Текст книги "Лучший из миров"

Дан перекатился на колени и обхватил оборотня за шею. Жутко хотелось рассмеяться, а нельзя, обидится девушка. Вот ведь, спасать его бросилась! Он бормотал какие-то успокоительные слова, а когда чудище перестало крупно вздрагивать от напряжения и рваться вперед, на врага, принялся объяснять. Сначала она не поверила. Она же знала, что в Мире Мертвых Вещей совсем нет магии. А тут такое! Движущиеся тени, ожившие сны… Может, их мудрецы не правы, и магия здесь все-таки есть, только немного больная – не может без подпорок вроде этой вот деревянной коробки. Тейю встопорщила жесткие щетки усов и с опаской скосилась на кривляющийся ящик, служащий вместилищем силы. Дану пришлось долго разубеждать ее, прежде чем она решилась протянуть лапу и легонько, одним коготком, коснуться краешка экрана. Твердый. Неподвижный. И совсем, совсем мертвый. Ни отзвука! И тогда, прежде чем Дан успел сообразить, кошка распахнула клыкастую пасть и кинулась на изображение. Зубы скользнули по выпуклому стеклу и с лязгом сошлись прямо на горле жертвы, которая, понятное дело, продолжала корчиться и грозить – показывали, разумеется, что-то про бандитов. А ошалевший оборотень кувырком перелетел через голову, плюхнулся на все четыре лапы и припал брюхом к полу, нервно настукивая обоими хвостами. Дан укоризненно покачал головой.

– Ну что это такое, Тейю! Я же тебе все объяснил. Никакое это не волшебство, просто движущаяся картинка.

– Знаю, что не магия, – огрызнулась она. – Разве посмела бы я бросаться на артефакт? Я просто подумала… ну, что это какой-то фокус, из-за которого люди там, в ящике, кажутся маленькими.

Дан вздохнул и покорно приступил к ликбезу.

Вскоре Тейю, спохватившись, решила сменить облик и вернулась к переодеванию, только уже на кухне. Дан, потирая задетое оборотнем плечо, обозревал разрушения в прихожей. Зеркало разбито вдребезги, сложное сооружение из разномастного деревянного хлама безнадежно рассыпалось, а двери в ванную просто нет – вынесена влет вместе с петлями и застряла наперекосяк в крохотном предбаннике. Проклятье, ну и силища! В истинном облике девочка-стебелек превращается в настоящее чудовище.

Выйдя из ванной в полюбившемся халатике и тапочках-зайчиках, Тейю села в сторонке, явно пристыженная. Дан как ни в чем не бывало щелкал ручкой настройки (все шли какие-то криминальные рожи), пока не поймал местные новости. Вдруг Тейю вскинулась и закричала, тыча пальцем в экран:

– Я его знаю, знаю, это он, тот человек!

– Какой человек? – подобрался Дан.

В телевизоре ничем, кроме наручников, не примечательное скорченное существо монотонно бубнило что-то, отводя взгляд.

– Тот, с лавкой… такой длинной, с двумя колесами. Чтобы ездить…

– Мотоцикл, что ли?

Дан подбавил звука, и закадровый голос сразу вырвался из треска и шумов:

– …давать признательные показания. Гражданин С. сам пришел в территориальное присутствие, обвиняя себя в пяти изнасилованиях, в том числе несовершеннолетних девочек. Как он пояснил, пришел, чтобы покаяться. Стражам порядка до сих пор неясны причины столь внезапного нравственного перерождения, но факт явки с повинной бесспорно будет учтен, если дело дойдет до суда. Следствие по делу уже началось.

Оператору наконец-то удалось выловить затравленный взгляд героя репортажа. Журналистка вернулась в кадр:

– Психологическое состояние подследственного очень нестабильно, он умоляет спрятать его от кого-то, о ком наотрез отказывается говорить, часто плачет, просит привести доктора или колдуна, который еще мог бы его спасти. Тем не менее проведенная психиатрическая экспертиза признала С. вменяемым.

