Текст книги "Семь разгневанных богинь"

Они что-то говорили, о тренере, кажется. Потом вместе пошли ее искать. Дошли они только до первого укромного местечка, которым оказался денник. Лошадь фыркала и тянулась мордой к ним в надежде на лакомство, но они ничего не замечали. Ксю давно уже не чувствовала такого возбуждения. Его умелые губы высекали из ее разгоряченного тела искры, кружевные трусики промокли насквозь, в глазах стоял туман.

Но его ждали жена и дети. История повторялась уже в четвертый раз. Но Ксю решила дать бой. На этот раз не считаясь ни с чем.

Они с трудом оторвались друг от друга. Петровский достал телефон:

– Я тебе позвоню. Говори номер.

Она потом боялась, что перепутала цифры, губы дрожали. Он позвонил на следующий же день. Она опять боялась, что свидание не состоится, что-то им помешает. Боялась до последнего. До того момента, как они оказались в лифте: она, мужчина ее мечты и его охрана. Дальше был ряд ярких вспышек. Его глаза, похожие на две воронки, в которых закрутились вихри. Она понеслась, без раздумий ныряя в эти воронки, и, подхваченная бушующим в них ураганом, торопливо стягивала платье, прислоняясь спиной к входной двери. Потом его губы и, наконец, руки.

Его кожа была сухой и горячей. Запах парфюма горький, с нотками дыма. Ксю показалось, что и она дымится. Это была не нега, не восторг, а сумасшедшее падение в бездну, где дно оказалось устлано нежнейшими лепестками роз. Ксю взлетала, и падала, и снова взлетала. На очередном пике ее затопило огненной лавой, горячая волна пошла от живота по всему телу, и наконец несколько сладких спазмов, во время которых Ксю почти отключилась, принесли ей долгожданную свободу. Ксю стала невесомой, она парила.

Это был волшебный секс, один из лучших в ее жизни. Он, кажется, тоже был доволен.

– Завтра придешь в мой офис, – сказал Петровский. – Начнешь секретаршей, а там посмотрим. Я хочу, чтобы ты была под рукой. У тебя талантливое тело, надеюсь, и в голове что-то есть.

Месяц она проходила в секретаршах, дрожа от страха. Сказка могла закончиться так же быстро, как и началась. О Леониде Петровском ходили разные слухи. В основном о его бурной молодости. Возглавив строительную компанию, он навсегда закрылся от любопытных глаз.

Ксю боялась с ним говорить, пока не поняла, что он тоже предпочитает помолчать. Загадочный, закрытый, непостижимый. Через месяц Леня сказал, что она справилась. Тогда же Ксю впервые назвала его по имени: она заполучила почетный титул постоянной любовницы. Петровский купил для Ксю апартаменты в одной из башен Москва-Сити, и Ксю вознеслась на небо.

У нее закружилась голова. Ксю невольно стала его эхом. Ей и в самом деле нравились те же фильмы, она интуитивно обругала «Красотку». Хотя мечтала о том же, что и героиня: выйти замуж за своего миллионера. Ксю готова была играть дурочку, в голове у которой только шмотки и новые татушки. Пудровое напыление бровей и уколы рестилайна в лоб, где обозначились еле заметные морщинки. Если Леня не будет оплачивать сумасшедшие счета, он может заподозрить, что Ксю нужно гораздо больше. Ей нужно все.

Нет, не о его деньгах она мечтала. Ксю впервые чувствовала себя абсолютно защищенной. Леня был стеной, за которой никакие бури не страшны. Начальницей Ксю оказалась плохой, девчонок «строить» не умела. В ее отделе маркетинга царили дружба и панибратские отношения. Но все как-то работало, коллектив подобрался слаженный, все друг друга страховали. В отличие от финансового отдела, которым руководила Юля. Там как раз было непримиримое соперничество.

С годами Ксю убедилась, что кнут гораздо больший стимул для сотрудников, чем пряник, и Юля права, что так поступает, но Ксю ведь не карьеру пришла делать, в отличие от Юли.

Ксю парила в небесах полгода, пока не узнала, что жена Лени в третий раз беременна. О! Ксю-то знала эти весомые «аргументы»! И не сомневалась, что Анастейша, как мысленно Ксю называла его жену, тоже их прекрасно знает. Если Анастейша родит, Леня уже никогда с ней не разведется. Несмотря ни что, он порядочен и любит своих детей.

