Текст книги "Власть нулей. Том 2"

– Когда каждый сам по себе? – уточнила Марина.

– Да. Вот сейчас в стране наблюдается полная взаимность между народом и властью: власти не нужен народ, народу не нужна власть. Власть не знает, что ещё предпринять, чтобы окончательно от этого народа избавиться, народ не знает, как от такой власти отделаться. Но когда каждый сам по себе, это уже не государство. И тут приходит кто-то и говорит: «Я вас из страшной нищеты выведу в нищету терпимо-умеренную». И люди ему за это уже при жизни памятники ставят. Это не большевики придумали: при царях то же самое было. А уж демократы до сих пор народу свою «любовь» по такой схеме демонстрируют. Ещё в начале девяностых на подстанции украли все цветные металлы, когда на каждом шагу стояли пункты по их приёму, три улицы вообще без электричества остались. Спрашивается, зачем на фоне тотальной безработицы разрешили такие пункты, а потом удивлялись, что охотники за металлами целые железнодорожные ветки из строя выводили? Это же терроризм самый настоящий, когда литерный поезд, за опоздание которого при Сталине расстреливали всех причастных, тут стоял и пыхтел, проехать не мог! Литерный! Тепловозом вытаскивали. Старожилы говорят, что в Войну такого не было, когда враг бомбил! Жители обесточенных улиц лучинку жгли на рубеже веков, и только через десять лет им восстановили энергоподачу. Ликованию народному не было предела! И наша власть только так умеет быть нужной. Сунут нас из двадцать первого века в Средневековье, а спустя какое-то время, чтобы мы хорошенько прочувствовали их «заботу» о нас, переместят куда-нибудь в начало века девятнадцатого. Понятное дело, что девятнадцатый век лучше Средневековья, что и говорить. Но и не двадцать первый, который давно наступил во всём мире. Но мы рады, что хотя бы из Средневековья выкарабкались. И политики рады, что «благодаря политике нашей партии Россия наконец-таки приблизилась к показателям тысяча девятьсот тринадцатого года!». И это когда на дворе две тысячи третий год. Но заметивших это срезают подозрениями в непатриотичных настроениях: «А вы всё недовольны, что б для вас власти ни сделали! Вы не сравнивайте с веком текущим, вы жизни радуйтесь, пока мы вас не закинули куда-нибудь ещё подальше». Живут люди чёрт-те как, а правитель только мудрое лицо скроит: «Я знаю, как вам трудно, но потерпите, братцы, поднатужьтесь, родные мои». Проникновенно так скажет, может быть, заранее перед зеркалом отрепетирует под руководством специалиста по актёрскому мастерству. И у народа на глазах слёзы умиления наворачиваются: «Надо же, о нас помнят! Счастье-то какое! У него за нас, несуразных, душа болит! Давайте его в цари на новый срок выберем». Большевики, может быть, поначалу и хотели создать справедливое государство, да не получилось. Развратились. Власть ведь ужасно развращает, когда обладающий властью человек, который вчера сам рядовым рабом был, начинает чувствовать, что никто над ним не стоит кроме Бога, да и Бог, если вообще есть, слишком высоко… У нашего Авторитета тоже солидный культ личности, хотя он людей вовсе за ценность не считает. Он провёл газ на свою улицу, его там за это теперь боготворят, даже помнят, что у него день рожденья в последний день лета, и поздравляют, хотя он, говорят, это терпеть не может и никогда его не отмечает – не от скромности, а от скрытности. Он для себя газ провёл, но и у других появилась возможность к газопроводу подсоединиться и жить по-человечески, а не от печного дыма задыхаться.

– Известное дело, – кивнул Рожнов.

