Текст книги "Звезда в хвосте Льва"

– И потом: в названии два ключевых слова! – не унимался Раевич. – «Душа» и «вина». Не в смысле алкогольного напитка, а в смысле состояния. Человека, я имею в виду. Вина, понимаете?

– Не вполне, – признался Журавушкин. – Давайте к сути. Итак, вы сказали жене: не ходи. Но она вас не послушалась.

– Да. Она оделась и спустилась в сад.

– Вы оставались в своей комнате?

Раевич замялся:

– Не совсем так, – сказал, наконец, он. – Я ведь за нее волновался. И Бодлер…

– Вы опять открыли книгу, и Бодлер вам сказал: иди за ней.

– Откуда вы знаете? – потрясенно спросил Раевич.

– А что Бодлер сказал вам сегодня?

– «Хоть мертвых воскрешай, и снова сок ужасный», – признался Ефим Иванович.

– Не так уж он и не прав, – вздохнул Журавушкин.

– А я что говорю? Знаете, Бодлер меня еще никогда не подводил.

– Говорят, вы пришли последним. К Настиному трупу. А вы ведь спустились вниз вскоре после того, как ушла ваша жена.

– Ну, не сразу.

– Все равно. Получается, что вы все не спали?

– Я спал, – быстро сказал Ромашов.

– Как же вы тогда опередили мужа? – Фраза прозвучала двусмысленно, и Журавушкин покраснел.

– Знаете, я ведь такой медлительный, – пожаловался Ефим Иванович. – И еще я на все отвлекаюсь.

– Поход со второго этажа на первый для Фимы равносилен стипльчезу для спортсмена перворазрядника, – улыбнулся Ромашов. – На международных соревнованиях. К которым надо долго готовиться, плюс волнение.

– Да, я долго собирался, – признался Раевич. – Сначала думал: что надеть? Холодно или тепло? А если холодно, то насколько?

– А если тепло, то тоже насколько, – вновь улыбнулся Журавушкин.

– А что тут смешного? – неожиданно обиделся Ефим Иванович. – Все люди разные. У каждого есть свои достоинства и свои недостатки. Вот вы, сколько иностранных языков знает?

– Я? Один. Английский. Да и то, теперь уже, наверное, со словарем, – признался Журавушкин.

– А я – пять. Причем, без словаря. Но мое физическое состояние, вы правы, оставляет желать лучшего.

Журавушкин уже оценил медлительность Ефима Ивановича и его несобранность. Они все никак не могли добраться до сути.

– В каких отношениях вы сами были с Настей? – быстро спросил он.

– Что значит: отношения? – Раевич насмешливо поправил очки. – В каких отношениях занятой человек с осой, которая влетела в его кабинет и мешает работать? Противно жужжит, и есть вероятность, что ужалит.

– Он сначала терпит, потом берет толстый-претолстый журнал и изо всех сил лупит им осу, – тихо сказал Журавушкин.

– Я выбрал неудачное сравнение, – побагровел Ефим Иванович. – Просто Настя меня раздражала своей бесцеремонностью. Но если Лёвушке так хочется на ней жениться… – он сбился. – Хотелось… Да ради бога!

– То есть, вы были не против?

– Нет, конечно.

– А Бодлер?

Ефим Иванович растерялся.

– Знаете, а ведь я у него об этом не спрашивал. Мне казалось, проблема настолько ничтожная… – он опять сбился.

– Вы говорите о свадьбе? – удивился Журавушкин. – Брак – это ничтожная проблема? Мелочь? Пустяк?

– Ну да. А что? – удивленно посмотрел на него Раевич. – Имеет значение лишь то, как люди друг к другу относятся. А что есть брак? Это лишь вопросы наследства, не более. И социального статуса.

– Вы в Бога верите?

– Ах, вот вы о чем… Понимаю. Но мы отклонились от темы. Вы хотели узнать, что я увидел в саду?

– Это я уже понял: Настю и всех. Вы ведь пришли последним. Кто вызвал полицию?

– Я, – сказал Ромашов.

– До того, как они приехали, вы о чем говорили? Или, лучше сказать, договаривались. Ведь у вас было время.

– Да, собственно, ни о чем, – сказал Раевич. – Сидели и ждали. Рара только сказала: «Бедная девочка, она все-таки покончила с собой».

