Текст книги "Лучший из миров"

– Ты кто? – глупо спросил Дан.

– А… а вы?

– Вот что. Валить надо. В машине поговорим.

По большому счету, как выяснилось, Мирон все-таки не был полноценным демоном. То есть настоящим, классическим демоном в понимании Тейю – которая тем не менее аж поскуливала от котячьего восторга и, не в силах удержать свою природу под контролем, то и дело шла волнами преображения. Она затеребила новообретенного сородича, замучила его мольбами явить истинный облик и, даже убедившись, что этот странный демон почему-то не умеет самых простых вещей, то и дело съезжала на телепатию. Мирон, по наблюдениям Дана, смысла ее мысленных высказываний не улавливал. Но какой-никакой дар эмпата в нем все-таки тлел, из-за чего у Дана не раз и не два ревниво тяжелело сердце при виде одинаковых эмоций, одновременно пробегающих по лицам обоих.

М-да… Но это в понимании Тейю. А вот на Данов взгляд – да и для любого нормального человека – демоническое начало в новом знакомце было очень даже сильно. Что там, зашкаливало. Хоть сейчас на суд магов – и к ногтю! Дан поежился, вспомнив могучие кольца призрачного драконьего хвоста… Неудивительно, что ловчие клюнули. Где они, кстати?

Мирон вместо ответа недоуменно развел руками. Он знать ничего не знает! Может, вы, загадочные ребята, его малость просветите? Просто, когда он спрятался в пещере, преследователи сунулись за ним следом. Он даже заметил чужое лицо за водопадом. Потрясенное, перекошенное. Может, сами в ловушку угодили, а может, это пещера их втянула. Их втянула, а его, наоборот, выплюнула. От греха.

Тейю вся подобралась, услышав про пещеру. Принялась выпытывать подробности, слушала с суеверным ужасом. Наконец, перепуганная и зачарованная одновременно, прошептала:

– Глотатель… Не может быть!

Дан, вторично услышавший от демоницы упоминание о таинственном и ужасном Глотателе, заинтересовался, но толковых пояснений добиться не смог. Понял только, что в Третьем мире это – нечто само собой разумеющееся, природа чего тем не менее совершенно неизвестна, а говорить о нем нельзя, да и думать нежелательно. И что именно на этот феномен демоны склонны возлагать ответственность за необъяснимые исчезновения своих соплеменников. Случаются они, правда, крайне редко. И далеко. И… В общем, все как у нас, людей, подумал Дан: никто не видел, но все боятся. Подумал – и усмехнулся этому «у нас, людей».

Да, занятная подобралась у них компания! Красотка-девушка, на самом деле оборотень из Третьего мира. Ловчий из Первого, который выдает себя за человека. И человек из Второго, оказавшийся на поверку демоном. После долгого разговора, сопровождающегося принюхиванием и попытками копания в мозгах (Мирон ежился – щекотно!), Тейю объявила: демоническая сущность в господине дознавателе сильно размыта, разбавлена вливанием чуждой крови, зато древность ее не вызывает сомнений. Мирон оказался последышем какой-то страшно редкой, если не вовсе вымершей изначальной расы Первооборотней, являвшихся, по мнению некоторых горячих голов, продуктом грешной любви Двуногих Предков и Драконов Истинных. Тут Дан попробовал вмешаться. Все это открывало захватывающие возможности для дискуссии на тему заселения Третьего мира, но слишком уж далеко уводило их от реальной ситуации. Которая виделась ему далеко не радужной.

От него отмахнулись. Будь же ты человеком! (Ну как было не рассмеяться, услышав эти слова от двух демонов.) Дай поговорить-то… В кои-то веки им ничего не угрожает: охотники надежно нейтрализованы, причем случилось это слишком недавно, чтобы умники из Первого мира забили тревогу и отрядили в помощь пропавшим следующий отряд. А значит, двое носителей демонического начала могут вволю общаться, не боясь, что их засекут. Черт с ним, с Зовом, сейчас его некому услышать!

