Текст книги "Разлучившее наследство. Семейные истории"

В это время младшая Шура уже начал работать на одном из местных каслинских заводов. Работу она свою любила и бегала на неё, как на праздник. Она часто произносила:

– Наша бригада самая веселая и дружная!

Веселье и дружба подкреплялись, скорее всего, более сильными эмоциями – любовью. Для этого имелись все основания – бригада больше чем наполовину состояла из молодых парней. Бригада радиомонтажников на радиозаводе считалась особенной, можно сказать по-современному, элитной. Белые халаты, девчонки для больше эффекта подкрахмаливали их дома, «аромат» припоя, включённых паяльников, разнообразная вязь схем из нужных конденсаторов, сопротивлений, резисторов – всё это создавало своеобразный шарм на участке. Работа кипела под шутки и прибаутки молодёжи, на участке всегда включали радио, из которого звучала музыка – танго и фокстрот. Попасть в эту бригаду оказалось непросто, Шуре для этого пришлось приложить некоторые усилия. Помогала ей в этом закадычная подружка Тося, с которой они дружили ещё со школы.

Что-что, а заводить друзей Шура умела, делала она это всегда с удовольствием и, главное, искренне. Тоська жила рядом с заводом, она увидела объявление о наборе на курсы радиомонтажниц. Одна она пойти побоялась и сговорила подружку.

Всегда равнодушная к учебе Шура на курсах превзошла себя, обучалась всему с интересом, как будто от этого зависела её будущая жизнь.

Шура незаметно превращалась в Шурочку. История про гадкого утенка – это как раз про неё. Природа устроена непредсказуемо, и поэтому интересно. Есть девчонки, которые в детстве бывают совсем несимпатичные: толстенькие, неуклюжие, с непропорциональной фигурой, с жидкими прямыми волосами и невыразительными чертами лица. И вдруг эта невзрачная девочка начинает превращаться в будущую красивую женщину, причём, это происходит у всех на глазах, а значит, незаметно. А бывает и наоборот, маленькая красавица-девчушка израстается, с каждым днём теряя свою красоту. Как роза теряет свои лепестки, которая стоит в вазе с водой, и пока ещё прекрасна.

О том, что с Шурой могут произойти чудесные превращения, говорило две вещи: точеный вздернутый аккуратный носик и ярко-синие васильковые глаза, которые ей достались от родной матери.

Когда Шура начала работать, у неё появилось ещё одно увлечение – танцы, они стали её страстью. На танцы под духовой оркестр в доме культуры имени Захарова девчонки слетались с первыми музыкальными аккордами, которые разносились по всем окрестностям. Шура набралась смелости и записалась в кружок народных инструментов для того, чтобы быть поближе к музыке. При этом она даже освоила игру на мандолине.

Каждой девушке хочется выглядеть красивой, а значит, хорошо одеваться. Проблему со своими нарядами Шура решила довольно быстро, она подсмотрела несколько фасонов у местных модниц и сшила у знакомой портнихи пару сарафанов, отделанных наверху рельефными широкими бретелями и подстроченными под цвет материала. Под этот универсальный наряд она заказала несколько кофточек разного цвета и фасона. Всё это богатство она умело меняла, обновляла, тратя на это свои первые заработанные деньги. Родители с пониманием относились к её усилиям и гордились своими дочерями: одна – училась в техникуме, другая – работала в известной всем Каслям бригаде.

Музыка и танцы – поголовное увлечение молодежи в предвоенные времена. А какая музыка звучала в это время! Какие мелодии растопляли сердца! Какие вальсы, фокстроты и танго заманивали в своё кружение, движение в такт музыки, и очаровывали всех, кто танцевал или просто слушал в сторонке!

В 41-м году Шура жила вместе с родителями в доме, в котором она очутилась после смерти матери Евдокии. Дом, где она родилась и прожила всего год, был уже давно и сразу же продан отцом. Она, конечно, не помнила то время – слишком мала, да и прошло уже больше пятнадцати лет.

