Текст книги "Обыкновенная иstоryя"

– Нет! Я шампанское пью по праздникам!

– Значит, начнем с шампанского, – удовлетворенно кивнул он. – Запомни: если после такой гонки, когда день пролетает, как пуля у виска, ты не будешь расслабляться, ты очень быстро сдуешься. Мозги иногда надо отключать. А тебя будут грузить каждый день, и так, что к вечеру твоя голова будет распухать от избытка новой информации. Потому что ты не знаешь ни-че-го. Ты ноль, понятно? – Она кивнула. – Все, – Аркадий Андреевич встал. – Первый рабочий день закончен. Дуй домой.

– Но вы же работаете до восьми. А сейчас только семь.

– Не вы, а мы. Это первое, что ты должна запомнить. Второе: главный здесь я. Если я в курсе, всех остальных можешь послать. Третье: на работу не опаздывать, за это штрафуют. Все, до завтра. Я и так на тебя много времени потратил.

– Спасибо, Аркадий Андреевич!

– Запомнила, молодец. Первый рабочий день прошел не зря.

Домой она ехала как в тумане. От усталости и осознания собственной тупости. Но Сашенька еще даже не подозревала, насколько глубока кроличья нора. «Пентиум третий с шестьюдесятью четырьмя мегабайтами оперативной памяти» – это были еще цветочки. Нормальный человеческий язык. Не то что «пень третий шестьдесят четыре мега на борту». Вопросы типа «А “мать” откуда прибыла?» или «А можно я завтра заберу коробку с «клавами» и «мышами»?», «А они у вас пи эс или пи эс пополам?» несчастной Сашеньке еще предстояло услышать.

Вот теперь она заревела. Что такое просроченный йогурт? Сущий пустяк. Или ревущий за окном автобус. Да ерунда. А вот то, что ты ни к чему не пригодная тупица… Или «уйди-не-мешайся».

 
Поток дневного света
Обрезан об окно…
 

Она вскочила и кинулась к платяному шкафу, где лежал чемодан. Судорожно начала в нем рыться. Наконец, на свет появилась папка со стихами. Сашенька торопливо стала вынимать из нее листы и рвать их на части. Нет, она не рвала, терзала. Вымещала злость за свою никчемность. Другие учились, осваивали все эти «пни», Интернет, английский язык. А она в это время занималась ерундой. Стишки писала. Книжки читала. Да кому они нужны, эти книжки? Вот компьютеры да, нужны. Вон сколько народу толпится в торговом зале!

Сашенька всхлипнула, вытерла слезы и стала собирать с пола обрывки бумаги. С ерундой покончено. Отныне у нее начинается новая жизнь.

V

Лидия Павловна была настолько занята, что напрочь позабыла о племяннице. А та сама стеснялась звонить. Они не общались две недели, во время которых Бестужева провернула аферу с «кутузовской» квартирой.

Сразу после того, как Сашенька была пристроена, Лидия Павловна лично отправилась показывать заветную квартиру клиентам. Поехали вчетвером: Василий с супругой и адвокатом и Лидия Павловна. Клиент настоял, чтобы на Кутузовский поехали все вместе, на его «Крузаке».

«Прослушки, что ли, опасается?» – гадала Бестужева, сидя на заднем сиденье, на почтительном расстоянии от нанятого клиентом адвоката. Одеколон у него был ужасный, впрочем, как и галстук. Прилизанные волосы, торчащие уши. Зато амбиций! «Или это демонстрация силы? Ведь я на его территории», – думала Лидия Павловна, глядя на бритый затылок клиента. На этот раз широченные плечи обтягивала косуха со множеством молний. Казалось, она вот-вот лопнет от распирающего ее тела, где гора мышц от сытости и безделья давно уже начала переплавляться в гору жира.

Бестужева намеренно думала о покупателях с неприязнью, выискивая в них недостатки. Так проще. Надо забыть о том, что они тоже люди. Это лишь мясо для столичных волков, жуликов и проходимцев. Не она, так другие обглодают лакомый кусок до самых костей. Пока залетные не научатся отличать истинное от ложного. А может, так и не научатся.

