несчастной пуделице, широко разинув клыкастую пасть.

Несчастная оглянулась на хозяйку, но та была далеко.

– Дези! – закричала старушка, устремляясь к своей любимице. – Дези!

Дог летел огромными прыжками, пуделица в ужасе присела на снег, хозяйка ее остановилась, схватившись за сердце, и тут Лола, смелая и отважная Лола, исполнившая красивый длинный прыжок, сумела схватиться за волочившийся за догом поводок и остановить его на полном скаку.

Дог с размаху сел на снег и повернул к Лоле слюнявую морду. В глазах его Лола прочла полное недоумение: что, мол, случилось? Лола встала, по-прежнему крепко держа пса за поводок, хотя он и не думал вырываться.

– Вот спасибо-то! – послышался густой бас рядом с Лолой. – Как хорошо, что вы его поймали! А то удирает, подлец, как только я зазеваюсь…

Над Лолой возвышался огромный мужик в распахнутой красной куртке и спортивных штанах с лампасами. Желтая майка обтягивала его внушительный живот. В руке мужик держал банку пива.

– А вы не зевайте, – сердито сказала Лола, – такой пес огромный, у вас неприятности могут быть!

– Что вы, да он никого не тронет! – мужик просто излучал дружелюбие и беззаботность. – Он молодой еще, год всего, поиграть любит… Как увидит какую-нибудь собачку, так и бежит к ней…

– А играючи, голову не откусит? – с опаской спросила Лола, впрочем, она и сама уже видела, что пес не собирается ни на кого нападать.

Она всунула в руки хозяина собаки поводок и попыталась отчистить от снега дубленку, и тут как раз подоспела хозяйка пуделицы. Крепко прижимая к груди свое сокровище, старушка пошла в наступление:

– Неслыханно! Это просто неслыханно! Вы обязаны водить собаку в наморднике! Мы будем жаловаться в полицию, и вас оштрафуют!

Дог очень сконфузился, он ведь не хотел ничего плохого. Лоле даже стало его жалко. Хозяин же его, несмотря на свой малокультурный внешний вид, не стал отвечать старушке, где он желал бы ее видеть и куда хочет для этого ее послать. Он молча потянул пса за ошейник и удалился.

Старуха тотчас перестала метать громы и молнии, но ее пуделица наотрез отказалась спуститься на грешную землю.

– Дорогая! – обратилась хозяйка пуделицы к Лоле. – Вы не ушиблись?

– Нет, что вы, вот только вымазалась в снегу… – Лола вдруг вспомнила про Пу И и завертела головой.

Песик выскочил из-за дерева и помчался к Лоле. Он был такой очаровательный, весь в снегу, что Лола залюбовалась своим сокровищем. Старушка же всплеснула руками и закатила глаза:

– Боже, какая прелесть! Это ваш? Что же за порода такая?

Лола обстоятельно ответила, что порода – чихуахуа, что это очень древние собаки, выращенные в Мексике, и одно время даже считались они там священными. Песика зовут Пу И, как последнего китайского императора, Лола решила, что ему очень подходит такое имя.

Старушка от души с ней согласилась.

– Разрешите представиться – Дези! – церемонно произнесла она. – То есть это моя девочка – Дези, но мы все знаем друг друга по именам собак.

– Пу И, подойди сюда и познакомься с Дези, – позвала Лола.

Увидев такого симпатичного песика, а главное – маленького, Дези согласилась спуститься с рук хозяйки и немного поиграть с Пу И.

– Дорогая, позвольте поблагодарить вас за спасение Дези! – с чувством воскликнула старушка.

– Пустяки! – отмахнулась Лола. – У меня создалось такое впечатление, что эта махина, то есть бордоский дог, вовсе не собирался ее обижать. Он просто хотел с ней поиграть.

– Дези панически боится таких больших собак! В детстве ее покусал ротвейлер…

– О боже! – расстроилась Лола. – Бедная девочка!