Нина после окончания техникума поступила работать воспитательницей в детский сад. Получить работу там считалось большой удачей, всё-таки всего половина рабочего дня и на полном довольстве у государства, в крайнем случае, заплатив за это какую-то символическую сумму. Возиться с чужими детьми ей нравилось, своих они с Владимиром пока решили не заводить.

Детсад находился в центре города, а дом, который они снимали, в нескольких улицах от него. Нина чувствовала себя почти счастливой, что она живет самостоятельной жизнью, у неё своя, взрослая жизнь. Время от времени она забегала к родителям, иногда одна, иногда вместе с мужем, чтобы повидаться с родными. Хотя с Шурой, своей сводной сестрой, они прожили вместе в одном доме много лет, и воспитывали их, как родных, но более близкая связь у неё всё-таки установилась с Любой, тоже двоюродной сестрой.

Война. 1941 г.

Война грянула неожиданно для всех – для власти и народа – несмотря на то, что возможность начала военных действий обсуждалась, так или иначе, уже давно. Первыми на войну отправились, конечно, мужчины. Владимир Гребенщиков после окончания техникума занимал инженерную должность. Предприятие, где он работал, оказалось небольшим, продукцию оно выпускало мирную, и он тут же получил повестку на фронт.

Судьба распорядилась так, что они вместе с Николаем Мазавиным оказались в одном эшелоне, который отправлялся на фронт с узловой транспортной станции, расположенной рядом с Каслями. Николай после учебы начал работать на заводе, который выпускал сельхозтехнику, но перед самой войной его предприятие перепрофилировали, и они стали выпускать военную продукцию. При этом Николай сразу же получил бронь, однако, ни эта бронь, ни наличие к тому моменту двух малых детей у Любы, почему-то не послужили препятствием для получения повестки, его отправили на фронт.

Люба, его супруга, получив это известие, сначала плохо соображала, она не была готова к такому повороту событий, рассчитывая на бронь мужа. Молодая семья Мазавиных проживала в маленьком пристрое к дому Паши и Афони. Издалека пристройка смотрелась как баня, но семейство это совсем не смущало, главное, она имела отдельный вход.

Проплакав некоторое время, и немного очухавшись, Люба первым делом побежала к Нине на работу. Маленькие Неля и Люся, почти погодки, сначала жались к матери, но потом им понравилось оставаться дома с бабушкой, та хотя бы только молилась, а не выла в голос, как мать. Запыхавшись, Люба прибежала к двоюродной сестре и тут же закричала:

– Нина, я знаю, твоего тоже забрали, и тебе, наверно, несладко, но мой-то имеет бронь! Я уж не говорю о том, что у нас двое малолетних детей, сейчас это никого не интересует.

– Любушка, я ведь тоже уже несколько ночей не сплю. Моему Володе прямая дорога на войну, даже подумать страшно о будущем…

– Не понимаю, почему моему Николаю не засчитали бронь. Неужели ничего нельзя сделать?

– Слушай, а ведь ты права – не надо опускать руки, а надо идти и просить за мужа.

– Куда идти-то, я не знаю…

– Да везде: на завод к директору, в военкомат к военкому. Какая разница? Главное, не отступай!

– Думаешь, получится? Кто-то меня послушает? Сейчас всем не до жен и матерей, такая наша доля…

– Хочешь, я пойду с тобой?

– Так смешно будет.

– Пускай смеются, а ты ходи и проси. И ещё, бумагу-запрос напиши, пусть в ней укажут, что у него бронь от завода, и пусть все распишутся.

– Наверно, сначала я пойду к директору, а уж потом к военкому.

– Ты девчонок с собой возьми, с ними быстрее прорвешься.

Нина вселила в сестру уверенность и решительность действовать. Время на походы по инстанциям оставалось не так много, но надежда теплилась – а вдруг учтут, помогут? Так и случилось, все-таки ошибку исправили. Выбегала Люба мужа у войны-разлучницы.