Дан повернулся к Тейю. Та покорно кивнула:

– Да, он самый. Я тогда оказалась здесь, в городе, совсем одна. Бродила. Не знала, что делать. Понимаешь, мы ведь поодиночке не умеем. Совсем! Этот… он оказался во дворе, гладил свою лавку… мотоцикл. Позвал меня. Я подумала, он понял, что со мной беда, решил меня спасти!

– Дальше.

– Отвез куда-то. В лес. Остановился. Начал как-то странно себя вести. Ну я объяснила, что он поступает нехорошо.

– И он, стало быть, понял.

Тейю красноречиво кивнула на экран. Стало быть, понял!

– Ладно, а врача-то зачем зовет? Что лечить хочет?

Она усмехнулась точь-в-точь как напакостившая и довольная своей проделкой кошка. Дан злорадно покосился на телевизор. Раскаявшийся подонок уже не прятал взгляд, теперь он страстно взирал в камеру и с нотками нарастающей истерики возглашал:

– Она такая рыжая, красивая такая, глаза зеленые, два, хвоста тоже два, зубы белые, сверху клыка два…

– По последнему эпизоду, – вклинилась журналистка, – особенно много неясностей. Заявления от предполагаемой потерпевшей не поступало. Следователь надеется получить фоторобот несостоявшейся жертвы маньяка, найти девушку и с ее помощью пролить свет на обстоятельства дела. Милиция просит всех, кто знает что-либо…

Дан выключил телевизор и припечатал демона взглядом.

– Все, дорогая моя, прогулки отменяются. Сидишь здесь, носа за дверь не высовываешь, к окнам не подходишь. Вот только следственных действий нам не хватало!

И еще одного, договорил про себя. Звонка от задушевного друга Сигизмунда. Ох, не хватает… На пленницу он не взглянул. Разобиделась небось, надулась.

А Тейю млела. Прикрыв глаза, с мечтательной полуулыбкой, она снова и снова вспоминала его голос, такой замечательный голос, повторявший такие замечательные слова. Дорогая моя…

С грехом пополам добившись от Славомира какого-никакого словесного описания, а после наведавшись в магазин потолковать с бывшим пропойцей Ошпаренным, ныне образцовым грузчиком Богданом, измученный Мирон плелся в отделение. Несмотря на неплохой улов, на душе было погано. Он уже лредставлял свой отчет на оперативке. «Нигде не работающий алкоголик С. Шпех и грузчик Б. Радуница характеризуют неизвестную как демоническую сущность, в связи с чем считаю возможным приобщить их показания к делу М. Сатара об изнасилованиях»! Ага, чуть не забыл: «Наряду с показаниями пенсионерки Д. Рядько, счастливо излеченной от артрита и гипертонии потерпевшей по делу о похищении пухового платка»… Смех и грех, начальник башку с него снимет. И все же, отчего ему так тошно? Дело не в показаниях, сколько себя не обманывай. Тогда в чем?

В предчувствиях. Мирон знал – снова знал. Заранее. Оставалось выяснить содержание знания. Но почему-то смертельно не хотелось выяснять. А не выяснить, остановиться, заставить себя сойти в сторону – невозможно. Вот так, и то плохо, и это. Мирон взял след, и по большому счету ему было наплевать, что подумает и скажет о нем начальство. Он не ошибался и следа не терял. Никогда. Только на сей раз чувствовал – так остро и болезненно, будто весь был сплошной открытой раной, – что в конце пути откроется ему нечто вроде персональной преисподней. Что-то ждало его там. Не какого-то случайного сыскаря, а именно его, Мирона. Он уже почти улавливал острую сырость, дыхание пещеры за водопадом. Мирон изо всех сил гнал от себя понимание, что упрямый кошмар сумел-таки его провести. Взял да и прорвался сюда, в этот мир, лишив Мирона возможности бегства. Куда бы он ни пошел, в конце подстерегала его раззявленная каменная пасть. Значит…

Подходя к ограде присутствия, Мирон заставил себя развернуть плечи, согнал с лица обреченность. А значит, придется войти. В конце концов, в пещерах попадаются не только горные тролли и останки спелеологов. Еще там бывают подземные озера, переливающиеся сталактиты и несметные сокровища. Он войдет – и будь что будет. Но только, пожалуйста, как можно скорее, иначе он попросту свихнется. Девчонка – проводник. Это Мирон знал наверняка без всяких экспертиз и протоколов, и наплевать, демон она или еще что-нибудь, совсем уж невообразимое. Он найдет девчонку, возьмет ее за руку, шагнет следом за ней в пещеру и откопает свои зарытые сокровища, свои припрятанные скелеты. И если свихнется уже после этого – ладно, по крайней мере, будет знать, за что. И Мирон, в последний момент круто отвернув от нужного крыльца, направился в обход здания к заднему входу – к экспертам.

