Текст книги "Милена великолепная"

Правда, статью мою здорово урезали, а вместо моего имени и фамилии, которую я носила от рождения, под текстом красовался невообразимый псевдоним: «Милена Буше»!

Но в редакции мне быстренько объяснили, что так и надо. Что Милена Буше – это звучит, а Мария Бушуева – не звучит совершенно. Я смирилась отчасти еще и потому, что рассчитывала прогреметь своей фамилией на поприще большой литературы и не желала трепать ее попусту.

Полученный гонорар заставил меня окончательно забыть и о дурацком напыщенном псевдониме, и об угрызениях совести. Так щедро мое вранье не оплачивалось ни разу. Не помню, куда я дела эти деньги. Должно быть, купила какую-нибудь ерунду или устроила вечеринку для однокурсников.

Но хорошо помню ощущение свободы и радости, овладевшее мною.

Рубрику сделали постоянной. Лихорадочные фантазии Милены Буше появлялись теперь на глянцевых страницах из номера в номер, от месяца к месяцу.

– А ты развернулась, сестренка, – с удовольствием констатировала Елена Прекрасная, перелистывая свежий журнал «Стиля». – О твоих заметках в Москве говорят… Кстати, если уж к тебе пришла слава, не хотела бы ты что-нибудь переменить в своей внешности?

– Меня все устраивает.

– Ну, ты у нас невзыскательная особа… Тебя-то все устраивает, а вот твоих новых работодателей…

– А что такое? – озадачилась я.

Елена повернула ко мне журнал. Говоря по совести, я не потрудилась ознакомиться с другими материалами. На форзаце красовалась групповая фотография – творческий коллектив «Стиля» в полном составе. Надо ли говорить, что меня там не было…

Меня просто не пригласили сняться для разворота.

– Не очень-то и хотелось, – фыркнула я. Но я покривила душой. Досада грызла меня, как червяк – яблоко.

– Может, они просто забыли, – заметила Елена. Мои чувства были для нее как раскрытая книга, и ее не получалось обмануть напускным пренебрежением. – Но тебе действительно пора сменить прическу, скажем. А твой гардероб? Ты вообще носишь что-нибудь, кроме джинсов и футболок? Что это за вязаный ужас? А косметика у тебя есть?

– Есть, – с гордостью сообщила я. – Вот недавно губную помаду прикупила. Целый полтинник отдала.

– Ах, детка, – вздохнула Елена. – Поехали-ка со мной.

– Куда?

– Начинается отделка щенка под капитана, – процитировала Елена свою любимую книгу.

И тут же принялась куда-то звонить. Для телефонных разговоров у нее был совсем другой тон и голос.

Я не была в парикмахерской с тех пор, как перед выпускным вечером в школе мне сделали укладку. В грязноватом салончике, где сильно пахло гречневой кашей, очевидно разогреваемой мастерами на обед, причесывала меня мрачная дама в несвежем халате. У меня возникло неприятное предчувствие, когда я увидела, что ее собственная шевелюра самым радикальным образом обесцвечена, начесана и залита лаком. Если уж она к своим собственным волосам так немилосердна, то что сделает с моими? Предчувствия меня не обманули. На моей голове образовалось точь-в-точь такое же воронье гнездо, что и у парикмахерши, минус «Блондоран». Дома я вымыла и расчесала волосы – не без труда, потому что лака на меня не пожалели. На выпускной пошла без всякой прически, что в любом случае дела не испортило – я была самой незаметной девушкой в классе…

С тех пор я не перешагивала порога цирюльней, ни провинциальных, ни столичных. Просто смирилась с тем, что с волосами мне не повезло. Жиденькие, цвет невнятный, да еще и торчат в разные стороны. С такими трудно сладить, если вот только стянуть резинкой и закрепить ободочком…

Но салон, куда привезла меня Елена, походил на нашу провинциальную парикмахерскую так же, как Елена на меня. И вообще напоминал интерьер инопланетного космического корабля. Там оказалось полно невообразимых предметов, назначение которых было мне совершенно неясно, клиенты сидели под серебряными пелеринами, а персонал порхал в серебряных комбинезонах. Меня представили инопланетянину Виталику.

