Текст книги "Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 2"

Наталья Леонова
Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 2

© Леонова Наталья, 2023

От автора

Тех, кто взял в руки мою книгу, хочу сразу предупредить: ответа на вопрос «Сколько пропил озорной гуляка?» – здесь не будет. На этот «вопрос вопросов» отвечает газета «МК». Чин чином, с привлечением компетентных экспертов.

Мой Есенин, по-прежнему, остается значительным явлением мировой культуры, одним из самых читаемых и почитаемых поэтов нашей страны. Он, с детства не расстававшийся с книгой, в совершенстве знал древнеславянский, говоры и наречия родного русского языка, боялся «запачкать» его иностранными словечками. У него была феноменальная память – он знал наизусть «Слово о полку Игореве» и «Евгения Онегина», с ходу запоминал понравившееся стихотворение друга. Для него не было ничего важнее, чем написание стихов. Он никогда не лицемерил, не льстил женщинам, никогда не говорил им дежурные любезности, и они обожали его. Мой Есенин делился с близкими и далекими последней копейкой, а потом одалживал себе на жизнь. Он никогда не требовал возврата долга и не запоминал, кто и сколько ему должен. Он кормил и поил и друзей, и чумазых беспризорников, и бездомных собак. Защищал тощих лошаденок от плети извозчиков… Он говорил о себе: «Я всегда платил по счетам. Я умру, не оставив после себя ни копейки долга».

«Самой гнусной дружеской клеветой» на Есенина современники считали «Роман без вранья» Анатолия Мариенгофа, но вот в год 125-летия поэта выходит долгожданная, разрекламированная книга Захара Прилепина о Сергее Есенине, и что же мы там читаем?! Все тот же лейтмотив «алкоголизма» с подачи поэта-неудачника Мариенгофа, словно, кроме «Бессмертной трилогии», Прилепин о Есенине ничего не читал.

Из сегодняшних авторов, пишущих о поэте, наиболее интересен Владислав Мирзоян. Он ближе всех приблизился к тайне гибели Сергея Есенина. Мирзоян очень убедителен, правда, слишком увлекается игрой с читателем в «загадки и отгадки», вместо того, чтобы изложить все известные ему факты в открытую, подтвердив документально, иначе, это не исследование, а увлекательный детектив, с которым в руках не отправишься требовать «прокурорской проверки». Еще в год 70-летия Сергея Александровича Есенина, в 1965 году Институтом русской литературы (Пушкинским домом) АН СССР совместно с филфаком ЛГУ было решено провести Есенинскую конференцию только для специалистов, исследователей творчества поэта. На закрытом заседании ожидалось выступление следователя Бродского Давида Ильича, того, кто вел расследование по самоубийству. Заседание не состоялось: Бродский не явился. Казалось бы, чего проще: рассказать о деле, якобы, в котором все ясно, очевидно для всех, и тем самым избежать кривотолков, пресечь беспочвенные слухи, убедить тех, кто сомневается в версии «самоубийство», а таких и в то время было немало. Михаил Викторович Виноградов, известный криминалист и психиатр, к сожалению, ушедший от нас в начале 2021 года, говорил, что «дело Есенина абсолютно доказательно». Нужно только правильно сформулировать запрос, как этого требует бюрократическая машина. Он считал: «Единственное, что нужно сделать семье Сергея Александровича Есенина – попросить доступ к архивным материалам, хранящимся в КГБ. Там все есть. И не надо никаких сложных оперативных действий. В архивах КГБ есть донесения агентуры, есть мнение друзей и знакомых Есенина, «стукачество» самых близких людей на него. Архивы открыты». Михаил Викторович утверждал: «Дела Есенина не существует. Есть материалы оперативных наблюдений, которые были за каждым мало-мальски значимым гражданином нашей страны. <…> Мы обязательно найдем прямое свидетельство: либо сам повесился, либо его убили. <…> Ни один человек не рискнет что-то изъять из архивов КГБ. Это очень жестоко карается и по сей день. <…> Ни одной запятой не исчезло из архивных материалов». М.В.Виноградов подчеркивал, что запрос должны сделать родственники. Пока этого не произошло.

