Текст книги "Сага о Кае Безумце"

Эпилог

Старое дерево корабля скрипело при каждом взмахе весел, при каждом ударе волны. Такелаж гудел рассерженными струнами. Команда отчаянно гребла, глядя на приближающегося преследователя.

– Как подойдёт ближе – забросаем его копьями. Отправим в Нарлову вотчину! – ярл Хрейн старался вселить в своих людей уверенность, которую не чувствовал сам.

Мерно взлетающие весла на маленькой лодчонке трижды проклятого Эрна приковывали к себе взгляды.

Хрейн взглянул на едва трепыхающийся парус. Драккар шёл немного быстрее ветра и никак не мог оторваться от ведомого самой Бездной преследователя. Ещё немного, и он нагонит.

Бывший ярл сплюнул кислую слюну и прошел на корму.

– Ну что?

– Почти. Ещё немного, и волнение станет меньше. С десятком копий в спине он нас точно не догонит.

Как будто услышав их разговор, а может и вправду услышав, Эрн бросил весла, вытащил из подготовленного Альриком тюка кольчугу, натянул ее и нахлобучил шлем.

За те несколько мгновений, что ему понадобились, драккар ненадолго увеличил отрыв. Но Эрн тут же взялся за весла и загреб еще быстрее, вмиг подойдя на бросок копья. Драккар замер. Засвистели первые копья, распарывая воздух острыми жалами, но ни одно не попало даже в лодку.

Хрейн перебежал на нос судна. Может, команда все же удержит бешеного изменённого. Шестнадцать на одного – не самый плохой расклад.

Эрн поднялся на своей лодке и, взяв секиру одной рукой, прыгнул. Кормчий идеально выбрал момент и вывернул рулевое весло.

Сакравор, немного не допрыгнув, с тихим плеском ушёл под воду. Хирдманы Хрейна завопили от восторга и принялись славить Одда-кормчего. Сам Одд, не отпуская весла, неверяще улыбнулся и набрал в грудь побольше воздуху для победного клича. А в следующий миг его голова с глухим стуком ударилась о доски и покатилась по настилу корабля.

За обезглавленным телом стоял исходящий паром Эрн Сакравор. Никто не заметил, как и когда он забрался на борт. От него исходила мощная волна силы, не рунной, но силы изменённой, страшной, превращающей внутренности в студень, а мышцы – в сплошные узлы боли.

Оттолкнув все ещё стоящее тело, так что оно заклинило рулевое весло, Эрн шагнул вперёд. Широким взмахом секиры срубил сразу двоих хирдманов. Волна силы полилась дальше, сбивая с ног и лишая воли.

Все звуки на драккаре исчезли. Не было слышно ни криков раненых, ни стонов умирающих, ни хруста разрубаемых костей. Исчез даже плеск волн. В абсолютной тишине шел Сакравор, с каждым шагом отсылая Фомриру новых дружинников.

Он не смотрел на атакующих. Жёлтые глаза смотрели прямо. На единственного человека, за которым он пришёл. Меч одного из хускарлов пробил кольчугу Эрна. Но сам воин не успел порадоваться успеху, лишившись половины головы. Топор скользнул по древку огромной секиры и снес несколько пальцев, но та не дрогнула ни на миг, и хускарл полетел за борт.

Хрейн остался единственным живым человеком на корабле. Он вонзил тяжёлое копьё в живот Эрну. Наконечник прошел насквозь и натянул кольчугу на спине. Эрн кашлянул густой чёрной кровью, выронил потяжелевшую секиру, шагнул вперёд. Пятка копья упёрлась в штевень, останавливая изменённого.

Ещё один шаг. Звенья кольчуги на спине лопнули и расползлись, обнажая окровавленное острие. Эрн схватил голову бывшего ярла. Здоровая левая рука и двупалая правая сдавили череп Хрейна. Тот раскрыл рот в крике, но в звенящей тишине ничего не прозвучало. Лицо Хрейна покраснело. Он отчаянно пытался разорвать смертельную хватку, но всё было тщетно. Последний звук, который услышал Хрейн сквозь кровавую пелену, – треск его собственного черепа.