– Ты уж постарайся, Виталик, – попросила его Елена, чуть ли не заискивая.

Виталик лапидарно кивнул и повлек меня к какому-то космическому прибору, оказавшемуся креслом. Я еще пыталась наладить контакт, но напрасно. Пришлось расслабиться и получать удовольствие, что я и сделала. Надо сказать, накануне я почти не спала, готовилась к сложному семинару, поэтому ухитрилась даже время от времени задремывать в удобном кресле. Иногда я все же бросала взгляд в зеркало, но каждый раз видела там нечто такое странное, что от страха предпочитала заснуть снова. Наконец меня растолкали и предложили оценить результат. Робея, я уставилась в зеркало.

Нет, я не изменилась до такой степени, чтобы не узнать себя. И не стала двойником Николь Кидман. У меня не появилось в одночасье густой и шикарной шевелюры. Но то, что я в минуты дикого самомнения называла прической, определенно преобразилось. Мои волосы стали более блестящими и гладкими. Их оттенок изменился – от блекло-мышиного в пепельный. И цвет глаз от этого казался поинтереснее, и кожа как-то выровнялась…

Я не стала невероятной красавицей, но перестала выглядеть неухоженной провинциальной цыпочкой.

Ошеломленная, я лепетала благодарности, которые Виталик слушал с утомленно-снисходительным видом. Елена, кажется, была не особенно довольна. Осмотрев меня с головы до ног, она спросила:

– А сколько ты весишь?

– Не знаю, – удивилась я. – У меня нет весов.

– Ну, ты даешь! Наверное, ты единственная девушка в Москве, которая не следит за своим весом. А на какой диете ты сидишь?

– На студенческой, – обозлилась я.

– Это как?

– «Макдоналдс» после стипендии, в остальное время – «Доширак».

– Очень нездоровая диета, – серьезно заметила сестрица.

– Хорошо тебе рассуждать, – не удержалась я от ехидного замечания. – Тебя твой сердечный друг ежедневно по ресторанам водит…

Елена вдруг так переменилась в лице, что я испугалась. На самом деле ее отношения с мужчиной, которого моя сестра называла «сердечный друг», оставались для меня тайной. Мне знакома была только внешняя сторона дела, выглядевшая сплошным праздником: подарки, цветы, рестораны. И сейчас, при взгляде на опечалившееся лицо Елены, я впервые подумала – может быть, их отношения не столь безоблачны? Но тут же отбросила эту мысль, потому что сестра заявила:

– Переходи с дрянной китайской хавки на наш отечественный кефир. Тогда и у тебя, может быть, найдется сердечный друг, который станет приглашать в рестораны. Но чтобы у тебя появился более реальный стимул, я отдам тебе кое-что из своего гардероба… Как только ты сможешь в это влезть. Рост у нас одинаковый. Фигуры похожи. Будешь принцессой!

Мне понадобилось всего две недели, чтобы скинуть пять килограммов. Елена исполнила данное обещание. А мне не привыкать было – донашивать за старшими сестрами. Тем более что от Елены мне перешли очень хорошие вещи. Я совершенно не разбиралась в брендах, и все громкие имена звучали для меня как одна вязкая скороговорка. Но я все равно понимала, что мне достался отличный гардероб. Со вкусом у сестры было все в порядке. Все отданные ею вещи подходили друг к другу так, что я могла одеваться, не глядя.

В редакции это заметили и отметили. Приняли, как говорится, к сведению. Однажды девочки из отдела моды даже одолжили у меня серьги для какой-то важной съемки. Я удивилась – на мой взгляд, серьги были симпатичные, но ничего особенного. Так, лазуритовые пирамидки в серебряной проволоке. А модели заладили щебетать на каком-то попугайском языке: «Этро, этро»…

Я успешно защитила диплом на тему «Связи с общественностью в Интернете». Тема эта тогда была новой и перспективной, мне предложили аспирантуру, но я ушла от ответа. Я уже не представляла себя синим чулком в целомудренном твидовом костюмчике. Я почувствовала вкус и тягу к жизни. Будущее виделось мне в радужных тонах. Но сначала, прежде чем вступить в него, мне следовало разделаться с одной мелочью, на которую раньше не хватало ни сил, ни времени. А именно – приобрести сексуальный опыт.