Ксю интуитивно догадывалась, что у нее есть союзник. Не все хотят прибавления в семье Петровских. В тот роковой день совместными усилиями они добились того, чего хотели. Выкидыша. Хотя, конечно, Ксю хотелось бы большего. Анастейша помогла. И чего ее понесло на верховую прогулку? Надо было дома сидеть и беречь своего драгоценного ребенка.

Ксю праздновала победу, но недолго. Нельзя недооценивать умных мужчин. Она прекрасно запомнила и другой день. Когда Леня пришел к ней с таким лицом, что у нее почти остановилось сердце. Ксю поняла: он пришел, чтобы выставить ее за дверь.

Оказалось, что Леня нанял частного детектива. Что ж, три любовника, у которых Ксю была на содержании, две гименопластики и не счесть, сколько мелких грехов. Слава богу, детектив не все раскопал.

– Мне вещи собирать? – замирая, спросила она.

И машинально посмотрела в окно. Полет будет долгим, она даже успеет насладиться видами. Лёня и ее приучил к черному юмору. Но Петровский дал ей шанс, сказав:

– Пока нет. Мне надо подумать.

Что ей оставалось делать? Только нейтрализовать частного детектива. И Ксю решила с ним встретиться.

Так появился большой белый конверт. Ксю знала о его существовании. Она лично позаботилась о том, чтобы содержание этого конверта было достойным. Сергей Ильинский прозрел быстро.

Ксю была уверена, что все уладится. Ильинский не станет копать дальше.

А Леня молчал. Молчал он неделю. Ксю жила все это время между жизнью и смертью, все чаще поглядывая в окно.

Наконец он пришел. Без звонка, без предупреждения. Хотел, наверное, застать ее с другим. Да разве могут быть другие, когда есть он?

Ксю поняла, что победила. Победа была половинчатой. Леня решил с ней остаться, но окончательно закрылся. Он больше не говорил с ней ни о семье, ни о делах. Ксю сначала взгрустнула, но решила, что время лечит все.

Она знала, что у Лени есть смертельный враг. Этот враг как-то сделал Ксю предложение. Он, похоже, всем его делал. Всем, кого посчитал так же смертельно обиженными Леонидом Петровским. Ксю отказалась.

Вскоре она заметила, что Леня приходит к ней все реже. Он словно пытался слезть с иглы. Интервалы между их встречами сначала увеличились на дни, потом на неделю. Наконец, на две. И Ксю впервые задумалась о своем будущем.

– Еще пара лет, и мы разбежимся, – легкомысленно сказала как-то она.

Пара лет?! Она явно себя переоценила.

В тот день Ксю не было в офисе, она ушла к стоматологу отбеливать зубы. Леня позвонил из машины.

– Сегодня я не приду, – сказал он. – И завтра тоже. На работе меня не будет.

– Что случилось? – разволновалась она.

– Я еду в Бережки.

– Неприятности?

– Скорее, напротив. Новость сногсшибательная. Ай да мама! А главное, ай да Катя! Вот уж не ожидал от монашки!

– Катя?

Ксю знала, что в доме у Петровских живет какая-то Катя. Но Леня о ней почти не говорил. Вскользь упомянул пару раз.

– Моя… Слушай, тут звонок на второй линии. Я тебе завтра позвоню. Не жди меня.

Она услышала в телефоне тишину. Вскоре он погас. И так же погасла на лице у Ксю улыбка. Ее отбеленные зубы были стиснуты. Лицо, похожее на натянутый барабан, было неподвижно. Ксю поняла, что битву проиграла. В четвертый раз. Ее войска отброшены, позиции смяты. Для мужчины ее мечты есть вещи гораздо более важные, чем черные шелковые простыни и взбитые сливки на коричневых сосках искусственной женской груди. Чем девушка, похожая на куклу, и ее неумелая, несмотря на всю ее искушенность, любовь.

Он строил империю. А сначала боролся за нее. У него была какая-то тайна. А возможно, и не одна. Ксю поняла наконец, в чем ее несовершенство. Нет, с телом все в порядке. Она – эхо. А надо было найти свои слова. И сказать ему, о чем она на самом деле думает и чего хочет.

