Текст книги "Правила Зодиаков"

6. Новый дом

Шофер был неразговорчивый, угрюмый, явно не выспавшийся. Хмурое выражение его лица не располагало не то что к расспросам, но и просто к вежливой беседе.

Отто назвал адрес, который вручил ему доктор Порвис вместе с ключами от квартиры, медицинским заключением и листком временной нетрудоспособности, который следовало продлить в поликлинике по месту жительства.

Утро выдалось без дождя, хотя и пасмурное. Опустив стекло, Отто с наслаждением вдыхал пахнущий прелой листвой воздух. Оставив позади обширный больничный парк, машина выехала на шоссе и помчалась в сторону центра. Шофер торопился – наверняка старался поспеть по следующему адресу. Асфальт был влажный, с проплешинами тонкого льда после ночного заморозка. Отто невольно подумал о том, что будет, если парень не справится с управлением и вылетит на встречную. Усмехнулся, представив последствия. Но вскоре отвлекся на картинку за окном: появились первые жилые дома.

Внешне город почти не изменился. Разве что основательно разросся новый квартал, который три года назад только начинал застраиваться, да сменились названия некоторых магазинов.

Люди тоже были вроде бы такие же. Они спешили по своим делам – на работу, с работы или по праздному интересу, и выражения их лиц были абсолютно разные: грустные и довольные, задумчивые и озлобленные, равнодушные и приветливые. Из машины не были заметны нашивки на одежде, но Отто знал, что они есть. Пожалуй, он был единственным человеком в городе, который пока не был промаркирован. На этот счет у него имелась соответствующая справка: «такой-то и такой-то, находился в состоянии комы с 15 января 19… года по 12 октября 19… года, посему не успел зарегистрироваться, пройти инструктаж, обзавестись, и т. д. и т. п.».

Машина проехала мимо поворота, куда с основного шоссе сворачивал автобус, на котором Отто в бытность свою писателем добирался до Литинститута. Отто пронзила острая боль утраты. Он не мог поверить, что навсегда лишился того, что в то время так его раздражало, от чего он порой мечтал избавиться, кляня горькую писательскую долю: споров до хрипоты, отстаивания собственного мнения: «Я писатель, я так вижу!», вызовов на ковер к начальству, возбужденной дрожи пальцев, поглаживающих обложку свежеотпечатанной книги с собственной фамилией на титульном листе… Всех этих ссор, примирений, распитий в скверике за институтом, оскорблений от скороспелых графоманов, получивших от литературного критика Отто Рейвы по заслугам своим…

Надо бы заглянуть к ним в гости, подумал Отто. Хотя, к кому – к ним? В его отделе (то есть, теперь уже не в его) наверняка сидят другие люди. Ни Бруно, ни Майкла, ни начальника – въедливого, желчного старикана Сноу с его пошлыми рассказами о былых похождениях, ни секретарши Катринки…

Все равно зайду, решил Отто. Вот только разберусь с насущными проблемами.

Когда мимо промелькнул его дом, он едва не крикнул шоферу: «Разворачивайся!», настолько не укладывалось в голове, что теперь он здесь не живет. Отто обернулся и проводил глазами дом с квартирой на пятом этаже, где они прожили с Уной столько счастливых лет и где она жила теперь одна.

Боль становилась всё сильней. Она перекинулась на всю грудь, а не гнездилась в области сердца, как в начале пути. Отто задыхался, едва удерживаясь от того, чтобы не начать хватать ртом воздух. Шофер, чего доброго, решит, что он припадочный – из больницы все-таки едут.

Машина подпрыгнула на ухабе, и в голове стрельнуло. Отто охнул, снял кепку и нежно погладил шрам, словно уговаривал его немного потерпеть. Когда за окном замелькали новостройки, он совсем пригорюнился, поскольку ненавидел обезличенные жилища без истории и атмосферы, но машина неожиданно свернула вправо, не доехав всего пару сотен метров до недавно отстроенного квартала.