Выпускной устроили в «Лагуне». Я была в бледно-зеленом платье, но уже не из гардероба Елены Прекрасной. Его я купила сама, и перед тем как достать кошелек, долго рассматривала ценник, прикидывая, не ошиблись ли продавцы, не добавили ли случайно лишний нолик? Увы, цена оказалась болезненно реальной, но удержаться от покупки я уже не могла – платье сидело безукоризненно. К тому же оно показалось мне единственным шансом привлечь внимание Никиты Павкина, моего красавчика-однокурсника, на которого я тайно заглядывалась все годы учебы. Тайно – не из-за девичьей застенчивости, а оттого, что сусальная красота чернокудрого, синеглазого Павкина казалась мне его единственным достоинством. Молодой человек был глуповат и самодоволен. Тем не менее то одна, то другая моя сокурсница падала жертвой его чар и уносилась с восторженной физиономией на его «Тойоте». Это давало мне основания считать Никиту искушенным любовником, которому можно, пожалуй, доверить мою перестоявшуюся невинность.

Но я ошиблась. Ох, как я ошиблась! Для своей цели я могла выбрать кого угодно, хотя бы пожилого профессора Игнатова, каждую лекцию начинавшего со слов: «Тут ведь в чем дело-то…», хотя бы видавшего виды бармена, виртуозно манипулирующего шейкером. Да чего там – даже охранник клуба, профессионально мрачный парнище с лиловыми прыщами на бритой шее, жующий зубочистку, справился бы лучше.

Сначала Павкин долго не мог понять, что от него требуется – вернее, он просто не замечал тех неловких знаков внимания, что я ему оказывала. Я не была сильна в искусстве флирта. Пришлось действовать напрямую – пригласить Никиту на танец. Он удивился, но последовал за мной на пятачок, где под пульсацию клубной музыки спазматически подергивались наши однокурсники.

После танца дело пошло повеселей – Никита купил мне коктейль «Маргарита» и начал нашептывать на ушко всякие занятные глупости. Впрочем, от волнения я не понимала ни слова, только проглотила два коктейля подряд, решив, что это мне будет кстати. Наши отношения развивались стремительно, и уже через час я согласилась на предложение Никиты уединиться. Вставая из-за столика, я слегка покачнулась. Уп-пс, кажется, мне не стоило налегать на «Маргариту», ведь я совершенно не приучена к спиртному.

Я думала, мы сядем в машину и умчимся куда-то во тьму, в уютное холостяцкое гнездышко Никиты. Ночь, наполненная ласками… Блаженная усталость… Нежное прощание на рассвете…

Все же мне стоило читать поменьше книг и хотя бы изредка выбираться с подружками в клубы – чтобы изучать жизнь на практике, так сказать.

Никита повлек меня не к дверям, а к лесенке, ведущей вниз, в цоколь. Там располагались самые пафосные сортиры, которые мне только приходилось видеть. Зеленые полупрозрачные плиты пола подсвечивались снизу. Раковины и унитазы тоже были прозрачные и подсвеченные. Тихо играла музыка. Но, несмотря на все красоты, это место не подходило для романтического уединения. И только я собралась рассказать об этом своему кавалеру, как он впился ртом в мои губы. Перед поцелуем Никита позаботился освежить рот жевательной резинкой, так что я почувствовала холодок ментола, и… И больше ничего.

И тут Никита надавил мне на плечи самым недвусмысленным образом. Даже такая ботаничка, как я, догадалась бы, что это значит.

– Ну же, детка… Сделай мне приятное…

Организм возмутился за меня – выпитые коктейли вдруг рванулись из моего организма. Я вывернулась из рук Павкина, метнулась в кабинку и осквернила изящный унитаз в форме морской раковины содержимым своего желудка.