Эрн отшатнулся от мертвого врага, оглянулся по сторонам, как будто впервые заметил, где находится. В его светло-серых глазах явно читалось недоумение. Он тяжело осел на окровавленные доски. Его жёлтые глаза закрылись. Внезапный порыв ветра наполнил парус и погнал мертвый драккар в открытое море…

Книга 2. Песнь 2

Глава 1

Отец отплыл в тот же день вслед за ярлом Скирре, пока это было возможно. По замерзающему морю идти опасно, но оставаться на всю зиму в Хандельсби тоже было не с руки. На суда загрузили факелы, чтобы по ночам следить за приближающимися льдинами, побольше теплых шкур и одеял, вознесли хвалы доброму и щедрому Нарлу, богу всех моряков, и отправились в путь.

Ингрид плакала навзрыд, просилась к нам в хирд, грозилась сбежать из дома, и лишь после слов отца о том, кто же тогда будет защищать малыша Фольмунда, сдалась. Но пообещала, что сразу после первой руны брата разыщет меня.

Эрлинг же крепко обнял меня и вернул золотую монету. Сказал, что мне она скорее пригодится. Опять же оружие пора менять. Пятая руна на носу. Хотя какой там на носу… После Торкеля я еще никого не убивал, ни людей, ни даже зверушку какую.

Предстояла долгая зима. И в отличие от прежних зим я был свободен от пригляда отца и хёвдинга.

В Хандельсби были семьи, что за плату соглашались взять на постой и кормить всю зиму. Вот только нам с Тулле пришлось изрядно потрудиться, чтобы найти себе такое жилье.

В дом без мужчины нас брать не хотели, так как боялись, что некому будет укоротить нас, если будем буянить. А в том, что мы будем буянить, никто не сомневался, стоило лишь услышать наши имена. Точнее, мое имя. Почему-то парень по имени Кай Безумец не внушал людям доверия.

В дом с дочерьми на выданье нас тоже брать не хотели, но тут уж виноват Тулле.

В домах, где жили сыновья нашего возраста, нам отказали. Побоялись, что сманим мальчишек на неверный заработок хирдмана.

Был один дом, где вообще жила лишь одна хозяюшка со слугами. Но там нам отказали, так как недостаточно взрослы и красивы. Ей бы Альрика или Вепря зазвать…

В конце концов нас приютила пара стариков. Их дочери давно выросли, повыходили замуж да разъехались по мужниным домам, а сыновей Орса им не даровала. Одна дочь живет тут же, в Хандельсби, часто проведывает родителей, но все равно старики скучали вдвоем. Вместо платы мы должны были закупить провизии на всю зиму на всех, а уж хозяйка будет стряпать. К тому ж будет с кем поболтать, обсудить все новости, начиная с тех, что появились еще сорок зим назад.

Мы общими усилиями набили погреба и сараи, расчистили дальний угол дома, за ненадобностью заваленный инструментами да старой утварью. Поубивали, наверное, сотню мышей и крыс, которые свили там гнезда, вымели пол, соскребли мышиное дерьмо с покореженных от старости лавок, накидали сверху одеяла. Еще сделали из досок перегородку, чтобы хозяевам да и нам было удобнее. На стены мы развесили свои доспехи да оружие, по городу оружным ходить почем зря не стоило. И получился вполне хороший угол.

На это ушло дня четыре. Осталось пережить еще шесть месяцев…

Тулле, как любитель все подсчитывать, заметил, что в погребе сильно поуменьшилось копченых колбас. Я, как любитель вкусной еды, вспомнил, что за это время мы ни разу на столе колбасу и не видели. Поэтому мы устроили слежку, уходили будто бы по делам, а сами возвращались и сидели до посинения в снегу, замотавшись в белые плащи. Мы проверяли: с пяти шагов не разглядишь. На третий день снова пришла дочка наших хозяев, проведать родителей. Пришла с пустыми руками, а на обратном пути заглянула в сарай и набила целый мешок снеди. Нашей снеди! Не успела она сделать и двух шагов, как мы перегородили ей дорогу.

– Ой, – взвизгнула бабенка, – напужали! Ну и шкуры! Точно из снега пошитые.

– Мешок покажь, – сурово сказал я.

Настолько сурово, насколько может выглядеть мужчина на полголовы ниже женщины.

– Чей-то? Мой мешок. Не буду ничего показывать! А чего это вы тут раскомандовались? Живете в чужом доме, так спасибо скажите, что не гоним.

