Текст книги "Сайт нашего города (сборник)"

Наталья Горская
Сайт нашего города

© Наталья Горская 2016

© ООО «Написано пером», 2016

Происшествие на станции Астрово

Красивое всё-таки название: «Астрово». А-астрово, а-стро-во, здо-ро-во! Интересно узнать, откуда такое название. Должно быть, в этом небольшом городке много астр… Но что-то не видно здесь астр. И электричку тоже не видно. Не видно и не слышно, хотя пора бы уж объявиться. Давно прошли даже допустимые для нашей железной дороги пределы опоздания.

Ах, астры, астры – прекрасные цветы!.. Воображение сразу же рисует август, когда лето уже вышло из беспокойной юности июня и повзрослело от грозовых самоутверждений душного и знойного июля. Погода прочно утвердилась, и никто уже не волнуется по поводу её чудачеств. Воздух прозрачный, и в нём хорошо звучит стук колёс уходящих поездов по вечерам. Ах, эти августовские вечера в наших краях!.. Как же я люблю это время! Конечно, житель какого-нибудь Мозамбика никогда не поймёт их прелести, потому что у него совсем другой август, а у нас…

– Ах ж ты, курва, куда улеглась! Нет, ты поглянь на эту оторву! Нашла место, где разлечься! – зычный голос дежурной по станции прервал мои размышления о метаморфозах природы.

– Что? Где? – заволновался народ. – Задавили кого, что ли?

– Человека задавили!!! – завопили было самые впечатлительные.

– Да не человека, а бабу, – флегматично успокоил их мужчина, лузгающий семечки на краю платформы. – Баба пьяная на путях лежит.

– Ох, Царица небесная, ужас-то како-ё-ёй! – запричитала бабуля с корзинкой.

– Да никого пока не задавили, а только собираются. Не орите вы так! – ответил парень, сосредоточенно нажимая кнопки на мобильном телефоне.

Оказывается, уже пришла электричка и остановилась недалеко от платформы, так как в колее между рельсами лежало что-то большое и неопределённое.

– Ту-ту-у-у!!! – требовательно прогудела электричка, как бы говоря: «Лю-у-уди, я приехала! Я знаю, что вы меня ждали, вот и приехала».

Большое и неопределённое невнятно зашевелилось и очень внятно выругалось матом.

– Ну, и кто будет убирать это говно с пути? – резонно спросил машинист, высунувшись из окна. – Никакого порядка! Мне отправляться надо через пять минут, а я к платформе подъехать не могу.

– Товарищи, да что же это такое? Мне же надо успеть на самолёт в само Пулково! – вскричал солидный господин с портфелем из крокодиловой кожи.

Любое происшествие в небольших населённых пунктах, где жизнь протекает крайне однообразно, воспринимается очень оживлённо и прочувствовано, как грандиозное событие. Жители крупных городов не обращают внимания на такие пустяки. Если человек уляжется, скажем, на Невском проспекте, то никто не обратит на него особого внимания. Кроме стражей порядка, разумеется. И это не от чёрствости, как ошибочно принято считать, а потому что современного горожанина очень трудно чем-либо удивить: чего он только уже не видел.

Короче говоря, началась сумятица: кто-то торопится, кто-то никуда не спешит и с любопытством наблюдает за дальнейшим развитием событий, а мой взгляд снова падает на жестяной, погнутый чьей-то молодецкой удалью щит, где на грязно-белом фоне чёрным, решительно-грубым, рубленым шрифтом написано хрупкое, как хрусталь слово «Астрово». Такое слово следовало бы написать каллиграфической гарнитурой или шрифтом в стиле модерн, где буквы похожи на грациозных женщин с работ Альфонса Мухи. Есть в звучании этого слова что-то этакое космическое! Я бы даже сказала, нечто астральное…

– Ну ты, шалава, будешь вставать или нет? Я щас ментов вызову! – пытается расчистить путь дежурная по станции громовым голосом.