Дан вторые сутки дежурил в опустевшем доме. Полулежа на крышке стола, держал под наблюдением двор, не чувствуя скуки, нетерпения, усталости. Он занимался привычным делом – охотился. Пусть не как гончая, взявшая след, а как залегший в засаде волк, но он снова был охотником, а дичь была дичью независимо от того, исходит от нее Зов или нет. Рядом лежал мощный бинокль, прихваченный скорее из любви к порядку, – обостренного зрения ловчего было вполне достаточно для наблюдения за ограниченным пространством двора. Сейчас Дан Зова не ощущал, но за сутки ожидания он возникал четырежды. Тейю четко выполняла его инструкции, давая охотникам возможность вычислить ее укрытие. В последний раз слабенький Зов чувствовался с час назад, с того времени ловчие могли уточнять и координировать действия. Умница, молодец! Он поражался ее выдержке и самоконтролю. Когда он, проинструктировав ее в последний раз, уходил на свой пост, она держалась прекрасно и выглядела почти безмятежной. Но, повернувшись к двери, Дан поймал в зеркале в прихожей ее взгляд, и с тех пор ему становилось тошно при одном воспоминании. Она смотрела распахнутыми немигающими глазами, смотрела без слез, словно желая до мельчайших деталей запечатлеть в памяти его героическую спину. Смотрела бесстрашно, как существо, заглянувшее в лицо ужасу и усилием воли удержавшееся на грани. Беззащитная наживка, насаженная на крючок, готовилась достойно встретить свою судьбу.

Они появились около полудня. Осеннее солнце, неожиданно яркое, пробилось-таки сквозь серую пелену облаков, ненадолго возвращая городу иллюзию лета. Дан вовремя прикрыл глаза, чтобы блики в стеклах напротив не ослепили его, и увидел их уже во дворе. Стей и еще один незнакомый ловчий уверенно шагали к подъезду. Телефон лежал прямо под рукой, наготове, осталось только нажать кнопку.

Пора. Дан убрал бинокль, вышел из квартиры, бегом спустился в подвал, а оттуда через незаметную, давно заброшенную дверь в бомбоубежище. Все двери были вскрыты заранее – для него никакой замок не представлял проблемы – и еще раз проверены сегодня на рассвете. Через пару минут он был в соседнем доме. Дан выдохнул, задержал дыхание и несколько раз медленно, глубоко вздохнул, чувствуя, как приходят в порядок мысли. Еще несколько вдохов, медленных выдохов… Теплая волна пробегает по телу, снимая остатки ненужного напряжения. Короткий резкий вдох, сильный выдох. Достаточно. Дан остановился между этажами, взглянул в окно. Снаружи было спокойно, Стей с напарником давно скрылись в подъезде.

Да, большая удача, что он нашел квартиру в таком доме. Добравшись до нужного места, Дан осторожно вышел, поднялся на первый этаж, прислушался. Тихо, подъезд словно замер в ожидании невиданного здесь развлечения: ловли демона-оборотня. Дан беззвучно поднялся на один лестничный пролет. Над ним с сухим треском выбили дверь, и все стихло. Оставалось молиться, чтобы никому из жильцов не приспичило высунуться на подозрительную возню. К счастью, сегодня в доме, да и во дворе, было поразительно безлюдно. Неужели они взяли на захват мага? Да нет же, глупости, магов оберегают на выездных операциях от любой мыслимой и немыслимой угрозы, потому что без них не вернуться. Не фатально, конечно, пришлют другого, но придется на неведомо сколько залечь на брюхо в чужом мире, а это неприятно и опасно. Он скользнул к висящей на одной петле двери, прислушался. Все тихо. Просочился внутрь и аккуратно поправил дверь, привалив к косяку. Ничего, сойдет, почти и не заметно, что высажена.