В день отправки эшелона она с раннего утра бегала по путям с бумагой на руках и с представителем от военкомата, выкрикивая в открытую дверь каждого вагона:

– Мазавин! Николай Евгеньевич!

– Нету такого!

– Николай! Мазавин! Откликнись!

– Не имеется здесь такого!

– Крикните туда, подальше вглубь. Я его жена!

Нашли всё-таки, откликнулся в одном из вагонов ее Николай. Его сняли с поезда, передали в руки представителю от военкомата, и почти отчаявшейся жены. Она тут же обмякла, обняла мужа, но из последних сил отходила от военного эшелона, с каждым шагам спасая своего Николая от злодейки-судьбы.

Вдруг война завтра закончится? И мы победим также быстро и молниеносно, как пели в песнях и выкрикивали на митингах? И больше не придется никому вызволять своего мужа, отца, или брата из военного эшелона.

В это время Нина тоже была на этой же железнодорожной станции и провожала своего Владимира в топку войны. Внешне она выглядела спокойной, только глаза были на мокром месте, а внутренний голос нашептывал: «Не увидишь больше, не увидишь, не увидишь…» Она почему-то вспомнила, как мать в день, когда объявили войну, раскинула свои любимые бобы, посмотрела на них, и не стала никому ничего рассказывать.

Таисья Кирилловна гадала и на картах, и на бобах, но чем она становилась старше, тем всё больше доверяла последним. Если она хотела выяснить что-то действительно важное, то она это делала, только разбросив бобы. Хранила она их в специальном мешочке в потайном месте, все бобы у нее по размеру были примерно одинаковыми, крупными, окраска каждого боба чуть отличалась цветом – от светлого до тёмно-коричневого – и разнообразными пятнышками. Для гадания Таисья использовала ровно сорок один боб. Начинала она свое гадание всегда с одних и тех же слов:

«Сорок один боб в поле пойди, всю правду расскажи».

Затем она перемешивала их несколько раз по часовой стрелке правой рукой, и начинала их раскладывать на кучки, соединяя указательный и большой палец вместе. Число кучек менялось – от 12 до 16. Затем происходило самое интересное и загадочное – толкование полученных сведений, слова, пояснения. Когда она гадала лично для себя, то вслух ничего не говорила.

Таисья придерживалась некоторых определенных правил: гадать на бобах не более трёх раз в день, гадать на конкретного человека только один раз. Раскладывание на разное число горок бобов и давало ей понимание того, что произойдет с человеком.

Когда началась война, Таисья бросила бобы на мужа Василия, брата Федора и зятя Владимира. То, что ей поведали бобы, она никому не рассказала, оставив предсказание судьбы в тайне – так она решила.

Когда случился общий призыв и все получили повестки, мужу тогда приближалось к пятидесяти, и он тоже подлежал призыву, но он работал на военном заводе, поэтому Василий получил бронь. Мастеровой он был высокого класса, и работа защитила его от войны. Исполнятся ли предсказания про брата и зятя, она не знала, и поэтому решила ничего не говорить, не тревожить своих родных. Однако время от времени она вспоминала выпавший расклад бобов.

Для Шуры первая военная зима оказалась очень тяжелой. Под Новый год её послали на лесную заимку заготовлять дрова, причем не просто на заготовку древесины, а во главе женской бригады, которой поручили обрубать ветки с уже сваленных на землю деревьев. Зима тогда стояла суровая, морозы пробирали до костей. По пояс в снегу, в тяжеленых валенках, одетые в ватные штаны, женщины с трудом подбирались к каждому спиленному дереву.

В бригаду отправляли всех по очереди, отработаешь две недели – и домой, поближе к теплой печке. Печка, конечно, имелась и в лесу, но не привычная русская, а значительно меньших размеров. Её поверхности едва хватало для того, чтобы просушить намокшую в снегу спецовку. Сушили по очереди, договаривались между собой. Две недели длились долго, особенно поначалу.

Избу с печкой в лесу поставили когда-то небольших размеров, поэтому число людей, которые туда могли поместиться, было небольшим. Тяжелее всего пришлось Шуре, она загремела на заготовки гораздо дольше, чем на две недели.