Подъезд со львами и широченные лестничные пролеты сразили певичку, что касается Василия, то, войдя в квартиру, он прямо-таки прилип к окну. Два окна, на кухне и в зале, выходили на Кутузовский проспект. Лидия Павловна и сама порою обмирала от этого величественного зрелища, хотя жить здесь никогда не хотела. Слишком уж шумно, суетно. Эта главная столичная магистраль прямо-таки придавливает, сразу чувствуешь свою ничтожность и краткость бытия.

Прямой, как стрела, широченный Кутузовский презрительно терпел ползущих по нему муравьев, все эти «Лексусы», «Тойоты», «Мерседесы». Он равнодушно взирал на проносящиеся по нему кортежи, величаво нежил опускающиеся на него по ночам московские туманы и недоумевал от жадности жалких людишек, которые затевали огромную стройку, лишь бы жить поблизости. Лишь бы быть причастными к славным страницам московской истории и вписать в свои паспорта знаменитые адреса.

Того же мнения был и Василий: непременно вписать!

Хозяин квартиры жался к стене. Согбенный старичок, лысый, как коленка, в очках с толстенными стеклами, за которыми совсем не видно было его глаз. Слепые белесые стекла, придававшие старику совсем уж жалкий вид. Линялые треники, застиранная фланелевая рубаха и клетчатые тапочки с дырками, из которых торчали большие пальцы ног, дополняли картину. На ум невольно приходило сравнение с дешевой склизкой карамелькой в выцветшем от времени бумажном фантике. Несмотря на зиму, хозяин квартиры разгуливал без носков, ногти у него на ногах были желтые, остриженные почти до мяса, и такие же старчески неприглядные, как и все его высохшее тело. Топили в квартире, надо сказать, на совесть. Кутузовский!

– Квартирка ничего, – Василий по-хозяйски прошелся по комнатам. – Только ремонта требует, а, папаша?

– Ась? – старик приложил к уху согнутую ладонь.

– Ремонт, говорю, давно здесь не делали.

– Да откуда же деньги, сынок? На пенсию живу. Деток-то нет. Помогать некому.

– Вот и ни к чему тебе такие хоромы, – грубо сказал Василий.

– Ась?

Лидия Павловна молча стояла в дверях, глядя, как старик, шаркая ногами, идет в коридор показывать покупателю санузел и кладовку. Она и так знала здесь каждый сантиметр, в этой квартире. Она уже практически стала ей родной, также как и Федор Самсонович, который ласково называл Бестужеву Лидушей.

Квартира выглядела так, как и должно было выглядеть жилье одинокого старика, живущего на одну пенсию. Лидия Павловна всегда предупреждала, когда привезет покупателей. Проколов быть не должно. Именно у таких, как Федор Самсонович, Василий безнаказанно мог «отжать» все, что ему вздумается. Во всяком случае, он так думал. А ведь у него тоже есть отец, и он тоже старик. Наверняка болен и также беззащитен. Или у таких, как Василий, родственные чувства атрофируются?

– Вася, мне нравится, – зашептала певичка. – Только все здесь такое обшарпанное. Ты мне сделаешь джакузи? И гардеробную. А еще я хочу розовый диван в гостиную и пушистый розовый ковер. А еще…

– Помолчи, – поморщился Василий.

Лидия подумала, что слишком уж часто молодожен употребляет это «помолчи», разговаривая со своей половиной. К нему подошел адвокат, и Бестужева напрягла слух.

– Лакомый кусок, повезло тебе, – услышала она. – Старик – маразматик. Наполовину глухой и слепой. Таких надо кидать. И эту… – тут адвокат понизил голос.

Она усмехнулась. А как же обещанные щедрые комиссионные? Нет у людей ни стыда, ни совести.

– Значит, так, – сказал, подойдя к ней Василий. – Сделку оформим сами, без посредников.

– Как это сами? – притворно удивилась Лидия Павловна. – Эту квартиру продает мое агентство!

– Я без Лидуши никак, – очнулся старик. – Все оформление через нее. Она меня не обманет. Я ей верю, как себе.

Клиент поморщился. Комиссионные придется отстегнуть. Процедил:

– Надо все как следует проверить. Все документы.