Тейю хотела говорить о родине, Мирон – о сестре. Дан, чужой на этом празднике иных форм жизни, поневоле задумался о собственных делах. Мысли его, малость поразбегавшись в разные стороны, вскоре приняли два направления. Первое – серьезное и правильное. Где учитель? Жив ли, на свободе? Что происходит в Первом мире? Кто и какую интригу там ведет, напропалую пользуясь услугами Ордена? И главное, как быстро и безопасно добыть ответы на эти вопросы? Дана мучила совесть. Вдруг учитель в опасности? Он резок, непримирим, смел до безрассудства. И очень, очень одинок – как любой слишком сильный и независимый человек. Если в Первом мире закрутилась грязная игра, учитель по своему безоглядному благородству наверняка не стал молчать и отсиживаться в теплом уголке! Дан позволял себе отмахиваться от этой догадки, пока на него давил неизбывный страх за жизнь и свободу Тейю. Теперь, когда она хотя бы на время была в безопасности, чувство долга – и даже больше, глубокой и преданной привязанности (он почему-то запрещал себе говорить «сыновней любви») – зазвучало в нем в полный голос.

Второе соображение было иного порядка. Далеко не такое альтруистичное. Наоборот, мелочное и себялюбивое. Дан косился на Мирона и Тейю. Как она смотрит на этого, с закрылками! Он пытался понять: когда Тейю смотрела на него, Дана, ее глаза так же сияли? А голос – голос был таким же: глубоким, мягким? Это все было, должно быть, очень унизительно. Унизительно и стыдно. И Дан стыдился себя. Ерзал, маялся, клеймил себя распоследними словами, но поделать с собой ничего не мог.

Неудивительно, что за всеми этими размышлениями и страданиями он совершенно упустил из виду одно обстоятельство. Глаз Дана его отметил, Дан – нет. Ловчие угодили в пещеру не все. С ними не было мага…

Впервые за много дней Тейю заснула, измученная радостными переживаниями. Второй мир – страшный мир мертвых машин и существ – оказался не таким уж безнадежным. И в нем теплилась жизнь. Правда, жизнь, занесенная извне, с ее родины, Лучшего из миров, но Тейю и прежде не сомневалась, что родилась в изначальной колыбели жизни. Чтобы в полной мере понять, насколько ей посчастливилось – ей и всем ее соплеменникам, – нужно было угодить сюда, в эту клоаку. Бедная, хрупкая жизнь, что тут с нею сталось! Видно, и впрямь есть что-то в самом их мире, что оберегает его от распада… Про дальний мир, куда ее вели, да так и не доставили, и вовсе думать не хотелось. Жуткое место, край бездушных демонов, плетущих паутину мертвых слов. Слова, превращенные в вещи, в инструменты насилия, принуждения, деформации! Такова их магия, и для Тейю мир такой магии был еще страшнее, чем этот, вовсе ее лишенный.

На пустом месте по крайней мере еще может что-то вырасти! А вот и доказательство – Мирон, чудом встреченный осколочек родины. Он родился и вырос тут, и он не один такой. Была еще его сестра, которая пропала, а может, есть и другие. И если она, Тейю, будет очень-очень внимательной, если она будет смелой и самоотверженной, возможно, они отыщутся. Кто знает, вдруг это ее долг, ее судьба – найти, спасти, объединить несчастных сородичей, горячие крупинки жизни, затерянные в ледяной бесприютности этого мира! Тейю думала об этом, погружаясь в чуткий сон, и сердце ее то сжималось от их угадываемой, разделяемой ею тоски, то возбужденно стучало, отдаваясь эхом в ушах. И порой в этом ритмичном гуле ей чудилось что-то, какой-то звук – слабый, прерывающийся, едва слышный…