– Она так сказала?! – аж подпрыгнул Журавушкин. – Выдвинула версию случившегося, которую вы должны были отработать?! Она ведь ваш мозг, а вы лишь делали всегда то, что вам говорят. И вы начали думать, как бы представить случившееся самоубийством.

– Тогда еще мы не знали результатов обыска и экспертизы, – быстро сказал Ромашов. – Скажите, а эта версия проходит?

– Боюсь, что нет. Ни мотива, ни предсмертной записки. И сам выстрел… Поддела дулом ребро и трижды нажала на курок? – Журавушкин с сомнением покачал головой. – Ну, ладно, один. Но три смертельных выстрела в область сердца… Да кто в это поверит? Идемте в сад, покажите мне: где это случилось?

Мужчины послушно поднялись из-за стола. Ромашов первым спустился в сад.

– Не верьте ни единому его слову, – услышал вдруг Журавушкин злой шепот у себя за плечом. И понял, что это Василиса Петровна.

– Вы это о ком? – удивленно спросил он.

– О нем. Ишь, чудиком прикидывается! А вы попробуйте этого чудика хоть на копейку обсчитать!

– А вы пробовали? – живо обернулся Аркадий Валентинович.

– Устроился тут… Присосался… – не унималась Василиса Петровна.

– Аркадий Валентинович, вы идете? – позвал его Ромашов.

– Да-да! Иду!

– Так и знайте: он умнее и хитрее нас всех, – сказала ему в спину Василиса Петровна. – А хотите узнать больше, позвоните, – проворные пальцы засунули в задний карман брюк Журавушкина какую-то бумажку. Довольно ловко засунули.

«Номер ее телефона, – догадался он. – Да, Раевич не прост. Да и Градова не такая простая, какой хочет казаться».

По вымощенной терракотовой плиткой тропинке они прошли в беседку.

– Вот тут, – указал Ромашов на примятый газон. Журавушкину даже показалось, что он видит на изумрудной траве следы крови.

Вокруг беседки густо росли кусты. Человек любой комплекции легко мог в них спрятаться. И его бы никто не заметил, пока он сам не решил бы объявиться.

– Почему это? – сердито спросил Журавушкин.

– Что? – мужчины удивленно переглянулись.

– Ну, эти. Деревья, – кивнул он на заросли.

– А! Это персидская сирень! – пояснил Ромашов. – Рара ее обожает. В мае, когда она цветет, здесь, в беседке такой аромат, что с ума можно сойти. Да еще соловьи поют… – он вдруг счастливо улыбнулся. – Очень редкий сорт, цветет поздно и долго. Рара запретила ее вырубать.

– Как это некстати, – поморщился Журавушкин. – Или кстати? Допустим, тот, кто опередил Раису Гавриловну, спрятался в этих кустах. Это дело двух-трех минут.

– Но кто мог это сделать? – мужчины опять переглянулись.

– В том-то и дело, – Журавушкин не удержался и вздохнул. – Следователь правильно сказал. Выбирать-то особо не из кого. А придется.

– Что значит, придется? – неожиданно сердито спросил Ефим Иванович.

– Так ведь уголовное дело возбудили. По серьезной статье: преднамеренное убийство.

– Скажите, а можно сделать так, чтобы мою жену освободили до суда под залог?

– Вы меня слышали? Статья серьезная. Суд отклонит мое ходатайство об освобождении под залог. Увы.

Раевич помрачнел.

– Что ж, будем собирать свидетелей защиты, – подвел итог Журавушкин. – Во-превых, это вы все. За исключением, пожалуй, Ефима Ивановича, потому что он супруг. Это момент скользкий. У вас троих были, мягко скажем, странные отношения.

– Но я обязательно хочу выступить на суде! – горячо сказал Раевич.

– Тогда вы можете стать свидетелем обвинения, она ведь вам изменяла, и вывернуть все так, чтобы симпатии судей оказались на стороне вашей супруги. Ведь мужики сволочи, – усмехнулся Журавушкин. – Среди присяжных большинство наверняка будут женщины. Чем горячее вы будете ругать вашу жену, Ефим Иванович, тем больше у нее шансов выйти на свободу. А если вы вдруг вздумаете ее хвалить и оправдывать, то получится некрасиво.

– Почему?

– Но ведь получается, что вы оправдываете распущенность! Благословляете адюльтер! Лучше уж очерните себя, мол, я во всем виноват. Потому я и говорю: выступайте на стороне обвинения.

– А что, можно так сделать? – оживился Ромашов.

