Текст книги "Люблю только тебя"

– Сегодня ночью приобщу тебя к серфингу. Будет полнолуние. Ты знаешь, что такое серфинг?

Она кивнула.

– Я видела, как мальчишки ныряют в волны, обхватив дощечку. Я тоже хочу научиться. Я… я должна быть такой же ловкой, как ты.

И она, вдруг ощутив робость, опустила глаза.

Джимми взял ее за запястья и поднес поочередно к своим губам ее ладошки, нежно поцеловав каждую в то место, где близко сходились линии жизни и любви.

– У тебя никогда не было приятеля? – утвердительным тоном спросил он, и когда она замотала головой, сказал серьезно и даже печально: – А ведь я мог опоздать. Но я, кажется, успел вовремя. – Он запрокинул голову и рассмеялся, обнажив белоснежные зубы. – Хвала и слава всем богам!.. Сколько тебе лет, Элиза?

– Шестнадцать, – сказал она.

– Я думал, тебе нет пятнадцати. А мне скоро двадцать четыре. Слушай, у меня перерыв кончается. Надо спешить – этот очкарик вычитает по песете за каждую минуту опоздания. Презираю очкариков. Он напоминает мне одного профессора биологии из Неаполитанского университета. Поплыли, а?

Они одновременно нырнули в воду и поплыли к берегу, держась рядом.

Оба вдруг испытали страх потерять друг друга. Но они еще не умели выразить это словами.

Тело Лиззи было в синяках и ссадинах, зато душа ликовала. Получилось!

Она бесстрашно нацеливала нос своей доски на самую высокую волну и, подхваченная ею, визжала, как настоящая дикарка. Не от страха – от восторга.

Когда Джимми стянул с нее на берегу грубую парусиновую рубаху и джинсы и увидел в свете луны эти ссадины, он готов был рвать на себе волосы. Но Лиззи сказала:

– Это мои трофеи. Я буду ими гордиться.

Она надела длинную широкую юбку.

– Хочешь, я покажу тебе свой дом? – Джимми взял девушку под руку.

– Хочу. Я еще не была в глубине острова.

– Откуда ты знаешь, что я живу там? – изумился Джимми и, прижав Лиз к себе, нежно поцеловал в мокрую макушку.

– Сама не знаю. Мне кажется, я представляю и как ты живешь.

Небольшой джип Джимми наматывал на свои могучие колеса километры извилистой дороги.

– Асфальт положили еще не до конца. Держись, – предупредил Джимми, и машину подбросило вверх, качнуло, швырнуло вбок. Запахло пылью и какой-то травой.

Они остановились возле небольшого трехэтажного дома в ряду таких же домов, стоящих вдоль узкой улицы без тротуаров. Почти во всех окнах было темно.

– Это новостройка, – пояснил Джимми. – Вокруг, можно сказать, ни души. Пустыня. Не страшно?

Она ничего не ответила. Когда они вышли из машины, она обняла его за шею, поднялась на цыпочки и провела языком по его пухлым влажным губам. Он взял ее за талию, поднял в воздух и страстно поцеловал.

– Я погиб. – Он с трудом перевел дыхание. – И дернуло же меня в тот день подменить Сантьяго и потащиться вместо него на пляж. «Сангрия, сандвичи, кока, пиво», – гнусаво затянул Джимми, подражая лотошникам. – Я увидел, как ты стоишь и ждешь, когда накатит волна, чтобы нырнуть. Ты не боишься, что от соленой воды у тебя спутаются волосы?

– У меня уже настоящий вшивый домик. – Лиззи весело рассмеялась и погладила Джимми по голове. – Как я тебе завидую. Если бы у меня были такие кудряшки!

– Глупышка. Наши женщины нарочно их распрямляют, чтобы походить на европеек.

– Ваши? А кто это – ваши? – спросила Лиззи.

– Моя мама марокканка. Отец – наполовину итальянец, наполовину индус. А вообще-то я толком о нем не знаю. Он плавал на какой-то шхуне и, по-моему, занимался контрабандой. Маме сказали, что он утонул. Мне тогда еще одиннадцати не было.

Джимми щелкнул выключателем, и взору Лиззи предстала маленькая чисто прибранная квартирка. Крошечные спальня и гостиная, разделенные деревянной стойкой-столом и электрической плитой.