– Проверяйте, – пожала плечами Бестужева. Она прекрасно знала, что документы в порядке. Это была первая часть Марлезонского балета, здесь все проходило без проблем. Теперь выход провинциального адвоката, которому надо отрабатывать гонорар.

– Поставьте в известность ваших сотрудников, что квартира под авансом, – сунулся тот.

– А деньги?

– А если документы не в порядке? Кстати, мы еще не обсудили цену.

– Я готова.

– При чем здесь вы? Цену мы будем обсуждать с продавцом, – адвокат кивнул на съежившегося старика.

– Но…

– Вы ведь посредник, так?

– Да.

– Вот и не лезьте.

– Но мои комиссионные напрямую зависят от суммы сделки!

– Игорь, замажь ее, – велел клиент.

– Давайте с вами договоримся, уважаемая, – адвокат цепко взял ее за локоток.

Они вели себя бесцеремонно, и Лидия Павловна ничуть не пожалела о своем выборе. Сейчас ей будут предлагать деньги за то, чтобы она не мешала покупателю сбивать цену. Обмануть несчастного старика. Глупцы сами лезут в расставленную ловушку.

«Ну, давай же», – мысленно подбодряла она адвоката, делая при этом оскорбленное лицо.

– Нет, что вы! Я не могу! Эта квартира стоит гораздо дороже!

– Да на что ему деньги? Он не сегодня-завтра помрет. Давай так: три штуки лично тебе. И ты молчишь.

– Что вы со мной делаете!

– Молчишь и ни во что не лезешь. Договор, так и быть, оформим у твоего нотариуса. У тебя ведь есть нотариус?

– Да, конечно. Договор типовой, я вам его пришлю, – она замерла. Вот это и есть ключевые слова. Неужели согласится?

– Ну, пришли. Я его потом почитаю. Меня больше интересует, кто еще может претендовать на эту квартиру? Внебрачные дети, какие-нибудь родственники.

– Здесь никто никогда не был прописан кроме хозяина, ни до приватизации, ни после. А сразу после подписания договора Федор Самсонович переедет на дачу.

– Да хоть на Луну.

– Ну что, вы закончили? – подошел к ним Василий.

– Да, Вася, все в порядке, – кивнул адвокат.

– Тогда езжайте, а мы с папашей побазарим.

Лидии Павловне стало тревожно за старика. Клиент не подарок. Замашки у него бандитские. Но в прихожей она почувствовала, как Федор Самсонович легонько сжал ее руку: все в порядке, Лидуша. И она ушла. Адвокат провожал ее до такси. Фамильярно спросил:

– А другой такой квартирки у тебя нет? Говорят, у тебя человечек в Пенсионном фонде на зарплате.

«Все, что можно было разграбить, давно уже разграбили до вас, – мысленно усмехнулась Бестужева. – Все эти “золотые адреса” выгребли подчистую, еще когда я сама была маклером, а не хозяйкой агентства. Всю группу риска. И только вы, с вашей провинциальной бандитской дремучестью, можете еще верить в такое чудо, как одинокий старик с двушкой на Кутузовском».

Две недели ушло на проверку чистоты сделки. Наконец настал момент подписания договора. Адвокат клиента не нашел в нем подвоха. Согласно договору, деньги продавцу передавались в полном объеме в момент заключения сделки. Это и был тот подводный камень, о который должен был разбиться предприимчивый Василий. Который сбил цену до шестидесяти тысяч долларов. Это был второй подводный камень. Про третий Лидия Павловна думала с особым удовольствием. У нее все получилось.

Федор Самсонович подписал бумаги, получил наличными шестьдесят тысяч условных единиц, о чем и написал расписку под диктовку Василия. Это была вторая часть Марлезонского балета.

Третья должна была начаться на днях, когда покупатели затеют ремонт. А сегодня Бестужева хотела напиться. Ей понадобятся силы, потому что третья часть самая сложная. Лидии Павловне предстоит изображать жертву. А это непросто, потому что Бестужева-то как раз и есть главный бенефициар, тут-то и понадобится актерский талант, которым она блистала в юности в родных Грачах.

И только сидя в ресторане за бутылкой охлажденного «Шабли» и искусно разделывая канадского лобстера, которого с полчаса назад специально для Лидии Павловны Бестужевой выловили из аквариума, она вдруг вспомнила о племяннице.