Гестия

По праву рождения она принадлежала к двенадцати главным греческим божествам, но не могла находиться на Олимпе, и ее заменил Дионис. С тех пор Гестия не принимает участия в любовных интригах и войнах. Для Гестии важен не статус, а смысл и душевный покой. Ее символ – домашний очаг. К нему возвращаются мужчины из своих странствий и после подвигов. И от других женщин тоже.

Я даже не запомнил тот день, когда Катя появилась у нас в доме, как не запомнил ни одного ее слова, сказанного мне. Впрочем, вру. Был один разговор, довольно занятный. Но сначала с мамой.

Это случилось лет пять назад, а может, и шесть. Я давно уже не видел маму такой взволнованной. По ее лицу я понял, что мама хочет сказать мне что-то очень важное, и посчитал, что это касается ее мужа. Мягко спросил:

– Что случилось? Ты опять будешь проситься хотя бы на недельку на Кипр?

– Андрею плохо без меня, но я прекрасно знаю, что ты против. И даже если я буду тебя умолять, ни за что не согласишься. Ты имеешь право быть безжалостным. Я о другом хотела поговорить… У тебя есть время?

– Для тебя у меня всегда есть время. Повторяю вопрос: что случилось?

– Я никогда не рассказывала тебе о наших провинциальных родственниках.

– И я справедливо полагал, что их не существует.

– Вот уже не один десяток лет я не езжу в свой родной город. И мне за это стыдно.

– Ты им чем-то обязана? Ему и своей родне? Тебе там памятник поставили, а ты не поехала на открытие?

– Леня, ты можешь говорить серьезно?

– Я серьезен. И в третий раз повторяю: что случилось? И, пожалуйста, короче. Без сантиментов.

– Ты очерствел, – огорченно сказала мама. – Вот и Настя жалуется.

– Настя тебе жалуется?! А почему со мной не поговорит?

– С тобой невозможно нормально разговаривать. Ты либо отшучиваешься, либо грубишь.

– Я тебя внимательно слушаю.

– Я прошу у тебя позволения, чтобы у нас жила моя племянница.

– Племянница?

– Дочь моей двоюродной сестры, – поспешно сказала мама.

– Почему я о ней никогда не слышал? И о твоей сестре тоже?

– Я должна была бы о них позаботиться, но не сделала этого.

– Они поступили бы точно так же, если бы разбогатели: забыли о твоем существовании. Не посыпай голову пеплом. Как я понял, ты хочешь искупить свои грехи.

– Наши, Леня.

– А я очерствел. Меня абсолютно не интересует провинциальная родня. Сколько ей лет, этой твоей племяннице?

– Около сорока.

– Ты даже не знаешь точно, сколько ей лет?!

– Она очень несчастна, Леня. Родила вне брака, а в провинции общественное мнение – это бабушки на лавочках. Бедную Катю заклевали.

– Катю, значит.

– У меня ведь есть и свои деньги.

– И я никогда не контролировал твои расходы. Хотя недавно мне на стол легли довольно странные счета. Но поскольку это не связано с Кипром, я их проигнорировал.

Я видел, что мама разнервничалась. Она тратила слишком уж много денег на благотворительность. Какой-то фонд, назначения которого я не понимал. И хотел было с этим разобраться, но дела навалились.

– Если ты не возражаешь, Катя к нам в Бережки переедет.

– С какой стати мне возражать? – пожал плечами я. – Понимаю: ты одинока и нуждаешься в компаньонке. Бедная родственница из провинции вполне подойдет. Пусть приезжает.

– Спасибо.

Повторяю: день, когда у нас появилась Катя, я не запомнил. Она долго пряталась в своей комнате на втором этаже, самой дальней, угловой, месяц, два, а может, и больше. Иногда я видел какую-то тень, которая шарахалась, едва завидев меня. Тень всегда была в черном.

Не выдержала Настя:

– Эвелина Вячеславовна, почему Катя никогда не завтракает с нами? А также не обедает и не ужинает.

– Она стесняется.

– Но мы такие же люди. И мы не кусаемся, – попыталась пошутить Настя.

– Хорошо, я ей скажу.

Катю моя мама уговаривала еще неделю. Наконец я увидел свою какуютоюродную сестру. Когда мы все уже уселись за стол, в дверь вошла женщина в черном. Внешность у нее была незапоминающаяся. Разве что глаза. Как на иконах. Тех, где изображены великомученики. Страдающие глаза, невыразимо печальные.

