Текст книги "Слепая зона"

Глава 9

Капитан позвонил через четыре дня после нашего визита к Вячеславу. Была суббота, да и смена не моя, так что я слушала аудиоверсию «Белой гвардии», забравшись с ногами на кровать, когда запись прервалась.

– Света, привет! Погода прекрасная, не хочешь прокатиться в одно чудесное место?

Честно говоря, я вовсе не имела ничего против прогулки, и мне действительно хотелось узнать, что смог раскопать капитан, но какое-то нелепое упрямство взяло верх:

– Здравствуйте, Максим. Не хочу, но ведь придется?

– Ну, зачем ты так? Силком не потащу, – неожиданно сдал назад Максим.

– Буду готова минут через двадцать, – быстро проговорила я и сбросила звонок, пока не ляпнула еще что-нибудь лишнее.

Кокетничанье – не мое. Совершенно не умею этого делать. Ругая себя последними словами, я застыла перед шкафом. На этот раз помогать мне с выбором одежды было некому, мама уехала за город к подруге на дачу и раньше завтрашнего вечера возвращаться не собиралась. Пробежав пальцами по свисающим с плечиков вещам, я ощутила прохладное прикосновение шелка. Да! Эту блузу я выбрала сама в прошлом году, именно за ее струящуюся, текучую гладкость. Мама сказала, что васильковый мне идет, и с тех пор блуза ждала удобного случая. Решив, что одной яркой вещи в туалете вполне достаточно, я ограничилась брюками вместо привычных джинсов, а вместо кроссовок – пусть удобных, но не подходящих к брюкам – вытащила из обувного шкафчика кожаные полукеды, которые не любила за жесткий нос. Причесавшись и затянув хвост повыше, я уселась в коридоре ждать звонка от Максима, глупо продолжая делать вид, что мне всего-навсего интересно, как продвигается следствие.

«Не ври себе, Светка! Ты же обрадовалась, когда он позвонил! Тебя даже сигаретный дым с соседского балкона больше не бесит, а вгоняет в задумчивость…»

Додумать не дал капитан. Он позвонил и сообщил, что ждет внизу.

Максим стоял возле парадной. Я почувствовала его запах, едва перешагнув порог, раньше, чем он обнаружил свое присутствие голосом:

– Привет, я здесь. Машину припарковать некуда, все забито. Так что придется побыть провожатым.

Меня сердила навязчивая помощь, но и такое понимание моих внутренних тараканов тоже не забавляло. Неужели я настолько прозрачна?

На улице было почти двадцать градусов, птицы праздновали весну, больше похожую на начало лета, перепархивая с ветки на ветку прямо у нас над головами и оглушительно щебеча. В старых дворах, таких как в нашем микрорайоне, деревьев было много. Капитан загадочно помалкивал, просто шел рядом, на четверть шага впереди меня, а я, сообразив, что и сама ни слова ему не сказала, начала разговор первой:

– В какое чудесное место поедем?

Он хмыкнул.

– Не скажу, эффект испорчу, но обещаю – тебе понравится.

– Хорошо, доверюсь вашему слову, – начала я.

Но Максим внезапно перебил:

– Света, может, уже на ты? Как-то по-дурацки получается…

Я нарочно наткнулась тростью на прекрасно известный мне провал в асфальте – каждый год его латали, и каждый год, весной, он возникал на том же месте снова – и сделала вид, что занята его изучением, медленно двигаясь вдоль края так, чтобы яма оставалась между нами. Это было трудно – объяснить капитану, почему я не перехожу на ты. Меня пугала эта перспектива. Такое сближение с капитаном – а я воспринимаю обращение на ты как отсутствие неких границ, сознательный допуск собеседника в свое личное пространство, туда, где становлюсь уязвимой, – означало бы, что я определилась в своем к нему отношении. А это было не так, совсем не так! Я лихорадочно соображала, как ответить, а когда мы снова оказались рядом, неожиданно для себя самой выдала:

– Хорошо.