– Мы не за спасибо живем, а твоих родителей кормим.

Я не стал пререкаться, а просто выдернул мешок из ее рук. Тулле кликнул хозяев. Старики вышли на порог с заранее виноватыми лицами. Значит, знали.

– Так, добрые люди! У нас был уговор. Мы кормим себя и вас, но не семью вашей дочери. Она уже изрядно повыносила снеди. И ладно бы лук тащила или зерно… Так она самое дорогое ворует.

– Разве ж она много берет? – вступилась старушка. – Четверо детей, их кормить надо.

– Муж пускай кормит. Не от нас рождено, не нам и кормить. А если вы не согласные, так мы заберем все запасы, еще и к ней домой сходим. Поди, найдутся в Хандельсби честные люди.

Старики вроде согласились, а бабенка разоралась на три двора:

– Ишь чего! Пужать вздумали? Только на старых орать и можете. А сами! Сами-то! Еще сопли вытирать, поди, не научились, а туда же! Командовать! Невесть откуда приехали и командовать! Это еще поспрашивать надо, откуда такое богатство у мелюзги сопливой. Мож, разбойничают? То-то я гляжу, рун многовато. Много овец пришлось рубить? Рука не отвалилась? Что, не любо? Так идите подобру-поздорову. Домов много, авось и приютит кто! А запасы трогать не дам. Не ваше то, а моих родителей. Смотрите, люди добрые, что делается! – завопила она еще пронзительнее. – Средь бела дня грабят!

Из соседних дворов начали стягиваться люди: и мужики трех-четырехрунные, и бабы.

А эта пуще прежнего вопит:

– Пришли незнамо кто! В чужом дворе свои законы ставят. Уж и родителей навестить нельзя, проведать, как здоровье, внуков показать. За руки хватают, добро отнимают. Только что по лицу не бьют.

Народ посуровел. Кто за топором пошел, кто палку прихватил.

Тулле тронул меня за плечо:

– Может, и пусть ее? Как бы нас сейчас не поколотили…

– Да вот еще! – прорычал я. – Чтоб потом говорили, что мы струсили?

– Что, языки проглотили? На женщину кричать ты силен. А с мужиками так и рты позатыкали! – распаляла себя и людей старикова дочь.

Хорошо, что оружие осталось дома, иначе бы я не выдержал и зарубил эту змеюку голосистую.

Сдернул я плащ с плеча, надавил силой. Мужики толком и не почувствовали, зато баба побледнела и замолчала наконец.

– Если кто на двор ступит, без зубов останется! – рявкнул я. – Пусть хозяева скажут, кто тут вор, а кто в своем праве. Ну?

Старик вышел и что-то еле-еле пробормотал.

– Ниче не слышно!

– Запугали деда!

– Силой он вздумал давить! Тут и посильнее будут.

– Молчать! Я – Кай Безумец! Из хирда Альрика Беззащитного!

После Тулле рассказал, что вид у меня был и впрямь безумный: глаза вытаращены, брови насуплены, а на лице улыбка чуть ли не до ушей. Того и гляди, пена изо рта пойдет. Потому люди и остановились. Мало ли, вдруг этот бешеный кинется и покусает кого?

– Мы поселились в этом доме до весны за прокорм, – быстро проговорил Тулле. – Сами все закупили и в дом принесли.

– Я видела, как они мешки сюда таскали, – сказала круглолицая соседка. – И туши разные.

– А потом увидели, что еда пропадает. Оказывается, дочка хозяев к себе ее носит. Вот, с мешком нашей снеди поймали. Верно я говорю, дед?

Тот кивнул несколько раз.

– Да что вы их слушаете? – воскликнула бабенка. – Даже если и так, это и моя семья тоже. Значит, пусть и нас кормят.

– А ведь и верно! – сказала та же соседка. – Твоя семья! Так чего ж ты стариков своих бросила? К себе не перевезла? Прошлой зимой я нет-нет да и угощала их похлебкой. А ты и сушеных грибов не принесла.

Палки и вилы опустились. Люди будто бы очнулись и вспомнили, что дочь, оказывается, совсем нерадивая. Вон до чего дошло! Пришлось чужих людей в дом пустить, чтобы с голоду не помереть. А она и того лишить стариков хотела! Обворовывать своих же родителей!

