Текст книги "Забаглионе"

Подобные мысли просто гудели. Но у меня не было сомнений, что я не в том месте, не в то время или не с теми людьми. И сейчас всё это складывалось в расплывчатый, но очень симметричный узор хороших предчувствий. Будто завязывались узелки на веревочке моей жизни, последовательно и очень крепко.

«Но ты хочешь быть полезным и помогать! – не унималась логика. —Зачем и чем помогать таким людям, как Анна, Кэтрин, Виктор? Это странно, разве нет?»

«Не любому, а каждому» – тут же вспомнились слова, и тон, и взгляд… И я начал проваливаться в сон…

– —

Тихие, мелодичные звуки вернули меня в этот мир. Из коридора слышалась музыка. Было утро. Анна сидела за столом, что-то тихо печатала и исправляла в листах.

– Я не стала громко объявлять о своём возвращении. Вам нужно было побыть одному, – не отрываясь от работы, произнесла она.

– Вы правы. Здесь хорошо думается.

Она перевела взгляд с листков на меня.

– Сегодня вы проведёте день со мной, в моей работе, если не против.

– Нисколько.

Наш завтрак случился в ближайшем кафе. После, я заехал домой, переоделся, и через час снова был в театре.

Шла репетиция. Это было неожиданно и ново для меня. Не вдаваясь в подробности текста, сюжета, я наблюдал завораживающее понимание людей. С полуслова, полужеста, вздоха. На сцене были по-настоящему родные и близкие люди. Ощущая друг друга кожей, они жили свои-чужие жизни. Это была только репетиция, но на сцене всё происходило искренне и всерьёз. Так же, как и деревья не могут расти вполсилы, птицы петь вполголоса и всё вокруг в этом божьем мире не может делать вполовину, крадя что-либо для себя. Я наблюдал чистый истинный талант, дарованный жизнью, который нельзя поделить или не показать, в зависимости от настроения, обстоятельств и характера. И самое примечательное и неожиданное для меня было то, что эти люди – актеры – добровольно создавали единый организм, единую сущность таланта. Каждый был звеном, главным звеном. Если кто и допускал ошибки – то они тут же исправлялись остальными. Все были едины в общем движении замысла.

Восприятие слов Анны напоминало безоговорочное послушание монахов. Не безмолвное подчинение, а бесконечное уважение и желание быстрее вобрать в себя весь её опыт и стиль. Как, куда и когда исчезла моя ночная знакомая – лёгкая, непринуждённая, спокойная? Передо мной невероятно сияла профессиональная грань её личности. Серьезная в своей решимости и решительная, в раз и навсегда сделанном выборе жизни. Даже внешне она была сейчас другим человеком – нежный, но властный голос, уверенные жесты, широкий диапазон неисчислимого количества эмоций и много юмора, очень много. Это был наставник! Настоящий истинный учитель. Я невольно позавидовал всем этим людям. Тоска внезапно сковала размышления.

Эмоциями завладела скрипка. Бесконечно печальный и невесомый мотив разлился по самым тёмным воспоминаниям. В этот момент Анна быстро поднялась на сцену, что-то выясняя. Вдаваться в их разговор не было смысла, со стороны всё было очевидно по невербальным знакам. Актёры неосознанно старались замкнуть с ней круг. Некоторые спорили, что-то предлагая, но, казалось, при всём терпении и выдержке, Анна знала итог каждого диалога. Наконец, она вернулась в зал, жестом указала на повтор, не отрывая взгляда от монитора. Сцена была проиграна, ещё и ещё…

Было так необычно наблюдать этот новый мир. Как человек, неодарённый актерскими талантами, я искренне восхищался искусством представления. Думал. И так обычно-необычно понял вдруг, то, что происходило на репетиции – не совсем и случайная сцена случайной постановки. Вникая в сюжет, я обнаружил, что играли разрыв дружбы двух людей, разрыв совершенно разных миров. С одной стороны, это был человек, нашедший новое место в жизни, смысл и цели. С другой – друг, ревностно непонимающий, задыхающийся от эгоизма и горько сожалеющий о прошлом. Человек, замкнувший свою жизнь на материальных ценностях, который привычно поместил среди них и друга.