– Слышь, а ты проедь по ней, – советует машинисту кто-то из несостоявшихся пассажиров, – а то нам некогда.

– Она весь путеочиститель мне сломает! Поглядите, какая у неё корма, – зевает в окно кабины машинист.

– Да-а, баба в теле: есть за что подержаться, – со знанием дела комментирует мужик с семечками.

– Это же Клавка с совхозной фермы, – опознаёт кто-то лежащую. – Совхоз давно развалился, комбинат тоже закрыли, а народ не знает, куда теперь деваться…

На чём же я там остановилась? Ах, да! Август – прекрасная пора, когда уже нет летней духоты, и ночи тёмные, прохладные. Ещё далеко до заморозков, и астры усыпали разноцветными звёздами цветники, которые так и распирает от обилия этой красоты. Астрово! Похоже на Астрахань. В детстве казалось, что слово Астрахань означает «царство астр». Судите сами: «астра» – звезда, «хан» – правитель, царь. Каково же было моё разочарование, когда я узнала, что это искажённое название от Аштархан или даже Хаджитархан. Так жизнь зачастую беспощадно сокрушает наши фантазии. А ведь красиво: Царство астр! Я тогда даже стихи сочинила:

 
Там, где Волга впадает в Каспий,
Разбиваясь на рукава,
Там находится Царство астр…
 

– Вот падла! – дежурная по станции пинает Клаву. – А ну пшла отседа!

И бессильны о них слова.

– Разве можно бабе так нажираться? Ни стыда, ни совести у народа не осталось! – начала читать мораль Клаве бабуля с корзинкой. – Женщина называется! Это ж надо так запаршиветь! Уж ладно мужики своим человеческим обликом не дорожат, а коли бабы так начнут разлагаться, то кранты стране. А ну вставай, кобылиш-ша…

Тут Клава открыла глаза и грозным мутным взглядом посмотрела на бабку, отчего та резко сменила пластинку:

– До чего народ довели правители наши, чтоб им пусто было! Споили русский народ под корень!

– Это не правители спаивают, а жиды! – заметил мужичок со сморщенным лицом.

– Да не жиды, а чурки, – не согласился ещё кто-то.

Началась полемика на излюбленную в России тему: кто спаивает русский народ. Машинист в это время курил, дежурная по станции бегала на вокзал в Опорный пункт МВД, а что же наше Царство астр?

Отец мне сказал тогда, что в Астрахани нет астр – там есть арбузы. Как это замечательно! Ведь в августе в наших краях появляются не только астры в палисадниках, но и арбузы на рынках. Само слово «Астрахань» такое сахарное, как хруст спелого арбуза, когда его разрезают острым ножом – ассстр-р! – и отламывают лакомый, пахнущий мёдом кусок – хххань! Вокруг вьются одуревшие пчёлы и осы, а черноглазые мужчины весело расхваливают свой скоропортящийся товар. В воздухе плывут ароматы сладких арбузов, медовых дынь и звуки проходящих мимо станции поездов, которые везут людей в далёкие прекрасные города и страны… Да, а в палисадниках цветут астры.

– Щас я тебе устрою тут лежбище, лярва страшенная! Вот, товарищ старший сержант, полюбуйтесь: полчаса поезд стоит, а она не встаёт! – отрапортовала дежурная по станции молоденькому милиционеру.

– И не встанет: она ж пьяная в дупель. Надо её как-то с пути убрать, перенести в другое место, – сказал сержант устало, и вдруг грозно добавил: – И совсем не за чем беспокоить ментуру по таким пустякам!

– Да Вы что! Да знаете ли Вы, что задержка поезда теперь приравнивается к теракту! – не сдавалась дежурная по станции. – Её надо арестовать!

– Да уж, вид у неё, как у настоящей шахидки, – сострил кто-то.

– Куда я её буду арестовывать? У меня и так народу полный обезьянник: полгорода нигде не работает, а только дурью маются от рассвета до заката!