Зато после этого случая нас вся улица запомнила, каждый пацаненок при встрече здоровался. У кого ни спроси, все знали, что в доме Ньорда живет Кай Безумец из хирда Альрика Беззащитного. Колбас нам, конечно, не вернули, взамен старуха навязала носков шерстяных да шапок.

Золотая монета жгла мне руки. Я то и дело проверял, на месте ли она, не пропала ли, не украли. Подумал, раз есть время, а не заказать ли топорик под свою руку? Секира Эйрика неплоха, только вот я привык к бою со щитом. Да и легковата она уже становится. Хотелось чего-то более мощного, но под одну руку.

Поспрашивал у местных, разузнал, что в Хандельсби аж три кузнеца. Один жил на левой стороне фьорда, старательный, но не особо умелый, он занимался только утварью да инструментами. Гвозди там всякие ковал, молотки, подковы и прочие мелочи. Второй выполнял работу только для конунга, снаряжал его дружину. А вот третий… Третий, по слухам, был отличным мастером в свое время, сейчас состарился и не брал много заказов, зато он умел ковать оружие для хускарлов. К нему-то я и направился.

Соседский мальчишка вызвался проводить к Кормунду, его кузница была где-то за городом.

– Ты только повежливее с ним. Он, может, и старик, зато колдун знатный. Однажды пришлый хускарл нагрубил Кормунду, а потом у него уд отсох.

– У кого? У Кормунда?

– Да нет. У хускарла! Он руны знает. А еще умеет слова в заклятья складывать.

И снова вся окрестная ребятня липла ко мне. То ли потому, что я был ненамного старше, то ли потому, что я ростом не вышел, а может им нравилось, как я с ними разговаривал. Хоть свой хирд собирай. Угу, и назову его «Хирд сопливых». На морозе они все шмыгали носами и вытирались рукавами.

– Вот туда иди. Все прямо и прямо. Потом увидишь наклонное дерево, значит, недалече.

Я потрепал мальчишку по плечу и пошел прямо. Туда, откуда шел дым. Мог бы и сам догадаться.

Кузнецы, они любят ставить кузни подальше от домов. Может, чтобы не будить соседей звоном молота, а, может, чтобы спокойно творить свою ворожбу. Корлех, пожалуй, самый неприметный бог среди всех. У него и подвигов никаких нет. Есть такой бог, и все. А ведь если подумать, именно Корлех слепил и обжег тот горшок, в котором Мамир замесил людей, Корлех сделал первую наковальню и первый молот. Он выковал оружие богов, все инструменты, построил первый дом. Фомрир любит разрушать, а Корлех – создавать.

В жизни всё также. Чьи имена гремят по северным морям? Уж не великих строителей точно. Убийцы тварей, грозные воины, разрушители городов – только их люди и знают.

Наклонного дерева я так и не нашел, наверное, рухнуло, зато нашел дом и кузню Кормунда. Кузня выглядела почти так же, как и у сторбашевского кузнеца: небольшой сарай без одной стены. Прямо перед входом стоит горн, обложенный дерном, рядом пустое ведро. Сбоку большая куча угля, рядом с ней пережженные остатки железа.

И сам Кормунд.

Какой же он старик? Волосы у него побелели, но борода оставалась рыжей. Стать, ширина плеч, мощь рук – такой может ещё раз жениться и ворох детишек заделать, перед тем как сляжет в землю.

– Наконец-то пришел. Третий день жду, – буркнул кузнец.

– Да я…

– Ничего. Видишь, сколько снега навалило. Ты пока расчисти двор, а я… – он не договорил.

Я пожал плечами, повесил плащ на частокол, взял лопату возле дома и начал убирать снег. Благо он ещё не лежалый, оттепелей не было. Хотя этому семирунному тут работы и вовсе на один мах.

Семирунный кузнец – это хорошо. Как раз для меня. Карл не скует оружие для будущего хускарла. Карл не работает с костями тварей. Хельт бы взял слишком дорого за работу. А вот семь рун – то, что надо.

– Значит, топор нужен?

Вопрос застал меня врасплох. Да откуда Кормунд все знает? Может, и правда, ему духи нашептали?

– Да. Мой первый раскололся. Сейчас секира, но мне не подходит. Да и маловата она уже стала.