Среди ночи она вдруг села в кровати, будто ее толкнули. Сна не было и в помине. Было очень тихо. Умаявшиеся парни дрыхли на полу, завернувшись в пледы. Донельзя обострившийся слух Тейю улавливал не только их дыхание, но и потрескивание рассохшейся оконной рамы, и поскрипывание деревьев на ветру, и шум двигателей каждой из немногочисленных машин, проносившихся глубокой ночью за квартал отсюда, и по следующей за ним улице, и по той, что начиналась дальше… Но главное – сквозь вялое, бредовое бормотание сонного города прорезывался голос. Один-единственный настоящий голос, беспомощный и отчаянный, как плач потерявшегося ребенка. Вслушавшись, Тейю с содроганием поняла: это и есть ребенок. Она вспомнила собственные метания по здешним враждебным улицам, шарахания от железных чудищ с горячими боками, вспомнила демона-кентавра с остановившимся взглядом и быстрым, как у ящерицы, языком, которой завез ее в парк… Вспомнила – и не колеблясь выскользнула из постели. Ушла она настолько тихо, что даже Дан не проснулся. Устал. Это из-за нее, с нежностью подумала Тейю. Он страдает и рискует, чтобы ее спасти. Додумывать было некогда. Звук усиливался. Он вел ее с настойчивостью охотничьего манка, и было в нем столько горя, что у Тейю все внутри переворачивалось.

Странный это был плач. Неправильный. Размеренный, отчетливый, чуть механический, словно порождавшее эти звуки создание само плакать не умело, но в совершенстве освоило навык по самоучителю. Но приходилось ли этому удивляться после сегодняшней встречи с Мироном – человеком из рода Драконов Истинных! В нем почти все было не так, он совсем не знал собственной природы, и все же был свой, свой до мозга костей. И тот, кто звал ее, – бедный малыш! – тоже был своим, несмотря ни на что. Бедный, бедный! Она не должна, не имеет права испытывать отвращение только лишь потому, что он так неприятно плачет. Ей было невыносимо стыдно за себя. Это все потому, что у нее до сих пор нет собственных детенышей. Она, конечно, еще очень молода, и все же, все же… Она была настоящей эгоисткой, вот что! Думала только о себе. Теперь с этим покончено. Как только она вернется домой… А пока – пока она обогреет чужого младенца, брошенного здесь на погибель. Тейю ускорила шаг, сорвалась на бег и вскоре уже неслась как тень облака, скользящая по воде. И когда натолкнулась на неожиданное препятствие, которого даже не успела разглядеть, ей показалось, что она с разгону врезалась головой в стену. Не было даже боли. Сразу – чернота…

Выслушав сбивчивые Лилины упреки, Сигизмунд перво-наперво расхохотался. Совсем ее запутал (она уж сильно накрутить себя успела, хоть и стыдом жгло). А нахохотавшись, без долгих церемоний ухватил Лилечку за трясущуюся ладошку и вложил в пальцы пульт.

– Ну-ка погляди, погляди хорошенько.

Лиля от неловкости уперлась – нечего, мол, глядеть, уже насмотрелась! Однако ж вникла. И впрямь, на пульте одни программы телевизионные, ни слова «плей» нету, ни стрелочек перематывательных. Точь-в-точь как только что с розеткой пустой, непонятно ничего! А у самой слезы градом.

– Это, – Муня говорит, – не простой телевизор. Включенный передачи показывает, как у всех, а если выключить – тогда не из программы, а людей настоящих показывать начинает. И даже не только людей. Разные каналы настроены – и из настоящего есть, и из прошлого, какие все подряд передают, а какие за людьми определенными приглядывают. Ну и не только за людьми.

Лилия слушает – верит и не верит. И чудес она всяких от Муни нагляделась, и поверить уж как хочется, да уж больно плохо ей пришлось, как она ту рыжуху увидала. Так по сердцу ударило, что хоть в норку забейся и не высовывайся. Страшно. Муня посерьезнел, Лилю обнял, а сам кнопочки на пульте нажимает. Замелькали на экране всякие места – по всему видать, что дальние, а иные еще и давние. Лиля засмотрелась было, а потом спохватилась, как за него схватится.

– Муня, – кричит, – ты мне глаза-то не отводи, ты мне про то расскажи, про то самое…