«Господи! Уже две недели прошло! Она там хоть жива? Голодная, небось, несчастная. А я тут лобстера употребляю. А может, она уже убралась обратно в свои Грачи?» – и Лидия Павловна достала из сумочки сотовый. Домашний телефон в квартире, которую снимала племянница, не отвечал…

…Сашенька и в самом деле была несчастная, но не голодная. Повариха Катя каждый день кормила Сашеньку сытным обедом, а после окончания рабочего дня всегда предлагала попить кофейку с бутербродами. Потому и не отвечал Сашенькин домашний телефон. С работы она теперь приезжала дай бог часов в десять. И тут же засыпала без задних ног от усталости.

Эти две недели дались ей нелегко. Она плакала каждый день и каждый день хотела позвонить маме, чтобы попроситься обратно домой. И если бы не тетка Марья, Сашенька и в самом деле уже была бы сейчас в Грачах. Но вспомнив теткины наставления, стискивала зубы и терпела.

Ее посадили на верхний этаж, на телефон, разводить звонки.

– К клиентам выйти ты еще не готова, – сказал хозяин.

Сашенька обрадовалась и радовалась до тех пор, пока ее не просветила Стелла.

– Ты ведь не москвичка? – прищурившись, спросила она.

– Нет. А что?

– Квартиру снимаешь? – Сашенька кивнула. – Несладко тебе придется. Ты сейчас на окладе, ну, прибавят еще сотню-другую после испытательного срока. Как жить-то будешь? На кефире и хлебе?

Четыреста долларов в месяц были для Сашеньки огромными деньгами, пока она не вспомнила, что двести пятьдесят надо будет платить за квартиру. Но и сто пятьдесят – это богатство! Но потом она вспомнила, что единственный костюм купила ей тетка, а туфли уже поношенные, на них все косятся. Ничего пока не говорят, но Сашенька чувствует: так здесь не принято. Она теперь постоянно на людях, и поношенная обувь, равно как и одежда, недопустимы. Есть определенный дресс-код, и Стелла на это уже намекала. Сама она была модницей, и Сашенька перед ней робела.

– До тебя секретари по очереди наверху дежурили. Для нас это было наказание.

– Почему? – искренне удивилась она.

– У меня тоже четыреста плюс проценты с продаж. Менеджеры по работе с клиентами живут с продаж, запомни. Лучше всего, конечно, оптовикам, но чтобы туда перевестись, нужно набить клиентуру и нравиться хозяину. Он по любому мужчина и хочет видеть приятные женские лица. Ножки, попки. Одевайся женственней, а то костюм на тебе слишком уж строгий. Вот увидишь: я переведусь, – и Стелла кокетливо одернула замшевую мини-юбку. – А тебе надо хотя бы проситься вниз, не то ноги протянешь. Учи матчасть, Адуева, – и Стелла упорхнула на кухню. Они с поварихой Катей были большие подружки.

Сашенька задумалась: а что такое проценты с продаж? Возможно, ее до сих пор еще не уволили именно оттого, что она не претендует ни на что, кроме оклада. Вон, менеджеры постоянно собачатся.

– Это мой клиент! Ты почему у него заказ приняла?!

– А потому что тебя на работе не было!

– Ну, вот он я. Отдавай клиента назад.

– Ага! Я уже талоны на сборку отнесла! Там ясно написано: менеджер Пашонкина.

– А мою фамилию не могла в талоны вбить?

– С какой стати? Я ведь работала!

– Да я с ним до этого год работал!

И так каждый день. Сашеньку поили чаем с подаренными оптовиками за скорость выполнения заказа конфетами и вкрадчиво просили:

– Ты новеньких переводи на меня. Особенно, если заказ крупный. Поняла?

Кроме сладостей и великодушного прощения чуть ли не ежеминутных ошибок, сама Сашенька с этих заказов ничего не имела, и повариха Катя однажды не выдержала и с жалостью сказала:

– Нельзя же быть такой наивной. Что ты ластишься ко всем? Ты сколько мужика вчера уговаривала, что у нас самая лучшая фирма в Москве и больше никуда обращаться не надо? У тебя голос добрый и честный, люди тебе верят. Ты кому нового клиента перевела?