– Но особенно людям приятно, что он не подвёл под это какую-нибудь «политическую базу», как теперь говорят. А официальная власть если что и делает, то непременно накануне выборов или ещё каких «важных» для себя мероприятий. По принципу «мы – вам, а вы за это что-нибудь нам». Кандидат в депутаты, уж не помню какой, тоже «грозился» подъезды отремонтировать, только чтобы за него проголосовали. Что мы сдуру и сделали, а где он теперь? Теперь ему не до нас, так высоко сидит, что оттуда люди не видны. Один скамейки в скверах и парках установил, но на каждой не забыл написать большими буквами, чтобы за него на выборах «голосили». Его не выбрали, он потом лет пять обижался, дескать, всё для народа неблагодарного сделал, а выбрали какого-то олуха, который даже на мусорные урны около магазинов раскошелиться не пожелал. И на фоне такой лихоманки «я вам – скамейки, вы мне – свои голоса на выборах» некто молча обеспечивает целой улице доступ к газу безо всякой даже мысли, что с улицы с этой можно что-то для себя стребовать.

– Авторитет же знает, что с жителей своей Лесной уже ничего не сдерёшь. Там одни пенсионеры живут, которые и так обобраны до нитки жизнью нашей несуразной. Он даже шутилпоэтому поводу, что земляков своих грабить ему нет смысла: «всё уже украдено до нас».

– Правильно. Потому что ему плевать на людей, вот он и отпускает такие циничные шутки. Но газом-то он, пускай и невольно, людей всё-таки обеспечил. И сделал это тихо, без митингов и маршей. А где нынче такое бывает? К пенсии бывшим работягам добавят три рубля и СМИ об этом свистят, как о неслыханном подвиге каком-то. А народу эти «подвиги» так надоели, что порой телевизор хочется в окно выкинуть, а газеты все сжечь, чтобы ничего не слышать об этих «героях», которые сначала народ обокрали, а теперь милостиво решили ему какие-то копейки от заработанных и созданных богатств в харю швырнуть! И вот какой-то бандит берёт и молча что-то для этого народа делает. Вы представляете, какая у людей эйфория возникла по этому поводу? В тех краях теперь попробуй, скажи, что он – бандит, все зубы за такие слова выбьют. Хотя и помнят, как он лет десять тому назад убил Аркашку Гусельникова со своей улицы – был там такой цеховик ещё в восьмидесятые. И убили его зверски, – перешёл на шёпот Василий Филиппович, – по-азиатски как-то.

– Говорят, что не он, – возразил дед Рожнов. – Это Трубачёв был, он как раз азиатчину любил, когда от наркотиков с ума сошёл. А на Авторитета думают, потому что на Востоке служил, хотя он такие вещи никогда не практикует, а делает всё просто и тихо.

– Вдова Гусельникова считает, что это он был. Её муж в кладовке спрятал, и она всё слышала, как они его на куски рвали.

– Авторитет вряд ли такого свидетеля в живых оставил бы. От него не спрячешься, тем более в кладовке. Помешалась баба от ужаса, не иначе. И чего она могла расслышать, когда такой вой стоял?

– Не знаю, я не слушал. Живёт она всё на той же Лесной и Авторитета видит каждый день, поди. А куда деваться-то? Говорят, даже от газа отказалась. Да Авторитету-то чего, переживать он будет, что ли? И линию электропередачи он так же себе провёл, а вся улица пользуется. Кабельную! Не такую, как у остального города, где всё на соплях держится и от малейшего порыва ветра сразу рвётся и отваливается, так что народ потом неделями без света сидит. А на Лесной теперь свет постоянно, как у белых людей! И если кто наш Мировой проспект заасфальтирует – а я так думаю, что это Авторитет будет, потому что больше некому, – его вовсе на руках носить будут и все грехи простят.

– Может быть, наш новый мэр всё-таки расшевелится? – нерешительно предположила Маргарита Григорьевна, рывшаяся в журналах по женскому рукоделию.