Только это прокричала, как стерся дворец какой-то с экрана, и снова выступила комната. Жалкая такая, съемная небось, а иначе кто ж в таком сиротстве жить-то будет! Сначала ничего интересного в комнате не было, а потом откуда-то сбоку появилась та девчонка рыжая, уже одетая, волосы полотенцем промокнуты кое-как, струйка за шиворот течет. Девица от этого шевельнула острыми плечиками, да так, что на Лилию на мгновение накатила тяжелая, мрачная ревность. Но тут рыжая обернулась, и в кадр вошел мужик – со спины видать, что молодой, крепкий, а больше ничего не разобрать, – и та вспыхнула глазами, лицом, даже кажется, грудой мокрых волос. Держались, однако ж, друг от друга в шаге, ровно школьники! О чем-то стали говорить, забеспокоились оба, то на диван присядут, то снова вскочат, то вдруг к окну подкрадутся сбоку и осторожненько так из-за занавески поглядывают. О чем говорили, непонятно, звук-то отключен, но Лилии дела до того не было. Она на этих двух, на лица их смотрела. Как меняются, как оживают, расцветают, как глаза изнутри озаряются у каждого, стоит только другому спиной поворотиться. В общем, все она про них поняла, без всяких слов.

Поплакала еще, чтобы слезы кончились, и к Муне. Любопытно ведь, кто такие этот парень с девкой, что Мунечка ее за ними наблюдает.

И узнала такое…

А как узнала, руки в бока уперла и на друга своего дражайшего, чудотворца недоделанного, как понесет!

– Ты что же это, – возглашала Лиля, гневно сверкая очами, – взялся приглядывать, а сам… Уфитилил куда-то, а про ребят и думать забыл! Почем знать, может, с ними уж случилось что?

Сигизмунда град упреков привел в полнейшую оторопь. Он огорчил свою королеву? Он чем-то провинился? Но чем? Ревность, хоть и беспочвенная, была ему понятна и даже приятна. А вот все прочее… Верно, несколько времени назад он заинтересовался судьбой некоего оборотня, случаем оказавшегося в этом мире, и совсем неподалеку. Необъяснимое вмешательство беглого ловчего (при слове «необъяснимое» Лилия вздернула брови домиком) придало истории дополнительную остроту, и он провел немало времени, с увлечением наблюдая за всеми ее поворотами. Пару-тройку раз, когда казалось, что сюжет вот-вот зайдет в тупик, даже вмешался, подправил кое-что, подкинул героям еще один шанс. Одинокий, праздный, скучающий – таким он был еще недавно, и она должна его простить! Но теперь… Теперь-то совсем иное дело. Каким-то чудом он обрел ее, свою мечту и любовь, дни его – не говоря о ночах – стали насыщенными и осмысленными, и надобность в развлечениях отпала. Одного Сигизмунд никак не мог взять в толк: почему его мечта и любовь на протяжении этой страстной речи все больше мрачнеет. Она же от возмущения не сразу смогла заговорить, но уж когда смогла…

– Да кто ты такой, да как же ты можешь, да что ж ты творишь!

Голос возлюбленной грохотал, как из грозовой тучи, и в какой-то момент могущественный Сигизмунд поймал себя на мальчишеском желании втянуть голову в плечи и во весь дух припустить куда-нибудь в безопасное место.

– Легкомысленный, бессердечный, равнодушный старый сопляк!

Насколько он смог разобраться – а это было далеко не просто, – суть Лилечкиных претензий сводилась к тому, что он-де взял на себя некую ни на чем не основанную и ничем не подкрепленную ответственность за тех двоих. Взял уже тем лишь, что единожды вмешался в судьбу девушки-оборотня и ее защитника. И теперь вроде как обязан их опекать и спасать. Вот так! Сигизмунд не без оснований почитал себя не самым глупым существом во вселенной. Знания его были безмерны, опыт неохватен и многопланов, но уловить здесь хотя бы тень логической связи он оказался решительно не способен. Между тем Лиля говорила с абсолютной убежденностью. С чего она это взяла, а главное, что ей за дело до двоих, о которых она и услышала-то впервые каких-то полчаса назад – вот загадка так загадка. Что ж, разгадывать ее он готов хоть весь остаток вечности, а пока – пока, если дело коснулось Лилечкиного удовольствия, он готов выполнить очаровательный каприз единственно из любви.

Расцеловав гневливую подругу (какая она все-таки поразительная, незаурядная душа!), он переменил настройки, поймав текущий момент в жизни Дана и его подружки. Дан, голый до пояса, брился, щурясь в облезлое зеркало. Одна щека еще тонула в пене, на второй красовалась свежая ссадина от скверного станка, а на шее… Сигизмунд весь подался вперед, уставясь в экран.