– Вот и славно! – повеселев, заявил Максим и остановился.

Пискнула сигнализация, и он распахнул для меня пассажирскую дверь.

– Прошу!

«Что происходит?» – паническая мысль едва не заставила меня выскочить из машины.

Усаживаясь спиной, я придавила что-то, лежавшее на сиденье. Какой-то пакет, который громко зашуршал. Цветы?! Я потянула из-под себя длинный рулончик букета, завернутого в целлофан, и повернулась к капитану. Щеки начинали гореть, и вовсе не от праведного гнева. Такого жгучего смущения я еще никогда не испытывала, но ведь и цветов мне прежде не дарили.

Капитана возле двери не было. Мне понадобилась целая секунда, чтобы сообразить, что он обошел машину и курит с водительской стороны салона. Запах сигарет привел меня в чувство. Растерянная, не зная, смеяться или плакать (так вот о чем эта идиома!), я уткнулась лицом в упругие лепестки. Их было семь. Семь крупных роз на жестких длинных стеблях. Пахли они легко, тонко. Не было оглушающего аромата, как у цветущего шиповника или садовых роз.

И что мне теперь делать?

Делать, конечно, ничего не пришлось. Я пробормотала капитану «спасибо», когда он наконец сел за руль. Сосредоточившись на том, чтобы выехать из заставленного машинами проезда, он ничего не ответил. В салоне повисло неловкое молчание. Мне хотелось бы знать, чего ради Максим одарил меня букетом и почему сам явно этого стесняется, но спросила я только:

– Какого они цвета?

– Белые.

Я так и думала. Вот почему аромат показался таким утонченным, таким подходящим белому цвету. Значит, у нас свидание? Или нет? Что бы я в этом понимала!

– Как получилось, что ты стала работать массажисткой? – неожиданно прервал молчание капитан.

– Массажистом, – машинально поправила я, гадая, что еще успел разузнать обо мне капитан. – Случайно. Я ведь собиралась быть педагогом. Думала работать в интернате… Это все Гарик. Года четыре назад он ездил в Китай, куда-то в горы, конечно. Он легко сходился с людьми, везде встречался со слабовидящими, вот там и познакомился с мастером Вэнь. Мастер – не тотал, как мы, но почти не видит, вот только к нему люди со всего света на массаж съезжаются. Как и почему Вэнь оказался вместе с Гарькой в России, я толком не поняла, но, когда мы познакомились, мастер Вэнь сам в меня вцепился. «Ты, – говорит, – талант имеешь. Чутье. Большой грех и большая беда этого не замечать. Я должен тебя учить». И четыре месяца занимался со мной.

– Он русский знал?

– Нет. С ним была переводчица, Сюинь. Хорошая девушка, очень терпеливая и спокойная. Сам-то Вэнь – дядечка резкий.

Я вспомнила, как поражал меня контраст чутких рук мастера и его речи. Тот же самый китайский, который в устах Сюинь звучал как музыка, у Вэня хрипел и лаял сердито и отрывисто.

– Я не сразу поняла, чего он от меня хотел, а когда поняла, когда почувствовала, как прямо под моими руками расслабляется, вздыхает благодарное тело человека, Вэнь сказал: «Все, Минчжу, я закончил». И уехал буквально на следующий день.

– Минь… что? – переспросил Максим.

– Минчжу. Так он меня называл. Потом уже, когда я решила всерьез заняться массажем, пришлось углубиться и в анатомию, и в биомеханику человека, и сертификат получить. Но после уроков мастера Вэнь это было совсем не сложно. А как ты стал следователем?

Максим хмыкнул. Машина остановилась перед очередным светофором, и, слушая звуковой сигнал для слабовидящих, которыми в нашем районе не мог похвастаться ни один переход, я поняла, что мы уже где-то в центре города.

– Я прямо из армии в школу милиции пошел. Отец заставил. – Капитан помолчал и смущенно признался: – Ну, не то чтобы заставил силком, я и сам был не против. Наивным был. Думал, что могу что-то изменить…

– Звучит так, словно ты жалеешь.