– Здравствуйте, – прошелестела Катя. Замечу, что это был ужин, и за окном уже стемнело. Видимо, при свете дня она прийти не решилась.

– Проходи, садись, – ласково сказала мама, кивнув на свободный стул.

Катя кинулась к нему и буквально упала. Мне даже показалось, что она всхлипнула. Она психически здорова, интересно?

Когда разносили еду, Катя вскочила, чтобы выхватить из рук прислуги поднос.

– Катя, сядь, – не выдержал я. – Здесь не цирк. Мы просто ужинаем.

Звук моего голоса оказал на нее странное действие. Она успокоилась. Села обратно за стол и даже немного поела.

Этих семейных застолий Катя всячески избегала. Но моя мама почему-то настаивала, чтобы Катя с нами общалась и обязательно ужинала.

– Это твое законное место, – сказала как-то она.

Словам я не придал значения. А зря.

Катя все время пыталась быть нам полезной. Целыми днями вязала, и мы получали в подарок шарфы мышиного цвета и уродливые салфетки. Их мама, слава богу, увозила на какие-то свои благотворительные аукционы. Не сомневаюсь, что салфетки улетали за баснословные деньги. А вот шарфы…

Когда я как на крыльях летел в Бережки, то, обернувшись, увидел на заднем сиденье этот шарф. Оказывается, я всегда возил его с собой. Он пах Катей. Не духами – косметикой и парфюмом Катя не пользовалась. Ладаном. Потому что, к нашему огромному общему счастью, Катя открыла для себя монастыри и с энтузиазмом принялась за паломничество. Звенигород, Новоиерусалимский монастырь в Истре, а потом и дальше: Владимир, Ярославль.

Мы все вздохнули с облегчением: и салфеток стало меньше, и шарфы закончились. Но в этот последний свой день я схватил его и прижал к лицу. Ай да Катя! Этот запах показался мне слаще любых духов, даже самых дорогих. Тех, которыми пахла моя мама. И ай да мама!

Что касается нашего единственного с Катей разговора… Ведь последние два года я редко бывал в Бережках. Меня прекрасно заменял Дергач, который торчал там постоянно. Я надеялся, что Настя с Катей станут подругами. И именно Катя поддержит мою жену в период навалившейся на нее тяжелейшей депрессии. Но Катя перед Настей робела. Все время норовила назвать ее по отчеству.

Передо мной робела еще больше. И в конце концов я не выдержал. Признаться, мне с трудом удалось поймать момент, когда Катя была одна и все пути к отступлению для нее были отрезаны. В комнату к ней я не заходил. Черт знает почему. Стеснялся, что ли. Я? Стеснялся?! Но меня туда ноги не вели. Мне казалось, что там келья, где я мигом вспомню все свои грехи. Упаду на колени и раскаюсь во всем, рыдая над списком своих любовниц. А наутро наши клиенты получат ошеломляющие скидки или я вообще примусь раздавать многомиллионные квартиры даром.

Застал я Катю на кухне. Я же говорю: она все время пыталась помогать, и не только нам, Петровским. Прислуге тоже. Мариша куда-то отлучилась, и Катя стояла у плиты, помешивая аппетитно пахнущее варево.

– Хочу сделать сэндвич, – громко сказал я, войдя на кухню.

Катя обернулась и выронила ложку. Я нагнулся и проворно ее поднял.

– Спасибо, – прошелестела Катя.

– Я давно хотел тебя спросить: почему ты никогда не смотришь мне в глаза?

– Отпустите меня, пожалуйста, – неожиданно взмолилась Катя.

– Отпустить?!

– Я не старая еще. Работать могу. Уборщицей или горничной. Я не могу так.

– Как так?

– Леонид Андреевич, зачем вы меня мучаете?

– Катя, да ты что! Я всего лишь хочу наладить родственные отношения.

– Вы меня даже не помните.

– Но разве это удивительно? Давай узнаем друг друга заново, – я взял ее за руку.

Катя оцепенела. Я никогда еще не видел, чтобы женщина на меня так реагировала. В глазах у Кати был ужас. Я торопливо выпустил ее руку.

– Кто тебя так напугал? – спросил я. – Ты думаешь, что я монстр.