На шее на истертом шнурке преспокойно покачивалась Малая Печать.

Дан и Мирон обнаружили исчезновение Тейю только утром. Оба, каждый со своей профессиональной колокольни, уверенно определили – ее не похищали, ушла сама. Ушла – и канула в никуда, растворилась в огромном городе. Почему? Оставалось только гадать. Ни записки, ни знака. Чутье подсказывало Дану – это все-таки похищение, чертово похищение, проделанное с большой выдумкой. Кто-то сумел выманить оборотня из укрытия. Кто? Дан похолодел. Тренированная память вдруг очнулась от забытья и, словно издеваясь, услужливо подсунула картинку. Вот Мирон – пока просто незнакомец – торопится выйти из тесного переулка. Группа ловчих нагло, не прячась, догоняет, пытается взять в кольцо… Где маг?

Проклятье, где был в этот момент их маг?

В тот же миг он провалился в пучину самообвинений. Профессионал, мать твою! Умник гребаный! Как он мог упустить из виду такую «деталь»? Лицо мальчишки-мага в малейших подробностях встало перед глазами. Он не преследовал Мирона, не исчезал в пасти загадочного Глотателя. Он остался тут, в каком-то неизвестном Дану лежбище, и в ту же ночь, не откладывая дела в долгий ящик, провернул красивую операцию. Увенчавшуюся полным успехом из-за благодушия одного самоуверенного идиота из бывших ловчих.

Самое страшное, Дан совершенно не слышал Зова. Все его невероятное мастерство, усиленное многолетним опытом, оказалось бессильно. Он не улавливал ничего, ни звука. Мирон тоже честно пытался нащупать соплеменницу, выловить ее своим неразвитым, непослушным внутренним слухом. Все впустую! Что с Тейю? Жива? Убита? И если все-таки жива, то где, в каком мире находится? Оставался крохотный шансик, что она еще здесь. Возможно, амбициозный юнец-маг, окрыленный сумасшедшим успехом, не поспешил унести ноги в родные края. Это было бы самое лучшее, и любой разумный человек поступил бы именно так, но этот – кто знает, этот мог подзадержаться. Чтобы отловить еще и Дана. Чтобы попытаться вытащить группу. Словом, соблазнов-то много. Здорово выдвинуться можно. Залечь на дно, на всякий случай воздерживаться от магической активности. Тейю, чтобы не засветилась, держать все время в бессознательном состоянии. А дальше – что ж, если ему нужен Дан, он найдет способ вступить в контакт. Предложить обмен, выманить куда-нибудь. Верно, ловчий неуязвим для магий, а о том, чтобы справиться с ним в бою, магу и мечтать нечего. Но можно ведь обратить магию на вещи, а уж вещи обернуть против ловчего. Да хотя бы уронить ему на голову что-нибудь тяжелое. Камень, сдвинутый с места заклинанием, падает уже сам, без всякого волшебства. Нестандартный ход! Но мальчишка уже доказал, что умеет мыслить нестандартно.

О том, что демоницу проще пристукнуть, а после просто-напросто блефовать, он старательно не думал. Ничто не мешало утешаться мыслью, что она зачем-то нужна ловчим – или тому, кто их сюда послал. Эх, отловить бы умника да по-простому открутить башку…

В этот момент резко задребезжал дверной звонок. Дан и Мирон дружно подскочили, взглянули на дверь, переглянулись. Началось? Думать было некогда. Повинуясь инстинкту, Дан без всяких предосторожностей прошел в прихожую и распахнул дверь. Он и сам не знал, кого ожидает увидеть, хотя готов был ко всему. Так, во всяком случае, ему казалось.

В том, что казалось зря, он убедился, лишь увидев на пороге Сигизмунда.

– А я вот незванчиком, – сообщил тот, вежливо отодвигая в сторону опешившего Дана. – Не прогоните? А, здравствуйте, здравствуйте, господин дознаватель! Вы меня, кажется, искали? Считайте, нашли.

И без перехода, отбросив светский тон, остро полоснув Дана холодным взглядом:

– Я пришел помочь. Я обязан вам помочь. Это звучит странно, Дан, но это так.