Долговязый Стей неподвижно лежал без сознания, вытянувшись плашмя из прихожей в кухню. Напарник обнаружился в комнате, он упрямо пытался ползти к окну – естественно, безуспешно. Ловчий медленно, с усилием повернул голову, увидел Дана, незнакомое молодое лицо, смятое гримасой, перекосилось еще больше. Вот и хорошо. Дан всерьез опасался, что не сможет в случае чего применить к Стею соответствующие методы допроса, неизвестный, он и есть неизвестный, пусть даже ловчий.

Дан прошел к балкону, открыл дверь, выпуская отравленный воздух. Принятый антидот действовал, сознания он не терял, но перед глазами ощутимо плыло, а впереди еще много всего.

– Ты… кто? Ты не демон…

– Сколько вас внизу? – перебил Дан. Парень промолчал, и бывший ловчий, не теряя времени, ухватил его за указательный палец и резко рванул. Раздался хруст, вскрик, а Дан взялся за другой палец.

– Сколько?

– Двое.

– Кто?

В затуманенных, слезящихся глазах парня мелькнуло изумление. Дан его понимал. Не все ли равно, кто? А если это важно, значит, противник знает ловчих…

– Я задал вопрос, – раздельно проговорил Дан и коротким движением сломал второй палец.

– Мати и Керис.

Ловчий весь позеленел, героически сражаясь с болью и тошнотой.

Дан скользнул сбоку к окну и глянул сквозь штору. Все верно, и бинокль не нужен. Под большим кленом, важно роняющим позолоченные листья, идиллически восседал на скамейке Мати, его бывший коллега, лучший в то время стрелок Корпуса. Экс-ловчему неожиданно пришло в голову, что, встреться он в утро, когда нашел Тейю, с Мати, а не с незнакомым новобранцем, исход перестрелки мог быть совсем другим. Неподалеку возвышался горой молодой парень, цепко оглядывающий пространство двора.

По его расчетам, Тейю уже перебралась через чердак в последний подъезд и сейчас должна была потихоньку спускаться на первый этаж. А там есть выход на другую сторону дома, в соседний двор, где свобода и безопасность, где ждет прямо у порога его верная машинка и куда он сам вместе с пленником – вот с этим, безымянным, который полегче, – попадет уже через несколько минут. Уехать подальше, чтобы сбить след. На приволье провести нормальный допрос, выведать, наконец, всю подноготную, а затем… Затем все будет зависеть от того, что удастся узнать. Он приказал Тейю двигаться с черепашьей скоростью и предельно осторожно, постоянно контролируя дыхание. Ее сердце – или что там у нее? – должно биться замедленно и совершенно ровно, как машина. Поэкспериментировав немного, Дан пришел к обоснованной догадке, что Зов вздымается, как волна от брошенного в воду камня, от толчка эмоций. Особо проверять было некогда, но это их единственная надежда, на том и строился расчет. Тейю должна проскользнуть буквально под носом у преследователей, не выдав своего присутствия.

Дан решительно развернулся к пленнику, и что-то в выражении лица мальчишки не понравилось ему. Не понравилось настолько, что он моментально вернулся к окну и тревожно обшарил взглядом двор. Это что еще за… Дан выругался, длинно и витиевато, и направил бинокль на тройку быстро шагающих к подъезду мужчин. Лица незнакомые, но вот повадки… Он столько раз наблюдал эту целеустремленность вставшей на след охотничьей собаки, что ошибиться не мог. Дан рванулся к ловчему, с ходу врезал ногой в пах:

– Сколько вас на самом деле?

Пленник, полупарализованный ядом, не мог даже согнуться от боли, но на перекошенном лице появилось подобие усмешки.

– Я же сказал – возьмем! А меня ты все равно…

Договорить он не успел, а по поводу «все равно» был совершенно прав: Дан ударил его ребром стопы в горло.

Дальше начался нехороший сон. Вконец сорванная с петель входная дверь отлетела с грохотом, Дан развернулся навстречу нападавшим, благословляя тесноту муниципального жилья, – ворваться разом троица не могла при всем желании. В последний момент что-то будто толкнуло его, и он рискнул потерять драгоценную секунду, чтобы бросить взгляд в окно. Увиденное потрясло почище удара дубиной по лбу.