– А осколки от первого остались?

– Нет.

– Плохо. На будущее знай: коли оружие тебе хорошо послужило, надо взять от него железо и вплавить в новое. Так и признает тебя быстрее, и слушаться будет лучше.

Помолчал.

Я продолжал сгребать снег и выкидывать его за ограду.

– Бук для топорища не пойдет. Тебе много по морям ходить придется, а бук воду любит, в себя забирает. Ясень хорош. Прочный, твердый, хорошо держит удар. Но лучше взять дуб. Дуб воды не боится, но и не впитывает. Дуб силен и гибок. А еще он тяжел. Как раз для будущего хускарла. Есть у меня подходящий брус. Просохший, отлежавшийся, звонкий, как бодран. Так и поет под пальцами.

А ведь вроде у Кормунда все пальцы целые. Так откуда он все знает?

– Есть у меня и железо. Да только сырое оно, бестолковое. Тяжелое, хрупкое. Треснет, как твой старый топор.

Я закончил чистку двора, вплоть до травы все выскреб.

– Ты вот что… Пригони мне десяток гусей, да пожирнее.

– Мне бы железо с костями тварей, а не гусей, – робко заметил я.

– Кости тварей, говоришь? Есть у меня такие. Значит, ты хочешь тварей убивать? Не с людьми сражаться?

– Если придется, то и с людьми.

– А то, может, раба мне приведешь? Его кости тоже подойдут.

– Ты, старик, говори да не заговаривайся. Зачем мне в топоре плоть безрунных? Мне слабых убивать не надобно, а сильных таким оружием не убьешь.

Рассмеялся Кормунд, поднялся с лавки и подошел ко мне.

– Что ж, выкую тебе топор. Сильный, крепкий. До десятой руны сможешь носить и не жаловаться. Поначалу тяжеловат покажется, но это потому, что на вырост делаю. А уж сладишь с ним или нет – твое дело.

Я кивнул, хотел было спросить об оплате, как кузнец сказал:

– Быстро не жди. Гусей приведешь, и после до весны не возвращайся. Монету свою припрячь, с собой не таскай. Я возьму половину.

Глава 2

Потянуло дымом, и постепенно холодный воздух начал прогреваться. Я откинул теплое одеяло, сел на лавке и потянулся. Ньордова жена разожгла огонь и уже пекла свежие лепешки на камнях. Она любила повторять, что зимой нужно начинать день с горячей еды, чтобы живот потом грел тело до вечера.

Вошел старик с новыми полешками, и вслед за парами мороза в дом ворвались детские крики:

– Лед встал! Лед встал!

Я натянул шерстяную толстую рубаху, подсел к столу.

– А что такого в том, что лед встал?

– Это значит, – заулыбалась старуха, – что еще седмица-другая, и можно будет играть в кнаттлейк.

– Так в него можно и сейчас играть. Вон, каждый день вижу, как мальчишки машут битами.

– Мальчишки – это баловство. Как лед на фьорде окрепнет, будет турнир. Да не какой-то там! Даже конунг приходит посмотреть. В прошлом году его сын сам участвовал.

Я макнул лепешку в растопленный жир, откусил и ощутил, как горячая мякоть проскользнула прямо в желудок.

У нас в Сторбаше людей не так много, как в Хандельсби. Совсем немного. Чуть побольше деревни. Мы не могли собрать даже четыре команды, потому играли и двое на двое, и трое на трое. Как придется. Мы с Дагом против близнецов! Но после получения первой руны я так и не играл в кнаттлейк.

– А сколько у вас человек в команде? Сколько команд?

– Ну, милок, смотря где, – отозвалась старуха, разливая исходящий паром ягодный отвар. – Больше всего команд в турнире между молодыми. Там неважно, какая у тебя руна, главное, чтобы было меньше двадцати лет. Сколько в прошлом году было команд?

– Восемнадцать! – сказал Ньорд. – Восемнадцать команд.

– А еще есть турнир между карлами старше двадцати лет, между хускарлами и даже между хельтами.

– Тут есть турнир между хельтами? – я аж подавился. – Прям настоящими хельтами?

– Да! Это же Хандельсби, – с гордостью ответила старуха. – Правда там всего три команды и по два человека. В городе больше хельтов, но не все хотят играть.