– Может быть, её действительно оттащить куда-нибудь? – робко спросила женщина с тележкой на колёсиках.

– Сама и тащи, коли умная такая: эта кобыла весит больше центнера, – обиженно отреагировал кто-то из мужчин.

– Эй, тётка, а ну вставай живо! – скомандовал старший сержант, слегка пнув Клавку с фермы в бок, но та только прохрипела что-то нецензурное густым неженским басом и брыкнула толстенной голой ногой, которая выглядывала из-под такого же, как и его хозяйка, бесформенного, неопределённого цвета платья.

– Когда же это безобразие закончится? – воскликнула хорошенькая дама в обтягивающих белых джинсиках. – Я жутко опаздываю на поезд в Адлер, – заявила она тоном, не терпящим возражения, и указала на большой, белый, красивый чемодан.

– Мама, а что такое «адлер»? – спросил у матери маленький мальчик с пальцем в носу.

– Я не скажу тебе, пока ты не прекратишь ковырять козявки.

– Ты сама всё время ковыряешь свой нос, когда мы дома, – выдал ребёнок мать и спросил мужчину, разгадывавшего сканворд: – Дяденька, а что такое «адлер»?

– Это не что такое, а кто такой. Был такой психолог в прошлом веке. По-моему, ученик Фрейда.

– А кто та…

– Не приставай к незнакомым дядям с дурацким расспросами!

– Сама ты дурацкая!

– Нет, вы поймите, что поезд на Адлер ждать не будет! – надрывно воскликнула хорошенькая дама. – А у меня путёвка пропадёт.

Большинство граждан, которым отдых в Адлере был недоступен, злорадно улыбнулись. Адлер, Адлер… Где это? Это где-то на юге, почти там же, где и Астрахань, только на берегу другого моря. Чёрного. Маленький городок рядом с Гантиади. Они так и идут вереницей друг за другом: Анапа, Геленджик, Туапсе, Сочи, Адлер, Гантиади, Гагра, Пицунда, Сухуми. Знаменитые курорты Советского Союза. Там тепло и солнечно, почти круглый год можно купаться. Там наверняка тоже цветут астры: не могут не цвести. Пчёлы летают меж ними, а устав от их красоты, летят искать сладкие арбузы и дыни…

– Ну как же так?! Я же опоздаю! А меня ждут, между прочим! – не унималась дамочка в джинсиках.

– Вот кто-то в Адлер по путёвкам катается, а я тут должен без отпусков и выходных всякую пьянь подбирать, – сердито пробурчал молоденький милиционер.

Дама, бросив красивый чемодан на платформе, подбежала к старшему сержанту, очаровательно стуча каблучками.

– Товарищ старший лейтенант, ну сделайте же что-нибудь! Из всех присутствующих только Вы можете разрешить эту дилемму, – проворковала она, трогательно положив холёную ручку на крепкое плечо стража порядка.

– Кхе-кхе, – растерялся сержант, потом густо покраснел и по-детски беззащитно улыбнулся.

– Хм! – презрительно отреагировала дежурная по станции.

– Дайте воды, – сказал милиционер, снова приняв строгий вид.

Все засуетились в поисках воды, решив, что старшому стало плохо. Хотя нельзя сказать, что ему было плохо, а как раз совсем наоборот. Он стал застенчиво объяснять хорошенькой даме, что он – старший сержант, а не лейтенант. Она же ответила, что он похож именно на старшего лейтенанта. Он сказал, что у лейтенантов на погонах – звёзды, а у сержантов – нашивки. И она, встав на цыпочки (хотя, благодаря каблукам, и так на них уже стояла), чтобы получше рассмотреть его погоны, сказала, что совсем не разбирается в этих тонкостях суровых мужских будней. А он…

Сказать проще, начинался лёгкий флирт при исполнении служебных обязанностей. Дежурная по станции демонстративно ушла. Сержанту-лейтенанту протянули бутылку минералки, и он полил лицо неподъёмной Клавы. Та издала булькающий звук, крякнула и резко села.