– Не-а, не расшевелится, – вынес окончательный приговор Василий Филиппович. – Он же всё в новых мэрах ходит. Уже третий год здесь живёт, но его до сих пор «новым мэром» величают, как будто он только вчера прибыл. Не будет он ничего делать. Жильцы нашего дома обратились к нему по поводу ремонта подъездов, а он чего-то крушение «Титаника» вспомнил. Уж не знает, чего ещё придумать, чтобы только не делать ничего. Вот, говорит, сколько народу там погибло, а вы живёте. Мы же не виноваты, что мы пока ещё живём. Трагедии прямо-таки коллекционирует с какой-то маниакальной скрупулёзностью. Как где в новостях передадут, что кто-то опять утонул или взорвался – а новости наши теперь только этим и заняты, у него аж цвет лица улучшается! Бегает, радуется: вот люди погибли так страшно, а вы жить всё чего-то хотите… Странная у нас страна, что и говорить. В рекламе твердят: «Вы достойны самого лучшего!» или «Требуйте для себя самого наилучшего!», а куда ни сунешься с пустяковой просьбой, тебе рявкнут, что в годы войны народ землю жрал, а вы (в смысле – мы) с жиру беситесь, хорошо жить хотите. Надо тогда эту рекламу про «достойны самого лучшего» запретить. Надо или-или: или делать жизнь людей достойной, или убрать эти пустые лозунги, заменить их на другие, что, дескать, вы ничего не достойны, быдло, сидите в дерьме и не рыпайтесь. И было бы всё понятно, а так путаница возникает, потому что людям неясно, куда мы попали. С нами это происходит или не с нами? Мы это или не мы? Может, мы в какой-то другой стране живём и чего-то не понимаем? Чёрт его знает. Но получается так, что мы стране не нужны.

– Как же так не нужны? – то ли испугалась, то ли возмутилась Маринка. – А кто работать будет? Власть наоборот хочет, чтобы рождаемость повысилась, чтобы нас больше стало.

– Ничего они этого не хотят, – встрял дед Рожнов. – Очередной рекламный лозунг. Ну, нарожаешь ты детей, и куда с ними пойдёшь? Как на свою зарплату библиотекаря растить будешь? Сейчас в Госдуме гадают, а не добавить ли бабам сто рублей к пособиям, как будто это какую-то погоду сделает. Запихают в аварийный барак десять семей и хвалятся: «Мы вам жильё дали, а вы нашу заботу не цените». Выдадут людям их же собственные деньги за прошлую пятилетку, которые за это время обесценились до копеек, и себя кулаком в грудь стучат: «Да вы бы без нас сдохли!». А людям и так уже жить не хочется. Такого нет уже и в Африке, чтобы политик с холёной харей пообещал обворованным гражданам отдать их же деньги или имущество в обмен на новый срок правления. Его или в тюрьму упекут, или в психушку, но к власти на пушечный выстрел не допустят. Кому такой придурок нужен? Чего хорошего от него можно ожидать? В России разворовали лучшие предприятия, а теперь, кто разворовывал и через это стал состоятельным господином, приволок из-за бугра инвесторов и с ними ленточки перерезает. Вот работа кипит! – дед Рожнов показал фотографию в районной газете, где пять здоровенных чиновников резво кромсают ленточку на открытии какого-то финно-германо-французского предприятия. – Вот, готовая бригада механизаторов. Им бы в совхозе на скотном дворе работать или на заводе у станков стоять, животы себе сгонять, а они, вишь, вцепились в ленточку. Каждому по клочку на память… И ведь народ прекрасно знает и помнит, что эти же хари в воровские девяностые этот завод развалили, разворовали, а теперь с такой помпой якобы восстанавливают. Грабили-грабили своих же соотечественников, а теперь прослабило хоть что-то вернуть, а то уже деньги складывать некуда: куда их ни сунут, а они оттуда на них уже вываливаются килограммами. Я у тебя кошелёк украду, а потом «соблаговолю» вернуть, но ни как-нибудь, а в торжественной обстановке, под звуки оркестра и с разрезанием ленточки, чтобы обязательно гимны пропели, какой я хороший, что согласился сам отдать, что мне не принадлежит. И в наше время это стало обычным делом, а так быть не должно. Они сами прекрасно знают, что народ помнит, как они его грабили, но делают вид, что всё путём. А зачем совершать ненужные действия: полностью разбирать и перестраивать огромный дом для починки одного протекающего водопроводного крана? Это уже всё не наше, а иностранцам принадлежит. Так и танцуем глупый танец «шаг вперёд – два назад».

– Как это?