– Ну, Шурочка, я-то дни отмечаю зарубочками, каждый – на одной сосенке, которая стоит в стороне от делянки. А ты как? – спросила у неё как-то подруга Тося.

– Я сначала тоже хотела зарубки делать, но потом передумала.

– Кому это в голову стукнуло послать тебя на такой долгий срок сюда? – не унималась Тоська. – Кто-то на тебя зуб точит…

– Решили бригадира не менять, так сподручнее для работы, – объясняла Шура.

– Какая разница, кто бригадиром будет, ты-то ведь тоже не железная.

– Я подписала приказ, теперь его выполняю. Тут сильно не поартачишься, война идет…

– Хорошо хоть деревья мужики валят, которых не забрали, а то как бы мы стали это делать? – с испугом произнесла одна молодая девчонка из бригады.

Так Шура и пробыла бригадиром почти два месяца, пока не назначили другую, домой её за это время не отпустили ни разу.

Всех выручала маленькая банька, поставленная в лесу рядом с избой. Согреться, помыться, отпариться – всё это было так нужно при этой совсем не женской работе. Хотя некоторые поговаривали: «Подумаешь, ветки с уже поваленных деревьев пообрубать топором, эка невидаль!» Но так говорили те, кто не трудился в этой женской бригаде на заготовке дров для нужд города.

Помимо холода, ежедневных неудобств, тяжелой физической работы (ещё как за день топором-то намахаешься!), проблем с едой – кругом водились дикие звери. Ночами тянули свои заунывные песни волки, вроде бы далеко, но это не сильно успокаивало женщин.

Жили они своим бабьим царством, мужиков видели, когда приезжало начальство, и когда отгружали и вывозили очищенные от веток и сучьев деревья. Увозили их на лесопилку, которая находилась в нескольких километрах от местонахождения бригады.

Девчонкам так хотелось сесть в кабину отъезжающей машины и оказаться для начала подальше от этого заготовительного участка, а там видно будет, всё-таки ближе к дому. Особенно этого всем захотелось после одного случая, который сильно напугал всю женскую бригаду.

С утра за завтраком раздалось несколько возгласов, начала повариха, которую тоже приписали на делянку на весь срок:

– Видели следы совсем рядом с нашей избой?

– Человека, что ли? Тоже мне, удивила…

– Если бы человечьи, а то похожи на кошачьи…

– А что?

– А то, на рысь похоже…

Сначала наступила полная тишина, а потом все дружно завизжали. Общий девичий визг, конечно, помогал всем бороться со страхом, но надо было сделать что-то ещё, более конкретное, чем вопить. Рысь считалась гораздо страшнее волка и медведя. Даже охотники говорили, что если ты видишь рысь, то всё в порядке, а вот когда ты её не видишь… Все посмотрели на Шуру, ей принимать решение, выходить им на работу после завтрака, или не выходить, она здесь главная.

Проверять работу бригады приезжали совсем недавно, подготовленный лес вывезли тоже на днях, так что со стороны никто в ближайшее время не предвиделся. У Шуры внутри вёе замерло, краска бросилась в лицо, оно сделалось пунцовым, и она, немного заикаясь, объявила:

– На работу выйдем только после того, как всё вокруг осмотрим.

– Но сейчас еще раннее утро, темно пока, ничего не видно…

– Надо ждать рассвета.

– Вот и завтракайте пока… Каша сегодня густая получилась, – сказала повариха, которая уже пожалела, что всех взбаламутила.

Все обсуждали эти новости, рассказывали какие-то ранее слышанные истории про диких зверей, которые выходили из леса к людям.

– Одевайся. Пока все за столом, покажешь мне следы, а я захвачу фонарь, – объявила Шура, обращаясь к поварихе.

– Может, подождете, когда рассветёт? – предложил кто-то. – Не так опасно.

– Ничего, далеко от избы не пойдем, – заверила Шура. – Надо же что-то делать.