– Помогите подняться, – сказала она совершенно трезвым голосом.

Несколько человек с кличем «и-эх, взяли!» поставили Клаву на ноги. Она какое-то время постояла на месте, как бы привыкая к новому положению в пространстве, медленно разгибаясь в месте соединения ног с туловищем, а потом вразвалку заковыляла в сторону пивных ларьков.

Хорошенькая дамочка восхищённо смотрела на молоденького милиционера, а он хмурился для строгости, отдавал какие-то команды подчинённым, но всё время косился в сторону белых джинсиков.

Электричка наконец-то пришвартовалась к платформе. Все расселись. Кто-то обсуждал недавнее происшествие, кто-то углубился в свои дела, а напротив моего окна вновь возникло название станции.

Красивое всё-таки название: «Астрово». Воображение сразу рисует августовский вечер, чаепитие на веранде и астры в палисаднике. А вдали утихающий стук колёс скорых поездов, которые везут людей в разные прекрасные города и страны. Ту-ту-у!

– Ту-ту-у! – весело кричит электричка и, как резвый жеребёнок, резко дёргается с места.

– Ну, слава те, Осподи, – вздыхает бабуля с корзинкой, – никак поехали.

Снег

Начальник гаража Дмитрий Александрович очень нервничал, и было из-за чего: подлец Байкин опять не явился в поездку, хотя, гад такой, обещал быть, как штык. И трезвым, как стёклышко.

Рейсов не было целую неделю – стояли морозы, и мужики решили переждать с поездкой: в соседнюю область путь не близкий. Наконец, как часто бывает в наших краях, морозы сменились оттепелью, и пошёл снег…

Снег и сейчас шёл: рыхлые крупные хлопья плавно кружились за окном в каком-то только им ведомом танце, то ускоряясь, то снова замедляясь, да так, что начинало казаться, будто они никуда не падают, а парят в тяжёлом влажном воздухе. Они подлетали к самому стеклу, словно внимательно всматриваясь и вслушиваясь, что происходит по ту сторону, а потом улетали в сторону, и у окна их сменяли новые хлопья. От наблюдения за таким поведением снега мерещилось, что это не он проносится мимо, а мир несётся куда-то в неизвестном направлении. Так бывает, когда смотришь из окна поезда, который стоит на месте, а мимо идёт другой поезд. От этого кружилась голова, и начинало клонить в сон. Хотелось отключить и телефон, и радио, и вообще всё, чтобы завернуться в мягкое одеяло и крепко заснуть. А проснувшись, увидеть яркое весеннее солнце.

– Ох, придётся мне за баранку садиться, – вздохнул вслух начальник и налил себе крепкого кофе. – Нашёл, кому поверить…

В этот момент дверь в каморку начальника распахнулась, и на пороге застыл, нетвёрдо держась на ногах, всклоченный Байкин.

– Саныч, гуд монинг! Вот я и пришёл, – неуверенно сказал новоприбывший.

– Бон жур, мать твою! Мог бы и не приходить, – проворчал Дмитрий Александрович.

– Да я щас всё объясню…

– Сыт по горло твоими объяснениями! Если не можешь слово держать, то и не давай его никому.

– Да говорю же тебе: непредвиденный случай. Со мной такого никогда ещё не было, – Байкин сверлил Саныча глазами.

«Сейчас начнёт сказки рассказывать», – подумал начальник, а вслух сказал:

– Ты бы литературной деятельностью занялся, что ли. А я все твои басни давно наизусть знаю.

Байкин, надо отдать ему должное, был человеком с очень богатой фантазией и умел так преподнести любое событие, что все аж заслушивались. У Дмитрия Александровича не раз чесались руки подписать приказ об увольнении, но он так и не осуществил этот замысел, и сам не знал почему. Сегодня он твёрдо решил уволить Байкина, поэтому изо всех сил старался не смотреть в гипнотизирующую синь его, как казалось на первый взгляд, наивных глаз, в которых постоянно плясали озорные огоньки.