Кого жалеть? Кому из них нужна помощь? Второму? Но от чего? От его места в жизни, его роли, соответствующей способностям и характеру? Его навыки абсолютны и помогают пройти путь, начертанный только для него одного.

А первый… Какой несчастный счастливец! Подходящий к подножию горы альпинист. Его цель прекрасна, путь – страшен, порой невозможен. Но не идти нельзя. Это уже больше, чем просто желание – это рок, судьба…

– Да, две судьбы. Такое будет название, – произнесла вдруг Анна.

Я, похоже, опять думал вслух.

Актёры спускались, унося ненужный реквизит. А Анна внимательно смотрела на меня, видимо, уже какое-то время. Не отводя взгляд, она встала и направилась в мою сторону. Внезапно я почувствовал волнение… Школьное волнение и тревога быстро искали свои страхи.

Она опустилась в кресло рядом.

– Как я могу тебе помочь? – очень мягко и тихо спросила она.

– Хочу на воздух, – шёпотом ответил я.

– Пойдем.

Анна попросила рассказать историю. Мою историю.

– Я же говорила, что не спутаю чувств, увиденных в человеке. Эта репетиция задела нечто в тебе.

Я послушно заговорил:

– Мы учились вместе, взрослели. Она обладала абсолютным качеством доброты. Не важно, какие были ситуации, люди – именно доброта не позволяла ей сделать ничего ранящего или умышленного. Никому. Было странно наблюдать, как такого неглупого, целеустремленного человека внезапно стали привлекать ординарные вещи – успех, власть, лёгкий достаток. Мы тогда уже долго были вместе. Это получилось само собой. Общий путь и редкие ценности объединили нас. Мы хотели стать истинными профессионалами своего дела, не обремененными карьерными амбициями. Но что-то в ней сломалось. Я наблюдал это страдание с самого начала и всеми силами старался не вмешиваться в её настоящий внутренний выбор. Было похоже на внезапную болезнь родного человека. Смертельный диагноз не позволяет дарить надежду, – я немного помолчал.

– Но у каждого свой путь, – продолжал я, возвращая самообладание, – я не вправе был принуждать её к чему либо. Надеялся? – да, всей душой! До последнего я ждал, что она всё повернет, сожалея. Но у меня ничего не осталось. Только разочарование. Я так долго искал родственную душу, так много отдал ей сокровенного… Страшен был даже не сам поступок, а первые мысли об этом! Как я мог ошибиться так слепо? Мой мир ещё долго вертелся по спирали вниз. Она провела меня через многие круги, в итоге, ушла, оставив на память разных демонов. И только недавно я их победил.

Я посмотрел на Анну и встретил не совсем убеждённый взгляд.

– Ну, если и не победил, то, по крайней мере, надёжно запер.

Я ни с кем ранее не обсуждал этого эпизода жизни, видимо, поэтому мой рассказ был путанным, без имён и подробностей. Но мне стало легко.

– Как же правильно ты говоришь, – вздохнула она, – но столь безэмоционально, сухо. Это удивительный контраст! Обычно такое стараются передать полнее, в деталях. Скажи, что же помогло тебе всё пережить так быстро?

– Быстро? – усмехнулся я, – ничего. Время. Нужно много времени. А в итоге, сколько я его растерял. И сам сейчас застрял в какой-то пустоте. Чтобы пройти что-то, исчерпать – нужно много времени. Мне кажется, ещё один подобный раз, и я уже не смогу расплатиться по такому кредиту, просто не хватит и жизни.

– Тебе кажется, все остальные переживают это быстрее? Медленнее? От чего это зависит? – мягко спрашивала Анна.

– Думаю, только от воли. Ведь вы совершенно правы. Все, абсолютно все переживают подобное в своей жизни, некоторые не раз. Вопрос – зачем?

Повисла пауза. Я отвлёкся и замешкался среди воспоминаний.

– Ты же знаешь ответ – скажи, – послышался за спиной слишком знакомый голос.