Все смотрели на бригадира и повариху с явным сочувствием, никто не хотел сейчас оказаться на их месте.

Парочка быстро собралась и вышла на площадку рядом с избой, линейная лампа в руках Шуры освещала сугробы вокруг. Стоял крепкий морозец, градусов под -25, снег под ногами поскрипывал, холод сразу же проник под одежду.

– Шура, смотри, следы прямо к избе подходят, как будто она несколько раз примерялась.

– Вижу, но почему ты решила, что это рысь?

– У меня братовья охотники, кое-какие следы мне показывали. Не сомневайся, это она. Подошла совсем к двери, на запахи. Видишь, следы обрываются, а вокруг двери натоптано людьми, а её следы на сугробах идут в обе стороны, туда и обратно, – уверенно растолковывала следы повариха.

– Да, похоже, ты не ошиблась.

Вдруг где-то далеко раздался выстрел, затем второй.

– Охотники, скорее всего. Считай, на наше счастье. Пошли в избу, холодно, а они мимо не пройдут.

– Ты как хочешь, а я их подожду, – сказала Шура. – В избе ничего не высидишь, а так нашу лампу издалека заметят.

В лесу любые звуки слышатся хорошо, особенно зимой, когда вокруг ни души. Скоро девушки действительно услыхали сначала покашливание, а потом увидели пожилого мужчину, который вышел на опушку леса. На его плече висело ружье, а в руках он держал обмякшую тушку пятнистой рыси. Лампа в руках Шуры осветила гостя.

– Всё-таки решил найти вас и успокоить. Опасность миновала, подстрелил я её. Знаю, вы здесь дрова заготовляете, как раз недалеко от того места, где я её выслеживал.

Девушки на радостях захотели броситься к нему, но добыча в его руках останавливала…

Всё время, пока охотник подкреплялся разварной пшенной кашей, рысь лежала на снегу, на морозе. Девчонки, выходя из избы на работу, опасливо поглядывали на неё. Острые, покрытые шерстью ушки, не оставляли никаких сомнений – именно рысь подобралась к людям так близко.

– Рысь – хищник, и у неё свои повадки, – разглагольствовал охотник-старик, отпивая крепкий чай из большой железной кружки. – Если вы её заметили и видите, то это ещё не страшно. Хуже всего, когда вы её не видите, значит, она притаилась и готовится к нападению. Вот когда надо быть начеку.

История с рысью, как ни странно, пошла на пользу Шуре. Она закалила девушку, сделала более уверенной в себе, и каждый день в лесу она уже не отбывала как тяжелую повинность. Приближалась первая военная весна.

Фёдор, брат Таисьи

Последняя военная весна, наконец, наступила. Каждая семья, как отдельная страна, несла свои потери. Из трёх мужиков, на которых разбрасывала бобы Таисья Кирилловна, не вернулся один – Владимир, муж Нины. Погиб он в 43-м во время Танкового сражения под Прохоровкой.

Как только началась война, и мужа отправили на фронт, Нина сразу же вернулась в родительский дом, все рассудили, что так будет правильно. Зачем жить одной в доме, когда вместе переносить военные лишения, конечно, лучше? Ребенка от Владимира не осталось, и Нина снова задумалась о своём будущем. От старой жизни у неё сохранилось несколько фотографий и воспоминания. Она по-прежнему работала в детском саду, иногда ей казалось, что учеба в техникуме, замужество – всё это происходило понарошку, не по-настоящему.

Василий Константинович всю войну проработал на заводе и продолжал там трудиться и потом. В горнице на самом видном месте стояло несколько ценных подарков ему от завода, фигур знаменитого каслинского литья: всадник на коне, часы в виде хозяйки Медной горы вместе с Данилой мастером, охотничьи собаки с большими висячими ушами и много чего ещё по мелочи.

Потеря зятя для Таисьи Кирилловны, конечно, оказалась чувствительной, но в большей степени из-за переживаний за дочь. По-человечески она жалела погибшего Владимира, но дочь осталась вдовой. Да и история с младшим братом Таисьи не давала покоя. Ведь всё, что предсказали ей бобы, пока сбывалось.