Шофер заглушил мотор. Отто открыл дверцу, вышел и осмотрелся. Слева был небольшой парк со скамейками и неработающим фонтаном, а справа – уютный дворик, образованный тремя стоящими буквой «П» пятиэтажными домами, выкрашенными в теплый охряный цвет. Старые раскидистые клены доходили до окон верхних этажей.

– Это точно здесь? Вы не ошиблись? Парень усмехнулся:

– Никак забыли, где живете?

Голос у него был хриплый – не то прокуренный, не то простуженный.

– Я не жил здесь прежде. Меня переселили.

– Понятно. Нет, никакой ошибки. Вон, табличка на доме, видите?

Отто сверил номер с тем, что был написан на бумажке Порвиса, и ощутил неожиданный душевный подъем, совершенно неуместный при его обстоятельствах.

Взяв из салона сумку, в которой лежали тапочки, смена белья и туалетные принадлежности, Отто направился к подъезду. По пути ему никто не встретился: буднее утро, кто на работе, кто на учебе. Мелькнула мысль об Острове (кто-то ведь мог находиться и там), но Отто отогнал ее, вознамерившись не портить себе настроение хотя бы сегодня.

Его временная квартира располагалась на третьем этаже. Лестница была старая, щербатая, с вытертыми множеством ладоней деревянными перилами. Вопреки опасениям Отто, страдавшего обостренным обонянием, не пахло ни кошками, ни убежавшим супом, ни отходами человеческой жизнедеятельности. Вероятно, управдом был чистюля, или соседи подобрались все как один приличные.

Отто повернул в замке ключ, толкнул дверь и вошел. На него навалилась темнота. Он по наитию пошарил рукой по стене и щелкнул выключателем. Под потолком вспыхнула голая лампочка, осветив трюмо с треснутым зеркалом, напольную вешалку допотопных времен вкупе с пустой подставкой для зонтов. Из прихожей в разные стороны вели три одинаковые, выкрашенные серой краской двери.

За первой дверью оказалась кухня. Точнее, кухонька – крошечная, пятиметровая, с плитой на две конфорки, мини-холодильником, узким столом и двумя табуретками.

За второй дверью обнаружился совмещенный санузел, оборудованный по-спартански просто.

Третья вела в комнату, служившую одновременно спальней, гостиной, кабинетом и столовой.

Широкое эркерное окно со шторами коричневато-бежевой расцветки выходило во внутренний двор. У дальней стены примостился низкий диван-оттоманка, обтянутый кожей приличного качества, в противоположном углу высился платяной шкаф с зеркалом. Посредине комнаты стоял круглый деревянный стол и три стула с гнутыми спинками. Еще в комнате имелись: резная деревянная этажерка для книг (без книг), круглая металлическая подставка под аквариум (без аквариума), напольный торшер с бумажным плафоном в виде китайского фонарика и переносной телевизор.

Отто спохватился о своих вещах. Доктор Порвис сказал, что их перевезли сюда от Уны, но квартира выглядела абсолютно нежилой – этакий перевалочный пункт для временно оставшихся без жилья, работы и средств к существованию.

Он подошел к шкафу и распахнул дверцы. Вся его одежда была здесь. Свитера, рубашки, трусы, майки и носки были аккуратно разложены по полкам. В соседней секции висели брюки, пиджаки, плащ, спортивная куртка и зимнее пальто. Теперь, когда Отто основательно похудел, вещи были велики ему на пару размеров и казались снятыми с чужого плеча; впрочем, других у него пока не было.

Ни книг, ни рукописей, ни печатной машинки, ни альбомов с марками, которые Отто собирал со школьных времен, ни прочих личных вещей. Больше всего его беспокоили рукописи – что, если их изъяли? Уна, конечно, ничего не могла бы с этим поделать. Всё остальное наверняка сохранилось в неприкосновенности.

Тишину разрезал телефонный звонок. Отто подошел к аппарату, висящему на стене рядом с диваном, и снял трубку.

– Отто Рейва слушает.

– Ты уже дома!

– Если это можно назвать домом.

– Тебе не нравится? – упавшим голосом спросила Уна. – Понимаю. После нашего… после…

– Я пошутил. Ты из больницы звонишь?