Продолжение, однако, последовало далеко не сразу. После энергичного начала Сигизмунд надолго замолчал, оставив Дана с Мироном томиться неизвестностью и мысленно строить догадки, одна другой безумнее. В квартирке он ориентировался будто у себя дома, уверенно прошествовал в ванную, долго мыл, а после вытирал руки. На кухне, безошибочно открывая нужные дверки, достал все необходимое для чаепития и принялся кропотливо заваривать чай. До сих пор склонность Сигизмунда к рисовке проявлялась разве что в остроте стрелок на брюках, так что поневоле приходило на ум, что могущественный знакомец назло тянет время. Дан, исподволь вглядывавшийся в его отрешенное лицо, едва сдерживался, пока не понял – точнее, почувствовал, – что мнимый архивариус прикрывает маской невозмутимости мучительную внутреннюю борьбу. Почувствовал – и пихнул локтем Мирона, готового сунуться то ли с вопросом, то ли с дерзостью. Разлив чай, Сигизмунд, похоже, завершил битву (интересно, чья взяла?) и сразу схватил быка за рога.

– Знаешь ли ты, что носишь на шее?

Дан непроизвольно вздернул ладонь к груди. Резная палочка висела под джемпером, совершенно незаметная, разве что кусочек кожаного шнурка виднелся в горловине. Но вряд ли старик предполагал, что Дан таскает на нем амулет от сглаза. И ловчий, не тратя времени на пустое любопытство, лишь отрицательно помотал головой.

Сигизмунд усмехнулся с непонятной горечью.

– Поразительно. Он месяц за месяцем ложился спать и просыпался с Малой Печатью, даже не подозревая, как легко решаются его проблемы. Практически все.

Вновь повисла пауза. Дан опасливо вытянул из-за пазухи подвеску, поднял на ладони на уровень глаз. Сигизмунд отвел взгляд, а Мирон, наоборот, вытянул шею с жадным любопытством. Он и решился первым нарушить молчание:

– А… а что это за штука такая? Палочка как палочка…

– Это ключ.

– И что он отпирает?

– Я бы сказал, могущество.

Дан подключился к допросу, гадая, придется ли им и дальше вытягивать из Сигизмунда правду по капле.

– Чье могущество?

– Да так, одного бога. Попросту говоря, меня.

И шутовски поклонился.

Первая мысль Дана была о Тейю. Но заговорил он о другом. О том, что, он не сомневался, начало бы мучить его сразу после того, как цепной бог вернет ему девочку-оборотня. И мучило бы всю оставшуюся жизнь. Потому что, не задай он этого вопроса сейчас, он не задаст его больше никогда – никогда, стоит только богу выполнить хотя бы один его приказ.

– Почему, Сигизмунд? Я же знать ничего не знал. Да что я – никто не знал, даже тот, кто мне не чета. Ты мог бы и дальше молчать. Ты же бог!

– Ты же бог, – прошептал тот, словно надеялся прояснить смысл этих слов вслушиванием в их звучание.

– Знаешь, совсем недавно еще один человек сказал мне то же самое. «Ты же бог!» То есть сказала. Только совсем с другой интонацией. Наверное, в ней все дело.

– В интонации? – переспросил Дан, не уверенный, что правильно понял, к чему относится это «в ней». – И только?

Сигизмунд пожал плечами.

– Вряд ли только. Но такой подход все упрощает. В общем, если тебе нужен собственный карманный божок…

Дан сам еще не понял, что собирается сделать, услышал только, как изумленно охнул рядом Мирон, а рука уже тянула с леи постылый артефакт.

– Не нужен.

Палочка закачалась на шнурке в пустоте между ними, будто куколка, кружащаяся на своей паутинке. Кто-то вылупится из нее?

Вспыхнувшие глаза бога прикипели к вожделенной вещице. Медленно, очень медленно и достойно, не дозволяя себе некрасивой поспешности, он потянул вперед одеревеневшие пальцы и сцапал Малую Печать. Куда она потом делась, непонятно. Впечатление было такое, что просто исчезла, проглоченная ладонью.

– Мне друг нужен, – пояснил Дан. – А так…

– Я не могу, – торопливо прошептал Сигизмунд. – Я же…

– Знаю. Ты же бог. Ты не можешь. Должен оставаться собой. Тогда оставайся хотя бы богом – не карманным чудотворцем.