– Зато это только мое, – поспешил Джимми опередить ее разочарование.

– У тебя так много книг и дисков. – Лиззи присела на корточки, разглядывая их. – И ты, оказывается, тоже любишь классическую музыку.

– Это уже в прошлом. Я понял, что и музыка не спасает.

– От чего? – глянув на него с удивлением, спросила Лиззи.

– От отчаяния. Тебе знакомо это чувство? – Он взял девушку за руку и, сев на диван, посадил ее к себе на колени. – Но ты спасешь меня от него, да?

– Если смогу, – честно ответила Лиззи. – Я очень неопытная. Я все время только и делала, что играла на рояле, слушала музыку, читала книги. Я…

– Но ты тоже любишь океан, – мягко перебил ее Джимми и привлек к себе. – Я знаю, ты очень любишь океан.

– Наверное. – Лиззи вздохнула. – Мне пора домой.

– У тебя строгие родители?

– У меня нет родителей, – сказала она просто. – Сью моя тетя, а Берни… Понимаешь, его когда-то любила моя мама, а теперь…

Она замолчала и отвернулась.

– Они тебя очень любят, – сказал Джимми, потершись щекой о ее щеку. – И все тебе простят. Останешься?

– Да, – сказала Лиззи. – Мне очень хочется остаться. Мне трудно уйти от тебя.

– Тогда во всем доверься мне. – Джимми спустил ее с колен. – Но ты не бойся – тебе будет со мной очень хорошо. Тебе это нужно. Без этого ты многого не сможешь понять. – Он быстро скинул одежду и теперь стоял перед ней совершенно нагой. У него было красивое загорелое тело, мускулистые руки и ноги, поджарый живот. Он напоминал Лиззи скульптуру античного бога, которую она видела в музее. Только мраморный фаллос был меньше и не вызывал у нее никаких эмоций. Сейчас же, глядя на большой фаллос Джимми, Лиззи почувствовала желание коснуться его и тем самым приобщиться к какой-то удивительной тайне.

И она положила на него свою ладонь. Внутри живота сделалось жарко. Закружилась голова.

– Красиво, – прошептала она. – Это… так красиво.

Джимми погасил свет, и комната наполнилась сиянием луны, нависшей над кратером вулкана. Это было фантастическое зрелище, и Лиззи, сверхчуткая ко всему прекрасному, вздрогнула. Ей хотелось плакать от счастья, но она понимала, что слезы недостойны ее, подруги Джимми, прошедшей испытание серфингом.

– Любимая… – Джимми сел на коврик возле дивана, широко расставив согнутые в коленях ноги, и протянул к ней руки. – Иди сюда. Мы с тобой должны соединиться. Я слышу голос бога Камы. Он велит мне творить любовь.

Он привез ее домой на рассвете. Расстаться было очень трудно, но Джимми ждала работа. Они поклялись друг другу встретиться в полдень на пляже.

Лиззи шла среди благоухающих кустов гибискуса. Она не чувствовала под собой гравия дорожки, хоть и была босая. Ей казалось, что ее возносят над землей вихри, клубящиеся в ее теле. Казалось, там, в вышине, с ней могло случиться что-то еще более прекрасное, чем сегодня ночью.

– Нет, я не хочу туда, – вслух произнесла она. – Я хочу быть с Джимми.

Услышав ее шаги, из спальни вышла Сью. На ней был прозрачный халат, который она не успела застегнуть, и Лиззи поразилась красоте своей тетки.

– Как же ты красива, Сью, – сказала она. – Господи, почему я не замечала этого раньше?

Сью улыбнулась.

– Свершилось, девочка моя?

– Да…

– И это тебя не разочаровало?

– О нет, нет, – горячо запротестовала Лиззи.

– Я так рада за тебя. – Сью подошла и, положив ладони девочке на плечи, заглянула в глаза. – Они у тебя как звезды. Иди поспи. – Когда Лиззи была уже посередине лестницы, Сью тихонько окликнула ее и, поднявшись на несколько ступенек, шепнула: – Берни мы ничего не скажем, верно?

Лиззи машинально кивнула. Перешагнув через порог своей спальни, она в сладком бессилии упала на кровать.