– Вот бы посмотреть на их игру! А, Тулле? – воскликнул я.

– Так вперед! – рассмеялся старик. – Весь город соберется там. Хотя на хельтов мало кто остается. Уж больно тяжело смотреть.

– Может, вы тоже сыграете? – предложила старуха. – У вас руны высокие, выше разве что у Рагнвальдссона и его окружения. Потом конунг устроит пир для всех игроков. Говорят, там заморские кушания.

– И вина! – добавил старик.

– Вина?

– Это такое заморское пиво, которое делают не из ячменя, а из каких-то ягод. Хендрикссон говорил, что вкуснее напитка в жизни не пивал.

– Хмм, а что? Тулле, ты как? Хочешь попробовать вино?

Друг помолчал, а потом спросил:

– А что получают победители? Есть ли у них обязанности? Или им дают дело?

Как всегда, Тулле думал наперед. Хотя чего ж тут думать? Побороться с кем-то – уже в радость. Всё не дома сидеть, на очаг смотреть. Побывать на пиру с самим конунгом! Это ж потом сколько хвастаться можно будет! Но Тулле прав. Я слышал истории, в которых победителей разных турниров или игр отправляли сразиться с какой-нибудь неубиваемой тварью или привезти невесту из неведомых краев, где ее охраняют десятки великанов. И отказаться нельзя.

– Не обязанность, но право, – пояснил Ньорд. – Каждый год перед Вардрунн конунг устраивает зимнюю охоту. И победители могут присоединиться. Даже хускарлы с охоты возвращаются, поднявшись на руну. А уж карлы – так обязательно. Потому желающих много, а берут не всех.

– Тогда точно участвуем. А, Тулле? Не просто так просидим зиму, а еще и поднимемся! Вот ульверы нам обзавидуются.

– Думаешь, Альрик не попадет на охоту? – усмехнулся друг. – Ему и кнаттлейк для этого не нужен.

Хозяева объяснили, что для игры нам потребуются биты, тулупы, подбитые по груди и спине холстиной с паклей, чтобы ребра не сломали, и обувка на особицу. Так как кнаттлейк в Хандельсби проходит на льду, нужна особая подошва, чтоб не скользить. И надобно сказать распорядителю игр о своем участии.

Так что несколько дней мы были очень заняты. Тулле заявился на игру, старик выстрогал нам подходящие биты, старуха шила одежку. А я проверял разные приспособы для обувки. Дешевле всего обшить подошвы рыбьей чешуей так, чтобы на носке чешуя легла в одну сторону, а на пятке – в другую. Но она быстро стирается, и к середине игры ты уже катаешься будто на лошадиной кости. Некоторые крепили к подошве маленькие гвозди, но тогда рвалась сама обувь. На всю игру точно не хватит. Еще дети подсказали, что можно пришить костяные крючочки, что тоже не очень.

Потом я услышал, как торговец на рынке предлагает акулью кожу. Он кричал, что она отлично подходит для игры в кнаттлейк. Я подошел, спросил, на что торговец предложил мне провести рукой по коже. Она оказалась гладкая-прегладкая.

– А теперь проведи в другую сторону.

И тут же в мою ладонь впились десятки крошечных шипов да так прочно, что кусочки моей кожи остались там.

– Очень удобно, – уверял меня торговец. – Толкнешь вперед – полетишь, как на крыльях. Захочешь остановиться – двинь ногой назад. Сразу застынешь как вкопанный. Обычно я продаю ее только хускарлам и хельтам перед турниром. В этом году тебе повезло! Рыбаки убили много акул, и их шкуры продавались задешево. Еле-еле успели обработать до ледостава.

Он говорил очень убедительно. Пока не назвал цену.

– Вот за этот кусок – всего один эйрир.

Лоскут немногим больше моей ладони. То есть на одну пару обуви – аж два эйрира уйдет. А на нас двоих так и вовсе полмарки серебра.

– А после игры за какую цену будешь продавать? – поинтересовался я.

– Кто знает, что будет после игры? Вдруг конунг объявит зимний поход? Тогда и того дороже будет. У меня уже почти все выкупили. Осталось всего ничего. Не хочешь – не бери. Только не удивляйся, когда вылетишь из турнира с разбитым носом.