Мати все так же безмятежно посиживал на лавочке, а за его плечом, почтительно склоняясь к командиру, маячил некий юнец, слишком хрупкий и какой-то откровенно штатский, чтобы быть ловчим. Все-таки приволокли мага. Другой замеченный ранее боец – видимо, упомянутый Керис – уже не скучал, стоя столбом посреди двора, а энергично шагал к среднему подъезду, к нему спешил еще кто-то. В дальней стороне двора в узкий проход между домами воткнулась машина, с другой стороны въезжала еще одна. Захлопали дверцы, и во двор, как вода под напором, выплеснулись крепкие деловитые фигуры. Выплеснулись и споро рассыпались широким веером, обкладывая все входы-выходы. Их было страшно много, Дан никогда прежде не видел столько ловчих в одной операции. Выселенный дом уже был взят под контроль, а на краю обзора – он едва не взвыл – еще одна троица направилась к дальнему подъезду, тому самому, со вторым выходом. Тейю даже не увидит их – это очень странный дом, старый, с толстыми вздутиями лифтовых шахт снаружи, именно там, где у нормальных пятиэтажек окна лестничных пролетов. Она не заметит их через толщу безнадежно грязных стекол и спустится прямо к ним в лапы. Все это Дан увидел и осознал буквально в долю секунды и яростно рванул из кармана телефон. Нападающие грохотали в темной прихожей, первый уже выходил на дистанцию атаки, а он жал кнопку вызова. Стрелять в него они, видимо, не собирались, хотят взять живым, понял Дан, и вскинул окольцованную наручем руку, а телефон мяукнул: «…абонент временно недосту…» Наруч мерзко скрежетнул и чавкнул, словно подавившись снарядом. Выстрела не было. Непостижимо! Стиснув телефон в горячей ладони, Дан скупо замахнулся и от плеча обрушил удар в скулу нападающего. Тот, оглушенный, свалился мешком, а проклятая мобила наконец-то заткнулась. Двое оставшихся, не сговариваясь, выпустили в Дана по метательной стрелке.

На выходе из парадной части дворца, отданной сегодня под празднество, процессия столкнулась с группкой гостей, поспешавших к выходу. Саора сразу узнал виновника торжества, новоизбранного советника. Напыщенный, самоуверенный человечек, он по-птичьи выглядывал из колкого ворота церемониального одеяния и смотрелся до смешного благополучным. А чуть позади человека-пичуги, под прикрытием бастиона отцветших мегер, обнаружилась такая девушка, что видавший виды Саора даже сглотнул. Она была совсем, совсем молоденькая и такая чистая, что казалась промытой в родниковой воде. Она не носила непременных по теперешней моде винно-красных кудрей, схваченных низко надо лбом вычурным обручем с камнями, ни налитых, будто свежей кровью, губ, ни хищных драгоценностей. Вызывающе простое платье голубовато-серого отлива открывало только ключицы, безупречные кисти рук и ножки до середины лодыжек. Волосы богатейшего темно-русого оттенка, гладкие от собственной чистоты, отчесанные назад от лица и перевитые простой цепочкой – и такие тяжелые, что шее, должно быть, становилось больно. Длинной, хрупкой шее, где во впадинках у основания душистая кожа становилась горячей от ровного, сосредоточенного биения близкого пульса. Смотрела она открыто и спокойно, но не как отец, от ограниченности, а с той отрешенной самоуглубленностью, с какой мыслящий и чувствующий человек вглядывается в давно отгремевшую драму, запечатленную на картине. Это было изысканное существо, сокровище из тех, что редки во все времена, а в такие, как наше, и вовсе отходят в область преданий. В первое мгновение в Саоре словно бы все умерло. Его не стало, он не чувствовал себя, растворившись в созерцании. Потом он вернулся – чувства хлынули назад в опустевшую оболочку, будто дамбу прорвало паводком. Казалось, его разорвет на кусочки, и желание двигаться, метаться, терзать, крушить – делать хоть что-нибудь – было невыносимым. Надо было быть императором Саорой, чтобы внешне спокойно стоять со скучливой миной. Он не мог и не пытался разобраться в этом хаосе чувств, из которого с отчетливостью выделил только одно, самое острое и привычное – ненависть.