Так получилось, что жили они всю свою жизнь на одной улице, на одной стороне. Их разделяло несколько домов и проулок. Фёдор, брат Таси, последыш, самый младшенький в семье, любимец, единственный брат на шестерых сестёр. Все это выделяло его в родительской семье. Мать и отец Таисьи всю жизнь думали, что встретят и проведут свою старость именно возле него, но ушли из жизни рано. К этому времени все сестры повыходили замуж, и Фёдор остался один в родительском доме.

Сёстры замуж выходили друг за другом, поэтому приглядывали за ним тоже по очереди. Жить с одной из сестер после её замужества, Фёдор не соглашался, хотя поначалу они ему это предлагали, помня наказ матери не бросать младшего брата. К тому моменту, когда не стало родителей, Фёдору исполнилось всего пятнадцать лет.

В детстве он рос наособицу, всё-таки ему досаждало несметное количество нянек, ему всегда хотелось избавиться от их опеки и чрезмерного внимания. Поэтому он с удовольствием водился с мальчишками, причём знался он с самыми оторвами, любителями похулиганить, выкинуть какую-нибудь шалость. Один раз, когда ему уже стукнуло шестнадцать, подростки решили ночью отправиться на кладбище. Ходили туда под вечер, в самые сумерки, когда сторож, живущий в доме при кладбище, закрывал все положенные засовы, ворота, и обходил закрепленную за ним территорию перед сном.

Проникали они в кладбищенское пространство со стороны озера Малые Касли, оно как раз находилось на тыльной стороне кладбища. Делали они это там не случайно, именно в этой стороне стену выложили пошире и пониже. Компания у них сложилась небольшая, человек семь, среди них даже затесалась одна девчонка. Её присутствие и придавало намеченному походу особый интерес. Вообще-то, она сильно никому не нравилась, но всем почему-то хотелось не ударить перед ней в грязь лицом и проявить чудеса храбрости.

– Первыми пойдут сегодня новички, у них боевое крещение, – объявил признанный всеми за главного самый старший.

– Пусть выполнят то, что сделали мы, когда нас проверяли на храбрость, – подтвердил его друг.

– Не сомневайся, поблажек не будет, – произнес вожак. Ему хотелось еще кое-что добавить, насчёт девчонки, но он решил этого не делать.

– Не тяни, объявляй задание, – задиристо заявила единственная девушка в собравшейся компании.

На вид годков ей было поменьше, чем другим, но решительности ей это не убавило.

– Учтите, задание будет считаться не выполненным, если вы потревожите сторожа, и он вздумает открыть ворота, чтобы ещё раз проверить обстановку на кладбище.

– Я могу за ним проследить, – предложил самый маленький ростом из компании.

– Давай, прямо сейчас беги к сторожке и будь начеку.

Каслинское кладбище отличалось от остальных тем, что почти все могилы обязательно украшались чугунными литыми изделиями. Это мог быть венок из ажурных цветков и листьев, величественный бюст человека, уже покинувшего этот мир, фигура мужчины или женщины в полный рост. И ещё скамейки, украшенные разнообразными композициями из мира флоры, и воздушные чугунные ограды. Конечно, то и дело попадались отлитые вазы, наполненные железными цветами. Последний подарок в виде плоского венка с орнаментом по краям и надписью, выведенной мелкими буквами, стоял на двух массивных опорах рядом с каждым «зафрахтованным» местом.

Казалось, что всё это поставлено на века и ни одна живая душа не сможет потревожить возникшее чугунное царство. Особое место в нём занимали склепы местных состоятельных купеческих фамилий, все они кучковались у самого входа, неподалёку от сторожки. Именно к ним и решили отправить Федора с Ольгой для прохождения испытания.

Им предложили на пару проникнуть в один из самых больших склепов и принести оттуда какое-нибудь доказательство своего посещения. Таким должна была быть дата самого первого захоронения в склепе. Загодя, что придется делать на кладбище, им, конечно, не сказали.