– Ты женщина, и я должен делать все для того, чтобы тебе было хорошо. Только через твое блаженство могу достичь блаженства я, – говорил Джимми. Они купались нагишом в теплой, отгороженной скалами бухте. Это была дикая часть острова. Сюда редко кто забредал.

– Ты уже испытал с кем-то это блаженство? – спросила Лиззи, любуясь его прекрасным торсом.

– Такого, как с тобой, – ни с кем! – воскликнул Джимми. – Но я знал, что оно существует. Я изучил много книг, пытаясь среди гор глупости отыскать золотое зерно. Я знал интуитивно: ни деньги, ни наркотики, ни продажные женщины не сумеют дать мне то, что я хочу. Но я попробовал в своей жизни все.

– О! – произнесла Лиззи, внезапно ощутив укол ревности.

Он обнял ее за плечи, прижал к себе и стал ласкать фаллосом ее живот.

– Это было неизбежно, любимая. Иначе я бы не смог узнать в толпе тебя. Но у меня уже девять месяцев не было женщины. Я словно родился заново за это время. Не сердись, любимая, – они все равно что книга с полезными советами, которая пылится на полке. Без этих советов пришлось бы идти наугад. Я мог причинить тебе много боли и зла.

– Но ведь я совсем ничего не знаю. Я…

– Это замечательно, Элиза. Такой и должна быть моя возлюбленная. И я обязан беречь ее от всего дурного, грязного, нехорошего. Я знаю, многие мужчины позволяют себе делать с женщинами такое, отчего те превращаются в путан. Многие мужчины думают только о том, как самим достичь оргазма. Во всех книгах и журналах они только и пишут об этом. Несчастные. Любовь – это непрекращающийся оргазм души и тела.

– Церковь считает плоть грязной и призывает усмирять ее, – сказала Лиззи, вспомнив проповеди отца Стефанио, настоятеля храма Девы Марии в Нью-Орлеане.

– Ты в это веришь? – Джимми приподнял девушку за талию и ласково вошел в ее лоно.

– Нет. Особенно теперь, – сказала она и закрыла глаза, вся отдаваясь любви.

– Я вижу радугу, – прошептал Джимми. – Боже, я вижу радугу…

Они всегда приезжали в эту бухту во время сиесты, когда кафе-бар, где работал Джимми, закрывался на три самых жарких часа. Он подхватывал Лиззи возле спуска с Лос-Кристианос на набережную, и они мчались на бешеной скорости на встречу с океаном. В той бухте он принадлежал только им, а они принадлежали друг другу.

– Я тоже видела радугу, – сказала в тот день Лиззи. – Мне даже стало немного страшно. Мне кажется, это зрелище не для смертных, – тихо добавила она.

– Мы с тобой бессмертны, – с уверенностью заявил Джимми. Они расположились в тени скалы и, оперевшись о ее теплую гладкую поверхность, пили кокосовое молоко, ели инжир и манго. – Я еще не рассказывал тебе про Будду. Слушай же. Однажды он сидел, погруженный в медитацию, долгое время не принимая пищи. Его тело стало дряхлым и изможденным. Но вдруг через какое-то время его правая рука коснулась земли, из лесу вышла прекрасная женщина с чашей, в которой была простокваша. Она поставила чашу у ног Будды, и он весь наполнился лучезарностью. Потом он совершил еще четыре мистических жеста, и появились еще четыре женщины. Каждая из женщин символизировала собой Землю, Воду, Огонь, Воздух и Пространство. И все они умоляли Будду спасти их от страданий страстной любовью. И Будда осознал, что эти мистические фигуры, матери-богини, призваны помочь ему разорвать бесконечный цикл рождений и смертей. Он вошел в состояние «алмазной славы». Он творил любовь с этими богинями, исполняя желание каждой из них. С их помощью он достиг совершенства. И поднялся в запредельный мир по пятицветной радуге лучащегося света.

– Красивая легенда.

– Это не легенда. Я понял, что это не легенда, когда сам увидел эту радугу. Элиза, ты богиня. Настоящая богиня.

– Я одна, а у твоего Будды было пять женщин. – Лиззи усмехнулась. – Наверное, я не смогу заменить их всех.