Павкин, разумеется, не стал ждать, когда я проблююсь, и отчалил обратно в зал, веселиться. Я умылась, прополоскала рот и покинула клуб. Я чувствовала себя оскорбленной. Как если бы я пригласила Павкина на домашний обед, а он предпочел перекусить шаурмой у привокзального киоска.

Как-то я поделилась своими мыслями с Еленой, но та расхохоталась мне в лицо.

– Ты думаешь, секс – для тебя? Нет, моя дорогая. Секс – для мужчин. Для того, чтобы держать их в руках. Помнишь царицу Цирцею?

– Цирцея своей любовью превращала мужчин в свиней.

– Вот именно. Потом этих свиней можно пасти, доить и пускать на сало.

– Свиней не доят.

– Этих – доят, можешь быть уверена.

Мы сидели у нее на кухне. Теперь у Елены было свое жилье, купленное ей в подарок ее… Женихом? Нет, она больше не называла своих многочисленных приятелей – женихами. Младшая сестренка выросла, и с ней можно было быть искренней.

– Да, я куртизанка, – с обезоруживающей прямотой признавалась Елена Прекрасная. – Если хочешь, гейша.

– Спасибо, я ничего такого не хочу, – пробормотала я.

– Презираешь меня? – прищурилась Елена. – Напрасно.

– Я не могу тебя презирать, но и не понимаю, как…

– Как я могла дойти до жизни такой? Что ж, я тебе объясню. Поверь, малютка, нелегко быть красивой девушкой в большом городе. Повсюду соблазны… И отовсюду, куда ни сунься, к тебе тянутся похотливые ручонки. Чтобы чего-то добиться, нужно быть сговорчивой. Быть ласковой. Они так и говорят – будь ласкова со мной, кошечка. Владельцы модельных агентств. Хозяева модных домов и ночных клубов. Продюсеры. Даже фотографы.

К счастью, это длится недолго. Тут главное – удержаться на плаву. Не растрачивать себя зря, не приобрести репутации легкой на передок штучки. Тогда грош тебе будет цена, и ты начнешь скатываться все ниже и ниже, пока однажды вечером не обнаружишь себя на трассе. Станешь приторговывать собой за шашлык из местного кафе и рассказывать товаркам о своей прошлой карьере… Причем они даже не поверят тебе, вот что обидно! Я сориентировалась быстро. А вот многие не успели. Тщательный выбор, трезвый расчет, холодная голова и горячие объятия! У меня было несколько романов, каждый из которых поднимал меня на ступеньку выше. Я не стала топ-моделью, не стала поп-звездой. Зато я сделалась идеальной любовницей – женщиной, обладание которой льстит тщеславию. Женщиной, которая не даст мужчине заскучать, но и не будет докучать ему. Если он показывается со мной на публике – ему завидуют. Если он остается со мной наедине – его ждут самые утонченные наслаждения. Впрочем, – Елена дернула носиком, – нужно признать, немногим из моих приятелей нужен секс. Утоленное самолюбие – вот их главный кайф. И они готовы платить за это. Деньги, меха, бриллианты. Я ужинаю в лучших ресторанах. Я летаю на уик-энды в Париж. Я загораю на Мальдивах. Покупаю одежду в Милане. И главное – я больше не жертва, я охотник.

– И на кого же ты охотишься?

– А ты не понимаешь, дурочка? Мне нужен муж. Годы-то идут, часики тикают. Мне уже двадцать пять…

Я хотела ее поправить, но воздержалась. Прекрасная Елена просто слишком привыкла скрывать свой возраст.

– Уже двадцать пять. На пятки наступают молодые да ранние. Пора, пора мне вытащить свой выигрышный билетик. Замуж, и сразу ребенка. А ты смотри, не сделай такой глупости, не принеси в подоле. С тобой, сестреночка, поговорить за предохранение или сама разберешься?

– Уже разобралась, спасибо.

– Вот и ладненько. Так что не забивай себе голову глупостями, красотка. Получай удовольствие не от секса, а от других вещей. Сама видишь – из-за этой глупости подняли слишком много шума. Я вот, например, получила настоящий оргазм, когда купила эти босоножки от Джимми Чу… Примерь-ка!