– А так. Весь мир движется вперёд, а мы вперёд шагнём, но перед этим обязательно два шага назад делаем. В советское время ценой немыслимых усилий отстроили лучшую в мире промышленность, совершили невозможный для других народов рывок вперёд, а потом… успешно разнесли всё в щепки – отскочили назад на два больших прыжка. Теперь какое-нибудь квёлое предприятьице возродят за бешеные деньги, а оно всё одно и в подмётки не годится тем, что полвека тому назад были. И радуются чего-то, когда плакать надо. Разумные страны медленно, но неуклонно вперёд двигаются, а мы дёргаемся: шаг вперёд – два назад, шаг вперёд – два назад. Надоел этот танец до невозможности! Силы на него уходят колоссальные, а в результате мы назад движемся, а не вперёд. И самое убийственное, что мы помним, как раньше целые города выстраивали, степи в плодородные поля превращали. А теперь сил хватает только ленточки перерезать. Никого это не восхищает, а от нас требуют восхищения. Это как пилота сверхзвуковой авиации пересаживать на самодельный кукурузник. И вся беда, что никто не понимает, ради чего это. Уж ладно бы, ради какой разумной цели, а то противно осознавать, что это ради каких-то проституток, которых наша Степанида «большими и избранными» людьми считает. Завод развалить и разворовать можно за несколько дней, а на восстановление уходят годы, жизни целых поколений. Один «великий» разваливал, теперь другой «великий» восстанавливает. И всё с умными харями делается, как и положено «великим». Для чего разваливать, чтобы теперь восстанавливать, что было раньше и лучшего качества – «великие» политики всякому быдлу вроде нас объяснять не обязаны. Подобные объяснения плохо сочетаются с их величием и вредят имиджу и рейтингу.

– Но почему же нельзя, чтобы власть по-хорошему была нужна людям? – совсем расстроилась Маринка. – Без этих тисков и прочих инструментов Инквизиции? Октавиан Август говорил про Рим: «Я получил город деревянным, а оставлю его каменным». И ведь оставил же. Царственно и красиво. Почему у нас никто так не может?

– Почему же не может? – лукаво улыбнулся Василий Филиппович. – Наш бывший градоначальник Арнольд Тимофеевич – золотой души человек. Ещё в середине девяностых объявил «войну хижинам и мир дворцам». Наобещал, что все деревянные здания в городе снесёт, а на их месте каменные хоромы поставит. И ладно бы какие-то бараки дырявые расселил, а потом снёс их, так нет же. Замахнулся на деревянные дома по Земской улице. Помнишь, какие там красивые дома стояли: двухэтажные, с ажурной резьбой на наличниках и по фронтонам? Их в каком-то году даже на районный календарь специально фотографировали, даже учёные приезжали, изучали их в качестве образца деревянного зодчества. А летом как около них красиво было, м-м!.. Жильцы домов каждый год наличники разбирали, белили и снова навешивали. А когда там от жильцов одни старики остались, их распихали кого куда, а все постройки на Земской снесли. Мэр после этого укатил куда-то, получил повышение в Райцентр, а затем и в Петербург. Какой-то художник приехал и даже плакал, утончённая душа: как же, говорит, у кого-то рука поднялась на такую красоту. Он их живописал летом, и тут собрался осенью их запечатлеть на холсте, а приехал, когда руины остались. Вандалами нас обозвал, что никто не заступился за красоту-то. Я ему говорю, что сейчас человека убивать будут, а никто не вступится… И ведь так ничего нового на их месте не построили. Мало сказать, что не построили, а до сих пор не могут машину найти, чтобы строительный мусор вывезти. Свалка, да и только. А новый мэр знай отговорками отбивается про тяготы жизни в странах Африки и Азии.

– Неужели мы в самом деле такие ненормальные, что ничего разумно сделать не можем? Ведь был бы очень красивый рекламный ход для градоначальника: построил город-сад и скромно ушёл в тень.