– Анне.

– И сколько он заказал?

– Сто компьютеров.

– Сколько?!

– Сто. У них безнал. Они бюджетники.

– Ты хотя бы знаешь, сколько благодаря тебе Анька получит за этот месяц?

– Сколько?

– Даже если это стандарты, три штуки баксов.

– Сколько?!

– А ты думала? А ты ей еще и кофе носишь по первому требованию. За чипсами бегаешь, за орешками. Она тебе даже не подруга. Хотя бы в ресторан отвела за такой заказ.

– Я ничего не знала, – упавшим голосом сказала Сашенька.

Анна над ней хотя бы не смеялась. Потому что остальные просто издевались. Когда Стелла просила Сашеньку с утра подежурить в торговом зале, принять факс и ответить на звонки, непременно что-нибудь случалось. Несчастная Сашенька дрожащей рукой включала компьютер, ей казалось, что здесь, в святая святых, все они заколдованные. Когда, наконец, появлялась вечно опаздывающая Стелла, Сашенька жаловалась:

– У меня экран почему-то синий. Здесь рамка и какие-то буквы.

– А, это «БИОС», – на бегу бросала Стелла.

– И что мне делать?

– Выйди из него.

Сашенька, зажмурившись, тыкала пальцем в клавиатуру и никогда не угадывала. С компьютером сразу начинало твориться что-то ужасное. На Сашенькин крик прилетала Стелла и начинала орать:

– Адуева, тупица, ты зачем опять «винду» снесла?!

Даже Руслан, который относился к Сашеньке с симпатией, качал головой:

– Редкий талант. Я еще ни разу не встречал человека, который настолько не в ладах с компьютером. Сашенька, радость моя, перед тем как согласиться на что-то и нажать «yes», три раза подумай и трижды прочитай то, что тебе предлагают. И только потом жми. Я и так из-за тебя на работе задерживаюсь чуть ли не каждый день. Чтобы «винду» переустановить и починить все, что ты сломала.

Она бы прочитала, и не три раза, а все пять, да там ведь все на английском! Причем технические термины, в которых Сашенька, окончившая Институт Культуры, не понимает ровным счетом ничего. Так же как и в прайсе. Сплошная абракадабра.

– Просто редкая дура эта Адуева, – жаловалась всем Стелла вместо благодарности за то, что Сашенька в очередной раз ее прикрыла в ущерб себе. Потому что, дежуря в торговом зале, приходилось и свою работу выполнять: переводить звонки наверх.

В общем, Сашенька всем помогала и ни от кого не слышала ни слова благодарности. Она все больше чувствовала себя никчемной, дремучей и хотела к маме.

Каждый день что-то случалось.

– Адуева, срочно иди на склад и принеси клиенту «винт», гигабайтник. Кладовщица не положила, а в накладной он есть.

Сашенька со всех ног неслась на склад и лихорадочно искала эти винты. В ее понимании указанный предмет относился к теме «стройка» и лежал там же, где молотки и отвертки. А еще болты и гайки.

– Ты чего? – спрашивал, не выдержав ее лихорадочных метаний по складу, кто-нибудь из сборщиков.

– «Винт» ищу. Гигабайтник, – с запинкой говорила она.

– Да вон же они, – и парень кивал на коробку с какими-то тяжеленными железяками. Оказывалось, что «винты» – это вовсе не те винты, которые закручивают отверткой, а жесткие диски, «винчестеры». Носители информации.

Когда Сашенька в очередной раз видела эти «винты» и, гордясь своей осведомленностью, спрашивала:

– А чего это у вас «винты» лежат на столе со вставленными шлейфами? – Потому что в прошлый раз ей влетело за то, что «гигабайтник» принесла без шлейфа.

– А, это мы «дрова» заливаем.

И она в очередной раз багровела, потому что не представляла, как дрова можно куда-то заливать. Слово «драйвера», сокращенно «дрова», ей тоже ни о чем не говорило. Драйвер – это водитель, причем тут жесткий диск? Над ней постоянно смеялись, над ее дремучестью.

– А вот несут культуру в массы, – говорили тестировщики, когда Сашенька появлялась на сборке. – А ну, Адуева, порадуй нас. Что такое чипсет материнской платы?