– Да вы для меня все! – вырвалось у Кати.

– Не стоит так горячо благодарить за кров, который мы тебе предоставили, – с некоторым пафосом сказал я. – Ты обходишься мне гораздо дешевле других. Ходишь в одном и том же платье, косметику не покупаешь, ешь мало. Ты выгодное приобретение, Катя, – пошутил я.

Видимо, пошутил неловко, потому что Катя затряслась. Я понял, что если немедленно не уйду, то с ней случится припадок. А вдруг она эпилептичка?

И я сбежал. Меня, циника и остряка, повергла слабая женщина!

Вечером мама сердито сказала:

– Зачем ты обидел Катю?

– Обидел? Максимум взял ее за руку. И то это был невинный жест, ничего плотского. Я просто хотел Катю как-то ободрить. Чтобы не пряталась от меня больше.

– Оставь ее в покое, – сурово сказала мама. – Ты даже не представляешь, что она для тебя сделала.

– Ну так расскажи.

– Придет время – расскажу.

– А почему не сейчас?

– Катя не хочет.

– Да кто она такая, эта Катя?!

– Твой ангел-хранитель.

Но, похоже, этого ангела отвлекли. Катя плохо за меня молилась. А я был уверен, что во всех ближайших монастырях, да и в дальних тоже по будням и праздникам молятся за здоровье и благополучие Леонида Петровского. Катя неустанно заказывает эти молебны на деньги, которые дает ей моя мама.

Иногда они ездили в монастырь вместе. А пару раз моя мама вывозила Катю за границу! Видимо, тоже в какое-то паломничество. Мне главное было, чтобы не на Кипр.

Я проверил. Оказалось, что они ездили в… Лондон! Вы себя представляете Катю в Лондоне?! Я – нет. Да как ей визу-то удалось получить! Хотя визу организовал я. Точнее, мои обширные связи. Тогда мы еще не находились под санкциями и частные самолеты летали по миру даже в разгар пандемии. А именно тогда Катю с мамой и понесло во второй раз в Лондон.

Господи, что я только не делал для странной Кати за эти ее уродливые шарфы! И даже Лондон!

Милая Катя. А я сволочь.

На меня совершенно справедливо обиделись. Я мчался в Бережки и прижимал к лицу пахнущий ладаном шарф мышиного цвета. Я был счастлив.

* * *

Снегин проснулся поздно и счастливо подумал: один. Родительского допроса с пристрастием вот именно сегодня не хотелось особенно. Вчера Снегин долго тренировался – это помогало ему думать. А подумать было о чем. Большой белый конверт – что в нем? И какая связь между ним и убийством бизнесмена? А связь была, это Снегин чувствовал интуитивно. Поэтому он резко отбросил одеяло и встал. Надо ехать к Петровским!

Вчера он, кажется, обидел Аллу. Не разрешил ей присутствовать на тренировке. Алла небось черт знает что подумала. А все дело было в том, что Снегин играл в очках. Небольшая близорукость совершенно не мешала ему жить, но бильярд любит точность. Снегин пробовал носить контактные линзы, но ему противно было лазить пальцем в глаз. Надеть линзу еще ладно. А вот снять…

А еще в очках он себе очень нравился. В них Снегин выглядел старше и умнее. Даже Ванька, единственный в их компании, кто играл на турнирах за границей и был мастером спорта международного класса, как-то сказал:

– Ты, Снегин, вылитый профессор.

Профессор снукера! Возгордишься тут! Но показаться Алле в очках Снегин пока стеснялся. Кто знает, как она отреагирует? Поэтому он надел черную футболку с надписью: «Физхтех», выпил две чашки крепкого кофе и пошел на остановку.

В воскресенье днем в салоне автобуса было наполовину пусто. Не орали малыши, бабки не везли корзины, полные клубники, Снегину в лицо не тыкали кустовыми вениками. Болячка на губе подсохла, мазь у олигархов оказалась правильной. Да еще и мост починили. Словом, день задался.

Калитка, когда Снегин к ней подошел, открылась сама собой.

«Проходи, тебя все уже здесь знают», – отбила Алла в ватсап.

Видать, повсюду были видеокамеры, которые признали Снегина своим. И охрана, привыкшая к МЧ младшей Петровской. На мраморном крыльце Снегин встретил скучающего Васю. И спросил, кивнув на окна:

– Как там сегодня, тихо?