– Можно. Только надо все хорошенько продумать.

– Здорово! Вы поймите, тут каждое слово имеет значение. Все, что может помочь Раре.

– Вы абсолютно правы, Андрей Георгиевич. Каждое слово. Хоть Бодлера в суд тащите, – пошутил Аркадий Валентинович. – Еще с кем посоветуете поговорить? Были у Насти подруги?

– А они тут при чем? – подозрительно спросил Ромашов.

– Подтвердить ее нервозность в последнее время, неуравновешенность. Может, тайны какие-нибудь узнаем. С кем-то же она откровенничала?

– Да, наверное, – равнодушно сказал Ромашов. – Что ж… Я дам вам номера телефонов. Только сейчас лето. Вряд ли вы кого-то найдете в Москве. Хотя, на съемках, может быть. На натуре. Поговорите с режиссером, у которого она снималась, с продюсером.

– Вы имеете в виду сериал, который в начале сентября выходит на телеэкран?

– Да, его, – кивнул Ромашов. – Первая главная Настина роль. И последняя, – горько добавил он. – Жаль.

– Да, жаль, – эхом откликнулся Ефим Иванович.

«Черт их поймет, – всерьез задумался Журавушкин. – Любили они ее? Ненавидели? Какое-то заученное сочувствие. Хотя, нынче это типичный московский стиль поведения. Я и сам такой. Полная закрытость, показная вежливость, и клокочущая ненависть внутри. Но все закатано под асфальт. Вот и эти такие. Только Градова сорвалась. Но я ведь не следователь, я не убийцу ищу. Я адвокат. Хотя, почему я не хочу найти того, кто убил Настю? Разве не в этом спасение моей подзащитной? Так что, буду искать убийцу».

Он терпеливо записал продиктованные Ромашовым телефонные номера.

– Завтра я встречаюсь с Раисой Гавриловной, – сказал он перед тем, как уехать. – Попробую вытащить что-то из нее.

Провожали его все, даже Даша. Которая все еще дулась на бабушку, но любопытство пересилило. Девушка с интересом осмотрела машину Журавушкина, и даже засунула носик в салон. Она жадно, словно ребенок, высматривала подробности жизни богатых, которые до сих пор видела только в кино. Ну, еще на улицах родного города, где тоже строились шикарные особняки и разъезжали местные нувориши на дорогих иномарках. Но никогда еще Даша не имела возможности потрогать это богатство руками, понюхать, попробовать на вкус.

Журавушкину стало неловко, и он поспешил распрощаться. По дороге домой ему позвонила жена.

– Ты где? – спросила она.

– В пробке, – машинально ответил он.

– А… Я уже дома. Маша обещала приехать.

– Прекрасно! – обрадовался он.

– Ну, так мы тебя ждем?

– Да.

Он дал отбой и, стоя на светофоре, скользнул указательным пальцем по дисплею айфона. Раз, другой… Пробка на Кольце, потом на Ленинградке, в узком месте, где полосы сливаются в две, плюс небольшой ремонт… Если повезет, через час он будет дома.

«А отпуск только в начале сентября…» – подумал Журавушкин и невольно вздохнул. Как и многие москвичи, он перестал планировать отпуск летом. На популярных курортах наплыв отдыхающих, неимоверная жара, которая в таком возрасте уже не на пользу, дикие цены и отвратительный сервис, потому что народу слишком много. Пляжи забиты, туристические автобусы переполнены, аэропорты перегружены. Но и работа летом не в работу. Это скорее, неприятная обязанность, которую надо исполнить, прежде чем с комфортом поехать отдыхать.

Журавушкин с досадой отбросил мысли об отдыхе и попытался сосредоточиться на деле, которое ему поручили.

Итак, Василиса Петровна просила его позвонить…

«В целях восстановления социальной справедливости…»

Вот о чем он думал всю дорогу домой: о социальной справедливости. Виновата во всем была Даша и ее желание «порвать всех». Еще одна искательница приключений приехала в столицу. Вечная тема Золушки, мечтающей встретить своего Принца. Только вот беда, сортиры она драить не хочет, а хочет сразу в принцессы, без промежуточной стадии, когда надо бы взять в руки швабру и моющее средство.

«Ты мне не это обещала, когда позвонила!»

Девушка живет мечтой о сладкой жизни. Она считает, что уже заслужила ее. Просто потому, что «все мальчики в классе за ней бегали» и ее бабушка работает помощницей по хозяйству у знаменитого актера.