– Поэтому мы стараемся гулять не в то время, когда выходят все большие собаки. Вот сейчас, например, двенадцать часов, обычно в это время хозяева уже выгуляли своих чудовищ и ушли на работу…

– Да-да, понимаю, – Лола оглядывалась по сторонам и заметила невдалеке, сразу за пустырем, вывеску небольшого кафе.

Пока она прикидывала, как бы половчее склонить старушку к походу в кафе и там, за двумя-тремя пирожными, провентилировать вопрос о ее родственниках, та помялась немного и задала вполне естественный вопрос: откуда Лола и Пу И взялись на пустыре?

– Не подумайте, что я любопытствую, но такую интересную собачку, как ваш Пу И, трудно забыть. Если бы я видела вас раньше…

– Мы переехали в этот район совсем недавно и живем вон в том доме, – Лола неопределенно махнула рукой, но старушка вполне удовлетворилась таким объяснением:

– Да, сейчас многие переезжают к нам. У нас хороший район – Петроградская сторона! В меру старый, но дома не так уж сильно запущены… Пойдемте, дорогая, что-то я замерзла. Но мы обязательно будем встречаться на прогулках, ведь мы, маленькие собаки, должны держаться вместе!

– Буду очень рада продолжить знакомство, – улыбнулась Лола, – меня зовут Ольга.

– А меня – Елизавета Константиновна. С удовольствием пригласила бы вас на чай, но сегодня…

– А давайте я вас приглашу на чай! – обрадовалась Лола. – Вот в это кафе! А вы уж – в следующий раз… Посидим, погреемся чуть-чуть и по домам. Мой Пу И очень любит миндальные пирожные.

– И Дези тоже… но только без крема! Жирное ей вредно!

В кафе было безлюдно – время такое, и девушка за стойкой разрешила им взять с собой собачек. Правда, старушка клятвенно уверяла, что ее Дези – это образец ума и хорошего воспитания, а Лола тихонько пообещала оставить девушке хорошие чаевые, но так или иначе собаки устроились под столом и зачавкали миндальными пирожными. Пу И вел себя вполне прилично, не пытался приставать к пуделице с неприличными предложениями и не отнимал у нее пирожное.

– Приятное местечко, – сказала Елизавета Константиновна, отпивая глоток ароматного кофе, – а я вот ни разу здесь не была…

– А вы давно живете на Петроградской? – начала Лола допрос по всем правилам.

– Всю жизнь, милая, всю жизнь, – вздохнула старушка, – и родилась здесь, в той самой квартире, где и сейчас живу. Только раньше она была полностью собственностью нашей семьи… Но это давно было, еще до революции… Я, конечно, этого не помню, но мне мама много об этом рассказывала, и бабушка тоже, она еще до войны жива была. Жили все мы в той же квартире, только оставили нам всего две комнаты. Ну, да по тем временам и это неплохо было. А бабушка, помню, все ходила и показывала, что там, вон, где сейчас Аникеевы живут, была детская, а где Валентин Игнатьич поселился, что в школе для трудновоспитуемых работал, – там дедушкин кабинет был… Квартира у нас большая была, пять комнат! Потом ее пополам поделили, но это уж после войны. В ту часть, что отделили, какой-то важный полковник с семьей въехал, а у нас так коммуналка и осталась…

– А большая раньше у вас семья была? – осведомилась Лола, боясь, что старушка сейчас отвлечется на застарелые коммунальные распри и начнет жаловаться на соседей.

– Большая… по тем меркам, обычная – отец, мать, детей трое… Ну, конечно, еще няня в доме жила и прислуга…

– Кухарка?

– Нет, милая, кухарки мы отдельно не держали, – старушка поджала губы. – Это теперь норовят – и кухарку, и горничную, и для детей гувернантку, и охранников кучу наймут! А толку-то… чуть ли не каждый день по телевизору говорят, что какого-то нового русского убили…

– Ну, не будем про плохое вспоминать, – Лола внимательно следила, чтобы разговор шел в нужном направлении, – вы про семью расскажите, как вы до революции жили?