– Жалел одно время, но потом привык. Да и поздно что-либо менять. Мы почти приехали.

Почти – значило именно почти. Добрых пятнадцать минут Максим искал место для парковки, а когда нашел, велел сидеть и пока не выходить.

Я послушно ждала, пытаясь по звукам определить, куда же он меня привез. Были слышны далекие крики, взрывы смеха, много детских голосов, какие-то механические шумы, но в закрытом салоне машины мне приходилось неимоверно напрягаться, чтобы выделить звуки из общего шума. Фон у шума был радостный. Настолько, что я задумалась: неужели в городе праздник?

– Выходи осторожно, – сказал Максим и добавил: – Руку дай. Здесь очень мало места, дверь нормально не открыть.

Визги, гвалт, музыка – много разных мелодий одновременно – меня совсем смутили.

– Где мы?

Я выбралась из машины и сразу наткнулась на нагретый солнцем бок чужого авто. Максим потянул меня вперед, и я, словно рыба на крючке, последовала за ним, зажимая под мышкой бесполезную трость.

– Осторожно, поребрик.

– Ну, все, хватит!

Я опустила трость, почти не слыша ее стука – вокруг хохотало, кричало и грохотало.

– Ты на карусели каталась?

О! Я глупо приоткрыла рот. Парк аттракционов? Он шутит?

– Давно, когда маленькая была.

– Повторим?

Я тупо стояла на месте, пытаясь справиться с разноречивыми чувствами. В голове вертелось язвительное «А что, у меня есть выбор?», но сердце зачастило в предвкушении – значит, все-таки свидание! Сердце не желало знать ответов на дурацкие вопросы, типа, с чего это он? Что, вокруг мало нормальных зрячих девиц? Почему на карусели? Господи, ну не в кино же меня приглашать! Я кивнула, опасаясь открыть рот. Во внутренней борьбе мог победить и язык, выболтав что-нибудь из моих суматошных мыслей…

– Тогда – вперед! – с энтузиазмом, который показался мне слегка преувеличенным, сказал капитан и, мягко, но уверенно завладев моей ладонью, потянул за собой.

Да. С тростью мне пришлось бы сложновато. Слишком много людей двигалось нам навстречу и параллельно. Я слышала, как по краю широкой аллеи проезжают велосипеды, пощелкивают колесики досок, шныряющих прямо в толпе. Вжух! Только воздушная струя обдает тело, а скейтбордист уже исчез… Гомонили дети, где-то визгливо лаяла маленькая собачка, скрипели, жужжали, гудели моторами аттракционы… Громко щелкали ружья в тире, мы как раз проходили мимо. Я вздрогнула. Пусть это был совсем другой звук, почти безобидный, и все же на меня вдруг повеяло холодком. Лавина окружающего шума отдалилась, затихла, а сухие выстрелы стали четче, громче.

Максим притормозил, вынудив меня остановиться. Я словно очнулась, сообразив, что изо всех сил вцепилась в его руку. С трудом расслабив пальцы, я попыталась улыбнуться, но теперь он сам сжал мне пальцы.

– Это выстрелы, да? Тебя пугает звук?

– Нет, не звук. То, что потом… Я не знаю, просто напомнило, – почему-то принялась оправдываться я.

– Ты ведь никогда не стреляла, верно? И оружие наверняка в руках не держала?

– Нет, конечно. Как ты себе это представляешь?

– Ладно. Пойдем дальше. Здесь не очень подходящее место для такой практики. Слишком шумно. Высоты не боишься?

Он что, решил докопаться до моих страхов? Тогда начинать нужно было с другого конца. С некоторых пор я боюсь смерти.

– Не боюсь.

– А как ты ее вообще чувствуешь, высоту? – вдруг спросил Максим.

– Ну…

Я задумалась. Как объяснить свои ощущения?

