Текст книги "Израиль без обрезания. Роман-путеводитель"

– Круто! – авторитетно кивнула Рита.

– А солдаты-то что тут делают? – испуганно спросила бабулька, показывая на группу молодых ребят, которые, не выпуская из рук оружия, полукругом уселись на ступеньках, неподалеку от смотровой площадки. – Не война ли начинается, товарищ экскурсовод?

– Нет, Тамара Ивановна, они просто ребе слушают. У них что-то вроде духовного ликбеза тут происходит, для усиления эффекта – с видом на священный город, обычное явление, – успокоил ее Шмуль. – А вон там, вдоль стены, Кидронское ущелье, которое и мусульманская традиция считает местом Страшного суда. Над ним от Храмовой горы до площади ас-Сахира, которая станет местом воскрешения мертвых, будет переброшен мост «тоньше волоса и острее меча». А вот – Геенна Огненная, где будут мучиться грешники. Ее изначальное название – Гей Бэн Хинном. В ней, как известно, червь не умирает и огонь не угасает. Когда-то в этом месте приносили в жертву языческим богам младенцев. Сейчас там тоже много захоронений, проложена канализация, а также находится многовековая свалка мусора.

– А какая гиена? – встрепенулся вдруг пубертатный отрок Рома.

– Геенна огненная, дурачина! За что мне такое наказание? – Рита залепила сынуле подзатыльник. – Вырастешь оболтусом – точно будешь там гореть вместе с другими грешниками.

– В геенне огненной очень необычный энергетический фон, – наклонившись ко мне, негромко произнес Шмуль, косясь на семейное сражение. – Приборы показывают значительные отклонения от нормы. Я как-то возил группу российских экстрасенсов, они специально что-то замеряли там, сказали, что сильная отрицательная энергия идет из-под земли, людям туда ходить не рекомендуется. А еще там почва такая, что иногда она гудит под ногами, как будто стонет. Нехорошее местечко!

Я отошла чуть в сторону, чтобы сфотографировать узкую дорожку, вьющуюся между еврейским кладбищем и монастырскими заборами. По ней, медленно и забавно семеня, поднималась процессия арабов на осликах.

Не успела я скомпоновать кадр, как невесть откуда подлетел чернявый мальчонка и стал совать мне в руки путеводитель по Иерусалиму на русском языке.

– Не бери! – крикнул мне Шмуль. Но было поздно. Я уже взяла книжку и полистала ее.

– Все, теперь покупай! – сокрушенно сказал наш гид.

– Почему это?

– Тут такое правило: если что-то в руки взял – значит, купил. Отмазки не принимаются. А то и поколотить могут. Это вроде бы шутка. Но серьезного скандала не оберешься…

И действительно, вокруг меня сгруппировалось уже человек пять таких же черноволосых мальчуганов разного возраста, которые громко лопотали на своем языке, как-то не по-доброму зыркая в мою сторону. Я втридорога купила путеводитель – ничего не поделаешь.

– Тут и шины в автобусе проколоть могут, и стекло разбить запросто, лучше не ходить в чужой монастырь со своим уставом, – сказал Шмуль, когда мы садились обратно в микроавтобус.

– А сейчас вези нас, Сусанин, к храму Гроба Господня! Надо помолиться как следует! – заявила Рита.

– А как же Стена Плача? Мы ее увидим? – спросила я.

– Обязательно! – ответил Шмуль. – Западная стена – одна из главных достопримечательностей Иерусалима. Ей две с половиной тысячи лет, она была построена царем Иродом, это все, что осталось после разрушения Второго храма. Он был возведен на месте Первого храма, построенного на Горе Мориа еще царем Соломоном. Место было выбрано не случайно: именно там состоялось легендарное жертвоприношение Авраама.

– Нам туда не надо, ко всяким Соломонам! – авторитетно заявила Рита, нарочито крестясь и завязывая платок. – У нас свой Спаситель!

– Ты действительно хочешь к Стене Плача? – осторожно спросил меня Шмуль.

– Да…

– Я найду способ! – подмигнул он и объявил громко: – А скоро у нас на пути замечательная сувенирная лавка.