– Сейчас пойдёшь в отдел кадров и заберёшь свои документы: я с инспекторами уже договорился, – сделал серьёзное лицо начальник гаража.

– А это… а как же… кто вместо меня за руль сядет?

– Я сяду.

– Да-а, вот переживёшь потрясение, и никто не поинтересуется даже! Э-хе-хе.

– Да что за потрясение-то?! – не выдержал Дмитрий Александрович. – Летающая тарелка на тебя чуть не упала опять, что ли?

– Не тарелка, – загадочно сказал Байкин и выразительно закатил глаза.

– А что? – настороженно спросил начальник.

Дмитрий Александрович обладал крайне редким качеством для начальника: он умел выслушать любого, за что подчинённые его очень любили и уважали, а вышестоящие начальство укоряло в отсутствии жёсткого руководства. Так он и разрывался, как меж двух огней. То ему хотелось, что называется, «закрутить гайки», и тогда он был готов наказать и уволить любого за малейшее нарушение. То ему становилось не по себе от такого «металлического» отношения к людям. Байкин это знал и думал теперь, чего бы такого придумать в оправдание своего неправедного образа жизни. Придумывать было нечего, поэтому он решил сказать правду.

– Послала меня жена на колонку за водой, – начал он откуда-то издалека, закручивая сюжетную интригу, осторожно присев на краешек стула. – Ну, я и пошёл.

– Так, – кивнул Саныч, думая про себя: «Ну-ну, давай, заливай, артист».

– А был я абсолютно трезв. Вот те крест! Думаю, завтра в поездку, как же я могу Саныча подвести? Нет, я Саныча ни в жисть не подведу… Иду, стало быть, по дороге, а вокруг – ни души, как будто вымерли все, хотя около полудня. И так тихо-тихо. А я привык к грохоту, когда мотор ревёт, прицеп грохочет! Но тут такая тишина, что я даже поначалу испугался. И вот этот снег, белый и пушистый, может легко превратится в лавину, которая движется со скоростью триста кэмэ в час и обладает силой удара в сто тонн. Этот «белый и пушистый» может сметать бетонные здания, скручивать в бараний рог арматуру, переворачивать автомобили! А тут он так ти-ихо падает… Понимаешь?

– Ну, – опять кивнул Дмитрий Александрович.

– И главное, Саныч, снег падает так, что мне начинает казаться, будто снежные хлопья никуда не падают, а это я падаю куда-то в другое измерение, – ускорил рассказ Байкин, думая, что начальник сейчас оборвёт его повествование, как пуля прерывает полёт птицы, и скажет о том, что закусывать надо или что-нибудь в этом роде. – И стало мне так страшно, что я аж задумался. А не задумывался я уже лет тридцать. Даже забыл, как это делается.

– А тут вспомнил, да?

– Да, Саныч, да! Иду и думаю, почему же мы так странно живём? Всё нам вроде бы дано с рождения, а мы даже и сотую долю этого не используем. Для чего я живу? И живу ли я? Суечусь чего-то, зарабатываю, пропиваю, снова зарабатываю и снова пропиваю, ругаюсь с женой, не люблю никого. И меня никто не любит, разве только жена жалеет. И даже тот, кто не пьёт, также суетится и мельтешится чего-то, гоняется за ерундой. А мимо проходит жизнь и – вот этот снег. И деревья замерли как кораллы на дне морском. А нам некогда остановиться, чтобы рассмотреть такую красоту, порадоваться тому обстоятельству, что где-то смеются дети, собаки лают и ловят пастью снег… Ведь такой же снег падал, когда жил первобытный человек, потому что за всё время существования Земли, на ней не появилось ни одной новой молекулы воды! Вода, как и прежде, испаряется, выпадает на землю в виде дождя или снега, просачивается сквозь почву или попадает в водоёмы, снова испаряется или превращается в ледники, которые сейчас тоже тают и испаряются, и вода опять падает на землю в виде снега. И так длится несколько миллиардов лет, а может и больше. А мы живём и ничего этого не замечаем! Не замечаем, что этот же снег мог видеть сам Моцарт. Или он упал на голову Ньютону, после чего тот открыл свой Второй закон динамики.