– На высоте легко дышать. Даже в лифте. Как будто становится больше воздуха. А если это открытое пространство, то кажется, что мир распухает, исчезают стены, даже голова начинает кружиться, но не болезненно, а наоборот, радостно…

– Ого. Хорошо, а скорость – как ты к ней относишься?

Я пожала плечами.

– Равнодушно, если честно. В этом плане я очень зависима, ничего не контролирую. Машина, поезд – не важно, – тут или всегда бояться, или просто не обращать внимания. Но восторга не испытываю, если ты об этом.

– Тогда готовься, будем учиться испытывать восторг, – совершенно серьезно заявил мой поводырь, продолжая настойчиво тащить меня сквозь настоящую толпу народа.

Вопли и грохот. Металлический лязг. Громкая музыка и отчетливые волны восторга и ужаса. Я замедлила шаг. Мне это точно надо?

– Максим?

Я умудрилась оформить сомнения одним словом.

– Не бойся.

Вот так вот. Только руку сжал покрепче. Грохочущая на манер поезда штуковина остановилась напротив нас где-то впереди.

– Пойдем.

– Девушка, палку оставьте! Потом заберете, – остановил нас ломающийся басок.

Капитан вынул трость из моих судорожно сжатых пальцев, и я ощутила себя абсолютно беспомощной.

– Головой отвечаешь, – негромко, но внушительно сказал парню Максим и взял меня сзади за плечи. – Осторожненько вперед.

Кабинка или корытце, в котором мы разместились, прижатые странной прорезиненной дугой, медленно и со скрипом поползла вперед и вверх. Я почувствовала, как жесткая спинка кресла упирается в позвоночник. Мир накренился, а скорлупка все ползла под смешливые замечания других пассажиров. Капитан снова взял меня за руку.

– Не бойся. Я скажу, когда поедем вниз.

– Я не боюсь. Это похоже на то, как взлетает самолет. Только медленно.

– Ага. Держись, сейчас будет быстро!

Подъем прекратился, мы замерли на самой высокой точке. Воздуха было столько, что мне захотелось раскинуть руки. Я почти готова была взлететь, и тут наша скорлупка сорвалась вниз под отчаянные вопли попутчиков. Ветер бил в лицо, мы падали в пропасть, взмывали вверх. На несколько секунд мне показалось, что каким-то неведомым образом земля и небо поменялись местами и наша скорлупка несется вверх дном. Все орали что есть мочи, и я орала тоже. Орала и смеялась одновременно. Никогда не думала, что такое возможно.

– Ну как? – спросил капитан, помогая мне выбраться из кресла.

– Здорово! – честно призналась я. – А ты не кричал. Тебе не понравилось? Или было не страшно?

– Света, я же не мальчишка, орать на американских горках.

– Ой, подумаешь! Сзади мужик ревел белугой, и ничего!

Максим наклонился к моему уху, и от его дыхания по шее пробежали мурашки. Он шепнул, едва сдерживая смех:

– Этот мужик рядом. Ты заставила его покраснеть.

Я смутилась. В суете и общем шуме парка было трудно ориентироваться. Правая рука машинально сжалась.

– Трость! Давай заберем мою трость!

– Конечно, заберем.

В его голосе чувствовалась покровительственная нотка, и, кажется, ему так было комфортно. Зато некомфортно было мне. На смену короткому восторгу полета пришло легкое раздражение. Я ненавижу ощущать беспомощность, а здесь я оказалась именно такой – ущербной, зависящей от капитана. Ведь я, по сути, даже не знала, где именно нахожусь. Заныла спина. Не удивлюсь, если она окажется вся в синяках после твердокаменной спинки кресла, о которую меня молотило. Мне хотелось посидеть где-нибудь, где поменьше людей и не вопит музыка, о чем я и попросила капитана.

– Легко! – мгновенно согласился он.

Мы свернули в сторону от основной аллеи. Вместо асфальта под ногами оказались мелкие камушки гравия. Шум отдалился и стало слышно, как щебечут птицы. Над головами высились деревья, я ощущала их тени на лице. Где-то впереди была вода, пруд или речка. Запахло свежестью и дымком, как от костра.