Глава 3

Я слишком привыкла верить своей старшей сестре, чтобы подвергать сомнению ее жизненную позицию. Хотя, несомненно, для себя я желала лучшего… И большего. Откровенно говоря, я сомневалась в том, что мне стоит связывать свою дальнейшую карьеру с глянцевым журналом. Да, все это красиво, и блестяще, и увлекательно, но чем-то похоже на босоножки от Джимми Чу. Слишком тонки ремешки, слишком высоки каблуки, слишком много непрактичных блесток.

Для трудной дороги человеческого счастья нужно что-то понадежнее, пусть и попроще, и погрубее.

Я посоветовалась с Катериной. В конце концов, она тоже была моей старшей сестрой. Правда, она мало знала о жизни московского полусвета, но много – о жизненной лотерее, в которой так важно вытащить свой выигрышный билетик…

Как я уже говорила, Катя училась в школе весьма посредственно, зато хорошо стряпала и еще лучше шила. Она хотела стать модельером, но провалилась на вступительных испытаниях – ее рисунок оказался ниже всякой критики. Родители уговаривали Катю подождать год, поработать, а потом попытаться еще разок. Но Катя отнесла документы в медицинское училище. Там был недобор, и ее приняли. К всеобщему удивлению, ей понравилось в меде. Она стала почти отличницей. Может быть, ее преуспевание зависело от особенностей характера? Катя не признавала абстрактных знаний, которые приобретаются просто так, для общего развития. Она была девушкой практического склада. А так как она была еще и миловидной, то после учебы смогла найти работу мечты. Вернее, работа мечты нашла ее сама. В лице известного пластического хирурга Беляева.

Беляев, без шуток, был гением. Из разных концов страны к нему ехали дамы, озабоченные формой своих носов и грудей. Столичные львицы объявляли завистливым подругам, что едут подтянуть физиономию в швейцарскую или австрийскую клинику, а сами подавались в глубь страны, к Беляеву. Более того, гражданочки из Европы тоже наносили ему визиты, потому что делать пластику у Беляева им обходилось в разы дешевле, чем на родине. Но, как и всякий гений, Беляев обладал сложным характером и вздорным нравом.

Он третировал медицинских сестер, обзывая их дурындами, сонными тетерями и разинями. Впрочем, начальству он тоже спуска не давал. Беляев виртуозно ругался матом, был не дурак выпить и во время операций имел дурное обыкновение декламировать стихи, да какие! Таких стишков ни в одной хрестоматии не сыщещь – хулиганские вирши Лермонтова, к примеру, или даже срамные оды Баркова. В моменты очень хорошего настроения светило распевало частушки, тоже, как можно догадаться, малопристойные.

Пациенткам причуды хирурга казались милыми и забавными, они их развлекали, а вот персонал, бывало, нервничал. Правда, даже те, кто на дух не переносил обсценной лексики, крепко держались за свои рабочие места – в клинике недурно платили. И нипочем Катерине не попасть на такое доходное место, кабы не случай, бог-изобретатель.

В отделение челюстно-лицевой хирургии, где она проходила практику, Беляева привезли на консультацию. Катя видела из окошка палаты высокого и грузного человека, который медленно выбирался из автомобиля.

У Беляева была физиономия древнего римлянина времен упадка Империи – благородный, но несколько оплывший профиль, саркастически сложенный рот, веселые глаза и основательный нос клубничного оттенка. Когда этот «римлянин» вломился в палату к подопечному Катеньки, она остолбенела. Незнакомец был без халата и бахил, от него ощутимо попахивало алкоголем. Без лишних церемоний он прошествовал к постели больного и полез ему под повязки. Для полноты картины пришелец бормотал себе под нос что-то совершенно неприличное. Катерина никогда еще не видела близко гениальных хирургов. Надо вам сказать, что палату занимал бизнесмен средней руки, пострадавший вследствие происков конкурентов. Моя невероятная сестрица предположила, что враги явились доконать пошедшего на поправку больного, и бросилась на его защиту.