Я вздрогнул, как от громкого и неожиданного звука. Чувства стыда, безысходности и полной неприемлемости ситуации пронеслись внутри одновременно, с пугающей скоростью. Стало жарко и холодно одновременно. Но почему?

– Добрый день, Виктор, – сказал я машинально и одновременно пытался понять причину своего состояния.

Он сел между мной и Анной.

Я умел держать себя в руках, но у меня образовалась проблема. Для меня немыслимо было сейчас равнять образы моего прошлого, увы, слишком эмоционального и печального, с настоящим – с равновесием, контролем… И с Виктором. Со всем, что стал обретать, благодаря ему. Меня начало душить негодование. Но что делать? Что?

– Мы давно не виделись, – Виктор нарушил тишину, обращаясь ко мне.

Я посмотрел на него и снова встретил этот прямой серый взгляд. «Наконец-то!» – пугающе пронеслось в голове.

– Вот и хорошо, – сказала Анна, – тогда я, пожалуй, оставлю вас. – Никто не против? – она посмотрела на меня.

Боже мой! Вот ровно час назад я бы не возражал, но сейчас…

– Я видимо, утомил вас своим прескучным рассказом, – бестактно вырвалось у меня.

Анна строго посмотрела на меня, потом на мужа, наигранно вздохнула и развернулась в сторону парка. Довольно долгая пауза заставила отвести взгляд от её удаляющейся фигуры и посмотреть на Виктора.

– Хочу перейти «на ты», кажется пора, – сказал он.

Я молча кивнул. Что-то однозначно поменялось. Но моё представление об этом человеке до сих пор было неопределенным. Я твёрдо знал, что его присутствие мне необходимо, но вот рассудок требовал более вещественных аргументов, чем ощущения. Я не понимал, что и как дальше с этим делать. И подумать над этим не было достаточно времени. Виктор вызывал странные эмоции. Странные и теперь уже почти однозначные.

– Скучал?

А вот это был весьма неожиданный вопрос. Но ощутил я, почему-то, раздражение. Как будто нашли моё сокровище раньше меня самого. Или озвучили. Но когда находишься в обществе «себе подобного», я имею ввиду профессию, то глупо что-то скрывать. И от себя, и от него.

– Я должен сказать такое вслух? – сердито спросил я.

– Я, как и Анна, многое могу сказать о чувствах. Знаешь ли, я – специалист в этой области, – он улыбался, моя скованность отпускала.

Но вот несколько следующих мгновений во мне шла неприятная борьба. Все, окружавшие меня сейчас люди, пусть и малознакомые, были максимально честны и открыты – в поведении, поступках, намерениях. И я ни секунды в этом не сомневался, потому что чувствовал фальшь безошибочно, с детства. Почему же мне нельзя было честно допустить ошибки прошлого? Даже не допустить, а рассказать об уже допущенных? Как странно, всё же это опять касается моих «якорей»! Именно сейчас они как нельзя кстати, а я раздумываю! И мгновенно, после этой мысли, для меня стало очевидно, что именно Виктору и именно сейчас нужно сказать абсолютно всё.

– Как ты думаешь, это нормально, тосковать по малознакомому человеку? – я старался говорить медленно, проверяя степень своей смелости и честности.

– Это же приятное чувство.

– Тоска?

– Влюблённость. Такое не спутать, – Виктор внимательно смотрел на меня.

– Ты не смущён, – я посмотрел на него.

Чего было не сказать обо мне. Смелость начинала покидать честность. С меня как будто быстро стягивали запутанные слои бинтов. Слой за слоем. Было страшно, но дышалось легче.

Он улыбнулся.

– Помнишь, ты говорил про слои десерта? Ну и что такое любовь для тебя сейчас? – у Виктора был очень спокойный и одновременно странно-торжествующий взгляд.

– Что-то уже явно несладкое, – я был озадачен. Он нормально реагировал на тему нашего разговора. Или не нормально?

– Я путаюсь. Ты путаешь меня, Виктор.

– Проблема в том, мой дорогой Алекс, что ты воспринимаешь меня, наше знакомство и общение очень субъективно, для себя. Ты определенно знаешь, к чему это приведёт? Или точно знаешь, чего хочешь от всего этого? Уверен? – он был очень серьёзен и внимательно смотрел на меня. Слава богу, я застыл в поисках нужных ответов.