– Это какая-то золотая акула получается. Какой она была величины? С меня ростом? В два раза больше? На ней таких кусочков был не один десяток. С такой ценой это должна быть божественная акула, акула самого Нарла, не меньше. Я думал взять восемь таких кусков. Но платить марку серебра? Это ж две коровы! Ты подумай. Что лучше? Взять две коровы или восемь таких кусочков? Или лучше добавить еще столько же и купить рабыню? Она и поесть приготовит, и постель согреет. И прослужит мне не один десяток лет. Или вот эти восемь кусочков? На одну игру?

Торговец развел руками, мол, не хочешь – не бери.

– Наверное, стоит прогуляться к рыбакам. Наверняка они приберегли акульей кожи.

– Ну раз ты берешь сразу восемь кусков, то я могу сделать скидку и продать их за…

– За пол-эйрира, – ополовинил я цену.

Он замялся, но кивнул.

– За пол-эйрира – пару, – тут же поправился я. – Четыре эйрира за все. Целая корова за восемь жалких кусочков, которые через месяц и даром брать не будут.

Если бы отец узнал, что я отдал полмарки серебра за обрезки акульей шкуры, он бы не посмотрел, что я рунный, и выпорол.

Наконец все было готово. К башмакам мы приделали драгоценные обрезки, проверили на льду, и я добавил еще кое-что – на краешек носа пришил акулью шкуру чешуйками вперед так, чтобы при беге она не мешала, но стоило только перенести вес на пальцы ног, как я бы остановился. Мы с Тулле были не единственными, кто расчистил небольшой участок на фьорде и приноравливался к обновкам. Весь город готовился к турниру по кнаттлейку.

* * *

Каждое утро к фьорду выходил хускарл, с силой вонзал копье в лед и проверял, достало ли острие до воды или нет. Десятки детей внимательно следили за ним, горестно вздыхали и разносили по городу весть, что лед еще недостаточно толст.

Наконец по всему Хандельсби прокатился радостный вопль:

– Лед окреп! Бьорн не пробил!

И на следующее утро весь город собрался по берегам и пристаням вокруг фьорда. Поле для кнаттлейка тщательно вычистили, вбили колья и поставили ограду высотой в половину роста взрослого мужчины. Неподалеку от площадки со стороны моря соорудили помост, где с удобством разместился конунг со своей свитой. У них там даже огонь в каменной чаше горел, чтобы можно было подогреть напитки и еду.

Участвовать в турнире для молодых было столько желающих, что решили разбить их игры на четыре дня. Каждый день играет шесть команд. Двадцать четыре команды! Почти пять десятков участников. Впрочем, конунг пообещал, что победители каждого дня смогут попасть на охоту.

Распорядителем игры оказался Стиг Мокрые Штаны. Тот самый хельт, что наблюдал за сражением между ярлами Сигарром и Хрейном. Видимо, он – доверенный человек конунга. Я уже убеждался в его честности. Кроме того, одного его духа хватит, чтобы остановить любые распри между игроками.

Нам с Тулле посчастливилось попасть в игру первого дня. И не повезло, что туда же попал и Магнус. Шестирунный мальчишка был едва ли не главным нашим противником, да и его напарник не сильно отставал от него – пять рун. Остальные были на второй-третьей руне и тоже изрядно расстроились, узнав об участии конунгова сына.

Других противников я не знал, но Стиг Мокрые Штаны назвал их. Помимо Магнусовой, две команды были из местных жителей, и две – из пришлых, тоже чьи-то хирдманы. Тулле рассказывал, что встретил в городе Рыбака, и тот пожаловался, что Альрик запретил ему участвовать в кнаттлейке. Мол, неизвестно, что вылезет из-подо льда. И ладно, если оно сожрет Рыбака, а ну как конунга проглотит?

Первый круг начала местная команда. Трехрунный карл на две головы выше меня подбросил деревянную круглую плашку и со всех сил влупил по ней битой. И все одиннадцать человек с ревом и гиканием рванули вслед.

Чертов тулуп пока больше мешал. Мы с Тулле держались рядом, в четыре руки расталкивали самых быстрых, уворачивались от попыток сбить с ног сзади. Мощный толчок в задницу швырнул меня вперед. Я заскользил на гладкой акульей шкуре. Хотел было остановиться и едва не рухнул. Меня спас Тулле, ухватив за рукав, и чья-то широкая спина, в которую я удачно впечатался. Удивительно, но соперник устоял, даже когда я повис на нём.