– В тебе десять женщин, если не больше! – воскликнул Джимми. – Каждый раз, когда мы творим любовь, мне кажется, я делаю это с другой женщиной, еще более прекрасной, чем предыдущая. Откуда в тебе все это?

– Может, от музыки. Я с детства живу только ею. Сейчас я поняла…

Она вдруг осеклась – ее осенила какая-то мысль. Взгляд ее просветлел.

– Что ты поняла? Говори! – Он придвинулся к ней ближе, коснувшись ее своими коленями.

– Мне будто кто-то подсказал… Да, я сумела расшифровать то, что десятилетиями зашифровывалось в музыке, – быстро заговорила Лиззи. – Шопен, Лист, Шуман, все остальные – они мечтали о такой любви. Но почему-то не смогли ее испытать. Если бы они ее испытали, – говорила Лиззи, устремив взгляд куда-то вдаль, – они бы никогда – я это точно знаю, – никогда не написали такой прекрасной музыки. Ведь они в своей музыке искали спасения от пустоты, потому что у них не было настоящей любви в жизни. Они выдумывали ее. И рыдали над тем, что сами придумали. Потому что такого не может быть в жизни. – Лиззи вдруг глянула в упор на Джимми и спросила: – Но откуда все это знаю я? Откуда, Джимми?

– Со временем ты будешь знать еще больше. – Он ловко надколол об острый край скалы кокосовый орех и протянул его девушке. – Пей, моя мудрая Лакшми. Молоко кокосового ореха в некоторых странах Африки считается эликсиром любви. Ночью мы взберемся на вулкан. Я поклялся Каме, что поднимусь туда с девушкой, которая станет моей единственной и последней любовью. – Он боднул ее в грудь лбом и весело рассмеялся.

– Не думай, будто я до конца верю этим легендам. Но я согласен поклоняться всем на свете богам, только бы не потерять тебя.

– Меня беспокоит Лиз. Пропадает где-то ночами, почти никогда не обедает с нами, – говорил Бернард, лежа в шезлонге на балконе, откуда открывался вид на океан.

– У нее своя компания, – нехотя отозвалась Сью. – Она любит потанцевать, повеселиться. Ей скучно с нами.

– Она сильно изменилась за последнее время. И почти не садится за рояль, – продолжал Бернард. – Я заметил в ее глазах какой-то странный блеск. – Он вздохнул. – Она с каждым днем все больше и больше становится похожа на свою мать.

– Я рада за нее. Рояль никуда не денется. У девочки каникулы.

– Да, но…

– Никаких но. – Сью встала с шезлонга, подошла сзади к Бернарду и, положив ладони ему на плечи, сказала: – Если наша жизнь не задалась, не будем портить ее детям, верно?

– Ты считаешь, она не задалась? – Бернард склонил набок голову и поцеловал лежавшую на его плече руку Сью. – Я так не считаю. Но меня огорчает одно: почему ты не хочешь, чтобы мы поженились?

– Я думала, ты давно понял почему.

– Иногда мне кажется, что понимаю. Но когда мы занимаемся любовь и получаем оба такое наслаждение, мне эта преграда кажется надуманной и абсурдной.

– Берни, нам хорошо именно потому, что мы свободны, – сказала Сью, присаживаясь на стул рядом и наливая в стаканы пива. – К тому же если я и верю в магическую силу брака, то в силу со знаком минус.

– Поясни, если можешь, – слегка раздраженно попросил Бернард, принимая из ее рук стакан с пивом.

– Я не верю в вечные чувства. После того как предала кэпа, – тихо пояснила она. – Пройдет еще какое-то время, и мы начнем раздражать друг друга, как почти все на свете супруги со стажем.

– Вряд ли. Мы созданы друг для друга.

– Нет, Берни. Это не так. Нашу любовь создала она. Потому что я вдруг увидела тебя ее глазами. С кэпом все было иначе – я тогда еще ничего не знала. Берни…

– Да? – Он вопросительно поднял на нее взгляд, и она вдруг поняла, как дорог ей этот человек.

– Пообещай мне, что если я оттуда не вернусь, ты не оставишь Лиз. Но твоя забота должна быть не навязчивой, а дружеской. В первую очередь думай о ней, а не о каких-то там правилах приличия и здравом смысле. Обещаешь?