– Где нынче взять таких? – засмеялся бывший завхоз. – Хороших хозяев да начальников надо воспитывать, это опять сколько веков пройдёт. А нынешние вообще тень не переносят, что цветы на окошке. Им как раз надо проорать все свои деяния на сто лет вперёд, поэтому у них всё так громко и бестолково. Я тебе больше скажу: мне даже нравится, когда наши власти ничего не делают. Мне всегда страшно, когда они чего-то затевают, что вот-де «мы сейчас выйдем размяться, дабы чего-нибудь для народу энтого сделать, будь он неладен». Потому что при этом они обязательно кому-то угол дома снесут, а то и весь дом – иначе не умеют. Как стройку затеют, так непременно на месте чьих-то уже существующих домов. Как решат какие льготы выдать, так ценой многодневных страданий в очереди, что уже и не рад этим копеечным льготам будешь. Это как за мухой с веслом гоняться: муху не убьёшь, но окружающих людей покалечишь. Зато будет надёжное оправдание, что это сделано якобы ради благого дела.

– Я не хочу ждать века! Человек столько не живёт, чтобы веками чего-то ждать. Я хочу, чтобы у нас сейчас разумная власть появилась.

– Нет у нас никакой власти, – заявил дед Рожнов. – Забудьте вы это слово! Что такое власть? Это на самом деле очень просто. Приехал человек в какой-нибудь город или даже страну, идёт и видит чистые улицы, красивые дома, жизнерадостных и ухоженных граждан. То есть он видит, что в этом городе и стране есть власть. Не великие вожди и отцы народов тут сидят, а имеет место быть просто нормальная власть, какой она и должна быть. Власть – это профессия. Например, придёшь в пекарню, увидишь там румяные булочки и хлебцы на чистых полках и сразу поймёшь, что тут работает настоящий пекарь. И он не нуждается, чтобы ему за каждую партию хлеба памятник ставили, чтобы ему гимны пели, что он муку не разворовал, хотя и мог бы. А если там всё разворовано, на грязных противнях вместо хлеба лежат горелые сухари, по закопчённым стенам тараканы стаями снуют, а вместо пекаря сидит чувырло, которое занимается только словоблудием и при этом недоумевает, что никто его великим не считает, то ясно, что это кто угодно, но не пекарь, владеющий своей профессией. В наш город завернёт какой-нибудь гость, увидит бездорожье, пьяное и безработное население, рыскающее по округе в поиске смутного счастья, обшарпанные дома с протекающей канализацией. Какой он вывод сделает? Он поймёт, что нет тут никакой власти. Ему выйдут навстречу холёные господа из Мэрии, но он всё равно не поверит, что власть в городе есть, а эти лоснящиеся лица имеют к ней какое-то отношение. Ему от такого контраста город покажется ещё безобразнее, ещё мертвее.

– Где ты такие премудрости про власть вычитал? – поинтересовался Василий Филиппович.

– Сам допёр. Устройство власти специально усложняют, чтобы от людей отмахиваться: «Да что бы вы понимали!». На деле всё очень просто. Что такое власть и люди, ею обладающие? Это не спесь за большую зарплату и липовые проценты в отчётах для вышестоящего начальства. Власть существует, чтобы обеспечивать жизнеспособность организации: рабочего коллектива, города, региона, целой страны. Власть не должна заигрывать, но не должна и давить. Она не скажет: «А давайте никто не будет работать, ведь безделье – это такое счастье». Она знает, что счастье – это когда у людей есть работа, занятость. Только тогда люди защищены от деградации и голода, а без работы они быстро разлагаются и утрачивают чувство собственного достоинства. У нас всё с ног на голову поставлено, поэтому рабочий человек голодает, а бездельник кремовыми тортами кидается. Если человек много и напряжённо работает, но при этом уровень его жизни низок, он может смело требовать смены руководства, потому что это не руководство, а жирующие бездельники, которые не производят свой продукт – разумное управление. Ещё при этом требуют обеспечивать их средствами существования. Они поглощают повышение уровня жизни всего общества, не давая ничего взамен. Есть власть, которая дерёт три шкуры. Но есть и такая власть, которая считает, что добьётся расположения у подданных, не проявляя требовательности к ним. А на самом деле это – безразличие к людям. С другой стороны, такую власть из подчинённых никто в грош не ставит. Люди уважают компетентных и справедливых руководителей. Они уважают такое руководство, которое требует выполнения работы каждым участником группы, и само выполняет свою работу. Беда в том, что люди постоянно придумывают разные теории и проводят эксперименты, где власть уже просто номинально числится на своей должности. Она вроде бы есть, но толку от неё – ноль. И такая власть не только сама идёт ко дну, но и тянет за собой свою организацию. Власть – это работа, а в нашем обществе власть превратилась в какой-то праздный класс, как в самых отсталых странах. Вот Равенне две тысячи лет, а как выглядит! – показал дед Рожнов фото в альбоме «Города мира». – Тут и гадать не надо: есть там власть или нет её. Сказка, а не город… Две тысячи лет, а как современно и комфортабельно выглядит. Наш город, получается, ещё младенец по сравнению с ним, а выглядит как дряхлый старик.