– О! – в один голос воскликнули Рита, ее супруг и Тамара Ивановна. Отрок Рома доедал второй гамбургер с демонстративной безысходностью на лице.

– Мы будем неподалеку от Мусорных ворот. К Стене Плача пройдешь туда, – шепотом сказал Шмуль, показывая мне дорогу, когда мы остановились и наши туристы рванули в сувенирную лавку. – Справа – женщины, слева – мужчины. Хочешь сделать ритуал? Или ты тоже ревностная христианка?

– Нет, я не была крещена, мой папа наполовину еврей, наполовину – татарин, а у мамы есть армянская, польская и французская кровь. Мне никакие ритуалы не страшны!

– Все понятно, ходячий динамит! – рассмеялся Шмуль. – Как выйдешь на площадь перед Стеной Плача, увидишь краники с водой и пластмассовые плошки с двумя ручками. Посмотри, как умываются другие люди: по три раза каждой рукой споласкивают руки и лоб. А потом идут к Стене. Прикоснешься к ней лбом, можешь записочку оставить, а потом иди, не разворачиваясь, спиной назад метров пятнадцать. И плечи не открывай, а то не пустят!

Я смело двинулась через металлоискатель вперед, к главной святыне иудаизма. По пути, естественно, я забыла все, о чем говорил мне Шмуль. Плеснула несколько раз в лицо водой из краника и огляделась. С женской стороны толпилась приличная очередь. С мужской – почти никого не было.

Я решила: чем черт не шутит, может, с мужской быстрей пройду. По крайней мере, меня бородатые мужики в шляпах нисколько не смущают и на мои духовные процессы никакого влияния не оказывают!

Я сделала несколько шагов в сторону великой Стены с мужской стороны. Что тут началось! Ко мне с разных сторон с искаженными от ужаса лицами бросились охранники, зеваки, мужики в шляпах. Все они одновременно что-то вопили, выталкивая меня в сторону, прочь от святыни.

– Да ладно-ладно, не кричите вы так! – успокаивала их я. – Не хотите – не надо. Я сама уйду.

Меня разобрала злость. Как будто я пришла в православный храм в Москве в брюках и без платка, а меня там бабки обругали. И тут – то же самое. Дурацкие условности! А еще – Вечный город!

Мне захотелось развернуться и уйти, но все же из принципа я отстояла очередь на женской половине, делая попутно фотографии людей, которые казались мне забавными. Моя злость отступала, сменяясь любопытством. Особенно веселили мужики: у них мало того что пейсы из-под шляп торчали, так еще и бахрома по бокам болталась. Чудно! Они тряслись всем телом, когда читали Тору.

Наконец я медленно подошла к Стене Плача. В расщелинах Стены везде торчали записочки, причем почти все приходящие, подпрыгивая, пытались засунуть их как можно выше.

Я прикоснулась лбом к древней, щербатой Стене. Она оказалась удивительно теплой, несмотря на то что воздух был прохладным. Но удивиться по-серьезному я даже не успела: вдруг меня точно током ударило, так сильно, что я отшатнулась, а потом схватилась двумя руками за выпуклые камни Стены, чтобы не упасть. У меня потемнело в глазах. Кругом молились, плакали, стояли, сидели на пластиковых стульях, закрыв глаза, женщины. Старые, молодые, в платках и без оных. Никто из них не обращал на меня никакого внимания.

Оторвавшись наконец от Стены, я начала медленно пятиться назад. У меня кружилась голова. Незнакомая женщина в платке осторожно развернула меня и довела до умывальника, жестами показывая, что надо умыться. Мне стало немного легче.

– Что это было? – спросила я.

Женщина улыбнулась и сказала что-то на иврите, показывая на Стену.

Я, все еще покачиваясь, медленно пошла в сторону нашего микроавтобуса. Через несколько шагов та же женщина догнала меня и тронула за плечо. У нее в руках была моя камера, которую я забыла около умывальника.

– Спасибо! – сказала я, подумав о том, что впервые в жизни где-то оставила камеру. И даже не заметила этого!