– Это яблоко ему на голову упало, говорят, – неуверенно поправил Дмитрий Александрович.

– Нет, я думаю, сначала это был именно снег. А яблоко уж потом, как окончательное подтверждение. Не в этом дело! Такой же снег падал, когда Христос жил в Палестине.

– В Палестине снега-то никогда не бывает.

– Я не говорю, что именно снег. Это мог быть дождь. Я о том, что это та же самая вода, те же самые молекулы, понимаешь? А мы этого не чувствуем, потому что распалась связь времён, Саныч, и наше время вывихнулось и повернулось вспять! Ты только подумай, что эти же капли воды текли по лицу Иисуса, когда он умирал на кресте. Я подумал и испугался. Как и зачем они теперь упали к нам откуда-то свысока, где тихо и людей нет, разве что они летят в самолёте, где только тучи и облака из снега и воды? А там дальше, за всеми этими стратосферами, термосферами и экзосферами начинается Космос.

– Ещё мезосфера есть, – скромно добавил начальник.

– А?

– Я говорю, что между стратосферой и термосферой находится мезосфера.

– Вот именно! Так высоко над Землёй, что дух захватывает, а Космос ещё выше! Я как подумал, что Космос – бесконечен… Понимаешь, Саныч: бес-ко-не-чен! Он тянется и тянется во все стороны, и мы с тобой – да что мы! – вся Земля – это ма-а-ахонькая песчинка по сравнению с Космосом. Там взрываются звёзды, размеры которых больше всей нашей галактики, и отблеск этих взрывов достигает Земли только через века, через тысячелетия. Ты представляешь себе, какое это должно быть расстояние, чтобы такой сумасшедший свет, который может исходить от огромной звезды, проходя триста тысяч километров в секунду доходил до нас только через несколько тысяч лет?! – Байкин шмыгнул носом. – Мне родителей тяжело навестить, хотя они живут в ста километрах от меня, а тут – триста тысяч кэмэ! Это же больше экватора Земли! Сколько у нас экватор-то?

– Где-то около сорока тысяч километров, – послушно ответил Дмитрий Александрович, вспомнив школьные познания.

– Во! А я шаг шагну, и мне уже лень становится. Вот почему так? – на глазах у Байкина навернулись слёзы, в которых растеклась невозможная синева радужной оболочки. – Столько талантов нам дано с рождения, а мы жизнь тратим на то, чтобы скорее её прожить, чтобы скорее себя привести в нерабочее состояние. Ведь каждый день и час – бесценны. Свет за один час проходит… Сколько он проходит? Это триста тысяч километров надо умножить на три тысячи шестьсот секунд. Сколько это будет, Саныч?

– Э-э…, – полез тот в стол за калькулятором. – Приблизительно: миллиард километров.