Ненависть свела губы императора в подобие улыбки, и чуть слышно, тенью голоса, он вымолвил:

– Красавица…

– Это моя дочь, Ваше Величество! – вылез вперед советник, еще немного раздувшись. – Ее зовут…

Саора шевельнул бровью, и папашу с мегерами моментально оттеснили. Они двое оказались друг напротив друга, разделенные только несколькими шагами пустоты. Девушка дрогнула едва приметно, даже назад не подалась. Не хорохорилась, не вскидывала головы, не метала взоров. Под бесконечно долгим взглядом правителя она даже не опустила глаз – не из дерзости, обожгла его догадка, а единственно из непонимания разворачивающейся игры. Ее гордость была настолько органичной, что даже не воспринималась ею самой, как не чувствует своего величия красивый зверь или птица. И осознание этого подбросило новую охапку хвороста в персональную адскую топку Саоры, где, кажется, выли и метались уже все демоны Третьего мира. Ее гордость ранила еще страшнее, чем красота, потому что именно этого – первозданного чувства своей безусловной ценности – его самого лишили едва ли не с пеленок.

– Ну поклонись своему повелителю, – с нехорошей ласковостью напомнил Саора.

Встрепенувшись, она торопливо присела, склонив голову.

– Ниже.

Девушка повиновалась, застыла в неудобной позе. Он медленно, очень медленно подошел вплотную. Постоял, созерцая русую макушку и низ шеи, скупо приоткрывающийся в вырезе. Обронил:

– Прискорбно… Столько гордыни в столь юном существе. Убегать, когда праздник едва начался. Бросать вызов нашим вкусам, столь дерзко пренебрегая требованиями моды.

Она чуть пошатнулась – видно, устала от низкого приседа. Все вокруг потрясенно молчали, только отец робко кашлянул, словно готовился влезть, но так и не осмелился.

– Брезговать не только обществом, но даже взглядами нашими, – упиваясь собой, продолжал Саора. – Твое платье едва открывает щиколотки, а вырез… Это пощечина, а не вырез!

Он коснулся ее кожи и испытал жгучую, огненную боль, словно то была кипящая смола. Пробежал кончиком пальца вдоль самой горловины – гладкая ткань была умиротворяюще прохладной – и внезапно рванул сверху вниз, грубо, криво. В тишине ткань надорвалась с оглушающим треском, повис лоскут и быстро-быстро задвигался от частого, сдавленного дыхания. Девушка отшатнулась и выпрямилась, сделала еще шаг назад – и уперлась лопатками в стену.

– Вот вырез, – удовлетворенно произнес Саора, обозревая результат. Потом просто протянул руку, запустил пальцы в лиф, стиснул горячую грудь, вздрагивающую от биения сердца, и выволок наружу. Получилось замечательно – совершенной формы, с крупным темным соском, очень красивая грудь, одна торчала нелепо и безобразно. Девушка не пыталась закрыться, только сжалась и уронила голову, чтобы ничего вокруг не видеть. Саора видел край щеки, шею и грудь, и вся эта красота стремительно розовела.

– Стыдливая, – хмыкнул он.

– Ваше Величество, моя дочь еще очень молода, – беспомощно пискнул советник.

Император склонил голову к одному плечу, к другому, изучая картину с разных точек. Остался доволен.

– Интересно, она вся умеет краснеть? – и оглянулся на спутников.

Гигант Терис неспешно выступил вперед. Может, он и не был семи пядей во лбу, но императорские затеи ловил с лету, как преданная псина поноску. Глянул сверху вниз, усмехнулся, вынул нож.

– А вот мы сейчас проверим.