Катя уперла руки в боки и сказала все, что думает о вторжении неизвестного нахала, а потом попыталась вытолкать его из палаты. Сбежавшийся на шум персонал стал свидетелем необыкновенного аттракциона. Миниатюрная медсестра Бушуева, уперев руки в обширный живот именитого хирурга, буксует ногами, обутыми в теннисные туфли, по недавно протертому линолеуму, а Беляев хохочет во все горло и называет ее маленькой злючкой. На кровати же в это время в пароксизме корчился пациент, которого и приехал осмотреть гений пластической хирургии. У бедолаги, видите ли, челюсть оказалась сломана в двух местах, и смеяться ему было совершенно противопоказано.

После инцидента в палате Беляев забрал Катерину в свою клинику. Скоро она стала его правой рукой. Из нее получилась блестящая хирургическая сестра.

У Кати был врожденный талант ладить с людьми. Она одна умела успокоить гнев своего патрона, кроме того, ее участие действовало на пациентов, как целительный бальзам. Катерина умела ободрить и приструнить, пошутить к месту и быть строгой. Восстановление шло быстрее и легче обычного. Отеки спадали, швы заживали.

Беляев души не чаял в Катерине. Дело в том, что пожилой бонвиван был одинок. Жена когда-то ушла от него, когда он еще не являлся светилом, а был обычным хирургом. Дети выросли. Сын-лоботряс и дочка-франтиха безостановочно тянули с папаши деньги, но эмоционального контакта избегали. Беляев, судя по всему, питал к Катеньке отечески теплые чувства. Поэтому, когда его пригласили работать в Англию, он согласился с одним условием – что его будет сопровождать его медицинская сестра.

– Должен же я говорить с кем-то, кто понимает мои матюги, – так он объяснил свое желание.

Катя с восторгом стала собираться на чужбину.

Наши родители колебались от радости к ужасу и обратно. Их успокаивали, объясняя, что времена железного занавеса давно прошли, что от Англии до России четыре часа самолетом, что повсеместное распространение Интернета уничтожает самый смысл разлуки.

Наконец они смирились и даже обрадовались тому, что Катюша, этот смешной плюшевый медвежонок, этот маленький поваренок, получила шанс так хорошо устроиться в жизни. Вот только их смущал спутник Катерины. Что, если у нее роман с этим пластическим хирургом? Он, конечно, человек хороший и врач от Бога, и к Катеньке прекрасно относится… Но он же значительно старше ее!

Впрочем, их опасения были беспочвенны.

Теперь Катя живет в Лондоне, работает в Harlingham Clinic & Spa. С родителями и со мной она общается по скайпу. Рассказывает невероятные вещи – что Беляев стал сторонником здорового образа жизни, похудел на тридцать килограммов, принялся бегать по утрам и женился по страстной любви на молодой англичанке. Присцилла – очень славная, она преподает в университете. Специалист по русской словесности. Сама Катенька кое с кем встречается, но ничего серьезного у нее нет, потому что работа отнимает слишком много времени.

Она на хорошем счету, говорит Катя, время от времени нечаянно переходя на английский. Она стала старшей сестрой. Это здесь почетно. Познакомилась с Лиз Херли, Кайли Миноуг и Мадонной. Правда, Мадонна в своих интервью отрицает, что прибегала к помощи пластической хирургии. Но это неважно. А вот Лиз Херли – очень милая и простая в обращении, подарила Кате аметистовые бусы. А Кайли Миноуг – свой новый диск с автографом. И когда мы уже приедем в гости? Правда, у Кати маленькая квартирка без кухни. Ведь она почти не бывает дома. Ну ничего, как-нибудь устроимся. Можно даже пожить в особняке Ротшильда, где звезды проходят реабилитационный период. Там у Кати есть небольшая комнатка под самой крышей, где она спит, когда некогда или неохота ехать домой…

Странно было слышать, как Катя называет своим домом квартирку в Сохо. Странно было узнать, что в этой квартирке нет даже кухни – завтракает Катя по дороге, покупая себе кофе и пончик в «Старбакс», обедает на работе в кафетерии, а ужинает в кафе или заказывает что-нибудь на дом. И это она, простаивавшая у плиты все свободное время, с таким восторгом осваивавшая сложнейшие рецепты!