Такой кучей-малой мы добежали до плашки. Я бы обхохотался, если б смотрел со стороны на игру, право слово. Первых уже сбили с ног. Сверху навалились остальные. Я схватил первую попавшуюся ногу и резко дернул, отшвыривая игрока. Тулле схватил второго.

– Смотри плашку! – крикнул я.

Мало ли? Вдруг выкинем кого-то вместе с ней.

Проклятый тулуп и рукавицы мешали хорошей драке, да и деревяшку сразу схватить не получится. Раскидав всю кучу и схлопотав пару пинков в живот, я почти достал плашку. До нее оставалось чуть меньше локтя! Но за миг до того, как я коснулся ее, меня в четыре руки отшвырнули в сторону.

А чтоб тебя!!

Я несколько раз перекувырнулся, вскочил и сипло выдохнул: Тулле влепил плашкой прямо в живот. Прижав деревяшку к себе, я рванул к шатру.

И вот тут акулья шкура показала себя во всей красе. Я разогнался и полетел по льду быстрее орла. Позади пыхтели остальные. И судя по звукам, они догоняли. Еще немного! Каких-то десять шагов… И я снова пропахал носом лед. Но плашку не отпустил.

Вновь началась свалка! Только в этот раз я был снизу. Запихнув плашку под спину, я отбивался руками и ногами. Хорошо, что каждый бился сам за себя. Наконец я сумел откатиться в сторону и встать на ноги. Огрызаясь, как раненая хуорка, я заметил, что Тулле стоит в паре шагов от свалки, и бросил в него деревяшку. От меня тут же отстали. Но не я от них! Вцепившись сразу в двоих, я повис, как бревно.

Тулле оставалось всего два шага до шатра. Два, Фомрир их задери, шага! Защитник уже замахнулся битой. И тут Магнус вырвался из общей потасовки, схватил Тулле поперек туловища, швырнул в нас и сам прыгнул за ним.

Тут я рассвирепел.

В Бездну эту плашку!

Я бил каждого, кто попадал под руку. Пинал. Орал, как бешеный! Кому-то чуть не прокусил тулуп. Кажется, заехал сыну конунга по носу. И меня били в ответ! Настоящий раж битвы!

Тебе, Фомрир!

В итоге меня толпой повалили на лед. Я один из сильнейших здесь игроков, но уж больно мелкий и легкий. И первую победу получил Магнус. Он сумел-таки отобрать плашку у Тулле, уклонился от биты и влетел в шатёр.

В следующем круге защитником стал Магнус. Он отбил плашку в самый дальний угол площадки. Так как без конунгова сына достойных соперников у меня не было, я сумел захватить плашку и прорваться к шатру первым. Но возле шатра меня уже поджидал он.

Троллев Рагнвальдссон!

Резкий взмах биты! Я едва успел присесть. Единственный на поле хускарл. Он что, убить меня хочет? А ведь вроде бы я ему нравился. Он отбил каждую попытку прорваться к шатру! Что-что, а оружием Магнус владел отменно.

Оставались считанные мгновения до того, как остальные нагонят меня и снова начнется свалка. Глядя прямо Магнусу в глаза, я бросил плашку под ноги. Тот заметно растерялся. Тогда я прыгнул на него, вжал голову в плечи и перебросил защитника через себя. Схватил плашку и вошел в шатер.

Следующий круг мы продули. И после него тоже. За полдня игры никто так и не смог получить три победы подряд. Несколько человек выбыли. У кого-то закончились силы. Кому-то сломали руку. У одного парня, не переставая, текла кровь из носу. Он сыграл один круг, обляпав все поле, тулуп спереди до самого низа перекрасился в красный. Но потом парень сдался.

После очередного круга из игры вышел Тулле. Защитник ему выбил несколько пальцев и изрядно ушиб ногу.

Магнус к тому времени тоже остался один.

– Эй, Кай! Давай вместе играть. Сейчас мы здесь всех легко победим! – Измазанное в крови лицо Магнуса светилось от воодушевления.

– Ага. Конечно, победим.

Я уже не испытывал того азарта, что был в начале. Я хотел победить вместе с Тулле, а не просто победить.