– Конечно, – после секундной заминки ответила Уна.

Она совсем не умела лгать. Так и не научилась за двадцать пять лет их брака.

– На самом деле ты дома, да?

– Понимаешь, коллега, которую я должна была подменять, неожиданно поправилась…

– Вот и славно, – Отто сделал вид, что поверил. – Отдохнешь хотя бы.

– Я вот зачем звоню. Во-первых, твоя верхняя одежда. Она без нашивок. Отнеси ее в ближайшее ателье. Адрес на тумбочке в прихожей. Покажешь паспорт с датой рождения – сделают нашивки. Попроси, чтобы по срочному тарифу.

– У меня нет денег.

– Я оставила в тумбочке. Слушай внимательно… ты слушаешь?

– Да, – раздраженно сказал Отто.

Он не любил, когда Уна включала учительницу.

– Продукты в холодильнике. И обязательно сходи к Наставнику. Не затягивай с этим.

– Я и не собирался затягивать. Очень интересно взглянуть на этого человека.

– Ты будешь удивлен, – загадочно сказала Уна.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что ты удивишься. Да, и продли выписку о нетрудоспособности. Сегодня, в крайнем случае – завтра. Нельзя, чтобы между датой выписки и датой продления был промежуток хотя бы в один день. Ты по-прежнему прикреплен к нашей поликлинике. Помнишь, где она находится?

– Я не идиот, Уна.

– Я знаю! Но прошло три года, когда ты в последний раз там был. И твоя память еще не полностью восстановилась.

– Извини. Мне не по себе, да еще эта проклятая головная боль…

– Ляг, поспи. Постельное белье в шкафу.

– А где остальные мои вещи? Здесь только одежда.

– Всё у меня.

– Всё? – с нажимом повторил Отто.

– Да. И я должна передать тебе деньги.

– Какие деньги?

– За издание твоей последней книги. Она вышла через четыре месяца после несчастного случая.

– «Путь к вершине» все-таки издали?

– В твердом переплете и с предисловием какого-то литературного критика… Забыла фамилию.

– Берндардс?

– Погоди, я посмотрю… – в трубке зашуршало. – Да, Лоу Берндардс.

– Ничего себе.

– Мне передали из издательства несколько экземпляров. Вместе с твоим гонораром.

– Тебе следовало сказать об этом раньше, – мягко упрекнул Отто.

– Ох, знаю, знаю!

– Я зайду вечером. Ты будешь дома?

Уна молчала. Она молчала так долго, что Отто решил, будто связь оборвалась.

– Уна?

– Да.

– Я спросил, ты вечером дома?

– Видишь ли, нам лучше не…

– Доктор Порвис и тебя обработал?

– Я не за себя беспокоюсь! И Порвис тут не при чем.

– Это будет дружеский визит. Мне и в самом деле нужны мои вещи.

– Хорошо. Приходи к семи часам. Я приготовлю ужин.

Повесив трубку, Отто задумался. С одной стороны, его переполняла радость от того, что книгу все– таки издали. Той зимой ему последовательно отказали три издательства, и он морально готовился получить отказ и от четвертого, когда из-за поворота внезапно выскочила та машина.

Отто отогнал прочь гадкую мысль о том, что книгу могли издать в преддверии его смерти, зная о том, что он лежит в коме и вряд ли выкарабкается (бывали случаи, когда издание посмертного романа поднимало котировки автора на такую высоту, о которой при жизни тот и мечтать не мог). Вероятно, роман все же признали стоящим, раз уж сам Лоу Берндардс, который всегда был нарасхват, снизошел до предисловия. Отто знал, что книга получилась сильная; это убеждение не имело ничего общего с писательским тщеславием (вполне, впрочем, обоснованном в его случае, доказательством служил общий тираж его произведений, переваливший за полмиллиона экземпляров).