Столик, за который нас усадили, стоял на открытом воздухе. Вода была повсюду, я слышала ее, чувствовала. Максим сказал, что мы на террасе над прудом, в котором ловят ту рыбу, которую можно заказать. Я сразу решила ограничиться чашечкой кофе. Есть кого-то, кто только что плавал у тебя под ногами, – ну уж нет!

– Может быть, десерт? Или мороженое? – не сдавался капитан.

– Пусть будет мороженое.

Меня отпустило. Тихий плеск воды убаюкивал, успокаивал взвинченные нервы.

– Да, мороженое. Шоколадное.

Улыбку нельзя услышать, но можно почувствовать. Максим улыбался. Мои губы растянулись в ответную улыбку сами собой.

– Спасибо, что вытащил меня из дома.

– Ты не сердишься? Мне показалось, что в парке тебе не понравилось. Я не подумал, что выходной и хорошая погода нагонят сюда такие толпы…

И снова я удивилась его проницательности. Или своей прозрачности.

– Все хорошо, горки мне понравились. Правда.

Ну, хоть тут не пришлось кривить душой! Спина ощутимо побаливала, но миг перед тем, как тележка сорвалась вниз, я буду помнить еще долго. И стремительный полет вниз, с зависанием в воздухе…

Кофе принесли быстро. Капитан спросил, буду ли я сахар, и сам опустил в чашку два кусочка. Вот тут я все и испортила.

– Максим, почему?

– Что – «почему»?

Он напрягся. Не было ничего сложного в том, чтобы почувствовать это. Что-то неосязаемое натянулось в воздухе между нами, как нить, готовая лопнуть.

– Почему ты меня пригласил? И цветы…

Ну вот! Он принялся тереть подбородок. Смутился?

– А разве это не очевидно? – попытался увильнуть от ответа капитан.

– Нет. Ни разу не очевидно.

– Ты – красивая девушка. Необыкновенная. Почему – нет?

– Потому что я – слепая девушка. Этот город кишит зрячими красотками, я уверена, и любая бы пошла с тобой куда угодно…

Он рассмеялся. Но невесело.

– А ты не думала, что я – урод?

Теперь смешно стало мне. Какая разница? Но он-то этого не понимал! И все-таки что-то было не так. Лучше бы я не спрашивала. Подвел меня мой язык!

– Помнишь, ты говорила, что убитый и убийца пахли одинаково?

На какой-то момент я решила, что он просто меняет тему разговора, и даже успела выдохнуть с облегчением.

– Да. Ты что-то узнал?

– Пришли данные химической экспертизы. У меня в машине есть образцы некоторых веществ, которые были на одежде неопознанного трупа, ты не могла бы…

Он еще что-то говорил. Плескалась вода. Резко вскрикивали большие птицы, чайки, наверно. Таяло в вазочке мороженое.

«Дура ты, Светка! Свидание… ты же свидетель, а у него тупиковое убийство с непонятными последствиями».

– Да, конечно. Да, я попробую определить. Да, помню, у меня хорошая память, – отвечала я, как автомат.

– Света, что случилось? – встревожился капитан.

– Ничего. Пойдем к машине?

Почти всю дорогу до машины я молчала. Было больно. И больно от того, что больно. С чего вдруг? С какой стати? Я не сердилась на капитана. Ну, почти не сердилась. Я злилась на себя.

– Вот сюда нос не суй, формалин достаточно ядовит, – сказал капитан, вложив мне в руки маленькую бутылочку. – Не бойся, не прольешь, там на донышке.

– Ф-фу!

Я поморщилась. Воняло.

У второй емкости запах был таким резким, что нюхать ее мне даже не пришлось. Я закивала, едва капитан отвернул пробку.

– Да, похоже. Первого запаха было больше, второй едва угадывался. И были еще другие, слабые.

– Отлично! Ты сама не знаешь, как помогла!