– Позволь, подсказать тебе выход. Смени фокус, это же очевидно. Что сейчас не так? Что не отвечает твоим желаниям? Мы вместе будем работать, вместе проводить много времени, путешествовать. Ты поймешь, как и чем я живу, кто я. И не надо именно сейчас ничего планировать и решать. Пойми, у тебя, меня – каждого, есть своя роль, и она должна быть сыграна. Если же нет, то второго шанса может и не быть. Или он будет не столь приятным, как сейчас. Эмоции влюблённости ведь самые приятные.

Он посмотрел на меня так же, как и Анна на репетиции, каким-то неописуемо личным прямым взглядом.

– Пройдёмся? – спросил он и улыбнулся.

Мы встали и пошли вдоль улицы. Я был спокоен, собран, но мысли блуждали медленно и бесцельно. Я не понимал многого, и всё время выверял ощущения. Снова и снова удерживая себя от обдумывания и расчёта. Состояние было определённо очень близким к счастливому. Забытому… Смотря на этот город сейчас, я узнавал его впервые. Происходило новое знакомство с чем-то, лежавшим глубоко внутри, под теми самыми бинтами. Жизнь по-новому откликалась во мне. Везде и всюду взгляд цеплялся за мелочи – разговор, крик, смех…

Через некоторое время Виктор спросил:

– Сейчас легче?

– Определённо, – определённо дышалось свободнее.

– Ты расскажешь мне про неё? – его тон был очень тихим, голос бархатным. Сейчас это был близкий мне человек, задающий очень личный вопрос и уже имеющий полное право на это.

– Зачем? Это же прошлое.

– Зачем же ты прошёл этот опыт? – не отступал он.

– Прошёл? Я до сих пор так не считаю.

– Понимаешь, нельзя помочь никому, не зная как, не испытав всё самому. Только писатель напишет повесть, врач спасёт жизнь, художник создаст картину. Потому как они это умеют, знают как. Они профессионально работают и с нужными предметами, и со своими состояниями. Пережив всё до конца, опустившись в самую суть проблемы – ты сможешь помочь и себе и другому. Но это совсем не касается сделок и выгоды. Будучи честным с собой, так или иначе, ты будешь только в выигрыше. И в итоге найдешь желаемое – пусть и не так, как ждёшь, – тут он снова как-то странно посмотрел на меня.

– Так и чему же я буду учиться? Находить свои нерешённые проблемы, воскрешать их и тем самым спасать жизни каждого? – усмехнулся я.

– Сейчас ты говоришь это самое «спасать», вкладывая в него весьма плоское значение. Надеюсь, нам с тобой не придётся тратить время на подростковые капризы? – он повернулся ко мне, и я понял, что уровень эмпатии Виктора очень высок, если не сказать абсолютен.

И все-таки мне было страшно привыкнуть к такой полной открытости в общении – открытости поведения, эмоций и даже мыслей. У меня как будто всё время выключалась какая-то кнопка действительности, или это рассеянность, или предрассудок. В любом случае Виктор профессионально справлялся и с этим. Вся его линия поведения заключалась в поиске направления моих мыслей, определения их полюса и дальнейшего движения уже в унисон, к объективно необходимой цели… Это не описать проще. Какая-то физика сознательных процессов. Когда я впервые ощутил такое его «вмешательство», я был больше шокирован, чем уязвлен. И в то же время мной ощущалось удивительное спокойствие и равновесие, словно кто-то берет меня за руку, что б я стал уверенней и смелее. Сейчас я осознал, что это он делает намеренно. Виктор улыбался, а я определенно ощущал счастье. Для меня, встретить его сегодня стало лучшим моментом. Самым лучшим моментом.

Распрощались мы, как старые друзья. Он сказал, чтобы завтра, с самого утра, я был у Кэтрин, и протянул руку, в которой была его визитка.

– Здесь указан мой личный номер. Когда буду нужен – звони, – он посмотрел мне в глаза и тихо добавил, – Алекс, тебе я отвечу всегда.