– О, семья у нас непростая была! – оживилась старушка. – Когда вы мимо моего дома пройдете – дом восемь, – там доска мемориальная висит: в этом доме, мол, жил профессор Ильин-Остроградский. Так вот это мой дедушка! – Старушка с гордостью глянула на Лолу, радуясь произведенному эффекту.

– Что вы говорите? – Лола всплеснула руками, что от нее и требовалось. – Ну надо же! Расскажите подробнее!

И слова полились из Елизаветы Константиновны мощным потоком. Беседа текла ровно и неторопливо, как река по равнине. Старушка никуда не спешила, собаки под столом были увлечены пирожными и друг другом, Лола же следила только за тем, чтобы старушка не уклонялась от нужной темы и не сворачивала в сторону. Но, как она поняла вскоре, ничто не могло отвлечь Елизавету Константиновну от самой важной для нее темы – семьи.

– Дедушка мой был ученым – исследователем древних народов Африки. Он читал лекции в университете, но специфика его работы заключалась в том, что нужно было много путешествовать. Сами понимаете, представителей народов Африки в России никак не найдешь! Дед много ездил, привозил, кроме материалов, разные редкости – негритянские маски, шаманские амулеты из зубов диких зверей, языческих божков из эбенового дерева, наконечник негритянского ассегая. Мама говорила, что раньше в коридоре стояла вырезанная из черного дерева фигура бога Мабуту, и они с сестрой очень боялись ее, особенно вечером, когда темно.

– У вашей мамы были еще?..

– Еще две сестры, – с готовностью ответила Елизавета Константиновна, – старшая и младшая, Анна и Татьяна.

– Наверное, и в то время было вашей бабушке трудно с тремя детьми, тем более что муж долгое время отсутствовал… – бросила Лола реплику.

– Дорогая моя, вы смотрите прямо в корень! – старушка воскликнула это так громко, что пуделица Дези высунула голову из-под стола.

Выглядела она что-то слишком уж довольной, так что Лола даже забеспокоилась – что они там с Пу И делают?

– Дорогая моя, вы совершенно правы! Мама рассказывала, что помнила своего отца лишь урывками. Он пропадал где-то по полгода, потом приезжал – загорелый, незнакомый… Впрочем, он ведь умер, когда маме было семь лет, а ее сестре Тане и того меньше – четыре года. Да, бабушка осталась одна с тремя детьми. От отца остались какие-то средства, ей платили пенсию на детей, но жили мы небогато, даже пускали жильцов. А потом… ну, сами понимаете, квартиру отобрали, и все стали бедными, никто не выделялся.

– И что же было дальше? Как сложилась судьба семьи? – В голосе Лолы звучал неподдельный интерес.

– Бабушка иногда говорила, что над нашим семейством тяготеет какой-то рок. То есть не то чтобы рок, но от отца дочерям достались такие гены, что их тоже просто тянет куда-то! Они ведь даже ссорились с дедом: он был гораздо старше бабушки, она вышла замуж совсем молодой. И вместо спокойной обеспеченной жизни получила она полное одиночество – при живом-то муже. Ладно, был бы он какой-нибудь молоденький вертопрах! Так нет, солидный человек, старше ее на пятнадцать лет. И вот, ничего не мог с собой поделать. Сам говорил, что внутри у него сидит какой-то чертик, который тянет и тянет его путешествовать! И ведь дочери унаследовали эту его черту – все, кроме моей мамы. Она-то как раз прожила всю жизнь в нашей квартире, выезжала только на дачу, в Мельничный Ручей.

– Хотите еще кофе? – перебила ее Лола.

– Хочу! – с энтузиазмом согласилась старушка.

Из-под стола доносилась какая-то странная возня, но Лола сочла за лучшее туда не заглядывать.

– Начну по порядку! – вновь заговорила Елизавета Константиновна. – Мамина старшая сестра, Анна, обстригла волосы, переоделась мальчиком и в тысяча девятьсот четырнадцатом году нанялась юнгой на корабль, то есть сбежала из дому, потому что бабушка, естественно, не одобрила бы такого ее поведения. Но дедушкин чертик сделал свое черное дело.