– Думаю, тебе нужно браться за любое дело, хвататься за все возможности, не упускать ничего, о чем ты могла бы потом пожалеть, – сказала мне бодрая, живая, как шарик ртути, Катерина. – Работай! Рискуй! Ты же еще такая молодая! Чего ты, собственно говоря, боишься?

Я боялась разоблачения своих фантазий, но, может быть, и этот страх тоже был очередной моей фантазией?

* * *

Прошел год. Двенадцать месяцев. Двенадцать материалов в «Стиль». За это время я прочно укрепилась на позициях модной московской куколки. Я обедала яблоком и ужинала кефиром, объясняя это заботой о фигуре, а не пустым кошельком. Посещала солярий, но в беседах упоминала о Египте и Греции. Качала пресс перед телевизором, а всем говорила, что посещаю модный фитнес-клуб. Снимала однушку в Бутове, но никому об этом не рассказывала. Одежда мне все так же доставалась от Елены. У нее был прекрасный вкус, и я получала почти полный гардероб.

Я узнала, что такое зависть. Раньше мне никто не завидовал. Ах, нет, завидовали девчонки в классе. Потому что у меня были такие замечательные старшие сестры.

Но впервые в жизни мне завидовали из-за того, чего я достигла сама. Хорошо помню тот день, когда меня вызвала к себе главный редактор, Варвара Устинова. В редакции ее звали ВэУ. Она знала об этом и полагала, вероятно, что это такое американское сокращение – когда человека зовут по первым буквам имени и фамилии. Но это были не инициалы, а аббревиатура слов Великая и Ужасная. Впрочем, не исключено, что она знала и об этом.

Варвара была миниатюрной девушкой с такой тоненькой талией, что мне всякий раз было за нее страшно – а ну как переломится надвое? Она всегда носила высокие каблуки, чтобы казаться повыше ростом, и одевалась очень нарядно – всегда в каких-то грациозных платьях, бусиках, в облаке цветочных духов. Голосок у нее был тонкий, и вообще она походила на чудесную тропическую птичку, трепещущую крыльями над яркими медоносными цветами. Но эта птичка обладала стервознейшим характером, недюжинным самообладанием и молниеносными реакциями гремучей змеи. Впрочем, разве редакторы журналов бывают другими?

– Милена, мне нравится, как вы работаете. Я давно за вами наблюдаю.

– Спасибо, – пробормотала я. Без особого восторга, потому что не знала, чего ожидать от этого разговора. К примеру, как вам такое продолжение: «Но, к моему величайшему сожалению, вашу рубрику за недостатком финансирования решено сократить, и поэтому я больше никогда не прочитаю творений, выходящих из-под вашего блестящего пера».

Но ВэУ сказала другое:

– И я решила реорганизовать вашу рубрику. Сделать из нее целый раздел в журнале. А редактором раздела будете вы. Что думаете?

– Я думаю, это прекрасно, – искренне ответила я. – Это будет раздел о… Э-э… Кулинарии?

– Кулинарии? – переспросила меня ВэУ, сморщившись так, словно я упомянула, скажем, дохлых крыс. – Конечно же, нет! Мы ведь не журнал «Работница», Милена! Хотя ваши зарисовки превосходны, но целый раздел, посвященный еде, – это чрезмерно.

– А о чем же? – переспросила я. Мне хотелось как можно лучше понять свою задачу, и я вовсе не желала раздражать Варвару.

– Я думала, вы сообразительнее, – язвительно отметила Великая и Ужасная. – Он должен быть вообще… Ну скажем так, об удовольствиях. О тех удовольствиях, что может предоставить нам жизнь. Название придумаете сами. К завтрашнему дню набросайте мне десятка два названий и представьте проект раздела. Я просмотрю, посоветуюсь кое с кем, и…

– Радость жизни, – брякнула я, испугавшись, что слишком низко пала в глазах Варвары.