– Что за глупости. Ты вернешься оттуда. Россия стала совсем другой страной. Кстати, мы могли бы поехать туда вместе.

– Нет, Берни. Ты слишком известная личность. КГБ наверняка возьмет тебя на мушку, и перед тобой не откроются именно те двери, в которые я намереваюсь постучаться.

– Ты наивна, Сью.

Он смотрел на нее с ласковой иронией.

– У тебя была возможность убедиться в обратном, когда я спасла тебя от этой шлюхи Синтии и ее мамаши-монстра. Если бы я не вызнала своевременно историю с этим Гарнье, ты бы не смог без ущерба для своего имиджа и кармана развестись с женщиной, родившей ребенка с болезнью Дауна. Правда, твоя политическая карьера все равно полетела ко всем чертям, но я думаю, ты об этом не жалеешь.

– Я хочу тебя, Сью, – вдруг сказал Бернард, поднимаясь с шезлонга. – Ты настоящая колдунья.

Она счастливо рассмеялась…

– Помни о том, как прекрасно любить. Помни, – шептала она разомлевшему от ласк Бернарду. – Всегда помни, ладно? И помни, что Лиззи у нас одна…

Виза была готова через три дня, и Сью улетела в Мадрид, а оттуда в Москву. Бернард, поскучав два дня в одиночестве, решил смотаться в Ниццу и Монте-Карло, оставив Лиззи на попечение экономки мадам Дидье, которая была искренне привязана к девочке. В комнатах оплетенного диковинными растениями особняка было тихо, прохладно, полутемно.

Днем Лиззи любила лежать в своей спальне и слушать океан. Он напоминал ей могучий оркестр Вселенной, исполняющий гимн вечной жизни… Она незаметно засыпала и видела фантастические сны – огромные цветы с прохладными лепестками, в тени которых они с Джимми отдыхали, широкие глянцевые листья, служившие им убежищем от тропических ливней, пятицветную молнию, рассекающую небо над океаном…

Она заставляла себя садиться за рояль, но музыка, перестав быть целью ее жизни, утратила для нее прежний смысл. Пальцы уверенно бегали по клавишам, легко преодолевая труднейшие места из поздних сонат Бетховена, «Крейслерианы» Шумана, трансцендентных этюдов Листа. Играя, она думала о Джимми. Она видела его, освещенного солнцем, с корзиной, полной фруктов и банок с холодными напитками.

– Джимми, – шептали ее губы. На мгновение она замирала, но не убирала рук с клавиш. – Скорей бы наступила ночь…

Ее пальцы продолжали играть с того места, где остановились, а сама она уже шла рядом с Джимми по раскаленному песку пляжа, и они вместе мечтали: скорее, скорее бы наступила ночь.

– Нет, я не хочу появляться у тебя, – решительно заявил Джимми в ответ на приглашение девушки посетить их виллу. – Я не выношу косые взгляды всех этих взрослых, их пересуды за нашей спиной. Любовь – чувство для двоих, понимаешь?

– Нам не удастся долго сохранить ее в тайне, – возразила Лиззи.

– Посмотрим. Но сейчас прийти к тебе и тем самым в открытую признаться в своем чувстве – все равно что нырнуть в кипяток.

– Мы можем изобразить из себя друзей, – предложила Лиззи.

– Не получится. Вокруг нас особая аура, и скрыть ее невозможно.

– Ты прав. – Лиззи задумалась. – Тогда мы можем пробраться ко мне в спальню тайком. Мадам Дидье спит в левом крыле в комнате окнами в сад, привратник живет в комнате возле парадного входа. Моя спальня справа. Я спущу с балкона канат…

– Нет, любимая. Мы будем спать у меня. На рассвете я, как и прежде, буду возвращать мою богиню в ее дворец, а сам досыпать в своем джипе.

– Ты не высыпаешься все эти ночи. – Лиззи обняла его за шею и села к нему на колени, широко расставив в стороны ноги. – Моя йони хочет твой лингам, слышишь? – шепнула она ему на ухо. – О Господи, я иногда едва удерживаюсь, чтобы не крикнуть об этом во всеуслышание. – Она закрыла глаза, отдаваясь возлюбленному, сосредоточилась, с ходу попав в нужный ритм.

Летевший на дельтаплане человек залюбовался картиной прекрасной юной любви.