– —

С самого утра я подписал все необходимые бумаги уже на своей бывшей работе, и по-детски воодушевленный отправился к Кэтрин. Она сварила самый вкусный на свете кофе, усадила в «моё» кресло, и мы начали.

Первое, что ей нужно было, это поработать со мной, как с пациентом. Получалось даже забавно, потому как «по эту сторону» я ещё не сидел. Была у меня пара сюрпризов для неё.

– Ну и как вы этому научились в столь юном возрасте? – под конец она уже откровенно смеялась надо мной.

– Не знаю, пришло само в один из дней. И я понял насколько так проще и эффективнее жить и работать.

Мы обсуждали моё умение абстрагироваться. Это был мой навык, гордился я которым необычайно. Что бы ни произошло, кто бы ни находился рядом, простым усилием воли я мог стать полностью невосприимчивым ни к чему, строя своеобразный барьер. Никаких чувств, эмоций, побуждений, желаний. Ничего! Абсолютное и объективное восприятие окружающей ситуации без личного эмоционального окраса. Сейчас это особенно мне помогало с Виктором. Внешне меня могло выдать только незначительные особенности поведения, но только опытному взгляду профессионала.

Кэтрин засыпала меня неделикатными вопросами, уже видимо в азарте, пытаясь любыми средствами обнаружить брешь в такой защите, но я не любил проигрывать. Да и все её вопросы, честно говоря, ничего кроме улыбки не вызывали. Я ещё даже не старался.

– Ну, всё, я поняла, – смеясь, сказала она, и мы перешли на более заурядные темы о моей семье.

Когда официальный анамнез был собран, она вдруг спросила:

– А вы не считаете такую безэмоциональную жизнь скучной? Без отношений, страсти, любви?

– Любовь бывает разной. Она не обязательно должна сжигать дотла.

– Тут вы невероятно правы, – сказала Кэтрин, потом помолчала, явно хотела ещё что-то сказать, но передумала.

– На этом сегодня мы закончим. Скоро будет пациент. Вы со мной?

– Да, хочу включиться в работу, если не возражаете?

– Нет. Это будет уже кстати, и станет своеобразным вступительным экзаменом для вас, – она протянула мне журнал с расписанием сессий.

Посмотрев на первую в фамилию в списке, я на мгновение потерял контроль. Воспоминания накатили холодной волной…

– Так что же ты хочешь?

– Хочу, чтоб ты сейчас поддержал меня, как это раньше делала я. Только сейчас, ради нас! Мы будем счастливы, исполним все мечты, нужно только один раз потерпеть.

Вероника знала, что я не перейду черты, никогда. И всё равно всерьёз поставила меня, нет, нас, на границу моих принципов.

Собирая «нужных» людей, она быстро нашла прекрасные возможности для блестящей самореализации. Но подобное же притягивает подобное. Весьма тёмные и, очевидно, спрятанные даже от себя самой, черты характера нашли дорогу к её желаниям, и вот так родилось очень «удобное» предложение. Влиятельный человек, имеющий много легко управляемых людей и страстей, подвёл её к выбору. Выбору жизни, пути и средств достижения целей. И хотя, для образованного человека это всё довольно примитивно, и, конечно, грязно, но под определённым углом выглядит практично, удобно и понятно. Она посвятила меня в это, как сообщника, требуя поддержки. Тогда, кроме ноющей боли от предательства, я почувствовал обыкновенную злость. Я ошибся в человеке. Мы же вместе могли строить подобный мир! Только другим материалом, с другими помощниками и без кредитов чести.

Мой ответ не был для неё сюрпризом. Всё это было страшным сюрпризом для меня. Я видел искренние слезы её последней борьбы. С собой. Как и любая женщина, она неосознанно ощущала всю глубину принятого ей решения. Весь её мир переворачивался, круто меняя курс и направление. У меня же оставалось только собственное Я – единственное, что невозможно было предать. И я не смог. Если бы случилось страшное, и я пошёл бы за ней, забыв всё, на чем стояло моё сознательное существо, мы бы вместе рухнули в тлен эгоистичного удовлетворения примитивных потребностей – желаний, страстей. Но я не смог бы так жить. Даже ради кого-либо.