– Вот! – рявкнул Байкин и хлопнул ладонью по столу, так что начгар невольно вздрогнул. – А мы через час остаёмся там же, где и были, и нисколько не продвигаемся в развитии. Пушкин жил двести лет тому назад, а его уровень развития ушёл дальше нашего на сотни парсеков! Ньютон был гениальнее всех нас в тысячи раз!.. Вся наша мышиная возня, которую мы считаем настоящей жизнью, так мелочна и глупа в сравнении с вечной сущностью вещей! Занимаемся каким-то волюнтаризмом, обструкционизмом и эскапизмом с квиетизмом, короче, полным …измом. Я о Королёве прочитал в газете, что его арестовали по доносу какого-то Костикова. Фамилия-то какая… елейная! Этот Костиков сделал быструю карьеру от рядового инженера до директора НИИ: стучал на людей, которые высокие посты занимали, а потом садился в их кресла. Таким бл…ям в нашей нелепой стране всегда почёт и уважение. А Королёву – титану, благодаря которому Человек полетел в Космос – в нашем эНКаВэДэ сломали обе челюсти и пригрозили заняться его женой и дочкой, если он не подпишет признание во вредительстве. Ладно бы мне морду сломали – не жалко, – а то какие-то опричники без извилин в мозгу пытали Гения! И отправился этот Человечище на Колыму, где в скотских условиях из пяти заключённых выживал один. Только у нас так могут к гениям относиться, чтобы другим неповадно было! А он, несмотря на это паскудство и продажность нашу, выжил и остался Гением. Не спился и не скурвился, хотя имел повод. Ему Нобелевскую премию хотели дать, а наши вожди держали его имя в секрете и отвечали Нобелевскому комитету, что это не конкретный человек придумал космический корабль, а всё это благодаря советскому строю произошло, и весь советский народ в этом участвовал. Это мы с тобой, Саныч, в этом участвовали? Да мы хрена лысого такое бы придумали!.. Я на днях лежал под забором, смотрел на звёзды, и вдруг стало мне страшно, что это они на меня смотрят, а не я на них. И сколько нас таких валяется, а нам приписали подвиг Королёва. Он в нечеловеческих условиях сумел остаться человеком, личностью, а мы чего-то рыщем, воруем, унижаем и обижаем друг друга, пакостим ближним своим, смотрим целыми днями в телевизор на политиканов и чернуху-порнуху, стоим в очередях за деньгами и водкой, воюем меж собой, портим друг другу жизнь хамством, разучились любить и понимать друг друга… А вечный разумный Космос, где одно короткое мгновение вмещает в себе целую эпоху, со всех сторон обступил нас и смотрит. И как ты думаешь, Саныч, что он обо всех нас думает?

– Не знаю, – пожал плечами Дмитрий Александрович.

– А я как подумал, и мне страшно стало, что на нас давит эта тишина, которая там, в Космосе, где никто не орёт дурным голосом и не матерится, где только метеориты проносятся со свистом, да кометы шипят хвостами. Но нам не до Космоса, не до звёзд, а волнует нас только, прибавят ли нам к зарплате очередные копейки, на которые мы купим себе лишнюю бутылку водки. И даже если только предположить, что Космос где-то всё-таки кончается, то ещё страшнее становится. Потому что там дальше тоже что-то должно быть. Пусть это будет абсолютная пустота, но и она тянется куда-то! И что там потом начинается? Я как подумал обо всём этом, так страшно мне стало, что пошёл и надрался. Чтобы ни о чём таком не думать, чтобы мозги отключить и стать таким же, каким я был прежде…

– Иди домой, Викентий, – сказал начальник гаража. – Я сам в рейс съезжу. Тем более, у меня дочь с внуками в соседней области живёт: за одно и навещу.

– Спасибо, Саныч, – всхлипнул Байкин. – Я жене первый раз правду сказал, почему напился, а она не поверила. Сколько раз врал, небылицы всякие сочинял, и всегда верила. А тут правду сказал, как на духу, и она усомнилась. Допил до горячки, говорит… Ну, я пойду, – и он вышел, вытирая слёзы шапкой.

Дмитрий Александрович посмотрел в окно. Там, как и прежде, снег плавно падал рыхлыми крупными хлопьями. И этот белый и пушистый снег может легко превратится в лавину, которая движется со скоростью триста километров в час и сметает здания, переворачивает автомобили… Но сейчас он падает так неслышно! Его хлопья подлетают к самому стеклу, словно внимательно всматриваясь и вслушиваясь во всё, что происходит по эту сторону, а потом, получив нужную информацию, разворачиваются и улетают куда-то вверх, и их сменяют новые скопления кристаллов льда. От наблюдения за ними начинает казаться, что это не они проносятся мимо, а весь мир несётся куда-то в неизвестном направлении.