– Не, это для нее слишком сложно. Адуева, сколько ножек у процессора? Таких штыречков, которыми он втыкается в дырку на материнской плате?

И осмеянная Сашенька со всех ног бежала прочь, схватив из коробки, как всегда, не то.

В конце второй недели Сашенька, как обычно, сидела в приемной и, дрожа от страха, ждала очередного звонка. Как бы опять чего-нибудь не ляпнуть. Телефоны, слава богу, молчали, рабочий день уже заканчивался. Это в рознице они звонили и днем и ночью, а оптовики были люди дисциплинированные и цену себе знали. Своему рабочему времени.

Сашенька уже собралась было к Кате на кухню, попросить обещанного кофейку с бутербродом, как вдруг из-за занавески появился Миша Полянкин. Это был компьютерный гений, который чинил все, что «спалилось» или «сдохло». И даже то, что «не работало по определению». Сбоку, за занавеской, находилась ремонтная мастерская, королевство Его Величества Полянкина. Его все уважали, потому что никто на фирме не знал больше, чем он. Голова у него была такая большая, что Сашенька невольно думала: а как Полянкин решает проблему с головными уборами? Потому что таких больших не шьют. Впоследствии она узнала, что проблема решалась очень просто: Полянкин шапок принципиально не носил. Считал, что его гений сильнее любого мороза.

– «Мама» сдохла, – сказал Полянкин, конкретно ни к кому не обращаясь. Просто в ответ на свои гениальные мысли.

Сашенька оторопела. Какой цинизм! Разве можно так говорить о родном человеке, самом близком, о матери?!

– Сочувствую, – подобающим случаю тоном сказала она. Со светлой грустью.

– Ерунда, у меня еще есть.

– У вас две матери?! – Сашенька открыла рот от удивления.

– Почему две? Целая коробка. И все «Асусы». Вчера привезли. Одна сразу сдохла.

Тут Сашенька поняла, что речь идет не о родном человеке, а об очередной железяке.

– Ты новенькая? – внимательно посмотрел на нее Полянкин. Сашенька уныло кивнула.

– Постой… Так это ты Адуева? – Сашенька кивнула еще раз, теперь уже со страхом.

– Наслышан, – серьезно сказал Полянкин. – Издеваются, да? – Она кивнула в третий раз. – Не бери в голову. Я любого из них при желании размажу по стенке, потому что ни один не технарь. Манагеры, – сказал он презрительно. – И ничему учиться не хотят. А ты хочешь?

Она кивнула в четвертый раз. Когда Сашенька разговаривала с Полянкиным, у нее не находилось слов. Она таких умных слов, как он, просто не знала.

– Идем, – поманил ее пальцем Полянкин. И она пошла, забыв про кофе и бутерброды.

Компьютерный гений привел ее за занавеску, где показал свое царство. Там пахло нагретым паяльником, который остывал тут же, уткнувшись в консервную банку с гайками и окурками, грудой лежали шлейфы, валялись «винты» и куча других железяк, которых Сашенька еще не знала. Полянкин взял одну, большую, квадратную и, судя по всему, тяжелую.

– Вот, смотри. Это «мама», или материнская плата. На ней разъемы, или слоты. Сюда ставится процессор, сюда память, сюда видеокарта…

И Сашенька сразу все запомнила. Это был урок наглядности. Полянкин брал очередную «железяку» и вставлял ее туда, куда говорил. В слот именно для этой «железяки».

В этот день Сашенька приехала домой почти что в полночь, но впервые счастливая. Она начала выбираться из своей дремучести и, кажется, обрела на фирме первого друга.

А в полночь зазвонил телефон.

– Слава богу, – сердито сказала тетка. – Я тебе вот уже два часа дозвониться не могу! Что случилось?

– Ничего. Я на работе была.

– До полуночи? – ехидно сказала тетка. – Уже?

– Я действительно была на работе, – рассердилась Сашенька. От усталости она забыла стесняться и мямлить. – У меня был урок технической грамотности.

– Ах, тебя еще не уволили, – теперь уже насмешливо сказала тетка. – Странно.

– Такое ощущение, что вы этого очень хотите, Лика.