– Это вариант названия? Мне нравится. Но все же поработайте там еще. Знаете, Милена, мне пора бежать. Значит, завтра я вас жду, скажем, где-то около полудня. Занесите проект, поболтаем, пощебечем о своих девичьих делах…

Меня нисколько не обманул легкомысленный тон предложения Великой и Ужасной. У нее была своеобразная манера выражаться, только и всего. «Где-то около полудня поболтаем» значило только одно – едва пробьет двенадцать, я должна как штык стоять на пороге кабинета редактора, держа под мышкой папку с проектом.

А я даже толком не поняла своей задачи!

И посоветоваться мне было не с кем. Поймите меня правильно, но если у вас имеются две сестры – почти ваши ровесницы, то подруг у вас скорее всего не будет. Но вот к сестрам вы сможете обратиться в любое время дня и ночи.

Я позвонила Елене Прекрасной, и она сказала:

– Приходи прямо сейчас. Купи по дороге бутылку вина. У меня девочки.

Ее «девочек» я про себя звала приспешницами. Это были – уже знакомая вам Жанна Компостер, тогда еще промышлявшая не аюрведическими тонкостями, а банальным наращиванием ногтей, и колдунья Вита, тоже в своем роде замечательный персонаж. Присутствие этих двоих значило, что моя сестрица на мели. В периоды благоденствия Компостер и колдунья в дом не допускались. Будучи при деньгах, Елена делала маникюр в каком-нибудь пафосном месте и достаточно уверенно смотрела в будущее, так что услуги колдуньи ей были как бы и без надобности. Но в случае финансовых проблем обе приспешницы оказывались тут как тут.

Елена покоилась на своем широком, застеленном белым мехом, ложе. По обе стороны от нее расположились приспешницы. Справа Компостер разложила на ночном столике маникюрные принадлежности – клещики, пилочки и скребочки, походившие на инструменты для пытки. Слева устроилась Вита со своими орудиями производства – картами Таро, увесистым хрустальным шаром, доской для спиритических сеансов и черно-розовыми свечами. Картина создавалось сюрреалистическая – колдунья и инквизитор за совместной работой! Впрочем, друг на друга дамочки поглядывали ревниво. Они явно соперничали за место у пьедестала Елены. А та лежала, откинувшись на подушки, как прекрасный божок, и равнодушно принимала знаки внимания.

– Машунчик, как я рада тебя видеть! Ну, усаживайся, где сама знаешь. Сейчас принесут пиццу. А ты вино купила?

– Две бутылки.

– Открыть сумеешь?

– А ты поможешь?

– Постараюсь. Мы постараемся, правда, девочки?

Девочки нестройно выразили согласие.

– Что составляет радость жизни? – спросила я, устроившись в кресле с бокалом. Пиццу наконец принесли – огромную, как колесо грузовика, головокружительно благоухающую. Я с удовольствием откусила от своего ломтя и уточнила: – Ну, поесть – это понятно. Я еще вот записала – путешествовать. У кого еще какие версии?

– Выпить, – хмыкнула Вита, глядя на меня сквозь наполненный бокал. От вина ее испитое личико с узкими губами чуть порозовело.

– Секс, – мурлыкнула Компостер.

– Тратить деньги, – заявила Елена. – Нет большего удовольствия в жизни женщины, чем шопинг. Это я вам со всей ответственностью говорю.

– Прекрасно, – согласилась я, в душе, однако, несколько ужасаясь. Неужели это все? Неужели это все удовольствия, которые способен получить человек в современном мире? Животная какая-то жизнь… Но постойте, ведь было же еще что-то? Было ведь?

Но сама я уже не помнила, что там именно было, и думала только о том, как устаканить содержимое моей рубрики с общей концепцией «Стиля».

– А почему ты спрашиваешь? – поинтересовалась наконец Елена Прекрасная.

– Я редактор! – завопила я, не сумев сдержаться. – Редактор!

– Ну, ты даешь! – обрадовалась Елена, и мы некоторое время даже попрыгали, как делали это в детстве – взявшись за руки, хохоча и визжа.