Аркадий Валентинович вдруг пожалел Ромашова. Тому сейчас не сладко, он в одночасье потерял обеих своих женщин, следовательно, перед другими женщинами сейчас беззащитен. Конечно, Градовы, бабушка и внучка, воспользуются ситуацией.

«Это его проблемы, – отмахнулся Журавушкин от этой непрошенной жалости. – В конце концов, Ромашов не ребенок, которого пытаются обмануть злые тети. Он взрослый мальчик, сам справится».

Журавушкин посмотрел на часы и достал из кармана бумажку с нацарапанным на ней телефонным номером. К чему откладывать? Ответили не сразу, видимо Василиса Петровна так быстро его звонка не ждала. Номер ей был незнаком, поэтому, когда она ответила, голос ее был настороженным:

– Але? Кто это?

– Аркадий Валентинович, адвокат. Вы просили позвонить…

– А! Да, мне бы хотелось вам кое-что рассказать. Без посторонних ушей. Так, чтобы вы и я, понимаете?

– Да, конечно. Завтра у меня очередное свидание с Раисой Гавриловной, в Следственном комитете, а после я готов встретиться с вами. Вы располагаете временем?

– Завтра? Во сколько?

– А вам как удобно?

– Часов в шесть.

– Отлично! Где?

– Давайте в супермаркете, на повороте на трассу. Вы его по дороге проезжали.

– Да, помню.

– Там есть кафе. На первом этаже.

– Помню. Завтра в шесть.

– Договорились.

Итак, она будет топить Фиму Раевича. Интересно послушать. Интересно также узнать, будет ли Фима Раевич топить ее? Что там вообще случилось, в усадьбе у Ромашова в тот роковой вечер?…

Когда Аркадий Валентинович приехал домой, ужин был готов, а дочь уже сидела за столом.

– Ну, как дела? – преувеличенно бодро спросил он. – Экзамен сдала?

– Конечно!

Журавушкин поймал себя на мысли, что давно уже не знает: о чем с ней говорить, со своей внезапно повзрослевшей девочкой? Она, кажется, тоже, не знала, поэтому разговаривала с ним тем же тоном: шутливо-бодрым. В основном об учебе.

– Маша хочет поехать в Германию, – сказала Галина, переглянувшись с дочерью.

– В Германию? Когда? Мы же планировали отдых в Италии!

– Она хочет поехать одна. Просто пожить в Берлине. Или в Дрездене.

– Зачем?

– Адаптироваться к местным условиям, – с иронией сказала дочь. – Не собираюсь же я оставаться в России после того, как закончу Универ!

Журавушкин озадаченно посмотрел на жену: они это не обсуждали.

– Маша, мы с папой потом обговорим, где именно ты будешь жить, – ласково сказала Галина. – Аркаша, я вижу, ты чем-то расстроен.

– Да, мне придется много работать. Дело, которое я веду, очень сложное. Но обещают хорошо заплатить.

– Вот и отлично, – сказала жена, как отмахнулась. Дочь ушла в свою комнату. – Представляешь, ее все-таки убили! – с энтузиазмом сказала Галина, включив телевизор. По злой иронии судьбы жена попала на криминальную хронику. Журавушкин с досады чуть не поперхнулся супом.

– Кого убили?

– Стейси Стюарт! А ты говорил, что это пиар!

– Это и начиналось, как пиар. Но слишком далеко зашло.

– Ты-то откуда знаешь?

– Потому что мне именно это дело и поручили: защиту Раисы Гавриловны Раевич. Я сегодня был у следователя вместе с Ромашовым, который…

– Ты видел Андрея Ромашова?! – вскричала жена, словно бы Журавушкин получил аудиенцию у Патриарха.

– Да, а что?

– Самого Ромашова?!

– Это он меня нанял.

– Ты обязательно должен меня с ним познакомить!

– Галя, у человека горе, – мягко напомнил он. – Его невесту убили.

– Ты же можешь привести его к нам домой. Скажешь, что у тебя здесь лежат важные документы.

– Галя! Какие документы?!

– Тебе что, жалко? – всерьез разозлилась жена. – Я никогда тебя ни о чем не просила!

– Но он мой клиент, пойми это!