– Шалом! – ответила она и улыбнулась.

Я подошла к микроавтобусу, около которого сидел, жмурясь на декабрьском солнышке, Шмуль.

– Ну как? – спросил он, внимательно глядя на меня.

– Ты знаешь, со мной что-то произошло. Я сама не знаю что. Может, это недосып? Голова закружилась, я чуть в обморок не грохнулась. А потом еще и камеру забыла… И представь, мне ее вернули!

– У меня так каждый раз нечто вроде транса бывает, когда я к Стене подхожу, – покачал головой Шмуль. – Необычное состояние!

– Так это не случайность?

– Думай как хочешь… Ты записки не оставляла?

– Нет. Но заметила, что многие пытались оставить, подпрыгивали повыше…

– В основном так поступают туристы. Сами израильтяне нечасто записки в Стене оставляют, – сказал Шмуль.

– А что с этими записками дальше происходит?

– С ними есть особый ритуал! Каждые два года их собирают раввины и хоронят на еврейском кладбище. Выбрасывать их нельзя.

– Скажи, а что за бахрома торчит из-под одежды у ортодоксов?

– Ты про цицит, что ли? – рассмеялся гид. – Это важная деталь мужского туалета, она должна быть всегда на виду. Это для того, чтобы религиозные евреи регулярно вспоминали заповеди. Какими узлами цицит вяжут и что при этом с нитями происходит, я тебе точно не скажу, сам не знаю. Это целая наука. Знаю только, что одна нить должна быть особая – окрашенная тхелет. Когда-то очень длинные кисти были у фарисеев. А маленькая шляпка на лбу – это тфилла. Говорят, если у еврея есть цицит на одежде, тфилла на лбу и мезуза на двери – он полностью защищен от прегрешения.

– Ты тоже так думаешь? – подмигнув, спросила я. – Мезуза… Звучит красиво! Мезуза Горгона – отличный псевдоним для начинающей светской львицы! Кстати, что такое мезуза?

– Мезуза – это пергаментный свиток, на котором написаны вручную два особых отрывка из Торы. – Шмуль снова покраснел. – Он сворачивается и хранится в футляре, который прикрепляется к дверному косяку справа. Его касаются пальцами, а потом их целуют. Даже многие евреи полагают, что футляр – и есть сама мезуза… Кстати, я не думаю, что это панацея от грехов!

– А туристы наши где застряли?

– Все еще в магазине, – усмехнулся Шмуль. – Ты сказала, у тебя есть армянская кровь?

– Да.

– Хочешь, провезу тебя через Армянский квартал? – шепнул мне гид, когда туристы загрузились в мини-бус и увлеченно рассматривали покупки. – Нашим-то друзьям все равно, где ехать. А тебе поснимать интересно будет. Да и посмотреть!

– Замечательно! Моя мама будет счастлива, что я тут побывала. А когда армяне приняли христианство? От бабушки я слышала, что они были одними из первых! Это предмет особой национальной гордости!

– Точно. Армяне приняли христианство примерно в 301 году нашей эры, причем все разом. Таким образом, Армения стала первой в мире христианской страной. В 638 году тут был создан армянский патриархат. Смотри. Мы сейчас на Араратской улице!

Мы ехали по узким улочкам Армянского квартала. У меня защемило сердце. В центре Иерусалима оказались места, где все вывески были только на армянском, а на стенах развешаны карты геноцида армян. К своему удивлению, я даже разбирала некоторые слова.

На несколько секунд мне показалось, что я попала в благословенные кварталы Еревана, каким я помнила его еще по детству, – старинные каменные здания, арки, цветы под узкими окошками.

– Лучший фарфор в Иерусалиме – армянский, – начал было Шмуль и мгновенно пожалел об этом.

– Что? – сразу встав в стойку, спросила счастливо отоварившаяся золотом Рита, мирно жевавшая бутерброд. – А почему мы тогда не останавливаемся?

– Мы вообще-то едем на Виа Долороза и к храму Гроба Господня… У нас уже не так много времени… – пролепетал гид.