– И вы никогда о ней больше не слышали?

– В семнадцатом году один человек… Вася Миклашевский, то есть Василий Петрович Миклашевский, дедушкин ученик и соратник, вернулся в Россию и сказал, что совершенно случайно видел Анну в Марселе. Но он не успел с ней поговорить, так что ни в чем не был уверен.

– Она не писала матери и сестрам?

– Нет, ни одного письма, – вздохнула Елизавета Константиновна, и Лола поняла, что то самое письмо, которое вышедшая замуж Анна послала родным, попросту до них не дошло.

– Так что про Анну мы так ничего и не узнали никогда, – вздохнула Елизавета Константиновна, – но бабушка говорила, что сердце ей подсказывает: Анна жива и все у нее хорошо. Хотя характер был у Анны непоседливый, человек она в общении была легкий, никогда не унывала и везучая была – страшно. Так что нашла она, верно, свою судьбу, не вечно же матросом ходила.

«Это точно», – подумала Лола, вспомнив все, что ей было известно об Анне Лоусон.

– Так мы и жили, – вздохнула старушка, – все в одной комнате – мама с папой, мы с братом и бабушка за шкафом. Комната хоть и большая, но сами представляете, каково это – всем вместе. Но никогда не ссорились. Отец мой был… ну, скажем так, человеком малообразованным. Помню, я как-то разговор подслушала бабушки с мамой, что он, мол, хоть нам и не ровня – из деревни, но человек неплохой – добрый, детей, то есть нас, любит… И к ней, надо сказать, к бабушке, отец хорошо относился – уважал ее за грамотность и культуру… Война всех разметала. Отец на фронте погиб, бабушка здесь умерла, в блокаду. Я этого не помню – нас с братом эвакуировали за Урал. Мама в сорок четвертом году за нами приехала…

– У вас брат был? – Лола возобновила допрос.

– Да, Левушка… так мы в детстве дружили… – голос Елизаветы Константиновны дрогнул, и она надолго замолчала.

Лола понимала почему – она-то знала, что брат Елизаветы Константиновны умер. Однако следовало срочно заняться остальными родственниками, а то как бы старуха не спохватилась, что раскрывает душу совершенно незнакомому человеку, и не сбежала бы домой, прихватив свою очаровательную пуделицу. Кстати, что-то там под столом подозрительно тихо!

Лола осторожно отогнула край скатерти. Пу И лежал на боку с выражением живейшего блаженства на мордочке, а Дези старательно облизывала его уши. Чихуахуа недовольно покосился на Лолу – какого, мол, черта тебе здесь нужно? – так что она даже слегка приревновала свое сокровище к наглой навязчивой пуделице. Несомненно, Дези очень хорошенькая и отлично воспитана, но нельзя же все-таки так необдуманно увлекаться первой попавшейся смазливой девчонкой! Лола решила дома серьезно поговорить с Пу И, а пока продолжила беседу со старушкой самым задушевным тоном:

– Вы ничего не говорите о третьей сестре вашей мамы – Татьяне. Она тоже унаследовала от вашего знаменитого деда ген непоседливости и «охоты к перемене мест»?

– О, в полной мере! – усмехнулась старушка. – И еще – ужасный, своенравный характер. Конечно, я этого не помню, я вообще никогда не видела свою тетку, она уехала из дома, когда я была совсем маленькой. Помню, как сильно кричали они все, а потом бабушка долго плакала…

– Что же случилось? – заинтересованно спросила Лола, готовая в случае отказа старушки отвечать применить метод кнута и пряника, точнее – только пряника, то есть взять Елизавете Константиновне третью чашку кофе.

– Вы не поверите! – Пожилая дама и не собиралась останавливаться на половине рассказа. – Вы не поверите, милая, что случилось! Татьяна, младшая сестра моей матери, не нашла ничего лучше, чем пойти служить в ЧК!