– Все дома, – Вася почему-то напрягся.

– И все-таки что именно сказал Петровский перед смертью? – забросил удочку Снегин. А вдруг?

– Он сказал: «Пупс», – угрюмо ответил Вася. – Вы зря сюда ходите. Ничего тут не нарыть.

– Вы?

– Менты. Пардон, полиция.

– А если я к Алле хожу?

Вася ухмыльнулся:

– Дочки олигархов не выходят за ментов.

– Я правильно понял: ты бывший мент и любишь Полину?

– Никого я не люблю. – Вася резво сбежал с крыльца и направился к фонтану.

Снегин подумал, что любовь охранника к Полине похожа на эту хрень. В ней нет логики, Вася боится с Полиной заговорить. Нет надежды: дочки олигархов не выходят за секьюрити. Нет видимой красоты, сплошные финтифлюшки. Но что-то в ней определенно есть, в этой любви, только вот что?

Он вошел в дом и удивился, как же здесь тихо. Его никто не встретил, в гостиной было пусто. Снегин чинно уселся на белый диван и стал ждать. А покамест от скуки разглядывать мазню на стенах. Теперь, когда он знал, что это не кто-то из знаменитых художников, а всего-навсего банкир, Снегин посмотрел на картины критически. В конце концов он подумал, что картины эти – полная хрень. И вообще модернизм этот. Но термины хорошо бы запомнить. Раз он МЧ, да еще и Аллы.

Она вошла неожиданно и совсем не оттуда, откуда он ждал: с улицы. Алла была разгоряченная, потная, лицо красное, на ногах кеды, на самой Алле – спортивная майка ядовитого цвета, промокшая от пота насквозь.

– Привет! У меня сборы скоро, поняла, что теряю форму. Решила возобновить пробежки.

– А почему по жаре?

– Так ведь и в футбол придется играть не в тени и не при плюс десяти. Август обещают жаркий. Я душ приму, переоденусь и вернусь. Не скучай.

Снегин со вздохом принялся было за этот треклятый модернизм, но тут вошла горничная:

– Пить что-нибудь будете?

– Это вы мне? – Снегин на всякий случай оглянулся.

– Ну а кому? – хихикнула девушка. – Вы – гость. Лимонаду принести или пива холодного?

Пива было бы хорошо, но Снегин был на работе. А на работе не пьют. Да еще и Ильинская сказала: это вопрос времени. И была не так уж и не права: в уголовном розыске проставлялись часто. Снегин тоже иногда напивался, не без этого. Но бильярд и алкоголь были плохо совместимы, поэтому Снегин решил, что пьянство не станет системой. Выпить лимонаду тоже было бы неплохо, но его здесь на Снегина уже проливали. Поэтому он гордо отказался от всего и стал ждать Аллу.

Вместо нее вошла Анастасия Сергеевна:

– Здравствуй, Женя.

Он встал:

– Здравствуйте.

– Алла знает, что ты здесь?

– Да. Она моется.

Анастасия Сергеевна удивленно подняла брови. Снегин порозовел до ушей и сел. Вот почему в гостях у Петровских он говорит полную чушь? Будто дурак. А потому, что робеет. Картин их, белых диванов, лимонадов, которые предлагают и проливают. Все здесь не как у людей. Да и не люди это, а олигархи. Раньше Снегин про них лишь читал, ну иногда еще разглядывал красивые картинки. И вот он сидит в одной из этих картинок, а горничная предлагает ему напитки. Как буржую какому-нибудь.

– Это хорошо, что Аллы нет, а ты здесь, – Анастасия Сергеевна тоже села. – Я хотела с тобой поговорить.

– О чем?

– Об Алле, разумеется, – удивленно посмотрела на него Петровская. – У вас с ней как, серьезно?

– Да.

– Алла девочка непростая. Характер у нее тяжелый.

– Это я уже понял.

– Этот лед еще никому не удавалось растопить.

– И мне пока не удалось.

– А давно вы встречаетесь?

– Неделю.

– Как странно. Вы что, познакомились в тот день, когда убили ее отца? А я думала, в институте.

«Вот кому в полиции надо работать!» – похолодел Снегин и без лимонада со льдом. Надо было соврать. Но одна ложь невольно тянет за собой другую. К тому же они с Аллой не договорились, что именно врать. Пока Снегин мучительно думал, что ответить Аллиной маме, в гостиную вошел Дергач.