– Фарфор надо брать! – тоном, не допускающим возражений, сказала Рита. Наверное, с неменьшей решимостью гангстеры брали какой-нибудь манхэттенский банк.

Шмуль покорно остановил машину на аварийке около одного из армянских магазинчиков.

– У них там что, в Сургуте своего фарфора нет, чтобы отсюда переть? – вздохнул он. – Хорошо, хоть за стоянки в неположенном месте тут не штрафуют, если кто-то в машине сидит.

Пока туристы отоваривались, я поснимала затерянные уголки Армянского квартала. Зашла в несколько лавок, встретила настоящих армян, выросших в Иерусалиме, но сохранивших национальные корни.

– Фамилия моего прадеда – Аветисян! – сказала я.

– Добро пожаловать! А мы – Карапетяны. Наши предки тут живут с 1902 года. Они работали в армянской типографии. Здесь много достопримечательностей, в том числе Ассирийский монастырь, заложенный на месте дома матери апостола Марка – Анны. Согласно преданиям, именно в этот дом пришел святой апостол Петр, выведенный из темницы ангелом. Ты знаешь, что в этой церкви находится купель, где была крещена Дева Мария?

– Нет, не слышала никогда!

– То-то же. У нас в квартале много достопримечательностей. Большинство армян депортировались сюда во время геноцида, в начале прошлого века. Тут до сих пор отправляют службы на древнем арамейском языке.

В небольшой мастерской сидели несколько пожилых женщин и вдохновенно раскрашивали эмали. «Мир вашему дому» – прочитала я на армянском по слогам. И вдруг подумала: а почему всю жизнь я считала, что мое призвание – модная съемка для глянца в Москве, если в мире столько восхитительных мест и лиц?..

Иерусалимские свечи

– Мы входим в город через Львиные ворота, – сказал Шмуль. – Налево – мечеть Аль-Акса, священное для мусульман место, поэтому арабов тут всегда много. Внутрь пускают только мусульман, но даже их проверяют на знание двух сур Корана.

– Еще нам только этих хасидов-террористов не хватало! – поджала губки Тамара Ивановна.

– Не хасидов, а шахидов, мама! – смущенно поправил тещу очкастый Сергей.

– Да какая разница! Все головорезы! – со знанием дела отрезала Рита.

– А почему ворота – Львиные? – спросила я. – При чем тут львы и Иерусалим? В Венеции со Святым Марком и крылатым львом еще понятно…

– Ну, начнем с того, что и в Израиле до конца IX века настоящие львы водились, пока их люди не истребили. Лев – символ колена Иегуды и царского дома Давида. Кроме того, лев – знак летнего месяца ав, в котором были разрушены оба Храма. Поэтому и Мессию ждут именно девятого ава, в тот же день, когда произошли оба разрушения. Почти два тысячелетия лев был также символом императоров Эфиопии, род которых берет начало от царя Соломона, сына царя Давида… Ты знаешь почему?

– Нет!

– Однажды царь Соломон встречался с царицей Савской. Она была очень хороша собой, умна и неприступна. Но царь Соломон был хитрей! Он пригласил царицу Савскую к себе в спальню и сказал, что овладеет ею, если она попросит что-то из вещей и предметов, ему принадлежащих. Их трапеза затянулась за полночь. Блюда были острыми, и царица… попросила у Соломона стакан воды. Уехала обратно она уже беременной. Так, по легенде, появились эфиопы, дети царицы Савской. Они необыкновенно гордятся своим происхождением от самого царя Соломона!

– Да что вы про львов и царей заладили! Мы уже выходим на Крестный путь Господа нашего Иисуса Христа или еще нет? – раздраженно спросила между тем Рита, и ее лицо приняло сосредоточенно-скорбное выражение.

– Да, мы пройдем по Виа Долороза одну за другой так называемые стоянки, связанные с различными вехами на пути Иисуса к распятию, зафиксированными в Библии, – сказал Шмуль. – Ближайшая к нам стоянка – Литостратус, где происходил суд над Иисусом и его бичевание. Двор или площадь, где происходил суд, был покрыт камнями, отсюда название – Литостратус. Здесь сейчас находится католический монастырь сестер Циона.