Расставание прошло очень быстро, без попыток вернуться. Как хирургический надрез. Было больно? Было страшно. Мы слишком долго жили вместе, слишком хорошо знали друг друга… И, видимо, всё же недостаточно… Но дело было даже не в отношениях, а в том, что я, наконец, ощущал себя полноценным, найдя в ней поддержку, понимание, друга и любовь. И был этому счастлив. Кроме всего, она же была женщиной, которая могла подарить семью, детей… Это окрыляло. Я понимал, что осознанная, зрелая семья – это большая редкость сейчас, и предвкушал «высокие идеалы» наших ценностей. Это были невероятно сильные желания и надежды. Мои. И они подкреплялись её преданностью и честностью. Именно из-за честности она мне всё и рассказала – «искренность до конца» была во главе нашей жизни, и из-за неё же всё и рухнуло.

В то печальное время я намеренно старался выместить из сознания свои мысли, вместе с ощущениями. И внезапно обрел свой навык, как помощь и вечное напоминание об отсутствии человеческой верности. Конечно же, всё улеглось и ушло, но не в никуда. Оно покоилось в самых глубоких тоннелях памяти грудой развалин.

Прошло несколько месяцев, этих невыносимых, однообразно-серых месяцев. Поменялось всё вокруг – быт, привычки, надежды. Я знал, какова была её судьба. Часто слышало её новой жизни из рассказов общих знакомых. Но время лечит. Наших общих друзей становилось меньше, и результат был всё очевиднее. Я желал того же и для неё, для Вероники.

«Вероника С.»

Читая это в папке Кэтрин, я блуждал среди развалин памяти. Это было нечестно! Всё это уже не игрушки с нашим детским интервью, подумал я и быстро взглянул на неё. Кэтрин сидела очень близко, на подлокотнике моего кресла. Её взгляд был полон тревоги и твёрдости.

– Так надо, – наконец сказала она.

– Вы нас оставите?

– В самом конце. Она будет через час, – добавила она.

Я закрыл глаза. Всё это было ожидаемо, круг жизни совершал оборот. Но лучше бы не так, не в этом месте и не с этими людьми. Я знал, что всё может быть непредсказуемым. Это была моя битва. Только моя.

И она пришла. Неприятным сюрпризом было то, что Кэтрин предупредила её обо мне. Трудно описать, сколько эмоций Вероника принесла с собой – они все прилипали, как насекомые в душный день и были везде – во взглядах, жестах, в воздухе. Сама же она охотно рассказывала про весь свой беспорядочный мир, обращаясь и к Кэтрин, и ко мне. Пока я не улавливал ничего «из прошлого» в её поведении. И даже на секунду понадеялся, что это может действительно конец, старая забытая история… Под конец сеанса Вероника случайно сделала один жест рукой, который я знал. Помнил ещё. Он и выдал её нетерпение.

Кэтрин, как и обещала, стала собираться, сказав, что после меня ждут у Анны. Я слушал, не смотря на неё. Тогда она слегка коснулась моей руки. Неохотно я поднял взгляд, Кэтрин была очень серьёзна и открыто демонстрировала беспокойство. Я кивнул. Вероника тем временем уже напоказ нервничала. Дверь за Кэтрин закрылась. Воцарилась тишина. Меня начал сковывать страх, и я стал привычно расставлять свои барьеры.

– Скучал?

И вдруг всё перестало быть таким тревожным и давящим. Я вспомнил наш с Виктором разговор и этот вопрос, и у меня внезапно появились почти физические, приятные на вкус ощущения. Нет, я был не прав, мой десерт самый сладкий, просто неповторимый! Всё мгновенно стало другим. Эмоции мгновенно развернулись…

– Нет. Беспокоился.

Такой ответ, конечно же, её не устроил.

– Ты скоро будешь знать все подробности, из первых уст, – усмехнулась она.

– Я – доктор. Ты – пациент, – спокойно продолжал я.

Это был вызов для неё. Вероника теперь имела достаточно опыта, чтобы принять его. Она встала и подошла так же близко, как и Кэтрин некоторое время назад.