– Пойдете искать нужный склеп одни, – распорядился старший, – но мы будем за вами приглядывать.

– Значит, нужна только дата и больше ничего?

– Вроде бы я ясно сказал.

– Просто эти цифры я могу вам сказать прямо сейчас, – неожиданно изрекла Ольга. – И нам совсем не нужно для этого пробираться к этому склепу по ночному кладбищу.

Наступила тишина. Присутствующие явно не ожидали такого поворота событий. Старший грозно посмотрел на приятелей.

– Кто-то из вас проговорился?

– Конечно, нет, – ответила Ольга за всех. – Просто я из семейства тех самых Востротиных, в склеп которых мы должны пойти сегодня. А эту дату у нас в семье знает каждый.

– Считай, ты прошла испытание, – усмехнулся старший. – Я подозревал, что ты из купеческих будешь.

– Тогда зачем посылал её туда? – вдруг спросил кто-то из команды. – Тебе захотелось власть свою показать?

– Ей такая проверка – не на храбрость, а на честность. Ещё вопросы?

– Есть, – выступил вперед Фёдор. – А меня здесь за кого держат? Мне тоже можно уже не идти?

– Ты не выступай, а лезь на стену. Тогда тебе придется одному пройти к воротам по главной дороге, устроить шум, выманить сторожа и спрятаться в укромном месте.

– Да он ни в жизнь из своей сторожки ночью на кладбище не пойдет. Только ворота, может, откроет для видимости.

– Не скажи, ему же надо показать свою работу, даже задержать хулигана, – не согласился старший. – Ну что, готов?

– Готов, – буркнул Фёдор.

– Я тоже с ним пойду, – вдруг заявила Ольга.

Фёдор про себя обрадовался, услышав заявление девчонки, но виду не показал. Вот ещё, выставлять напоказ свои переживания! Причём, дело тут было совсем не в том, что ему не хотелось шастать по кладбищу одному ночью, Фёдору вдруг захотелось пройти испытание именно в присутствии этой хрупкой девушки, но вслух он заявил:

– Что-то мне непонятно с твоим заданием, то сторожа нельзя потревожить, то, наоборот, его надо выманить из сторожки…

– Твоё дело маленькое – делай, что сказано, – разозлился старший.

Фёдор прыгнул на стену и подал руку Ольге, остальные усмехнулись – джентльмен хренов. Ольга со стены спрыгнула уже без помощи Фёдора и направилась вглубь кладбища первой. Похоже, она здесь неплохо ориентировалась и знала каждую тропинку. Парень не отставал от неё и не собирался отдавать «бразды первенства» в руки неожиданно появившейся попутчицы. Сам он много раз бывал на кладбище, но днём, а сейчас – поздним вечером – всё казалось другим. Фёдор настраивал себя только на выполнение задания. Подумаешь, пройти через кладбище, подойти к закрытым воротам, устроить шум, выманить сторожа и спрятаться в укромном месте. Можно было и посерьёзнее что-нибудь придумать, по крайней мере, пострашнее.

Через некоторое время парень и девушка оказались около часовни, а оттуда уже рукой подать до ворот. Ближе к центру кладбища им стало попадаться всё больше чугунных скульптур в человеческий рост.

«Хорошо хоть, не разговаривают друг с другом», – мельком подумал Фёдор. Но иногда ему казалось, что эти чугунные изваяния очень внимательно следят за передвижениями пришельцев, которые посмели потревожить их покой, а каменные обитатели должны быть в курсе происходящих на кладбище событий.

– Ты придумал, как будем выманивать сторожа?

– Есть кое-какие соображения.

Задумка Фёдора оказалась совсем простецкой – он достал из-под рубахи деревянную трещотку. Когда-то в детстве ему её сделал отец. По своим плотницким делам он баловался и тем, что мастерил игрушки, они каждый раз получались с каким-то вывертом. Эта трещотка издавала такие громкие и пронзительные звуки, что могла поднять мертвого из могилы. Возможно, сегодня она им пригодится.