– Что-о?!

– Вот именно, дорогая, вот именно! – старушка воскликнула так громко, что девушка за стойкой оглянулась и посмотрела на нее неодобрительно, после чего сделала погромче радио – какую-то «Европу-плюс» или «Радио-максимум».

Елизавета Константиновна тотчас опомнилась и продолжала трагическим шепотом, оглядываясь и округлив глаза:

– Да, именно так все и было! Я, конечно, по младости лет ничего тогда не понимала, но потом, уже после войны и смерти бабушки, когда я выросла, мама рассказывала всю эту историю в подробностях.

И, поскольку Лола была вся внимание, старушка набрала в грудь побольше воздуха и заговорила:

– Таня с детства была очень своевольной, она не признавала ничьих авторитетов. Правда, когда начались все эти неприятности, – это бабушка Софья Николаевна так называла революцию и Гражданскую войну… она еще анекдот рассказывала: «Встречаются две старухи «из бывших». «О, у ваших соседей я слышала, прибавление семейства. Кто же родился?» – спрашивает одна. «Мальчик», – отвечает другая. «И как же его назвали?» Вторая старуха надолго задумывается: «Кажется, что-то революционное… ах да! Орест!»

И Елизавета Константиновна заразительно захохотала. Лола для приличия улыбнулась, подумав, что, если бабуля начнет рассказывать анекдоты, так можно и до вечера тут просидеть, что совершенно не входит в ее, Лолины, планы. Да и Пу И что-то уж очень увлекся ласками серебристой пуделицы. А вдруг будут дети?! Да нет же, если бы Дези была в таком опасном состоянии, старуха ни за что не спустила бы ее с поводка. Интересно, на что были бы похожи щенки от чихуахуа и пуделя? Наверное, это выглядит кошмарно!

«Господи, что за чушь лезет в голову! – оборвала свои мысли Лола. – Слава богу, у меня мальчик, и в подоле он мне щенков не принесет!»

– Так вот, Тане не было еще и десяти лет, когда случилась революция. Ее юность пришлась на двадцатые годы. Она очень прониклась идеологией большевизма, даже вступила в комсомол. Училась, правда, она хорошо, все ей легко давалось. Бабушка очень хотела, чтобы она поступила в университет, но Татьяна после школы по путевке комсомола попала в ЧК. Можете себе представить, в нашей семье – чекист! Это притом что очень многих бабушкиных знакомых тогда, в то тяжелое и жестокое время, ну… вы понимаете… хотя что вы можете понимать! – вздохнула старушка. – Вы ведь такая молодая…

Лоле стало скучно. Она злилась на Маркиза за то, что он заставил ее тащиться на Пушкарскую улицу и выслушивать бредни выжившей из ума старухи. Она злилась на австралийца Билла Лоусона, которому втемяшилось в голову разыскать русских родственников. На фига вообще это нужно?! Кому и когда была от родственников польза! Они сползаются только на свадьбы и похороны. Лола была уверена, что если, не дай бог, старуха, сидящая перед ней, завтра окочурится, тут же на свет божий выползут десятки ее родственников! Кстати, нужно иметь эту мысль в виду – на крайний случай.

Еще Лола злилась на Лангмана за то, что он подсунул им такую работенку, и на себя – за то, что не сумела от нее отвертеться.

– Короче говоря, в семье был жуткий скандал! – как ни в чем не бывало продолжала старуха свой рассказ. – Мама говорит, что она единственный раз в жизни видела бабушку в такой ярости. Но у Татьяны, как я уже говорила, был твердый характер. Если она вбила что-то себе в голову, то никто, даже родная мать, не мог ее остановить!

– И как же она поступила?