– А Спаситель что, к распятию прямо по этой улице шел? – спросила любопытная Тамара Ивановна.

– Виа Долороза – это не улица, это путь. Идентификация этого пути проводилась в XVI веке францисканскими монахами по тем улицам, которые существовали в то время и не совпадали с улицами города времен римского владычества. До прихода францисканцев никаких попыток отождествить Крестный путь с современной иерусалимской топографией не делалось. Некатолические конфессии не делают этого до сих пор. Православная церковь лишь частично признает ныне существующую Виа Долороза. Он ведет по нескольким улочкам и переулкам от места, где находилась резиденция Понтия Пилата, и приводит к храму Гроба Господня, – терпеливо ответил гид.

На каждой стоянке Рита вставала на колени, истово крестилась и доставала из сумки перетянутую резинкой массивную пачку долларов и делала щедрые пожертвования.

Я немного оторвалась от экскурсии и фотографировала неповторимые иерусалимские уголки, лица прохожих и паломников. Сюрпризом для меня стало, когда Виа Долороза вдруг неожиданно превратилась в настоящий арабский базар с прилавками, шмотками, пряностями и дешевыми украшениями.

– Тут можно купить все, даже оружие, не говоря о наркотиках! – шепнул экскурсовод.

Это было похоже на правду. То и дело мы останавливались около магазинчиков, и Рита с мамой прикупали сувениры. Несчастный Сергей с грудой пакетов и пакетиков напоминал навьюченных осликов, которые то и дело тормозили движение.

– Торжище в центре святого города? – удивленно посмотрела я на Шмуля. – Глазам своим не верю! Я совсем иначе представляла себе Иерусалим!

– Вечный город вечных контрастов, – рассмеялся он и добавил: – Здесь все рядом. Этот город учит терпимости и пониманию многообразия мира!

Арабские женщины в платках прямо на улице пекли ароматные лепешки. Время от времени попадались солдаты в форме ЦАХАЛа. Арабские мальчишки клянчили у туристов папиросы и тут же их курили. Мимо нас несколько экзальтированных граждан европейской внешности со скорбными лицами волокли здоровенный деревянный крест.

– Ничего особенного, тут часто такое бывает, – объяснил Шмуль. – Люди стремятся буквально повторить то, что написано в священных текстах, думая, что это добавит им святости и по-быстрому избавит от грехов. А вот и храм Гроба Господня!

– Тот самый! – охнула Рита и рухнула на колени. За ней последовали Тамара Ивановна и Сергей. Оболтус Рома, экскурсовод и я остались стоять, переглядываясь.

– Строительство храма было начато императором Константином на развалинах древнего языческого храма, где стояли статуи Юпитера, Юноны и Венеры, – продолжил гид. – Тут были римский Форум и Капитолий. В IV веке его мать императрица Елена, о которой я уже рассказывал, хотела найти евангельскую Голгофу. Елена вела раскопки много лет, в результате были обнаружены остатки полусгнивших крестов римских времен и трещина в близлежащей скале, правда, как выяснилось, явно сейсмического происхождения. Царица решила, что искомое место найдено, тем более что в нескольких десятках метров от него была также обнаружена пещера со вскрытым каменным гробом. Однако это место принадлежало одному местному арабу. Елена заключила с ним договор о бессрочной аренде этой земли. Храм был построен примерно в 335 году. По сей день действует договор царицы Елены об аренде, он давно стал символичным. Каждое утро в четыре часа глава семейства, чей предок когда-то отдал в аренду землю под церковь, открывает древним легендарным ключом храм, а в восемь вечера его запирает. Желающие могут купить свечи и зажечь их в храме от благодатного огня…

– И что, он так и стоит с того времени, как был распят Иисус? – спросила бабулька.

– Храм Гроба Господня много претерпел от разных правителей Иерусалима разрушений, пожаров, землетрясений и войн. Сейчас он совсем другой, чем базилика, которую возводили некогда Константин и Елена. В настоящее время храм принадлежит общинам римских католиков, православных греков, армян, коптов, сирийцев и эфиопов. В храме несколько этажей и запутанные переходы. Площадь перед ним носит название Атриум!