– Тем более. Он тебе обязан. Чего ему стоит заехать к нам домой? Если хочешь, мы в кафе встретимся, – оживилась вдруг Галина. – Якобы случайно. Скажи, что моя машина сломалась и тебе надо меня где-нибудь подхватить, – начала фантазировать она. – Посидим, выпьем кофе. Поговорим.

– А просто автограф тебя не устроит? – с тоской спросил он.

– Нет! Не устроит! Я хочу его увидеть! Вживую!

– Знаешь, я начинаю ревновать.

– К кому? К нему? – жена расхохоталась. Журавушкину стало обидно.

– Ты хочешь сказать, что я ему не конкурент? Ты его обожаешь, в то время как меня только терпишь. Да я нарочно вас познакомлю, чтобы ты в нем разочаровалась!

– Сделай милость, – насмешливо сказала жена. И тут же с восторгом: – Господи, подумать только! Я увижу самого Андрея Ромашова!

– Я еще подумываю, браться за это дело или нет? – мстительно сказал он. – Еще ведь не поздно отказаться.

– Что?! Ты еще думаешь?! Если ты откажешься, я с тобой разведусь!

Он растерялся. Она шутит или серьезно?

– Мало того: ты сделаешь все, чтобы ему помочь, – продолжала давить Галина. – На что-то же ты годишься?

– Ты меня сейчас унижаешь, – попенял он. – А я тебе не сделал ничего плохого за те двадцать с лишним лет, что мы живем вместе.

– Но и хорошего тоже не сделал.

– Что?!

– Ты скучный, Аркаша. За собой не следишь. Погляди, как ты растолстел! Ты вообще не хочешь сделать ничего, чтобы я на тебя посмотрела как-нибудь по-другому.

– Но ты тоже ничего не делаешь!

– Я вообще-то работаю. Хотя я – женщина.

– Женщина что, не должна работать?

– У нормальных мужей бабы дома сидят! – повысила голос Галина.

– Ты никогда мне об этом не говорила, – потрясенно сказал Журавушкин. – Что не хочешь работать, а хочешь быть просто домохозяйкой.

– Потому что мы никогда не говорили о серьезных вещах. Так. Куда поедем, во Францию или в Италию? Сколько дать денег Маше: десять тысяч или пятнадцать? Ты даже никогда не посоветуешь, какое платье мне надеть!

– Потому что ты не спрашиваешь!

– А толку? – пожала плечами Галина. – Ты что, разбираешься в моде? По-моему, кроме меню в ресторане, тебя вообще ничего не интересует. В этом о, да! Ты разбираешься!

– Тебе бы тоже не мешало в фитнес-клуб записаться! – выпалил он. – Тогда я и в магазин женского белья зайду, так и быть! Сейчас-то мне там делать нечего.

– Что?! Журавушкин, ты…

– Ма, па, вы что ссоритесь? – удивленно спросила Маша, заглянув на кухню.

– Представляешь, в офис к твоему отцу сегодня пришел сам Андрей Ромашов! – с пылающими щеками выпалила Галина.

– А кто это?

Журавушкин мысленно возликовал. Ан, не всесилен Андрей Георгиевич! На лиц младше двадцати одного года его обаяние не распространяется. Он – подарок к совершеннолетию, как дозволение отовариваться крепкими спиртными напитками. А девочки, вроде Маши, балуются энергетиками, то есть резвыми мальчиками, которые в клубах дыма скачут по эстраде.

Теперь Галина обиделась на дочь.

– Ты только что оскорбила любовь всей ее жизни, – с иронией сказал Журавушкин Маше.

– Тебя? Но я ничего плохого не сказала!

– Я говорю о тайной любви, – подмигнул он дочери. – Представляешь, наша мама тайком влюблена в известного актера.

– Ты серьезно? – Маша с удивлением посмотрела на мать. – Ма, я думала, ты умнее!

– Вы оба – неблагодарные! – сказала та и, хлопнув дверью, ушла в спальню.

– Какая муха ее укусила? – удивленно спросила Маша.

– Мне надо было сразу отказаться. Но я не знал, что все так серьезно.

– Ты о чем?

– Об этом Ромашове. Его невесту убили, и он обратился ко мне. Молодая актриса, ее позавчера застрелили в доме у жениха, – пояснил он.

– А! Ты о Стейси Стюарт! Да весь Инет только это и обсуждает!

– Значит, это имя тебе знакомо?

– Еще бы! Она была классная!

– По-моему, она была не очень умная, – осторожно сказал Журавушкин.

– Зато красивая! И без комплексов.