– Да, – кивнула Маринка. – У нас редкий город имеет тысячу лет за плечами, а Лондону – две тысячи лет, Риму – почти три тысячи, Париж вообще неизвестно, когда появился. Известно только, что с третьего века нашей эры он сменил имя Лютеция на своё нынешнее название… Но это как раз говорит, что мы пока молоды, история наша молода. У нас всё ещё впереди. Это сейчас мы впали в подростковую депрессию.

– И когда она пройдёт? Через тысячу лет? Или через две? Опять надо ждать да так ничего не дождёшься… Вот на гербе Софии написано: «Растёт, но не стареет». А мы и не растём, и не развиваемся, а только дряхлеем, как подросток, который так и не успел вырасти, а одряхлел и умер раньше времени от нездорового образа жизни. Да, нация тоже имеет свою юность, зрелость и старость, как и каждый человек. Но ещё говорят, что у счастливых народов нет истории. Про историю Швейцарии, к примеру, что можно сказать? Пару строк можно написать: жили нормально, живут хорошо и собираются жить ещё лучше, чего и всем желают. А у нас одни «выдающиеся события»: то войны, то революции, то репрессии, то реабилитации, то реформы. Там столько-то миллионов погибших, тут столько-то тысяч раненных. То утонет кто-то, то взорвётся, то ещё какую мучительную казнь для народа придумают. А потом травят душу народу через СМИ: дескать, там люди гибнут, а вы ещё живы, ну, живите пока и благодарите за это вождей-мизантропов. Жизнь всего мира тем временем вошла в нормальную колею, и им эти «подвиги» на хрен не нужны. В Германии десятиградусные морозы были объявлены чрезвычайной ситуацией – вот как у них о народе радеют, что даже лёгкий морозец объявляют ЧеПэ государственного масштаба. А у нас в Якутии и при минус пятидесяти не топят и доказывают, что это какие-то форс-мажорные обстоятельства виноваты. То есть как бы намекают, что это ещё не самое страшное, что мы с вами можем сделать. И вот так живёт богатейший край, где есть алмазы, золото, уголь, газ, лес. Куда эти богатства идут и на что? Население всей Сибири за счёт этих богатств должно жить на самом высоком уровне, какой только возможен, а на деле у них который год не могут наладить просто нормальное отопление зимой. Не супер-пупер, а просто нормальное. Зимой! Когда в Сибири морозы, которые теперь стали чего-то аномальными и неожиданными. У нас электричество гаснет при любом чихе. Тут вырубили на два дня, звоню в аварийную, отвечают: а вы посмотрите, какая на улице непогода! Где непогода-то? У нас ветер постоянно дует: рядом же Балтика как-никак. Ветер сильнее пяти метров в секунду дунет, и уже всё отключается: и радио, и свет, и всё прочее. То отмокло у них всё, то наоборот отсохло, то на ветер вину спихивают. Всему объяснение найдут, лишь бы ничего не делать на своём рабочем месте – прям, как власти, «каков поп, таков и приход», блин! Хорошо, что мало гроз, а то молния сверкнёт, тоже всё отключают сразу на несколько часов. Если не дней.