– Боря! – кинулась к нему Анастасия Сергеевна, мигом забыв про Снегина.

Он с любопытством смотрел, как эти двое обнимаются. Похоже, что скоро у Аллы будет отчим.

– Здравствуйте, молодой человек Аллы, – заметил его наконец Дергач.

– Добрый день, – он не нашел что съязвить в ответ так, чтобы Аллина мать не обиделась.

– Это хорошо, что вы здесь, а Аллы нет, – Дергач сел.

– Понимаю: вы тоже хотели поговорить о наших отношениях, моих и Аллы. И сказать, что у нее непростой характер. Я уже в курсе. Меня Анастасия Сергеевна просветила.

Дергач рассмеялся:

– А ты, парень, непрост. Впрочем, чего я ожидал от Аллы? Что она приведет в дом какого-нибудь Антонова?

– Какое право вы имеете устраивать перекрестный допрос моему парню без меня? – раздался возмущенный голос Аллы.

Она была в спортивных штанах и сухой футболке. Но волосы влажные после душа.

– После того, что случилось с Полиной, я имею право на все! – сказала Анастасия Сергеевна.

– Настя, может, мы не будем говорить об этом при молодом человеке, а не то он тоже сделает ноги, – мягко сказал Дергач.

– Я не Антонов, – заверил Снегин. – Не надо нас сравнивать.

– Никто меня не бросал! – на лестнице стояла возмущенная Полина. – Зачем вы Женьке-то об этом рассказываете?!

– Ты что, подслушивала? – ахнула Анастасия Сергеевна.

– И подсматривала к тому же, – добавила Алла.

– Я шла на кухню за смузи!

– Я бы на твоем месте напилась, – Алла с жалостью посмотрела на сестру. – А ты, бедняга, топишь горе в сельдерее с морковкой.

– Алла! – одернула ее мать.

– Никто меня не бросил! – Полина топнула ногой. – И нет у меня никакого горя! Да у меня толпы поклонников!

– То-то ты одна ужинаешь в местном ресторане, где натыкаешься на жениха, который уехал в Крым.

– Я тебе как сестре рассказала, а ты! – Полина накинулась на Аллу.

То есть хотела накинуться, потому что Алла проворно отскочила за диван. «Как хорошо, что я не попросил лимонада», – с облегчением подумал сидящий на диване Снегин.

– Мама, скажи ей! Дядя Боря, почему вы за меня не заступитесь?!

– Потому что он не дядя Илья, – продолжала ехидничать Алла.

– Женя, твоя девушка определенно хочет купаться, – вмешался Дергач. – Или в ваших отношениях главная она? Если ты мужчина, уведи ее отсюда. Нам надо поговорить с Полиной. Мне и ее матери.

Снегин с удовольствием послушал бы, о чем они будут говорить, но понял, что лучше уйти. Алла разошлась не на шутку.

– Идем, – сказал он и встал.

К его удивлению, Алла послушалась.

– Думаешь, мне охота слушать нытье Полины? – сказала Алла на улице, пока Снегин с опаской обходил фонтан.

– Зачем ты ее достаешь?

– Может, она хоть от горя поумнеет? Ну, нельзя же быть такой наивной.

– А что случилось с Антоновым?

– Оказалось, что он Полине врал. Дергач сейчас разбирается с документами отца, а там оказалось много интересного.

– Ты нашла большой белый конверт?

– Когда?

– Я думал, ты ночью туда пойдешь.

– Дверь кабинета запирается на ключ. Если днем у меня еще есть шанс, то ночью папин кабинет уж точно заперт.

Они дошли до пристани, и Снегин уже спокойно посмотрел на роковую беседку.

– Купаться будем? – спросила Алла.

Он вспомнил, что опять забыл плавки. Да и развлекательная программа сегодня не планировалась. Но оказалось, что Алла купальник надела. Пока она ныряла и плыла на середину реки красивым размашистым кролем, Снегин сидел в беседке. Он встал, развернулся боком, махнул рукой. Бильярдный шар почти упал в лузу. Не хватало детали.