– Разумеется, она ушла из дома. А потом и вообще уехала из Ленинграда. Было это в двадцать седьмом году, ее послали в Среднюю Азию усмирять остатки басмачей. Письма приходили очень редко, она прислала только одну фотографию – на ней она была в кожанке и с револьвером. Потом началась ликвидация кулачества, мама с бабушкой читали в газетах ужасные вещи. От Татьяны приходило несколько строчек раз в полгода – мол, жива-здорова, и все. Но по обратному адресу бабушка поняла, что Таня – на Украине. Затем письма вообще перестали приходить, а потом, уже после моего рождения, году в тридцать пятом – только я, разумеется, этого не помню, – вдруг пришло большое письмо о том, что у Тани родилась дочка.

– Да что вы говорите? – обрадовалась Лола, чуть не заснувшая от бесконечных воспоминаний старухи. – Значит, у вас есть двоюродная сестра?

– В том-то и дело, что нету, – огорчила ее Елизавета Константиновна, – но я уж по порядку.

«О Господи! – мысленно вздохнула Лола. – Убью Леньку!»

– Татьяна написала, что родила дочку и живет теперь в маленьком городке Улыбине, у матери своего мужа. Где муж, кто он такой, не написала, только имя – Куренцов Павел. Девочку назвали Ларисой. И адрес был обратный в письме на имя Алевтины Егоровны Куренцовой.

– Ну и память у вас! – польстила ей Лола. – Так давно все это было, а вы все помните…

– Это, милая, история семьи, – наставительно ответила старуха, – это надо помнить! Вот так, а в тридцать седьмом году бабушку вызвали в НКВД. И очень грубо расспрашивали – что она знает о своей дочери Татьяне? Бабушка твердо отвечала, что ничего не знает, что ни разу, начиная с двадцать седьмого года, она не видела дочь и понятия не имеет, где она сейчас. А сама по некоторым их недомолвкам поняла, что Татьяну арестовали! Тридцать седьмой год – тогда же мели всех подряд! Органы чистили в первую очередь…

– За что боролись, на то и напоролись, – тихонько сказала Лола, но старуха ее услышала.

– Трудно судить их, ведь Татьяна была маминой сестрой… Бабушка прибежала домой и сожгла все Танины письма, оставила только фотографию – ту, где дочь была в кожанке. А когда прошло полгода и все утихло, она поехала в город Улыбин и по адресу, который помнила наизусть, нашла дом Куренцовой Алевтины Егоровны. Она спрашивала о девочке, о Ларисе, и представилась матерью Татьяны. Но старуха встретила ее очень неприветливо и сказала, что Лариса умерла от скарлатины несколько месяцев тому назад. Больше ни на какие вопросы она отвечать не стала и буквально вытолкала бабушку прочь из дома.

– Печальный конец истории, – с облегчением сказала Лола.

– Если уж быть до конца честной, то это еще не конец, – задумчиво протянула Елизавета Константиновна.

«Черт бы тебя побрал с твоей ветхозаветной честностью!» – злобно подумала Лола.

– Значительно позже, году в пятьдесят пятом, уже когда Левушка женился и ребенок у него родился, Сереженька, мама жила с ним на даче, в Мельничном Ручье. И я в субботу к ним поехала. И в квартире осталась только соседка тетя Маша Аникеева. Вот она и рассказывала: звонит, мол, в дверь какая-то девица и спрашивает Ильиных. Тетя Маша ее, конечно, дальше прихожей не пустила, потому что, говорит, девица была какая-то замызганная. И говорит: мол, Ильиных таких в квартире нету, а были раньше Ильины-Остроградские, а ты кто им будешь-то? Та попросила водички ей дать попить, а потом и отвечает: она – Лариса, дочка Татьяны, которая тут раньше жила. Тетя Маша Татьяну с трудом, но вспомнила – эвон, говорит, уже Татьяны-то лет тридцать тут нету! И про дочку ее мы ничего не знаем. И мать Татьяны, мол, в войну умерла, а сестра жива. Но их сейчас никого нету, так что ты приходи-ка завтра, там, или послезавтра, когда кто-то из них будет, а я ничего не знаю. Девица постояла-постояла, да и ушла. Тетя Маша человек незлой была, да только сказала так – уж больно чудно, знать мы не знаем ни про какую Ларису, а тут – нате вам! Опять же ворья сколько развелось, что хочешь наболтают, лишь бы в квартиру влезть!