Краем глаза император уловил, как отшатнулись мегеры, давясь воплем. Девушка только глухо булькнула горлом, когда острие ножа поехало сверху вниз, разнимая напополам платье, нижние юбки и все, что под ними, чудом не раня кожу. Платье еще держалось на плечах, и император оценил выдумку приспешника – так было еще забавнее. Даже голая она не выглядела бы столь похабно. Стройное, хрупкое, продуманное богами в тончайших деталях тело не обмануло ожиданий. Но император смотрел не на него, а выше, на лицо. Тел-то он, по правде говоря, столько перевидал… Это было замечательное, очень подходящее лицо. Лицо полураздавленного существа, медленно дохнущего под сапогом в безгласных корчах. Она уже не была розовой от стыда, она была грязно-серой, губы свело судорогой. Но лучшим в ней был сейчас висок – нежный, чуть впалый висок в капельках испарины, с приклеившейся прядкой. Рядом с Саорой тяжело пыхтел Терис. Можно не сомневаться, он-то смотрит ниже. Что ему висок? Животное… Саора ободряюще мигнул, и богатырь деловито придвинулся к девушке Ему действительно ничего не стоило изнасиловать ее прямо сейчас, в теплой компании у входа в пиршественную залу. Кто-то как раз выкатился из дверей, притормозил в ожидании потехи. Пьяный женский голос выкрикнул что-то паскудное. Девушка, болезненно поразившая сердце императора Саоры, дико завыла, рванулась и обмякла, и тогда он дернул Териса за рукав.

– Ладно, хватит.

Не слишком сообразительный гигант обернулся с раскрытым в удивлении ртом, прочитал в глазах повелителя, что развлечение отменяется, и отошел с горестным вздохом. Вокруг заржали.

– Не горюй, Терис. Ты верный слуга моего величества. Одолжу тебе свою рыжуху. Отчешешь ее, а я полюбуюсь.

Император, не глядя ни на кого, развернулся, собираясь уходить.

– Да, кстати, все свободны.

В закутке у дверей медленно ехало на пол тело, кто-то забегал. Подхватили, уволокли. Император шел рядом с довольным, как малое дитя, богатырем, равнодушно оглядывая полупрозрачные, по новейшей моде, мерцающие колонны, в которых корчились в вечном пламени саламандры. Вот и нет больше сокровища. Теперь небось с ума сойдет. Или в окошко бросится. В общем, ничего выдающегося.

Скука.

Он так и не понял, что за ерунда произошла, да и ловчие едва ли успели сообразить, что к чему, только обе стрелки полетели как-то криво – и не просто криво, а по невероятной петле, – вонзившись в стены друг напротив друга на уровне ушей стрелков. Причем прямо через уши. Пригвожденные к стене, как некие гигантские насекомые, они дружно закатили глаза и обмякли. Как видно, стрелки были обработаны усыпляющим заклятием. Не теряя времени на осмысление феномена, Дан ринулся между ними в дверной проем на лестницу и в два прыжка преодолел полпролета вверх. Ему нужно попасть в дальний подъезд. При невероятном везении он успеет перехватить или отбить Тейю, а если чудес на сегодня больше не планируется, хотя бы выйдет незамеченным и доберется до своей машины. Проследит, куда ее увозят. Возможно, сумеет как-то помешать переходу группы с добычей в Первый мир – совершенно безумная надежда, но другой у него не было.

Планам этим не суждено было сбыться. Сверху уже катилась дробь нескольких ног, невидимые пока люди торопливо спускались в полном молчании, и это, безусловно, были не просто люди. Дан развернулся и неслышно бросился вниз. Там подвал и подземный ход. Он уже поравнялся с короткой лестничкой вниз, но вместо того, чтобы нырнуть туда, в спасительную темень, совершил нечто необъяснимое – вылетел во двор. В открытый, просматривающийся и простреливающийся насквозь двор, безжалостно освещенный с цепи сорвавшимся солнцем, в околдованный проклятущим мальчишкой-магом двор, где на время операции замерла, ослепла и оглохла всякая посторонняя жизнь. Прямо, можно сказать, в объятия толпе бывших сослуживцев, многие из которых – да хотя бы тот же Мати – опознали бы его моментально. Дан ничего не соображал, не понимал и не чувствовал. Потому что там, в подъезде, в полушаге от единственно возможного выбора любого профессионала, да и просто вменяемою человека, в голове у него, прямо за глазами, взорвался Зов такой разрушительной силы, что Дан едва устоял на ногах. Взяли Тейю. Он притормозил на мгновение, ослепленный взрывом, и, наверное, еще успел бы опамятоваться, но какая-то посторонняя сила, ничего общего не имеющая с силой чувств или даже инстинкта, вдруг подхватила его, как кутенка, и вышвырнула из подъезда наружу. Тут же кто-то взвыл на втором этаже, в покинутой квартире (нашли приколотых им к стене тараканов, успел сообразить Дан), а позади, за грохнувшей дверью подъезда, послышались приглушенные вопли и завязалась необъяснимая возня. Преследователи, видно, разделились, причем те, кто побежал вниз, почему-то не выскочили следом за ним из подъезда, а остались толочься там, в крохотном предбаннике. На ноги они, что ли, сами себе наступают?