– А меня наоборот в ЖЭКе отшили, когда в дожди крыша на нашем доме потекла, – поделился Василий Филиппович. – «Да где дождь-то? Подумаешь, капнуло пару раз, а они уже в панику впадают», и так далее в том же духе. Зимой при морозе в двадцать градусов отопление отключили и опять доказывают: «Да это не мороз, не смешите нас! Не видели вы настоящих морозов! Вы ещё не знаете, как пингвины в Антарктиде мёрзнут, и то никуда не жалуются на погоду. И вообще, мы не виноваты, что вас кровь не греет». Я не на погоду жалуюсь, а не отключение отопления, но разве таким объяснишь? Они по любому докажут, что это не они дурака валяют вместо выполнения своей работы, а мы зажрались и обнаглели. Бабы с Фанерного пожаловались, что при метелях в швы снег наметает, холодрыга такая в квартирах, что продукты можно без холодильника хранить, а им…

– Наверняка посоветовали мужика на ночь найти, чтобы согревал, – захохотал Рожнов. – Это песня известная. Начальство только иномарки меняет, а наладить нормальное отопление или линию электропередачи не может никто. Или намеренно не хотят, а заставить их работу выполнять некому. Под Петербургом как в глухой сибирской деревне семнадцатого века живём! То света нет, то воды, то отопление посреди морозов отключают, то всё вместе это происходит, а начальство на погоду вину спихивает. У американцев даже после тайфунов и ураганов люди при электричестве остаются, а у нас лёгкий ветерок набежит, и всё вырубается, словно конец света пришёл. А как свет дадут, покажут сильный снегопад во Франции: мол, всё парализовано из-за форс-мажорных обстоятельств, но они не ропщут. Или наводнение в Европе покажут, катаклизм, которого никто не ожидал, но к нему готовы, как ни странно. У них и снегопад разгребут, и последствия наводнения восстановят, а у нас и без снегопада с наводнением всё парализовано. Каждый год вся страна с ужасом ждёт зимы, когда начинают лопаться трубы, целые города остаются один на один со стихией, а власть только руками разводит: «А чего вы жалуетесь? Это же форс-мажорные обстоятельства, и мы здесь ни при чём». Они, видишь ли, не знали, не гадали, что зимой в России морозы бывают. Они думали, что зимой тут у нас розы цветут. А весной для них всегда полной неожиданностью паводки являются. У них на каждом шагу неожиданность, они ни к чему не готовы. А всё почему? А потому что на лицо полнейшее безвластие. Власть – это не надменная рожа из окна дорогой иномарки с мигалками, а хозяин. Не в смысле самодура какого-нибудь, который мыслит по схеме «чего хочу, то наворочу», а как хозяин в доме. Придёшь в иной дом, сядешь на стул, а стул под тобой сломается. На окнах вместо штор газеты замызганные, на полу огрызки да ошмётки валяются, воняет чёрт-те чем. То есть нет тут ни хозяина, ни хозяйки. Хозяин и хозяйка вместо того, чтобы порядок в своём доме навести, спорят друг с другом, кто из них должен заниматься починкой стульев. Хозяйка настаивает, что это хозяин обязан стулья чинить, а он ей в ответ доказывает, что не царское это дело, а её прямая бабья обязанность. И на государственном уровне чего случится, а ведомства начинают свои шкуры спасать, отфутболивать проблему кому-то другому. Они к своим полномочиям относятся не как к работе, а как к хождению по канату: им бы только удержаться на этом канате власти. Они нам демонстрируют чудеса эквилибристики, а мы, дураки, ждём, когда они решат проблему бездорожья в великой державе третьего тысячелетия. Они хвалятся: «Смотрите, какие мы ловкие, опять на новый срок переизбраны, хотя ни черта не делали. Нас конкуренты спихивали, а мы не свалились. Где вы ещё таких ловкачей сыщите? Ох, и повезло же вам, что такая находчивая власть досталась». А мы ждём, когда они решат проблему электрификации всей страны. Ну, не всей, а хотя бы европейской её части. Вот и вся наша власть.