– Ну и что? – скрывая зевоту, спросила Лола.

– Да ничего, не пришла больше та девушка, видно, и впрямь мошенница какая-то была. Ведь сказали же тогда бабушке в городе Улыбине, что Лариса умерла от скарлатины.

– А про мать ее, Татьяну, вы больше ничего не слышали?

– Как не слышать! – старуха пожала плечами. – В шестидесятые годы выдали нам справку в органах, что Татьяна Львовна Ильина-Остроградская умерла в Устьлаге от брюшного тифа в одна тысяча девятьсот тридцать девятом году. Вот такая история. Была семья – и нету, никого не осталось, как будто ветром всех унесло…

– Как же – никого? Ведь у вас брат был и племянник… вы мне сами говорили…

– Ох, милая! Может, и правда – рок какой-то над нашей семьей висит, – тяжело вздохнула Елизавета Константиновна. – Погиб брат мой Левушка со своей женой Верой в автокатастрофе! Ехали они после отпуска из Крыма на легковой машине, и врезался в них здоровенный грузовик. Водитель пьяный был, и ему хоть бы что. А они оба умерли на месте…

– Ребенок сиротой остался? – сочувственно спросила Лола.

– Да нет, что вы, Сереженьки к тому времени уже в живых не было.

– Как так?! – теперь Лола взволновалась по-настоящему.

Ведь Маркиз же получил в ГорЗАГСе справку, где черным по белому было сказано, что Сергей Львович Денисов жив и здоров, только с адресом какая-то петрушка выходила…

– А вот так, – старуха скорбно поджала губы, – когда ему одиннадцать лет было, отдыхал Сережа в пионерском лагере под Вырицей. Пошли все купаться, ну и недоглядели вожатые – утонул ребенок. Оредеж – река хоть и узкая, но коварная – затянуло его в яму, там ключи холодные… вот как.

– Ну надо же… – протянула Лола в полном смятении.

Оставалась надежда, что старуха что-то путает, возможно, родственники перессорились, и она понятия не имела, кто там жив, а кто умер. Странно, конечно, но с этими старыми девами еще и не такое бывает! Тем более что рассказывает она все это незнакомому человеку… можно и поднаврать, никто проверять не станет. Лола еще раз внимательно поглядела на Елизавету Константиновну. Нет, не производит она впечатления ненормальной! Вполне здраво все рассказывала, а что с бесконечными подробностями, так у стариков всегда так – все, что сорок лет назад было, они в подробностях помнят, а куда нынче утром кошелек положили – напрочь из головы у них вылетает…

Впрочем, Лола тут же подумала, что Елизавета Константиновна и насчет кошелька ничего не забудет, не в тех она еще годах, маразма у нее нет.

– И что же, не нашли тела-то Сережиного? Ведь речка все-таки небольшая, не море…

– Ну что вы! Конечно, нашли, сразу же вожатый за ним в воду прыгнул, да только Сереженька уже захлебнулся, не откачали его… Как сейчас помню, позвонили из Вырицы, почему-то нам – возможно, родители его на работе были. Мама моя, как услышала такую новость, так замертво у телефона и свалилась. А я не знаю – то ли мне матери «Скорую» вызывать, то ли к брату на работу ехать – с такой новостью страшной… Спасибо, соседи наши тогда мне помогли, с матерью посидели… Что с Верой было, невесткой, – не передать! А мама так и пролежала долго в предынфарктном состоянии, без нее мы Сереженьку хоронили… Бабушка наша на Серафимовском кладбище похоронена, вот туда к ней его и…

«Чушь какая-то, – подумала Лола. – А кто же тогда тот Сергей Львович Денисов, чьи данные принес Ленька из ГорЗАГСа?»

Нужно было поскорее связаться с Маркизом. Тут – очень кстати – раздалось повизгивание, и Пу И вылез из-под стола – очевидно, он пресытился ласками любвеобильной пуделицы.