Во дворе между тем творилось нечто неописуемое. Эффектное появление на сцене Дана, похоже, всех оставило равнодушными. Мати, с недоумевающим туповатым лицом, слепой и глухой ко всему, ожесточенно тряс за плечи тщедушного мага, будто хотел вытрясти из него потроха вместе с душой. Мальчишка брыкался как жеребенок, вертелся, небезуспешно пытался кусаться и, наконец дотянувшись до командирской рожи, вцепился ногтями, метя в глаза. Из выселенного дома выбежал кто-то, да так неудачно, что свалился кулем прямо в проходе, а сзади бестолково напирали следующие, и вот уже несколько человек барахтались друг на друге, словно дети, затеявшие кучу-малу. Неподалеку машина ловчих сама собой яростно хлопала дверцами, будто курица, задумавшая взлететь, и какой-то бедолага, сунувшийся было, катался по земле, прижимая к себе прикушенную железом руку. Еще несколько человек, неуклюже двигаясь, похоже, пытались драться друг с другом. Вхолостую лязгало оружие, кулаки пролетали мимо, ноги путались и выписывали клоунские кренделя, увлекая своих обладателей куда попало. Все участники таинственного представления напоминали не слишком совершенных заводных кукол, напоминали тем более точно, что действо свершалось в противоестественном молчании, прерываемом только сопением, топотом, да время от времени неопасным шмяканьем ладоней о скулы. В этот момент маг исхитрился выгрызть себе путь на волю и, рухнув на четвереньки, кинулся прочь от обидчика. Мати, упустивший добычу, на мгновение опомнился, и Дан поймал его взгляд, ясный, как укол стальной иглы. Но лицо бывшего сотоварища тут же расплылось в дебиловатую рожу, и величественный командир группы ринулся догонять улепетывающего мага. Дан стряхнул оцепенение и помчался к дальнему подъезду.

Троица ловчих почти доволокла Тейю до машины. Ее, похоже, вырубили, Зов не звучал, и голова оборотня безвольно болталась. Доволокли – и завязли, как мухи в меду. С нечеловеческим усилием переставляя ноги, они упорно тащились сами и тащили добычу, когда к ним подлетел Дан. Эти на него почему-то отреагировали. Один из ловчих широко, неумело размахнулся – и от души съездил в ухо сослуживцу. Тот, здоровенный парняга, пошатнулся, но устоял и тут же двинул обидчика коленом в пах. Колено ползло медленно, очень медленно, и оба, атакующий и его потенциальная жертва, зачарованно наблюдали за ним как будто со стороны. Когда колено доползло-таки до цели и жертва согнулась, картинно валясь назад, на руки третьего, Дан уже выдернул Тейю из гущи событий и потащил обратно в подъезд. Он еще успел заметить, как оплавляются, будто масло на солнцепеке, колеса машины ловчих, и грузная тачка оседает на оси. В Дановой машине Тейю пришла в себя и, слава богу, казалась нормальной, не то что эти уроды там, за спиной. Отъезжая с ней от двора чудес, он обалдело молился про себя. Они выскочили из передряги, и черт с ними, с рациональными объяснениями. Когда эмоции улеглись, Дан вынужден был признать: снова ничья, все остались при своих. Он все еще ничего не знает, плана дальнейших действий у него нет и быть не может, толпа ловчих по-прежнему рядом, а значит, это никакая не победа – только отсрочка. И, самое главное, он понятия не имеет, кто, как и, главное, почему помог им с Тейю унести ноги.