С другой стороны, «Путь к вершине» при любом раскладе – умри Отто или останься жив – стал последним его романом. Эта мысль была куда более неприятной, нежели предыдущая. Что толку в хвалебных отзывах и гонораре, если он больше никогда ничего не напишет? И все благодаря им, кем бы они ни были: горсткой сумасшедших, шайкой оголтелых бандитов или командой пляшущих под чужую дудку узурпаторов.

Шрам разнылся сильнее прежнего. Отто прошел на кухню, закинул в рот горсть разноцветных таблеток, запил водой из-под крана. Потом с любопытством осмотрелся.

Кухня, в отличие от комнаты, показалась ему неуютной – вероятно, потому, что не пахла вкусными домашними запахами, которыми изобиловала кухня Уны. Отто заглянул в навесной шкафчик и в холодильник. Они были забиты всякой всячиной. Уна расстаралась до того, что принесла котлетки с картофельным пюре. На навесной полке стояли кастрюли, сковородки и тарелки. Отто представил себя готовящим ужин и скептически хмыкнул.

В прихожей на тумбочке лежал блокнот с вписанной рукой Уны полезной информацией: адресами, телефонами и часами работы различных заведений (приемной Наставника, поликлиники, ателье, службы такси и проч.). Наставник обретался за два квартала и сегодня принимал с двенадцати до шести. Часы показывали половину десятого утра.

Заняться в пустой квартире было абсолютно нечем. Оставалось лечь поспать (но спать Отто не хотел) или включить телевизор, что он и сделал. Антенна отчаянно саботировала процесс передачи изображения; более-менее сносную картинку показывали лишь несколько каналов. Остальные выдавали помехи. Отто щелкал пультом, переключаясь с канала на канал в попытке найти что-нибудь интересное.

Он не сразу понял, в чем дело. А когда понял, изумленно выпрямился.

По всем каналам показывали город. В режиме реального времени, с «живой» трансляцией происходящего в разных районах. Когда начались новости, они оказались посвящены исключительно городу и ближайшим пригородам. Складывалось впечатление, что о стране в целом напрочь забыли. И уж тем более об остальных странах мира.

В новостях, хрониках и репортажах говорили о Правилах. Их хвалили, ими восхищались, задаваясь риторическим вопросом, как могли раньше без них обходиться. О прошлой жизни вспоминали чуть ли не с содроганием, как о наполненном ужасами Средневековье.

Прилизанные дети стройными рядами шли на просветительские занятия – обязательные после школьных уроков. Счастливые молодожены, демонстрируя телеоператору паспорта с датами рождения, рассказывали о том, что, если бы не нашивки со Знаками на одежде, они никогда бы не познакомились. Машинист электровоза с упоением рассказывал, что только сейчас познал настоящее счастье, которого был лишен, будучи обыкновенным космонавтом. Что он мог видеть там, в кромешной темноте безграничной Вселенной? То ли дело – пригородные железнодорожные перевозки. В пятницу везешь людей на дачу, в воскресенье вечером – с дачи. Они счастливы, и ты счастлив. А если бы не Правила…

На пятнадцатой минуте Отто не выдержал и выключил телевизор. Ему жутко хотелось курить. И еще – выпить. Доктор Порвис предупредил о воздержании от алкоголя как минимум на полгода, однако сейчас Отто был близок к тому, чтобы нарушить этот запрет незамедлительно.

Он оделся и вышел из квартиры, намереваясь прогуляться по району, привести мысли в порядок и явиться к Наставнику не взвинченным истериком, а миролюбиво настроенным гражданином, относящимся к Правилам со всем возможным уважением.

На лестничной площадке второго этажа Отто столкнулся с благообразной старушкой в шляпке, с хозяйственной сумкой в одной руке и зонтиком в другой. Старушка улыбнулась и приветливо кивнула, но внезапно переменилась в лице и поспешно отступила назад.

– Извините, – машинально сказал Отто, не понимая, чем мог напугать почтенную даму.

– Вы не можете так выйти, молодой человек.

Старушка смотрела на него с явным осуждением.

– Прошу прощения?..

– Вы не можете выйти на улицу в таком виде.

– А что со мной не так?

Отто быстро осмотрел себя, но не нашел изъянов. Ширинка застегнута, ботинки вычищены, куртка и джинсы в порядке. Внезапно его осенило.