– Вон ты как заговорила… – Насмешка сменилась удивлением. – Да, Москва-а… За две недели человека меняет. Значит, моя помощь тебе не нужна?

– Спасибо, я справляюсь.

– Я обещала за тобой присматривать. Давай как-нибудь поужинаем вместе? – Лидии Павловне стало любопытно. Каким таким чудом племянница еще не сбежала в Грачи? Да еще и огрызается!

Сашенька подумала, что урок ресторанной грамотности тоже не помешает. Надо осваивать и эту науку.

– Хорошо, – сказала она. – Мне удобно в выходные, лучше в воскресенье, потому что в субботу я работаю. А вам?

– Мне тоже удобно в воскресенье, – сухо сказала тетка. – Приезжай ко мне часов в пять.

И Лидия Павловна дала отбой.

«Странно, держится еще, – подумала она про племянницу. – Может, просто зарплату ждет? Как получит, так и уедет. Надо и в самом деле взглянуть на девчонку. Попугать. Ресторан надо бы выбрать пошикарнее…»

И Лидия Павловна зевнула. Удачный день закончился. Это и легко, и грустно, заканчивать удачные дни. Потому что жизнь, как известно, в полоску. И кто его знает, с какого именно дня начнется черная полоса? Может быть, прямо с завтрашнего?

VI

Когда раздался звонок в дверь, Бестужева с досадой подумала: «Кого еще там несет?» Ей никого сегодня не хотелось видеть, потому что неизбежная третья часть Марлезонского балета дней пять как началась. Лидии Павловне позвонил разгневанный Василий и заорал в телефонную трубку:

– Я не догнал: че происходит?!

– А что случилось? – попробовала удивиться Лидия Павловна.

– Этот ваш дед из квартиры не выезжает! Замок, сука, сменил!

– У вас же свидетельство собственника на руках. Идите в милицию, в ЖЭК.

– А то я не ходил! Вызвал и слесаря, и ментов! Ты почему не сказала, что твой дед – ветеран войны?!

– А вы об этом спрашивали? И потом: я не думала, что это важно.

– Вот и я не думал! Он нас с женой даже в хату не впустил! Вышел с бумагами, а по ним выходит, что владелец по-прежнему он! И в ЖЭКе подтвердили: да, проживает такой. Он ментам одну справку, вторую, третью, а потом бац: удостоверение участника боевых действий! Менты тут же отступили: идите, говорят, в суд. Мы с ветераном воевать не будем, он за нас кровь проливал.

Лидия Павловна мысленно улыбнулась: Юра свой номер отработал. Молодец! И ЖЭК не подкачал. Даже слесарь. Хотя ему-то меньше всех перепало.

– Я надеюсь, вы приняли какие-то меры? – вкрадчиво спросила она у Василия.

– А ты думаешь, я сидел сложа руки? Дверь попытался сломать. Так он, гад, ментов вызвал!

– Ах, теперь уже он вызвал! И что?

– В «обезьянник» меня загребли, вот что! За нарушение общественного порядка!

Ай да Юра! Два раза молодец!

– Я вообще не понимаю: че происходит? – надрывался Василий.

– У вас один выход: идти в суд. Ведь правда на вашей стороне.

– Ах ты сука! Я тебе за че три штуки отвалил?!

– За что, чтобы я не лезла и не мешала вам сбивать цену. Я разве этого не сделала? Так что деньги свои я отработала честно.

– Да ты с ним в сговоре!

– Я?! – оскорбилась она. – Я честный риэлтор, у меня репутация.

– Да как этот старый пень может быть ветераном? Ему же только семьдесят пять!

О! Бестужева прекрасно знала историю Федора Самсоновича! И шутливо называла его «наш кадровый разведчик». Нет, старик ни дня не служил в разведке, он пошел в ополчение в шестнадцать лет зимой сорок второго, прибавив себе два года до призывного возраста. Пошел добровольно, потому что из-за сильнейшей близорукости в армию его бы не призвали. Потом попал в окружение, сумел как-то выбраться и до конца войны партизанил. Сидел в гнилых болотах, голодал, ходил связным по окрестным деревням, добывая медикаменты и продовольствие. Внешность пришибленного жизнью тощего паренька, а в особенности близорукость Феде в этом помогали. Еще тогда он научился мимикрировать под окружающую среду и вводить в заблуждение врага. Косить под беспомощного дурачка, каковым никогда не являлся.