Рита купила несметное количество свечей, каждая из которых состояла из тридцати трех тонких белых свечек.

– По числу лет Иисуса! – пояснил экскурсовод. Мы вошли в храм Гроба Господня. Шмуль провел нас по внутренним пространствам этого самого необычного из виденных мною храмов. Собственно, храмом в привычном понимании его можно назвать с большой натяжкой.

Храм Гроба Господня – это объединенные общей крышей и переходами многочисленные священные места, галереи, пещеры и закоулки, связанные с последними часами земного бытия Иисуса и его земной смертью, царицей Еленой, а также действующими монастырями и конфессиями. Так, церковь францисканцев и Алтарь гвоздей принадлежат католическому ордену св. Франциска, храм равноапостольной Елены и придел «Три Марии» – Армянской апостольской церкви, могила святого Иосифа Аримафейского, алтарь на западной части Кувуклии – Эфиопской (Коптской) церкви. Но главные святыни – Голгофа, Кувуклия, Кафоликон, как и общее руководство службами в храме, принадлежат Иерусалимской православной церкви.

– Вот, загляни сюда, если не боишься, – сказал мне Шмуль, пока остальные отвлеклись. – Это одна из самых бедных частей храма, в ней нет золотых убранств, зато там можно увидеть пещеры, действительно похожие на те, что были в Иисусовы времена.

Я быстро сделала несколько снимков. В полумраке сирийского закоулка было прохладно и влажно, как в склепе. Мне стало не по себе, и я поспешила выйти.

– Тут еще интересный коптский уголок! – сказал Шмуль. – Место, где покоилась голова Иисуса!

Мое внимание привлекла белая мраморная плита, вокруг которой на коленях стояли паломники. Рита, охнув, грохнулась перед плитой на колени и начала поспешно раскладывать на ней купленные сувениры.

– Что они делают? – тихо спросила я у Шмуля.

– По преданию, это плита, на которую положили тело Иисуса после распятия для умащения ароматическими веществами перед погребением, – ответил гид. – Ее еще называют Камень помазания. Говорят, он мироточит. Во всяком случае, я свидетель того, что время от времени на плите появляется какая-то маслянистая субстанция с приятным запахом, можешь сама проверить. А паломники приспособились тут не только масло выковыривать, но и вещи освящать… Голгофу, точнее то, что от нее осталось, ты видела, вообще под стекло поставили. Иначе ее давно бы по кускам растащили.

– А теперь свечи от благодатного огня зажжем! – сообщила Рита. – Кстати, а мама где?

Тамара Ивановна давненько исчезла из поля нашего зрения.

– Да уж за маму не волнуйся, она точно не пропадет! – едко ответил Сергей. – Давай уже закругляться, есть охота. Да и сын устал.

– Да что ты вечно о мирском! Мы в святом месте! – прикрикнула Рита. – Вставайте в очередь!

Я фотографировала людей, которые опаляли иерусалимские свечи от благодатного огня, а потом гасили их специальным колпачком.

– А когда первый раз увидели благодатный огонь? – спросила я.

– Первым свидетелем был апостол Петр, он увидел чудесное сияние над пеленами Христа… Подождите! Нельзя свечи так поджигать – по нескольку сразу! – остановил Риту Шмуль, когда та попыталась опалить разом несколько свечей. – Зажигайте каждую отдельно, и только со светлыми мыслями.

Для меня Шмуль сам специально опалил одну иерусалимскую свечу.

– Когда будет на душе нехорошо, грустно или плохо, доставай из нее по одной свечке и жги дома. Может, меня вспомнишь…

Я была очень тронута. Мы вышли из храма дожидаться наших спутников на улице, пока те пытались воссоединиться с заблудшей Тамарой Ивановной.

– Видишь это? – привлек мое внимание Шмуль к глубокой темной трещине на воротах храма. – Говорят, однажды священники решили брать плату за вход в храм на Пасху, когда благодатный огонь сходит. Тысячи людей не смогли войти и остались у ворот. И тогда благодатный огонь снизошел не внутри храма, а снаружи и опалил ворота. С тех пор вход в храм стал снова бесплатным, а напоминание вот – осталось.