– Мой врач пока Кэтрин. Но я хочу знать твоё мнение, и в дальнейшем, хочу приходить на приёмы только к тебе, – её голос звучал с волнением.

– Ты не устала от однообразия?

Она всё понимала, но тактика была выбрана и очевидна.

– Не думаю, что ошиблась в выборе специалиста, – фальшивые слова вызывали у меня откровенную скуку и воспоминания о Викторе. Странно, но именно сейчас я понял, что передо мной совершенно другой человек, не тот, кто жил в моих воспоминаниях. Человек, не желающий меня, как выбор своей жизни, просто скучающий на дне своих увлечений, слишком слабый и не готовый к решимости. И я должен был ей помочь.

– Я давно ищу возможность для встречи с тобой. Это похоже на навязчивую идею, я странно уверена, что только ты мне можешь помочь. И вот, совершенно случайно узнаю, с кем ты работаешь. Мне не сложно было это устроить. Кэтрин даже сама предложила… Но ты будто не рад мне? – она говорила очень мягко, на ощупь проверяя мои эмоции.

– Почему же именно и только я? Неужели за все это время ты никому не позволила узнать себя до конца, и у тебя нет близкого человека или друга?

Полная искренность вряд ли входила в её планы сегодня. Думаю, желанная встреча довела её до какой-то точки, эмоциональной кульминации.

– Ты действительно всё смог пережить? – недоверчиво спросила она.

– Если б у меня была личная заинтересованность или эмоции, этого сеанса не было бы. – С самого начала беседы я выбрал безликий официальный тон.

– Не верю, – тихо сказала она.

– Что же тогда ты хочешь от работы со мной?

Её глаза стали почти чёрными, рука давно лежала на моей, дыхание было редким, чуть слышным. Конечно, воспоминания о нашей близости ещё тревожили Веронику. Желала ли она вернуть прошлое или нет, мне сейчас, особенно с моими барьерами, было не важно. Но физически этот момент был приятен, словно я нашёл фотокарточку счастливого мгновения из прошлого. Вероника же привычно пользовалась давно заученными навыками, но шли минуты, а черты она всё не переступала.

Сомнения! Она сомневалась. Это было самым неожиданным! Она уже не была уверена во мне. Дальше всё было просто. Переложив её руку в свою, я тихо сказал:

– Я могу предложить свою помощь, но подняться и пойти ты должна будешь сама.

Сейчас я ожидал разных эмоций, но в дверь постучали. Неожиданно быстро вернулась Кэтрин. Я невольно улыбнулся такой открытой, смелой поддержке. Вероника с уязвленным видом поднялась, и по её последнему взгляду я понял, что мы ещё увидимся не раз. Она взяла сумочку и, не прощаясь, вышла. После нескольких минут тишины, я услышал тихий голос Кэтрин.

– Прости меня, – произнесла она.

Я даже не сразу понял, о чём она говорит, отсутствие эмоций и мыслей плотным туманом окружало меня сейчас. Я неспешно снимал защиту.

– Прости? За что? – переспросил я.

– Прости меня, это было очень жестоко. Но не я одна принимаю настолько тяжёлые решения. Бывает необходимость, – быстро проговорила она.

– Ты права, – задумчиво ответил я.

Я встал и собрался идти в сторону двери, но Кэтрин внезапно подошла и обняла меня. Это была неприятная неожиданность, поскольку слабость всегда рождает слабость. Я это понимал, но мне стало хорошо. Совсем как в детстве, когда ещё умеешь ощущать преданность физически.

– Ты пойдёшь к Анне?

– Если надо, то да.

Кэтрин отошла и улыбнулась.

– Он тебя очень ждёт.

– —

На воздухе внутреннее напряжение стало спадать, я просто дышал и просто шёл. Мыслей не было, желания отсутствовали. Эта история не позволила мне эгоистично направиться в новый мир, и принести старый. Там были совсем другие люди – удивительно искренние, понятные, не разочарованные во мне и решающие достаточно похожих проблем с пациентами. Я видел весь свой круг новых знакомых как драгоценность, которую нельзя пачкать такой липкой заурядностью. И, наверное, глубоко внутри боялся, что это может повториться и с ними. Я решил, что одиночество сегодня будет полезнее.