– Всегда пожалуйста. Мне не все равно, кто застрелил Дениса, между прочим! И вовсе не обязательно было устраивать такой цирк с каруселями… Я бы тебе и так все сказала!

Ну вот. Точки расставлены. Я отвернулась к окну, потому что вдруг защипало глаза.

– Света! Ты что?

Он попытался прикоснуться к моему плечу, но я дернулась, словно меня током ударило, и рука исчезла.

– Ты неправильно поняла! Это никак не связано…

– Отвези меня домой, пожалуйста, Максим. Я устала.

Слушать оправдания – ужасно. И я действительно почувствовала страшную усталость, хуже, чем после рабочей смены с тяжелыми клиентами. Захотелось забраться под плед и забыть сегодняшний день, как будто его никогда не было.

Глава 10

Когда я была маленькой, мир казался мне очень упорядоченным местом. В нем все и всегда происходило в свой черед – по вечерам темнело, а утром вставало солнце, всегда со стороны бабушкиной комнаты и кухни, расчерчивая паркетные доски клетками теней от оконных рам. Я иногда прыгала классики среди растягивающихся прямо на глазах квадратов, за что меня всегда ругали: «Топаешь, как слон! Смотри, соседи снизу придут!» Мне было любопытно, какие они, грозные соседи из квартиры под нами, но слон из меня получился маленький, они так никогда и не пришли с жалобами на шум.

Все вокруг меня подчинялось строгим правилам – когда есть, когда спать, время для школы и студии (я училась рисовать), как следует вести себя, что прилично, а что – нет. Реки не меняли направления, континенты не сталкивались, над головой было небо, а под ногами – земля. Правила устанавливала природа, устанавливали люди, устанавливали мои строгие мама с бабушкой. Меня это не смущало, я верила, что так все и должно быть. Жизнь, разлинованная тенями. Но тени исчезают, если скрывается солнце. И мир может здорово измениться, если смотреть на него под другим углом или вовсе ослепнуть, как это случилось со мной.

Исчезли границы, которые очерчивали видимое пространство. Все, что меня окружало, стало пугающе бесконечным. Ориентироваться по слуху я научилась не сразу и поначалу цеплялась за воспоминания, как за стены, частенько обнаруживая, насколько же зрение обманчиво. Вместо того чтобы сузиться, мой мир расширился до неощутимых пределов. И в нем абсолютно все оказалось не таким, каким было раньше. Старые правила больше не работали или работали не так, как прежде. Мне пришлось изобретать новые самостоятельно. Ни мама, ни бабушка ничем не могли мне в этом помочь. Перестал быть важен цвет, но стала важна фактура вещей. Какая разница, синий или зеленый? Гладкий или шершавый, мягкий или твердый – другое дело! Прикосновения обрели совсем иной смысл и цену, стали необходимым атрибутом существования. Я неожиданно стала ближе к миру тогда, когда должна была раствориться в его пугающей необъятности. Чтобы понять, что за дерево передо мной, я должна коснуться ствола, провести пальцами по обрезу листа, вдохнуть его запах. Чтобы понять, что за человек – услышать его дыхание, голос, ритм сердца. Иногда – коснуться запястья. Хотя чаще всего достаточно голоса и запаха. Хорошие люди никогда не пахнут застарелыми страхами или тяжелой, душной злобой. Плохие люди не пахнут солнцем, никогда не пахнут теплом – возле них всегда вьется стылый сквознячок. Но свой запах имеют абсолютно все.

Тварь ничем не пахла. Она энергично возилась в теле пожилой женщины, к которой минуту назад вызвали «скорую». Женщина стояла в очереди к кассе прямо перед нами и сетовала на очередное подорожание, когда внезапно упала. Она захрипела и начала биться, ноги дергались, и туфли глухо стучали об пол. Кто-то отшатнулся, налетев на меня, кто-то, наоборот, протискивался к упавшей, чтобы помочь. Мама оттащила меня в сторону.

– Я медик, пропустите! – громко сообщил сильный женский голос, и мимо меня протолкнулась полная фигура.