– Вы так рассуждаете, словно бы хозяин, правитель – это кошка породистая, – вступила в разговор Маргарита Григорьевна. – Есть породы кошек, которые с рождения на унитаз сами ходят, без обучения. Врождённое у них это. А другие гадят, где придётся, пока не приучат к месту в туалете. Сейчас ныть полюбили, что в России настоящих мужиков истребили, а осталось непонятно что. Сами мужики и ноют на эту тему, лишь бы баба не заставила мусор выносить. Раньше, мол, культурные все были, а теперь гадят мимо унитаза или прямо на улице испражняются. Так можно научиться мужиком быть, иные бабы эту науку освоили. Я тоже когда-то не умела землю пахать, картошку сажать, обед варить, детей растить, но ведь научилась же. А если баба может научиться быть хорошей хозяйкой, то мужик тем паче сможет научиться быть настоящим хозяином.

– Где этому научиться можно?

– Так уж знамо не по журналам с голыми девками. Книги какие-то должны быть. Я в Райцентре в книжном магазине купила «Энциклопедию русского крестьянина». Там всё подробно расписано: как дом построить, как сад вырастить, как за коровой ухаживать, как лошадей разводить – про всё, чем раньше мужики в деревнях занимались. Все наши бабы себе такую книгу купили. Даже дочка Авторитета: она же теперь, говорят, коневодством увлекается.

– А мужики?

– Не знаю. Не видела.

– Вот то-то и оно, что нынче только бабам это интересно, как стать настоящим хозяином, – засмеялся дед Рожнов. – А мужиков попробуй, расшевели, когда они с утра уже лыка не вяжут. Я-то свой век почти отжил, а молодые парни сейчас не знаю, к чему стремится. Винят баб, что те не могут создать им весёлую и комфортную жизнь, так что кроме пьянки ничего, бедолагам, не остаётся. Наивные бабы в свою очередь сами чего-то ждут от них. Иные так до пенсии и ждут.

– Нет, что ни говорите, – сказала Маргарита Григорьевна, – но где мужики настоящие в семьях есть, там и самая бесчеловечная государственная политика не страшна. В таких семьях женщина и голову не забивает, кто там президентом стал, да кого в депутаты выбрали. Зачем они ей? Муж или отец заработает, обеспечит, оградит от ужасов жизни. Она не о том думает, что новый кабинет министров страну ещё больше разворует, чем прежний. Она думает, куда семья в следующем году отдыхать поедет, какие семена цветов купить для сада и не заказать ли через Интернет детям цифровое пианино. Нам доказывают, что такие семьи живут ограниченными интересами, а они даже на это чихать хотели, что там о них говорят. Они просто живут, и живут сегодня, а не на будущее надуются: вот придёт к власти честный человек, установит нормальные зарплаты, и мы наконец-таки купим себе новую электроплитку. Нас успокаивают, что такие дамы пребывают в косности и праздности, а вам, мол, несказанно повезло: о политике можете разглагольствовать и спорить о выборах! А чего о ней разглагольствовать-то, что за радость? Это о светских львицах интересно послушать, а политика – это работа, и о ней говорить всё одно, что о работе сепаратора оды слагать или сплетни сводить. Думать о красоте своего дома – это косность и узость интересов? А жить в нужде под трепотню о неработающей власти и двадцать лет копить на стиральную машину – это от непомерной духовности, так что ли? Вот у нашего Феликса жена – как из другого измерения женщина. Ей говоришь, что выбрали депутата, который обещал наладить работу городского транспорта, а на деле ничего и не выполнил, потому что такой же сволочью и вором оказался, как и все его предшественники. А она и не понимает, кто такой депутат и с чем его едят. Ей эти депутаты даром не нужны со своим враньём о запуске хотя бы одного автобуса. Её Феликс, куда хошь, отвезёт и привезёт. Цены повысятся – Феликс ещё больше заработает. Морозы ударят – Феликс в Крыму домик снимет на зиму для всей семьи. Она и не задумывается, какие там цены, ей это не к чему. С таким мужиком ни кризис не страшен, ни смена политического курса, ни аномальные снегопады. Держит мастерскую росписи по дереву, хотя она особого дохода и не приносит. Но она так, для себя держит, для собственного удовольствия, чтобы скучно не было. Выручит какие-нибудь деньги себе, как говорят, «на шпильки». Теперь говорят, что настоящая женщина так и должна работать, на эти самые «шпильки», а не как у нас бабы на трёх мужских работах вкалывают, чтобы всю семью прокормить, включая мужа, и получают копейки.