– Хочешь, опробуем прямо сейчас?

– Давай прибережем её на потом, как окажемся у ворот, – предложила Ольга.

– Осталось недолго, мы уже прошли часовню.

У августовских ночей есть свои особенности – они вдруг неожиданно заявляют о себе чернильной темнотой и россыпью звёзд на небе. Сегодня к звеёдам присоединилась полная Луна, любезно освещая кладбищенские дорожки.

– Фёдор, ты ничего не слышишь?

– Слышу, конечно, не глухой.

– Они, похоже, отправили соглядатая, чтобы он присматривал за нами, я слышу его шаги.

– Ну и пусть, – храбрился Фёдор. – Он думает, что крадется незамеченным, там посмотрим, что с ним делать.

– Согласна, сейчас главное сторож.

Оказавшись рядом с главным входом, парень с девушкой начали стучать по массивным железным воротам большими деревянными палками, которые валялись у стены. Стучать им пришлось долго – сторож не реагировал. Только через какое-то время послышался скрип открываемой двери сторожки и недовольный голос.

– Как пробрались на кладбище, так и выбирайтесь сами. Никто вас выпускать не собирается…

Сторожу уже не раз приходилось разбираться с хулиганами на просторах кладбища. Делать он это не любил, но ему нужно было показать свою нужность начальству и обществу. Последнему, может быть, и более важно.

В этот раз нарушители покоя вели себя странно, они не показывались на глаза, а исчезли с виду, как только он подошел к воротам. Сторожу даже показалось, что они его заманивают внутрь кладбища. Он приготовил связку ключей, открыл замки и осторожно оглядываясь, зашёл за ворота. Вокруг царили темнота и тишина.

Вдруг где-то в стороне часовни, по левую сторону от входа на кладбище раздался звук трещотки, пронзительный и немного угрожающий. Сторож подозревал, что это мальчишки и решил не поддаваться на провокации, он вернулся в сторожку – пускай баламутят всю округу, всё равно всю ночь бегать не смогут. Он закрыл ворота и вернулся на своё место на скамейку, где просиживал целыми днями, если позволяла погода.

Обычно сторож сидел на широкой скамейке с кованными чугунными ножками, вкопанными глубоко в землю. Через какое-то время со стороны кладбища снова послышался звук трещотки, но на этот раз он приближался. Шумели сейчас совсем рядом, но человеческие голоса не доносились. Сторожу вдруг даже показалось, что это какая-то другая сила, не человеческая, решила повеселиться и поизмываться над ним. Личный долг и неписаные инструкции требовали от него действий.

Трещотка вдруг замолкла, и послышался тихий звук свистка, который выводил незнакомую мелодию.

– Смотрю, мы с тобой запасливые, у меня – трещотка, у тебя – свистулька.

– На неё он точно клюнет.

– Почему ты так думаешь?

– Уже опробовано, – заявила Ольга и продолжала выводить мелодию на своей свистульки.

Действительно, раздался звук открываемых ворот. Девушка потянула Фёдора за рукав, приложила палец к губам, чтобы молчал, и направилась вдоль стены в противоположную от ворот сторону. При этом она не прекращала выводить мелодию. Каменная стена уводила храбрую парочку вглубь кладбища.

Сторож зашел на охраняемую им территорию, прислушался, звук слышался откуда-то слева. Сторож и нарушители границ двигались почти параллельно друг другу. Взять с собой лампу и собак дед Матвей не захотел. Лампа будет четко указывать то место, где он находится, а собаки своим лаем перебудят всю округу, пусть лучше видят свои собачьи сны под лавкой в сторожке. Да и запускать собак на ночь на кладбище дед не любил, хотя ему многие советовали это делать. Он считал, что нельзя нарушать положенную кладбищенскую тишину, на этот счёт у него имелись свои соображения.

– Похоже, ты знаешь, куда идешь. Может, и мне скажешь? – как можно тише прошептал Фёдор.