От нее резко пахло по́том и поликлиникой.

Волны от невидимых движений твари проносились сквозь меня, вызывая озноб. Воображение рисовало расплывчатую тень с остроконечной головой, тонкими лапами и красными, как закатное солнце, глазами. Я неподвижно стояла в толпе собравшихся зевак и ничего не могла сделать. Никто в большом зале «Пятерочки» понятия не имел, что упавшая бабулька уже мертва. Тварь спикировала на нее откуда-то, как мне показалось, из-за моей головы. Мне хотелось заорать на зевак, на толстую женщину-медика, но я продолжала стоять в оцепенении.

– Света, пойдем!

Мама потянула меня прочь, но я не могла сдвинуться с места, вцепившись в нашу тележку похолодевшими руками.

Тварь совершала свой загадочный ритуал, а я с ужасом вспомнила, о чем мы говорили с судебным медиком Вячеславом. А если она на самом деле выдирает сейчас из несчастной душу? Мне было жутко до тошноты.

Как мама вывела меня из магазина, я не запомнила. Но, едва придя в себя, уже на улице, потянулась за телефоном. Тот факт, что между мной и капитаном вышла размолвка, волновал меня меньше всего.

– Максим! – громче, чем нужно, воскликнула я, едва он ответил на вызов. – Оно опять здесь!

Близкий вой сирены «скорой помощи» мешал расслышать интонацию, но слова я разобрала:

– Ты где? Я приеду.

– Мы с мамой идем домой.

– Жди дома.

Сирена вопила совсем рядом, но дважды напрасно – она опоздала к старушке и не могла помешать завершившемуся разговору.

– Какой Максим? – Мама никогда не была тактичной. – Капитан Дежин?

Я не хотела разговаривать. Меня потряхивало, но мама ни о чем не подозревала, и я больше всего на свете хотела, чтобы она так и оставалась в неведении относительно моих странных видений.

– Мам, а ты знаешь других Максимов? Он сейчас заедет.

– Господи! Дома шаром покати, нечем угостить человека! Надо было встать в другую кассу… Ничего, мы сейчас заскочим в продуктовый на углу…

Неприязненное отношение мамы к капитану давно сменилось на почти угодническое, попахивавшее тайной надеждой на мое пристройство. Вот так жутко называлось ее желание найти мне пару.

– Давай ты зайдешь в магазин, а я пойду домой? Что-то мне нехорошо.

Мама резко затормозила, вынуждая меня остановиться. Сухая ладошка притронулась к моему лбу, щекам.

– Светик, да ты вся вспотела и холодная, как лед! Черт с ним, с магазином! Пошли домой.

В этом вся моя мама. Смерть несчастной бабульки вовсе не оставила ее равнодушной. Но много лет назад мама определила свой жизненный приоритет, то есть – заботу обо мне, и ничто не могло сбить ее с курса. Кое-как уговорив ее зайти-таки в магазин, я доплелась до нашей парадной.

«Т-т-т-т…» – негромко, но характерно тарахтя, по проезду двигался автомобиль. Сердце екнуло. Неужели я научилась узнавать его машину по стуку двигателя?

– Что стряслось?

Интересно, я в самом деле так ужасно выглядела? Судя по тону вопроса – да. Голос капитана звучал почти испуганно, хотя я слабо представляла, что может его напугать. Секунду я думала, начинать ли разговор прямо на улице, но неожиданно поняла, что с появлением Максима исчез, растворился мой собственный страх. Меня больше не трясло, и пропала вязкая слабость. Остались только горечь и стыд. Как будто я была виновата в нелепой смерти бабульки.

– Пойдем в дом? – предложила я.

– Как скажешь.

Мы поднялись в квартиру, и там, усадив капитана в любимое кресло у окна своей комнаты, я рассказала о том, что произошло в «Пятерочке».