Бог сник, согнувшись над чашкой ненужного чая. Мирон, который все это время молчал и жадно вслушивался в диковатый диалог, перебегая взглядом с одного на другого, вдруг закашлялся.

– Моя сестра… – хрипло выговорил он, и встал, и требовательно, почти гневно уставился на бога. – Вы знаете?

Сигизмунд и Дан изумленно уставились на него. И оба, поразмыслив, поняли, что вопрос его не столь уж неуместен, а дерзость вполне оправданна.

– Она жива. Вот все, что я знаю. В этом мире ее нет. В других – в других искать не стану. – Бог глянул на Мирона с оттенком вызова. – Не обязан, прости. Сам найдешь, человек драконьего рода. Ты же умеешь открывать Проходы.

Он ободряюще положил ладонь Мирону на плечо. Тот кивнул.

– А теперь за дело. Попроси меня, Дан, будь другом, – Сигизмунд усмехнулся не без горечи, – попроси, и я выполню твое желание.

Дан ждал этого. Знал, что так должно быть и так будет. Настраивался. Он был готов. Но когда он услышал эти слова, перед ним будто разверзлась бездна, и он шагнул в нее. Сам.

– Тейю. Верни ее домой.

– Не проблема, – хитро прищурился Сигизмунд. – Она здесь неподалеку…

Дан упрямо помотал головой.

– Домой. Туда, откуда ее похитили. Нельзя ей здесь оставаться.

Сигизмунд скользнул по нему взглядом, в котором угадывалось непонятное восхищение.

– А вы интересный первомирец…

– Не первомирец. Человек. Я человек.

Дальше все случилось неуловимо быстро. Никаких неприятных ощущений, только мигнул свет, и что-то как будто изменилось вокруг, но сознание не успело уловить, что именно. Прямо перед Даном вдруг обнаружилась чужая скула, и тут уж участия сознания не потребовалось. Кулак вылетел сам. Едва ли чужак успел даже испугаться, не говоря уже о том, чтобы хоть что-нибудь понять.

Многославный господин куратор Ордена ловчих, почетный хранитель архива Его Величества, а в миру Тэмма, о чем помнили немногие, несолидно перемещался по галерее, ведущей к архиву, едва не срываясь на бег. Впрочем, риск уронить свое достоинство в чужих глазах был минимален – мало их здесь было чужих глаз. Почитай, и вовсе не водилось. Только въевшаяся, как грязь в кожу, привычка к самоконтролю мешала перейти к более открытым проявлениям восторга. Румилу удалось! Наконец-то, после стольких провалов, после долгих дней невыносимого ожидания, бездействия, страха быть раскрытым! Предательства как такового он не опасался. Воинская верхушка во главе с самовлюбленной обезьяной Канасом, величавые старцы из карманного Совета магов, даже гордец Румил с его преданной сворой – все они надежно блокировали друг друга взаимоисключающими притязаниями, чаяниями и планами. И не догадывались, жалкие, что разыгрывают оригинальную пьеску в новомодном жанре театра теней. Пьеска называлась «Спаситель отечества», автор, постановщик и зритель – один. Он, многославный господин куратор.

Он долго готовил премьеру. Взахлеб обсуждал с Канасом славное прошлое аристократии, ужасаясь нынешним позором и поношением – особенно столь своевременной задумкой экстравагантного государя, налогообложением (кстати, неплохая идейка, нужно взять на заметку). Одряхлевших магов-советчиков то стращал, то воспевал, взывая к справедливости.