– Я без нашивки, да?

– Не понимаю, как можно быть таким беспечным! Неужели вы собрались разгуливать в таком виде по городу? Кто вы такой? Приходили к кому-то из жильцов? К кому конкретно? Я с ними поговорю. Пусть они сделают вам внушение. Вы подвергаете риску не только себя, но и их!

– Я ваш новый сосед с третьего этажа. Вселился пару часов назад. Старушка возмущенно фыркнула:

– А разве там, где вы жили прежде, нашивок не носят? Предупреждаю: еще раз увижу без нашивки – сообщу куда следует.

Отто поспешно ретировался, понимая, что оправдываться бесполезно. Выйдя из дома, он пересек двор и уселся на парковой скамейке, наблюдая за подъездом. Но соседка так и не появилась – видимо, передумала идти в магазин. Или переволновалась и, почувствовав недомогание, вернулась домой.

До этого инцидента Отто не приходилось обижать старушек. При других обстоятельствах ситуация позабавила бы его, но не теперь. Несмотря на выданную в больнице справку, разгуливать без нашивки, по всей видимости, было действительно опасно. Агнес не преувеличила, когда сказала о тотальной слежке. Отто не удивился бы и группам молодчиков, избивающих нарушителей палками на манер полиции нравов в консервативных арабских странах.

Впрочем, в данную минуту следить за ним было некому: двор по-прежнему выглядел безлюдным, в окнах нижних этажей не наблюдалось никакого движения.

Отто просидел на скамейке все оставшееся до начала приема время, основательно продрогнув в легкой не по сезону куртке. Когда стрелка наручных часов достигла нужной отметки, он поднялся, размял затекшие ноги и зашагал к проспекту, на противоположной стороне которого его ждала очередная встреча с неизведанным.

7. Наставник

Приемная Наставника седьмого муниципального округа располагалась на первом этаже Делового центра, верхние этажи которого занимали офисы, арендуемые мелкими торговыми фирмами, юристами средней руки и прочими невразумительными конторами.

Предбанником служила комнатушка без окон, заставленная дешевыми пластиковыми стульями и буклетницами с агитационными брошюрами. На стене висел огромный плакат с призывом «Соблюдай Правила!». На плакате была изображена «счастливая» семья: мать, отец и двое детей вымученно улыбались на фоне двенадцати созвездий, разбросанных по ночному небу.

Пахло немытыми полами и дешевым кофе.

На двери единственного кабинета висела табличка с фамилией и именем.

«Не может быть», – подумал Отто и толкнул дверь. За столом сидел Бруно Куц. Он раздобрел и обрюзг, но был вполне узнаваем. Его хитрые глазки взметнулись на Отто и тут же забегали по сторонам, словно пойманные врасплох малолетние воришки.

– Бруно! – воскликнул изумленный Отто. – Ты что здесь делаешь, шельмец? Бледное лицо Бруно пошло красными пятнами. Он негодующе пискнул:

– Я попросил бы! Вы что себе позволяете?

– Что, друзей не признаешь? Да я это, я! Отто Рейва собственной персоной. Небось думал, я давно на кладбище? – Отто уселся на стул для посетителей, пытаясь за балагурством скрыть свою растерянность. – Каким ветром тебя сюда занесло?

Бруно вскочил и визгливо крикнул:

– Я не потерплю оскорблений!

– Ладно, не кипятись. Можно подумать, мы раньше по-другому общались. Слушай, я страшно рад тебя видеть. Хотя и удивлен.

– Кто вы такой? – высокомерно спросил Бруно.

Его короткие пухлые пальцы нервно барабанили по столу. Из-под рукавов затрапезного пиджака выглядывали сероватые манжеты некогда белой рубашки.

– Отто Рейва, твой бывший коллега по Литинституту. Да что с тобой, Бруно, в самом деле? Ваньку валяешь или память отшибло?

– Попрошу не тыкать, господин Рейва! Если желаете продолжать беседу, возьмите другой тон.