– А что ты вообще думаешь о благодатном огне? Ты же здравый человек… Я слышала много разных мнений!

– В Израиле много чудес, не стоит сразу ничего отвергать, – задумчиво сказал Шмуль. – Я знаю только одно, что я из интереса несколько раз был тут на Пасху, видел, как люди ждут этого чуда. Предварительно помещение обыскивается полицейскими и мусульманами. Потом во всем храме гасят огни. На середине ложа Живоносного Гроба ставится лампада, наполненная маслом. С ней рядом кладутся тридцать три свечи – по числу лет земной жизни Христа. Внутри остаются православный патриарх и представитель Армянской церкви. Идет молитва. Вход в часовню запечатывается большим куском воска. Человеку очень часто нужны доказательства, чтобы верить. Благодатный огонь действительно приходит из ниоткуда и не жжет руки в первые минуты, на себе проверял. Говорят, год, когда он не придет, станет последним годом человеческого бытия.

– У нас мама пропала! – накинулась на нас Рита. – Мы ее нигде найти не можем!

– Ну, подождем еще, – спокойно ответил Шмуль. – Вы можете пойти перекусить в ливанское кафе напротив, а я тут еще подежурю. Там очень вкусный фалафель, рекомендую.

– Спасибо, Шмулик! – расцвела Рита и увлекла своих мужчин в кафе.

– А я пойду, пожалуй, пофотографирую… Скоро закат, тени становятся длинными. На стенах Старого города они должны смотреться изумительно!

– Я тебе сам хотел это предложить! – сказал Шмуль. – Поброди по Еврейскому кварталу, дойди до могилы царя Давида… Только не лезь в Восточный Иерусалим, пожалуйста!

– Где встречаемся?

– Там же, у Львиных ворот. В восемь вечера. Не заплутаешь?

– Нет, я позвоню в случае чего. – Я записала мобильный номер Шмуля, подхватила фотоаппарат и пошла бродить по Вечному городу.

* * *

Снимки в тот вечер получились действительно удивительные. Я снимала молодых израильтян на фоне йешив, уже знакомых мне хабадников с портретами седовласого ребе, православных паломников, места раскопок, руины храмов крестоносцев, узкие улочки и шумные базарные уголки. Нигде в мире я не видела подобной эклектики!

В Еврейском квартале я прошла по улице Кардо и забрела к четырем древним синагогам, построенным сефардами в XVI веке.

Мне очень захотелось наконец доподлинно выяснить, кто же такие сефарды. Даже спустя много лет моя идиотская история с Витей Пфердом не давала мне покоя. Около синагоги я приметила троих мужчин в кипах, беседующих по-русски.

– Извините за дурацкий вопрос, – спросила их я. – Вы не подскажете, кто такие сефарды? А то хожу, мучаюсь…

– Исторически сефарды – это евреи, которые жили в Португалии и Испании, но были изгнаны оттуда в конце XV века, – объяснил мне один из них. – После этого они расселились в Африке, особенно в Марокко, потом двинулись в Европу. В Израиле сефардами часто называют евреев, которые имеют не ашкеназское, то есть не восточноевропейское, происхождение.

– Но какое-то превосходство у сефардов над всеми остальными евреями есть?

– Да что ты городишь, конечно, нет никакого! – расхохотались, переглянувшись, мои собеседники. – В Израиле лучше быть ашкенази. Именно ашкенази занимают большинство важных государственных постов, владеют крупным бизнесом. Сефардов тут даже шпыняют немножко. А что?

– Да так, старая история. Спасибо!

– К тому же я сомневаюсь, чтобы в России сейчас оставались сефарды. Как фамилия-то у твоей истории?

– Пферд. Он говорил, его фамилия восходит к древнеарамейскому и представляет собой аббревиатуру…

Мои собеседники рассмеялись. Они перекинулись между собой на иврите.