Было жарко. Снегин стянул футболку, снял кроссовки и носки и остался в одних только джинсах. Лег в шезлонг и пошевелил пальцами босых ног. Посмотрел, немного разволновавшись: где там Алла? Она помахала ему рукой с середины реки. Снегин развернулся, прикинув расстояние до дома. Вася прибежал с другой стороны. Охранник не мог видеть людей, которые шли сюда. Или человека. Леонид Петровский явно кого-то ждал в этой беседке.

– Руку дай, – сказала Алла, ступив на лесенку.

Снегин прекрасно знал, что она и так поднимется на пристань. Без его руки. Сцена, которую Алла, скорее всего, где-то подсмотрела. Потому что задержала свою руку в его дольше, чем было нужно. Снегин тоже не форсировал события. Он отдернул свою, лишь когда вспомнил слова полковника: «Не вздумай ее лапать, Аллу эту». Сейчас Снегин был к этому близок.

– Что случилось? – спросила она.

– Так.

– У тебя лицо изменилось. О чем ты подумал?

– О нас. О белом конверте. Об убийстве твоего отца.

– А просто о нас нельзя?

– Алла, я на работе. Ты, быть может, не понимаешь, насколько все серьезно. – Он сел в шезлонг и надел футболку. Потом потянулся за носками.

– Не надо со мной как с маленькой девочкой.

– Ты напрасно думаешь, что уже взрослая. Где-то там, на той стороне реки, – Снегин махнул рукой, – живет человек, который умеет отстреливать людей, словно диких животных. Даже тех людей, у которых полно охраны. Перед ним никто не защищен. Потому что он – профи. Не сегодня завтра он снимется с места и исчезнет. Растворится в воздухе. Пройдет какое-то время, и еще кого-нибудь убьют. Киллер, оставшись безнаказанным, войдет во вкус. Единственная ниточка к нему – тот, кто подал ему сигнал. Имя связного в большом белом конверте, я в этом уверен. А ты мне про какой-то ключ.

– Но может быть, надо просто спросить? У мамы, у Дергача.

– Ты уверена, что они скажут правду?

– Хорошо, идем. Я только мокрый купальник сниму, – и Алла отошла за беседку.

Они подходили к дому, когда Снегин увидел огромный черный джип. Он стоял у гаражей.

– О нет! – простонала Алла.

– Что случилось? – насторожился Снегин.

– Антонов приехал.

– Интересно.

Уже в холле они услышали громкие голоса. Снегин придержал Аллу за плечо. Ему было и в самом деле интересно, о чем говорят в гостиной. Антонов был одним из подозреваемых. Если принять за основную версию убийство на деловой почве. Бизнес делили. Сказала же Алла, что Дергач нашел в бумагах Леонида Андреевича немало интересного, и касалось это именно жениха Полины.

– Я хочу видеть Полину! – голос был Снегину незнаком, и он решил, что это Антонов.

– Но Полина не хочет тебя видеть! – сказала Анастасия Сергеевна.

– Я ей звонил, она мой звонок сбрасывает.

– Неудивительно. Ты сказал ей, что уехал в Крым. А она застала тебя в ресторане недалеко отсюда.

– Я и хотел все объяснить.

– Объяснишь мне. – Снегин узнал голос Дергача.

– А по какому праву ты вмешиваешься в дела семьи Петровских, Борис?

– Это я его попросила, – сказала Аллина мама.

– Леня, конечно, был крутым мужиком, но и ему наставили рога, – насмешливо сказал Антонов.

– Нет, я так больше не могу! – Алла стряхнула с плеча руку Снегина и ворвалась в гостиную: – Перестаньте оскорблять папу!

– Я вообще-то оскорбил твою мать, – обернулся Антонов.

– Вы…

Снегин понял, что Алла сейчас ударит бывшего жениха своей сестры, и тоже кинулся в гостиную. Они с Дергачом схватили Аллу одновременно, Снегин за правую руку, Борис Львович за левую.

– Пустите! – рванулась Алла.

– Да пусть ребенок пошалит, – криво улыбнулся Антонов. – Ее папаша сделал это лишь однажды, а она, как я понимаю, наследница.

Алла изловчилась и лягнула его ногой.

– Так ему и надо! – звонко сказала Полина, которая, как оказалось, подслушивала и подсматривала сегодня с завидным постоянством.

– Полина! – бросился к ней Антонов.

– Не подходи ко мне! – Полина театрально заломила руки.