– А у тебя они что, есть?

– Па, ты серьезно? Я толстая и неуклюжая. Это все ваши гены, – с обидой сказала Маша. – Твои и мамины. Интересно, почему некрасивые женятся на некрасивых, и говорят, что это любовь? А мама в отместку влюбилась в какого-то актера! Фу! Если меня и возьмут замуж, только из-за моей квартиры, московской прописки и потому что мой папа известный адвокат. Только попробуй, откажись от этого дела! – пригрозила дочь. – Я сейчас везде напишу, что защищать убийцу Стейси поручили моему папе! Представляешь, как вырастет мой рейтинг?

– Но это конфиденциальная информация! Ты же умная, должна понимать!

– Да, но я тоже хочу немножко славы. Ух! Теперь ко мне, наконец, будут относиться серьезно! Спасибо тебе, па! – дочь горячо его расцеловала и убежала в свою комнату, к айфону.

«Самое ценное сейчас – это информация, – с тоской подумал он. – Контент, которого катастрофически не хватает, потому что пользователи не расстаются с айфонами и планшетами. Они, эти мальчики и девочки, дяди и тети, день и ночь подключены к Инету, и чтобы им не было скучно, постоянно нужны горячие новости. Я невольно сделался ньюс-мейкером. Как бы мне не провалить это дело!»

Он почувствовал себя на сцене, в свете прожектора. Его миг славы. Или позора. В зависимости от того, как все повернется.

«А если я найду настоящего убийцу?» – с замиранием сердца подумал Журавушкин.

Вот тут и вступил в силу психологический фактор, который еще можно обозначить, как излишнее старание. Когда на человека ложится груз ответственности, право на ошибку исключено, зато накладывается обязанность на подвиг. Или еще трудовая повинность совершить подвиг. Хочешь – не хочешь, можешь – не можешь, иди и делай. Так и сломаться недолго. Поневоле всякая объективность пропадает, и человек слышит лишь то, что хочет услышать, а видит лишь то, что хочет увидеть. Остальное же пропускает мимо своих глаз и ушей.

Но в тот момент Аркадий Журавушкин этого еще не осознавал. Дело показалось ему чрезвычайно простым, хоть и со странностями. Но это не иголку в стоге сена искать. Круг подозреваемых четко очерчен, их так мало, что достаточно хорошенько подумать, и ответ найдется сам собой.

На следующий день Журавушкин поехал на свидание с Раисой Гавриловной Раевич. Это была их вторая встреча наедине, и Аркадий Валентинович надеялся, что Рара все расставит по местам. Теперь-то понятно, в чем именно ее обвиняют, и какие у следствия есть доказательства.

Сегодня она выглядела чуть лучше. И даже улыбнулась, когда увидела его.

– Садитесь, – предложил Журавушкин. – Итак, Раиса Гавриловна, вы подумали?

– О чем? – спросила она, присаживаясь напротив. И тут же закурила предложенную сигарету, из тех, которыми он предварительно запасся. Сам Журавушкин курить давно бросил, но Рара делала это так аппетитно, что у него во рту невольно скопилась слюна.

– О том, чтобы сказать мне правду, – сказал он, сглотнув.

– Я ее сказала. Ни слова лжи.

– Я был вчера у вас дома. Виделся с Ефимом Ивановичем.

– Как он? – озабоченно спросила Раевич.

– Держится, но очень переживает.

– А… – она глубоко затянулась дымом.

– Нам надо найти настоящего убийцу Насти, – мягко напомнил Журавушкин.

– А чем я-то вас не устраиваю? – Рара улыбнулась.

– Да потому что вы этого не делали!

– Попробуйте доказать обратное.

– Скажите: ваш муж точно пришел по-следним?

– А почему вы в этом сомневаетесь? – настороженно спросила она.

– Потому что он спустился в сад вслед за вами. Сначала уговаривал вас не ходить на встречу с Настей, а потом решил подстраховать. Вы, как сами сказали, зашли на кухню. Мог Ефим Иванович тайком проскользнуть в сад?

– Не мог, – отрезала Рара.

– Допустим, он первым пришел к беседке и попытался отобрать у Насти оружие.

– Кто? Фима? – она расхохоталась. – Отобрать? Да он и мухи не обидит!

– А вот Василиса Петровна говорит обратное.

– Вот как? – Рара нахмурилась. – Что ж… Что-то подобное я предполагала.