Как-то Лиззи опоздала на пять минут к спуску на пляж, где ее обычно ровно в полдень подхватывал Джимми на своем джипе – она забыла переобуться в босоножки на веревочной платформе и сбила о камень ноготь на большом пальце ноги. Боль была нестерпимой. Лиззи купила по пути пластырь и залепила им кровоточащий ноготь. На это у нее ушло ровно пять минут.

Джипа на привычном месте не оказалось. Она стояла на солнцепеке минут пятнадцать, вглядываясь в каждую сворачивающую со стороны парка Сантьяго машину. Пока наконец не поняла, что с Джимми что-то стряслось. Она подхватила такси и уже через пять минут была возле кафе-бара на Лас-Торвискас, где работал Джимми.

Несмотря на полуденный зной, здесь было оживленно. Прихрамывая, Лиззи доковыляла до стойки, за которой обычно стоял сам хозяин, сеньор Мигуэль, и, поздоровавшись, спросила по-испански, где Джимми.

– Сам бы хотел знать. Этому паршивцу хорошо известно, что у нас сегодня два дня рождения и помолвка.

Такой тяжелый день, а он дрыхнет где-нибудь в тенечке. – Бранясь, сеньор Мигуэль ни на секунду не переставал наполнять пивом стаканы. – Этого чертового лодыря давно пора перевести на кухню мыть посуду, что я и сделаю, как только закончится летний наплыв отдыхающих. Я покажу ему…

Лиззи уже не слышала, что собирается показать сеньор Мигуэль Джимми, – всхлипывая, она направилась к выходу.

– Сеньорита, что случилось? – поинтересовался Хуан, приятель Джимми, спешащий с подносом на террасу. – Что-то давно я не видел вас в нашем заведении. Джимми сегодня лодыря гоняет – небось опять к нему эта Айра приехала.

– Нет! – крикнула Лиззи. – Никто к нему не приехал. Он… С ним что-то случилось.

Она выскочила на набережную и бросилась вверх по лестнице.

– Постойте! – Хуан схватил ее за плечо и заставил обернуться. – Будьте осторожны, сеньорита. У него нехорошие дружки. Сам он нормальный парень, но его дружки…

– Вы знаете, где он? Отвечайте! – потребовала Лиззи.

– Тише, сеньорита, прошу вас. Вы такая чистая и красивая…

Лиззи так отпихнула Хуана, что тот едва удержался на ногах.

– Сам ты подонок! – крикнула она. – Пошел бы ты…

Она выругалась по-итальянски. Так ругались в Нью-Орлеане подвыпившие мужчины.

Она ехала в такси в сторону поселка, мучаясь в догадках, что могло случиться с Джимми после того, как они расстались. Как обычно, он привез ее домой в четверть пятого и, убедившись, что она вошла в палисадник, а дальше через террасу в дом, развернул свой джип и поехал к пляжу – вздремнуть часика три на лежаке. Она не верила, что какая-то там Айра могла помешать им с Джимми встретиться.

Да, она ревновала его к девушкам и женщинам, которые пожирали Джимми похотливыми взглядами, но ей и в голову прийти не могло, что одна из них может оказаться ее соперницей.

Дверь оказалась на замке, ключ лежал на прежнем месте – под камнем возле родника. Похоже, с тех пор как они вместе уехали отсюда, Джимми не появлялся.

– В этом поселке живет всякий сброд, – комментировал шофер-испанец. – Не знаю, куда смотрят власти. Здесь торгуют травкой, занимаются контрабандой… Скоро наш остров превратится во второй Сингапур – я не встретил там ни одного европейского лица, если не считать туристов.

– Ненавижу европейцев. Особенно мужчин, – неожиданно со злостью сказала Лиззи. – Вы не могли бы ехать побыстрей?

Шофер с удивлением глянул на девушку. Красива. Одета в скромное, но дорогое платье из натурального шелка. Что ей нужно в поселке, где обитают подозрительные люди чуть ли не всех национальностей, кроме испанцев? Наркоманка либо искательница приключений, решил он. Содом и Гоморра. Если не положить этому конец, остров поглотят воды океана, как некогда Атлантиду.

Шофер был ревностным католиком и безоговорочно верил в неотвратимость наказания за грехи.