– Ладно, из уважения к твоей новой должности согласен перейти на «вы».

– Вы зачем явились? Я вас не вызывал.

– Я недавно из больницы. – Отто положил на стол выписку. – Пребывал в трехгодичной коме. Бруно брезгливо взял листок, пробежал глазами и отбросил в сторону.

– Ну и что?

Отто растерялся:

– Как это что? Разве я не должен пройти инструктаж?

– Вы хотите сказать, что до сих пор не охвачены Правилами?

– Не охвачен.

– Невозможно! На вверенной мне территории…

– Я же сказал, что находился в коме. Утром выписался из больницы и заселился по новому адресу по причине заочного развода с женой, на беду оказавшейся Близнецами.

– На чью беду? – угрожающим тоном уточнил Бруно.

– Виноват. Оговорился.

– Что вы знаете о Правилах, господин Рейва?

– Только то, что они существуют.

– Редчайший случай. Впервые в моей практике. Дата вашего рождения?

– Двенадцатое марта.

Наставник вынул из стола папку-скоросшиватель с надписью «РЫБЫ» и передал Отто со словами:

– Прошу ознакомиться и расписаться. После того, как поставите свою подпись в журнале, будете отвечать за несоблюдение. И советую вам приступить к выполнению Правил незамедлительно: с сегодняшнего дня за вами будет вестись пристальное наблюдение как за недавно обращенным.

Правила были изложены сжатым бюрократическим языком. Кое-какие пункты уже были знакомы Отто (например, список разрешенных мужчинам-Рыбам профессий), некоторые оказались вполне безобидными и даже приятными (отпуск разрешался только в июле или в сентябре), но большинство по причине крайней нелепости не лезли ни в какие ворота.

Так, Отто не позволялось водить машину (которой, впрочем, у него не было, поскольку он так и не удосужился получить права). Зато он мог приобретать алкогольную продукцию без каких-либо ограничений (вероятно, этой привилегии удостаивались не все).

– То есть как – запрещается посещать драматические спектакли? – растерянно спросил он.

– Запрещается и всё. Ходите на музыкальные комедии.

– И я не могу ходить в горы? А как же лыжи в австрийских Альпах? Я каждую зиму…

– Не валяйте дурака, господин Рейва! – не выдержал Наставник. – Вам прекрасно известно, что никто, кроме служащих Ведомства, не имеет права пересекать государственную границу.

– Я этого не знал. А как устроиться в Ведомство?

Бруно ухмыльнулся.

– Нет ничего проще. Всего-то нужно родиться двадцать девятого февраля.

Действительно, они всем отделом потешались над беднягой Бруно, вынужденным отмечать день рождения раз в четыре года.

– Господин Рейва, вы всё прочли? Вопросов нет? Тогда распишитесь. В приемной лежат брошюры с Правилами для каждого Знака, найдите свою брошюру и выучите наизусть. Через три дня вам надлежит явиться сюда с решением о выбранной профессии, после чего вы будете направлены на переобучение.

– Как долго я могу занимать временную квартиру?

– Пока не устроитесь на работу и не начнете сами себя обеспечивать. Кстати, вам полагается пособие по безработице. Не забудьте оформить. И советую сегодня же обзавестись нашивками. Своим неподобающим видом вы оскорбляете законопослушных граждан и серьезно нарушаете Правила.

Отто пообещал, попрощался и вышел из кабинета. Встретившись взглядом с улыбающимся отцом семейства на плакате, он отвел глаза, как человек, остро завидующий чужому счастью.

Значит, Бруно стал Наставником. Неплохой взлет по карьерной лестнице для редактора средней руки, которым он подвизался в Литинституте. Почему он сделал вид, что не узнал Отто? Узнавать прежних коллег не позволялось Правилами? Или он побоялся, что Отто воспользуется их знакомством и выторгует себе послабления?..

Впрочем, сейчас это не имело значения. У Отто были дела поважнее: ему следовало сдать в ателье верхнюю одежду, продлить листок нетрудоспособности и оформить в собесе пособие, и все это следовало успеть до ужина у Уны.