План с квартирной аферой разработал именно он, а Лидия Павловна взяла на себя организаторскую часть и поиски клиентов. Поначалу ей было неловко, но старик за рюмкой чая в своей просторной «кутузовской» кухне снял камень с ее души:

– Мы кого кидаем-то, Лидуша? Хороших, честных людей? Да откуда у них деньги? Раньше в Москву приезжали лучшие, а оставались лучшие из лучших. А сейчас прет одно ворье да бандиты. Они же все и скупают. Деньги у них бешеные, а разве это честные деньги, чистые? Они народ ограбили во время приватизации или бизнес отжали. У половины руки в крови. Страшно даже представить, во что превратится мой родной город лет этак через десять. А через двадцать? И кто в нем будет жить. Прогниет все насквозь, когда такие вот собственники приберут город и страну к рукам. Нет, Лидуша, мы не мошенники, а санитары леса. Одним уродом в нашем городе будет меньше, а лучше двумя или тремя.

Она признавала, что это слабое оправдание криминальной схемы отъема денег, которую разработали они с Федором Самсоновичем. Но тут либо честным человеком залечь на дно и ни в чем не участвовать, ничего не замечать, либо принять правила игры и поработать над своей моралью.

У Лидии Павловны не осталось принципов еще в те годы, когда она с трудом выживала в девяностых. Когда провернула аферу со своей «сталинкой». О! Это было гораздо больнее! Потому что жертвой тогда стал не бандит, а девушка, так чертовски похожая на Сашеньку, единственную племянницу Бестужевой.

Сашенька и стояла сейчас на пороге и смотрела на тетку с огромным удивлением:

– Лика, вы еще не одеты? Мы же договаривались…

– Одета? Ах да! – тут Бестужева вспомнила, что собиралась вести Сашеньку в ресторан и как следует ее попугать.

Но поскольку в последние дни Лидию Павловну саму пугали, то проделывать то же самое с племянницей ей расхотелось. Василий пошел-таки в суд. События развивались стремительно, очень уже певичке хотелось въехать в свои законные хоромы на Кутузовском. Это была четвертая часть Марлезонского балета, самая печальная. Потому что они с Федором Самсоновичем передавали дело в надежные руки правосудия. А думать о том, как оно работает в этой стране, Бестужевой не хотелось.

«Не обманешь – не продашь, не обманешь – не продашь», – бормотала она, надевая брючный костюм, а не вечернее платье, как планировала в начале. И даже обошлась без высоких каблуков. Накинула дубленку, потому что племянница была в единственной куртке, в той самой, в которой с месяц назад приехала в Москву из Грачей.

«Надо бы купить и ей дубленку, – подумала Лидия Павловна. – Да и сапоги не мешало бы». Денег будет много, почему бы часть из них не потратить на благотворительность? На помощь бедной девушке, которая работает за гроши с утра до ночи, этой современной Золушке, хорошенькой замарашке, честной труженице. И «добрая фея-крестная», щелкнув дверным замком, бросила племяннице:

– Идем.

Поехали они на такси, Лидия Павловна собиралась сегодня выпить. Не напиться, а именно выпить, снять стресс. Не то чтобы ей стало вдруг стыдно за свою аферу, но клиенты были наглые и умели давить. От Лидии Павловны уже ничего не зависело, но опасаться их мести все же следовало. А вдруг догадаются?

Что до Федора Самсоновича, то он давно уже ничего не боялся. Еще с войны, когда ходил связным по деревням, кишащим карателями, охотившимися на партизан.

– Я, Лидуша, давно уже калека, – говорил он Бестужевой. – Потому так и не женился. Не хотел кому-то жизнь испортить, меня война так перепахала, что до сих пор не оправился. Душа умерла. Я ведь тогда гнилыми голодными ночами все эти пытки в красках себе представлял. Что со мной будут делать, если поймают. Как пытать. А ночи в болотах до-олгие… Сам себя истерзал. Искалечил. Мне твои бандиты – что вши перед баней. Смерть отмоет, а мне недолго уже осталось. Я свое отбоялся.