Современник Сергея Есенина, поэт Сергей Спасский сказал о Есенине:

 
Тот, кого по-дружески – Сережей
Называли улицы Москвы.
 

Как же много желающих по-дружески «хлопнуть по плечу» поэта Сергея Есенина! Среди самых бестактных, увы, средства массовой информации. На какие только ухищрения не пускаются они в ожидании высокого рейтинга, какие только нелепицы не сочиняют. Неужели слова «честь», «достоинство», «благородство» выходят из употребления… Поклонникам Сергея Есенина, знакомым с биографией поэта, давно ясно: величина его личности равна величине его дарования. Суть любви человечества к Есенину замечательно выразил писатель Юрий Нагибин:

«Есть поэты больше, изысканнее, сложнее, современнее, но таких, как Есенин, нет и не будет. И ту мою жажду, что утоляет он, не дано утолить никому другому».

Биография Сергея Есенина останется недописанной до тех пор, пока не будет раскрыта тайна его гибели….

Глава 1
«Эта улица мне знакома…»

Сергей Есенин в Большом Строченовском переулке

Небольшой Большой Строченовский переулок был шумным и многолюдным, когда Сережа Есенин поселился здесь у отца, в доме № 24. И одна из лавок купца И.В. Крылова, у которого служил его отец, и трактир Степанова, и «Замоскворецкие бани» Рыкова, и овощная лавка Филипповой, и кузница, и ресторан «Древность» Козлова и Чижевского, и парикмахерская – все заведения находились рядом, в этом переулке. Напомню, что, работая в типографии, Сергей приобщался к активной общественной деятельности, следствием этого стало филерское наблюдение за ним. Юноше даже присвоили кличку «Набор». Благодаря донесению наружных наблюдателей, мы знаем, например, как провел день 1 ноября 1913 года будущий поэт: «Набор, взятый под наблюдение по указанию полицейского надзирателя Федорова, проживает в доме № 24 по Б. Строченовскому переулку. В 8 часов 15 минут утра вышел из дома, пошел в типографию Сытина. С Валовой улицы выхода из типографии замечено не было. А в 8 часов вечера вышел из дома, раздевшись, и пошел в ресторан «Древность» по Строченовскому переулку, пробыл 30 минут, вышел и вернулся домой. Более до 11 часов вечера не видал». Достаточных улик для ареста выявлено не было. Тайной для наблюдателей осталась даже подпольная типография, где рабочие печатали листовки: Щипок, дом № 3. В распространении листовок ловкий парнишка Есенин проявлял бесстрашие и смекалку. Сережа весьма поэтично описывает другу Грише Панфилову свою новую жизнь: «Тебе ничего там не видно и не слышно в углу твоего прекрасного далека. Там возле тебя мирно и плавно текут, чередуясь, блаженные дни, а здесь кипит, бурлит и сверлит холодное время, подхватывая на своем течении всякие зародыши правды, стискивает в свои ледяные объятия и несет бог весть куда, откуда никто не приходит. Ты обижаешься, почему я так долго молчу, но что я могу сделать, когда на устах моих печать, да и не на моих одних… Мрачные тучи сгустились над моей головой <…>» Дважды в комнате в Большом Строченовском у Сережи проводились обыски, но ничего толком найдено не было. Поскольку в это же время он ухаживает за Анной Изрядновой, корректором типографии Сытина, девушке тоже присвоена кличка, довольно обидная, «Доска». Спасибо филерам, благодаря им стал известен адрес девушки: Теплый переулок (улица Тимура Фрунзе), дом 20, вход через арку. Огромное сочувствие Ивану Дмитриевичу Сытину за многочисленные забастовки неблагодарных рабочих одного из самых мощнейших и процветающих предприятий книгоиздательства в стране! Что касается Есенина, то не покидает ощущение: для него все эти опасные мероприятия – нечто вроде игры в «казаки-разбойники». Единственное, что его волнует – это творчество: он самозабвенно работает, угадав свое предназначение. В январе 1914 года детский журнал «Мирок» публикует, наконец, его стихотворение «Береза». И это событие юношу действительно волнует. Есенин отправляет Грише свою фотографию, едва сдерживая торжество: «Распечатался я во всю Ивановскую. Редактора принимают без просмотра, и псевдоним мой «Аристон» (самый лучший) сняли <…>» В конце мая – начале июня Есенин оставил типографию Сытина, в которой профессионально вырос от экспедитора до подчитчика. Вскоре это позволит ему устроиться в Типографию Чернышева-Кобелькова уже в качестве корректора.