Он мгновенно подобрался, стал жестче, от него повеяло холодком. Бросив короткое «так», по телефону поручил кому-то разузнать, куда отвезли тело несчастной женщины. Но ко мне капитан обратился совсем не тем сухим, деловитым тоном, а значительно мягче:

– Потом скажу Славке, он контачит со всеми моргами. Что за чертовщина происходит? В городе сотни смертей в день, сколько мы упускаем? Ты как? Оно на тебя как-то отреагировало?

– Нет. Никак. Но и я стояла как замороженная. От неожиданности испугалась сильно.

Почему-то мне совсем не было стыдно говорить ему о своем страхе.

– Вижу, что испугалась. До сих пор белая.

Максим поднялся. Сделал шаг к кровати, на которой я сидела, по-турецки скрестив ноги.

– Максим, что же теперь делать?..

Меня снова затрясло. Слова застряли в горле.

– Все, расслабься, никто тебя здесь не тронет…

К моей щеке осторожно прикоснулась шершавая ладонь. Теплая, почти горячая. Пахнущая металлом и табаком. Заправила за ухо прядку волос. И исчезла. Я изо всех сил вцепилась руками в плед, чтобы не потянуться вслед за этим теплом, и все-таки немного качнулась вперед. Капитан шумно выдохнул и сел рядом. Чуть слышно застонали пружины матраца под весом его тела. Он сидел вполоборота, так близко, что дыхание касалось моего лица. Дыхание и взгляд, от которого кровь бросилась мне в лицо.

Понятия не имею, чем бы это закончилось, если бы не хлопнула на сквозняке входная дверь и не зашуршала пакетами в коридоре мама.

– Помогу Тамаре Георгиевне.

Он резко поднялся и вышел. В комнате стало слишком пусто. Слишком тихо. Голоса мамы и Максима доносились из коридора, как из другой Вселенной, – такой одинокой и жалкой я себя почувствовала. Все перепуталось. Моя спокойная жизнь исчезла. Правила снова менялись, только на этот раз их создавала не я и, как по ним жить, не понимала. Хищные твари, которых никто, кроме меня, не видит, капитан, о котором я думаю чаще, чем готова признаться…

Я неожиданно вспомнила, как елозили по полу ноги старушки из супермаркета. Шаркающий звук наложился на резкие, ритмичные подергивания твари над ее телом… Чудовищная догадка заставила меня вздрогнуть. Женщина вовсе не была мертва, когда тварь напала на нее! Невидимое зло перестало быть шакалом. Теперь оно охотилось на живых людей!

От ужаса меня прошиб холодный пот. Почему именно эта женщина? А если бы оно вцепилось в маму? В меня? Мы стояли совсем рядом… Снова смерть. Целая цепочка смертей, которая тянулась за мной пугающим шлейфом…

«За мной! Чудовища ходят за мной? Нет-нет. Не может этого быть!»

Последняя мысль показалась совсем невыносимой. Я соскочила с кровати и быстро, насколько могла, направилась в кухню – к Максиму, к маме. Но замерла, не пройдя и половины маминой комнаты.

«А что, если это правда? Тогда все, кто меня окружает, рискуют погибнуть?»

От такого предположения скрутило живот и сдавило горло. Я хватала воздух ртом, но он не проходил в легкие. Сердце забилось быстрыми толчками, казалось, оно распухает и ему больше не хватает места в груди. Совсем как в детстве, когда я потерялась и у меня случилась паническая атака. Все еще пытаясь вдохнуть, я сделала шаг к стене, нужно было на что-нибудь опереться. Сильно закружилась голова, уши словно забило ватой, и пол ушел из-под ног…

– Сейчас очнется, – донеслось откуда-то издалека.

Резкая вонь ударила прямо в мозг. Что такое? Я пошевелилась и села.

– Доченька, – мамин голос испуганно дрожал.

Она снова поднесла нашатырь к моему носу, но я увернулась так резко, что хрустнула шея.

– Не надо!

«Это мой голос? Почему такой слабый? Что случилось?»

Вялые мысли путались. Я совершенно не помнила, что произошло.