– Потому и взяли вину на себя. Я вас понимаю. В вашем треугольнике вы были, образно говоря, вершиной. Сильная женщина при двух слабых мужчинах. Кто в самый критический момент (а таковым я считаю убийство Насти) берет на себя ответственность? Самый сильный. Ваш муж, простите, амеба, с ним бы в тюрьме случилась истерика. А то и чего похуже.

– Что вы о нем знаете! – вскинулась Рара. – Фима – прекрасный человек! Можно сказать, он лучший! Просто это не его время. – Она взяла из пачки еще одну сигарету. – У Бодлера есть прекрасное стихотворение, называется «Альбатрос». Почитайте на досуге. Это о птице. О сильной птице, которую матросы ловят для забавы, чтобы потом от скуки над ней измываться. Так вот это о Фиме. «Но исполинские тебе мешают крылья, внизу ходить, в толпе, сквозь шиканья глупцов».

– Как-как?

– Я потому его и спрятала ото всех. Пошла на сделку с Ромашовым. Мне было жалко на него смотреть, на Фиму. Гений совершенно беззащитен перед толпой. Она над ним в отместку измывается. Я сделала все, что могла. И буду делать, – твердо сказала Рара.

– О какой сделке вы говорите? – подался вперед Журавушкин.

– Жить вместе. Втроем, под одной крышей. Дом показался мне прекрасным. Я подумала, что все это вытерплю. Увы! Я переоценила свои силы.

– Многие женщины мечтают оказаться на вашем месте.

– Я его не люблю, – равнодушно сказала Рара. – И никогда не любила.

– Ромашова?! Вы шутите?!

– Нет. Не шучу. Ромашов, он… Во-превых, завистливый. Гордый. И на редкость злопамятный. Но хорошо умеет это скрывать. На вид он со всеми в прекрасных отношениях, но Бог знает, что у него на душе. Он, скорее, дьявол. Потому что хорошего в нем мало, его даже мужиком назвать трудно. Это какая-то институтка, но сплошь извращенная, с такими вывертами в душе, что только диву даешься: откуда это у него? Красавец ведь, каких мало, все может иметь и имеет, но он это все сводит до ничтожного. Зато то, чего он в силу каких-то обстоятельств не имеет, возводит в превосходную степень и бесится от этого. Он никогда не упустит возможности отомстить своему обидчику. Причем сделает это так тонко, что жертва не догадается, кто за всем этим стоит? Подумает на кого угодно, но только не на Лёвушку. Диву даюсь, как он умудряется жить в этом амплуа: хороший парень. Неужели люди так слепы?

– Вы говорите о мужчине, который вас любит! – потрясенно сказал Журавушкин.

– Он любит не меня, – поморщилась Рара. – А себя во мне. Я попытаюсь вам объяснить, но вы вряд ли поймете.

– Почему?

– Вы очень… как бы это сказать? Правильный, что ли. Как инструкция. Человек разумный, одна штука, ест три раза в день, спит семь часов в сутки, женат, имеет ребенка, умрет от старости и будет похоронен в семейной могиле. Адрес оной прилагается. Вы когда-нибудь нарушали правила?

– Нет, – честно признался он. – А зачем?

– Затем что риск – он прекрасен. И ужасен, конечно. Но ведь можно сорвать такой кайф, что перед этим мгновением все остальное по-меркнет.

– Я все же попытаюсь понять. О Ромашове, – мягко напомнил он.

– А у вас в нем свой интерес, – внимательно посмотрела на него Рара. – В чем?

– Ромашов нравится моей жене, – признался Журавушкин. – Можно даже сказать, что она в него влюблена.

– Вы что ревнуете? – рассмеялась Рара.

– Я все-таки муж. Мне неприятно, когда моя жена таким тоном говорит о другом мужчине. Пусть даже у нее с ним ничего нет, и никогда не будет. Я пытаюсь понять: чем он так уж притягателен? У вас-то есть к нему иммунитет. Вот и поделитесь опытом.