Труднее всего пришлось, конечно, с мастером Ордена. А без него, оказалось, не обойтись! Даже сейчас, на волне душевного подъема, куратор помрачнел, припомнив эпопею с Марго-ром. А ведь судьба склочного мага была как будто предрешена. Приговором для него стал момент, когда Тэмма довершил невозможное – проследил наконец судьбу артефакта по имени Малая Печать вплоть до сегодняшнего дня. Поистине драгоценное везение, и как тут было не увериться окончательно в своей редкостной судьбе! Но несговорчивый старец оказался крепким орешком. Как только Тэмма не изощрялся, пытаясь подобраться к артефакту. И ведь надо было не засветиться раньше времени. Даже в заговор пытался втянуть, благо Маргор, даром что маг из самых первых, по скандальности своей вдрызг разругался и с Советом, и с правящим домом. И почему только старик уперся! Вот уж кого нельзя заподозрить в излишней лояльности… Чудо, что удалось-таки науськать на него ловчих. Маргора уважали сверх всякой меры. К счастью, старый забияка сам настроил магистра Ордена против себя, презрев кураторскую фиолетовую мантию. Пост занял Тэмма. И в конце концов добился своего. То есть добился бы но…

Куратор поежился. Воспоминание было слишком свежо. Лазутчики, подсылаемые к магу вызнать, где спрятан артефакт, а лучше выкрасть вещь, возвращались ни с чем. Последний же и вовсе не вернулся, пропал без следа. Пришлось отправить группу захвата. Группу Маргор просто-напросто размазал по стенам своего уединенного домишки и исчез, как растворился. Магический поиск не дал результатов – а Тэмма умел искать. Возможно, маг был ранен, возможно, он умер. Но тогда Печать, лишившись контроля властного мага, должна была проявить себя, а она не проявлялась. Куратор пережил крайне неприятное объяснение с Румилом (проклятый мастер едва не сорвался с крючка!) и схватился за книги.

И новое чудо не заставило себя ждать. Нет, он решительно был избранником богов! Давно отчаявшись раскрыть формулу, схватившись теперь за нее с горя и без всякой надежды на успех, он едва ли не в тот же день проколупал дырочку в охранительном заклятии. Эдакий крохотный глазок в Третий мир. Для его целей этого было недостаточно, но Тэмма был изворотлив и мастерски находил обходные пути. Итак, посланная в промежуточный Второй мир группа ловчих сцапала первую же демоническую сущность, высунувшуюся с другой стороны. Тэмма уже потирал руки в предвкушении, готовясь к длинному, громоздкому ритуалу, но все снова пошло наперекосяк. И вновь не обошлось без Маргора – точнее, его последыша, некоего Дана, умудрившегося бежать из Ордена и из Первого мира вообще. Тэмма тогда от неожиданности заметался, не зная, что и предпринять. Снова пошли жертвы, Румил бесновался… Словом, много вышло возни с этим Даном.

Не у него ли, кстати; Печать? Впрочем, это было уже неважно. Очередной группе ловчих наконец-то улыбнулась удача, и куратор все-таки получил демона. Страшно долго тянулась рискованная игра. Но теперь – все. Тэмма – точнее, будущий император, а потому прочие титулы можно отбросить, – вприпрыжку двигался к родному архиву, чтобы. провести долгожданный ритуал. Теперь уже скоро. Скоро широкий, как русло реки, сквозной Проход пробьет разом три мира. Возникнет воронка Силы, и сюда хлынут из двух низших миров полчища всякой нежити – демонов, людей, машин… Перепуганные твари, вселяя смертный ужас в аборигенов, растекутся по всей земле. Начнется паника… Впрочем, паника – слишком слабое слово! Все рухнет, так оно ближе к истине. Война, бойня, конец времен – вот что это будет. Ни воины, ни маги, ни ловчие, никакая сила не сможет сладить с этим пестрым сбродом. И когда наконец явится некто, способный совладать с бедой, страна примет его со слезами восторга. Тем паче что императора Саоры к тому времени простынет и след.

Его нынешние братья-заговорщики, поглощенные грызней друг с другом, конечно, знать не знали о его планах. Ограничить власть императора, малость одернуть зарвавшегося сопляка, припугнуть, призвать к порядку – дальше их амбиции не простирались. Правда, все, кроме зануды-бессребреника Румила, рассчитывали урвать кусочек послаще лично для себя. И каждый не сомневался – его кусок окажется самым жирным и сочным, каждый в ослеплении своем был убежден, что в последний момент обскачет ненавистных соратников, оттеснит их от местечка сбоку от трона, откуда так удобно шептать послушному правителю нужные слова. На большее они не замахивались. Как же, охранительное заклятие, залог неуязвимости Его Величества! И только Тэмма знал о заклятии все…