– Да никакой твой Пферд не сефард, успокойся! Болтун он просто, как многие евреи. Пферд – ну совсем не древнеарамейская фамилия. А сефарды не говорили на арамейском. У них был особый язык – ладино назывался. Сейчас на нем не говорят уже. Засохшая ветка.

– Да, я всегда думала, что Витя мастер сказки рассказывать.

– Ну и плюнь на него! Другие будут! Лучше в синагогу войди. Там очень красиво!

Я последовала их совету. На душе отчего-то полегчало. Даже стало смешно.

Войдя внутрь, я с удивлением отметила, что синагога – всего лишь скромных размеров молельни. Особое впечатление произвела на меня синагога имени рабби Иоханана бен Заккая. Ее стена у амвона была украшена росписью по иерусалимским мотивам в голубых и золотых тонах. Оттуда же вели двери к остальным синагогам.

Я пошла дальше и от руин упомянутой синагоги свернула на улицу с названием Караимская. Сняв обувь, я зашла, точнее, спустилась в древнюю караимскую синагогу, которая находится ниже уровня земли. На меня сразу нахлынули воспоминания: я вспомнила, как случайно побывала в караимских кенассах во время отдыха в Евпатории пару лет назад.

Тогда все почему-то ездили на машинах в Крым – ностальгия по советским временам, наверное. И мы со знакомыми журналистками на двух машинах взяли – и поехали! За сутки с ветерком и остановками дорулили до Евпатории. Чтобы спрятаться от жары, бродя по отреставрированному Малому Иерусалиму, мы забурились в караимский музей, там же была кенасса. Мне запомнились мраморные плиты с вязью на иврите, старинные могилы и скамейки под виноградными лозами. Тогда это было развлечение, ничего серьезного… Большую часть времени вообще в караимском кафе просидели, где все восхищались лепешками и бульоном с крошечными пельменями. Я даже толком не поняла тогда, кто они такие – крымские караимы.

Внутри пожилая пара негромко говорила по-русски. Я прислушалась.

– Я тебе уже рассказывал, караимские евреи – особенные, нас можно назвать хранителями веры, – говорил мужчина. – Мы свободны от позднейших толкований и украшательств религии. Мы отрицаем Талмуд и Мишну, признаем только письменную Тору. Мы – истинные люди Писания, хотя несведущие нас часто называют сектой в иудаизме. Это в корне неправильно.

– Это что, и все отличия между караимами и евреями?

– Их много, все не расскажешь в короткой беседе… – сказал старик. – У нас другой календарь, даже не все праздники совпадают. Еврейскую Хануку мы вообще праздником не считаем. А в субботу у нас гораздо больше запретов, чем известные еврейские тридцать девять. Мы считаем, что в субботу главное – молиться Всевышнему, как он нам заповедовал. А не изобретать разные обманки, чтобы этого избежать. К кашруту у нас гораздо более жесткие требования. И мяса большинство караимов не употребляют. Мы специально называем наш молельный дом кенассой, чтобы не путали его с синагогой.

– А можно я вмешаюсь в ваш разговор? – сказал невысокий мужчина, стоявший неподалеку. – Меня зовут Леонид, я исследую различия и взаимосвязи между евреями и караимами. Мы, ученые, считаем, что караимы и евреи – иудеи. Достаточно обратиться к ивриту, корень «лавор» – это люди, перешедшие реку.

– И что вы этим хотите сказать? – прищурившись, спросил пожилой караим.

– Только то, что иудеи – вариант веры колена Иуды, собственно единственное оставшееся, так как они полностью ассимилировали колено Беньямина. Караимы, на наш взгляд, безусловно, этой же веры. Вопрос для науки только в том, вариант какого из десяти исчезнувших колен иудейских они исповедуют. Возможно, мы имеем дело с симбиозом колен, ведь каждое из двенадцати колен имело определенные отличия во взглядах на Тору и обряды.

– Я не понимаю вашей науки! – отмахнулся от ученого, занервничав, старик. – Я коренной крымский караим. Мои родители, дед и бабка – караимы. Я вам точно могу сказать, мы – не иудеи. В синагогу не ходим! И я даже слышать ничего об этом не хочу!