– А! Так вы за советом ко мне пришли! Я, пожалуй, буду брать с вас деньги, – пошутила Рара. – Несчастный вы человек… Хотя на вид у вас все в полном порядке… Так вот, мои отношения с Лёвушкой довольно сложные. Он человек странный. Он думает о себе в третьем лице и видит себя глазами других людей. Но никогда своими собственными. Как я с этим ни билась, сделать ничего не смогла. Я запирала его в лифте, загоняла в такси, даже делала так, что нашим с ним интимным отношениям были свидетели. Увы! Извините за откровенность, в интимные моменты он живет моими ощущениями. Представляет, что чувствую я, и от этого заводится. А у меня ощущения очень сильные. Именно поэтому я, а не кто-то другой. У меня все это время было довольно противное чувство, что я занимаюсь любовью сама с собой. Ради того, чтобы кто-то, глядя на это и испытывая то же, что и я, получил сумасшедшее удовольствие. Отношения же Ромашова с женщинами фригидными или просто холодными исключены. У него просто ничего не получится. Если ваша жена такая, можете быть спокойны.

– Это я вообще обсуждать не хочу. Речь идет только о чувствах. О симпатиях. Я не собираюсь разводиться. Я просто хочу навести порядок в своих семейных отношениях.

– Какой же вы зануда, – не удержалась Рара.

– Вернемся к главной теме. Итак, Ромашов сидит на вас, как на наркотике. Поэтому и хочет вас вернуть. Хорошо бы ему при этом упрятать в тюрьму вашего мужа. Этого, как вы сами сказали, буревестника.

– Альбатроса, – поправила Рара.

– Какие отношения были у Насти и Ефима Ивановича?

– Отношения, как отношения, – пожала она плечами. – А что?

– Я ведь все равно узнаю правду.

– Ну, попробуйте, – насмешливо сказала она.

– Вы хоть понимаете, что получите срок? Не условный, а вполне реальный, в колонии строгого режима.

– Разве вы мне не поможете?

– Вы рассчитываете на снисходительность судей?

– Именно.

– Но ведь убийство было преднамеренное!

– А вы докажите обратное. Господи, какая-то бумажка с обведенными зонами!

– Какая-то! Ладно, я уже понял: вы не хотите мне помочь.

– Я сказала все, что знаю.

– Что ж… На сегодня, пожалуй, все. – Он посмотрел на часы.

– У вас с кем-то назначена встреча? – догадалась Рара.

– Да.

– Когда мы увидимся?

– Завтра. И послезавтра.

– А вы упрямый.

– Я делаю свою работу.

– Ваша фамилия ведь Журавушкин?

– Да, а что?

– Аркадий Валентинович. Прекрасно! Весь такой адвокат, – она тихо рассмеялась.

– Я не понимаю, Раиса Гавриловна!

– Вам очень идет. Такой обкатанный. Как бильярдный шар. И всегда летите точно в лузу. Аркадий Валентинович, сдается мне, что на этот раз вы промахнетесь. Не связывались бы вы со мной.

– Уже поздно.

Она докурила и встала.

«Я не приблизился к цели ни на шаг, – раздраженно подумал Журавушкин. – Что ж… У меня ведь сегодня еще одна встреча…»

Журавушкин опоздал на двадцать минут, но, видимо, Василиса Петровна твердо решила его дождаться. Она сидела за столиком перед чашкой остывшего кофе, на тарелке Журавушкин заметил крошки и остатки крема. Градова только что полакомилась пирожным.

– Извините, – сказал он присаживаясь. – Дорогу опять чинят. Пробка.

– Будете что-нибудь заказывать? – нависла над ними официантка.

Журавушкин вспомнил, что не обедал, и заказал суп дня. И тоже кофе. Цены в меню его неприятно удивили, но куда деваться?

– Как там Райская поживает? – грубо спросила Василиса Петровна, когда он закрыл меню. – Не сладко ей, небось, в тюрьме-то?

– Я вижу, вы не симпатизируете Раисе Гавриловне?

– А с чего я должна ее любить?

– Она к вам плохо относилась?

– Да мне-то что, с ее отношения? Хоть горшком назови, да только нос в него не суй. У меня один хозяин, Андрей Георгиевич, – уважительно сказала Градова. – А эти двое к нему присосались, как пиявки. Оба бездельники. Работать не хотят, а жить хотят хорошо, – зло сказала она.

Аркадий Валентинович вновь вспомнил про социальную справедливость. И спросил:

– Вас так унижает быть прислугой?

– Смотря кому. Я понимаю, кто-то и полы должен мыть. У меня, между прочим, тоже высшее образование! Даже два! Я до пенсии в мэрии работала! У меня кабинет был отдельный! Не слети тогда наш мэр, неизвестно, где бы я сейчас была! Не я его воровать учила, да все одно под раздачу попала.