Тёплый летний вечер, шумный город, ясное небо, звезды-звезды и дорога в никуда, без спешки и расчёта. Вакуум внутри постепенно начал заполняться такими простыми и понятными ощущениями покоя, темноты. Я свернул в неосвещенную часть парка и вышел к воде. Люди предпочитали более светлые, живые места, поэтому тут были только я, ночь и несколько влюблённых парочек на почтительном расстоянии. Небольшой, но очень милый пруд привлекал внимание и отвлекал от мыслей. Блеск редкого освещения ложился яркими полосами на тёмную поверхность воды, а нечаянный ветер шевелил их, составляя причудливо-гармоничные узоры. Пугливые птицы нарушали баланс темноты, воздуха и покоя. И так, внезапно для себя, я полностью погрузился в ощущения.

Как же гармонично устроена эта жизнь… День сменяет ночь, лето, зима, дождь, рассвет – всё подчинено этой мудрости. И совсем не важно, в какие обстоятельства ты поставлен, ты должен выполнить возложенное. Слова Виктора, о нашем долге теперь выглядели не так уж и отвлечённо. Дерево растёт, вода течёт, цветок распускается – инстинкты толкают всё живое вперёд, дальше, к его неминуемой эволюции. И только человек, с его «исключительным интеллектом» и рационализмом останавливается и пытается всё просчитать и обезопаситься – как избежать, где сойти, от кого вовремя отказаться… Можно ли повернуть это заржавевшее колесо заблуждений? Думаю, нет, ведь абсолютно каждому страшно прямо и честно идти вперед. Мало кто помнит среди беспокойства и суеты, что он не один и рядом такие же несовершенные, сомневающиеся люди. Кто в наш век способен быть смелее себя самого, ясно видеть цель и делиться этой смелостью? И принимать, что он одно целое со множеством важных и нужных жизней… Как было бы прекрасно, если б среди них нашёлся один близкий и верный…

Незаметно пролетела просто уйма времени. Становилось душно. Наверное, шла гроза. Я машинально встал и не спеша отправился в сторону дома. Сейчас мной уже ощущалась физическая усталость, и сон выглядел весьма привлекательно. Но у дома стояла незнакомая машина, тихо двигатель работал. Интересно, кого ждали так поздно? Дверь водителя открылась, и мою усталость как рукой сняло.

– Дорогой мой, неужели ты до сих пор склонен к переоценке своих сил и возможностей? Есть вещи, которые нельзя преодолеть в одиночку, – Виктор усадил меня, громко хлопнув дверью.

– Я хочу, чтоб ты запомнил, Алекс, – продолжил он, садясь за руль, – пока я рядом, всё будет в твоей жизни чуть легче, поскольку тебе не одному придётся развязывать свои старые узлы. Ответь мне сейчас, я больше не спрошу, ты доверяешь мне? – Виктор говорил тихо, твёрдо, но лёгкое волнение я уловил.

Да и вопрос был странным. Можно ли безоговорочно доверять человеку? Не другу, не родственнику, кого знаешь хоть какое-то время. Доверять и жертвовать правом действий и решений? Или же доверять и растворяться в спокойствии? А ведь ответ был очевидным, чересчур очевидным для меня.

– Я доверяю тебе, Виктор. Думаю, ты это и сам знаешь.

Он выглядел чем-то озабоченным.

– Поехали. Ты устал.

Куда мы мчались по ночной пустой дороге? Мысли, странные, ещё неупорядоченные, кружились в голове и не могли найти себе места, но я не трогал их, просто наблюдал. Рядом с Виктором было необычно спокойно – ощущения абсолютной безопасности и защищенности исходили от этого, по сути, незнакомого человека. Как так вышло, что он рядом? Опекает, заботится, меняет мои привычки, представления о людях, их отношениях, степени понимания друг друга, настраивая мою жизнь на более качественный и чистый лад. Зачем? Сейчас я как будто бы спал и не спал одновременно. Виктор по-прежнему был серьёзен и задумчив, и мне физически чувствовалось, что разговор у нас не запланирован.