Большой Строченовский переулок, дом 24

Большой Строченовский переулок, дом 23в

Большой Строченовский переулок, дом 23

Большой Строченовский переулок, дом 25А

Большой Строченовский переулок, общий вид

….. Каким же видел Большой Строченовский переулок Сережа Есенин?

«Владение 23А. Вдоль Большого Строченовского переулка было расположено деревянное одноэтажное строение, соединенное каменной двухэтажной пристройкой с двухэтажным жилым домом (низ каменный, а верх деревянный) с таковой же пристройкой и балконом во втором этаже. В одноэтажном доме находился трактир (ресторан) «Древность» Козлова и Чижевского. В двухэтажном здании: на первом этаже парикмахерское заведение с квартирой Чувашкина, на втором – квартира домовладельца. В каменной одноэтажной пристройке между трактиром и жилым домом находились кабинеты к трактиру «Древность» и кегельбан. В двух деревянных одноэтажных флигелях, расположенных севернее жилого дома, были квартиры служащих при трактире и сдаваемые в наем. В глубине двора, западнее жилого стояли в связи два одноэтажных строения, в одном из которых была кузница, а в другом – машинное отделение для бань. Кроме того было несколько строений для принадлежностей, помещение для лошади домовладельца, овощная лавка Филипповой и при ней палатка по Большому Строченовскому переулку. В восточной части владения был сад «Ренессанс», вход с Малого Строченовского переулка». От бань остался двухэтажный каменный корпус 25А. В здании 23 находится в настоящее время медицинское учреждение – одноэтажная «Древность» находилась рядом с двухэтажным жилым домом по Большому Строченовскому переулку». В переулке ведутся археологические работы.

Концерт в Польской библиотеке при Благотворительном обществе

Милютинский переулок, дом 18

15.09.13. силами своих участников Суриковский литературно-музыкальный кружок устроил концерт в зале Польской библиотеки по адресу: Милютинский переулок, дом 18.

Благотворительное общество вспомоществования бедным римско-католического вероисповедания образовалось около Храма святых апостолов Петра и Павла в Милютинском переулке (дом 18А) в конце XIX века.

Комплекс зданий Благотворительного общества в Милютинском переулке

Дом 18: строение 1 – богадельня святого Филиппа;

строение 2 – женская школа;

строение 3 – дом причта и церковно-приходской школы;

строение 4 – библиотека и правление Благотворительного общества.

С 1920 года комплекс зданий Благотворительного общества носил название Центральный польский рабочий клуб. С августа 1991 года началось возрождение прихода.

Концерт, в котором принимал участие Сергей Есенин как член Суриковского кружка, состоял из 3-х отделений:

1. Игра на гуслях – исполнитель Ф.А. Кислов.

2. Соло на гитаре (рояле, скрипке).

3. Стихи. Рассказы. Песни.

Здание библиотеки Благотворительного общества

Типография Чернышева-Кобелькова

Кривоколенный переулок, дом 10

Из воспоминаний гражданской жены Сергея Есенина Анны Изрядновой мы знаем, что до середины мая 1914 года поэт работал в Типографии И.Д. Сытина. «Москва неприветливая – поедем в Крым», – уговаривал он подругу. В июне поехал-таки в Ялту, недели через две к нему должна была приехать и Анна, но судьба распорядилась по-своему. Анна приехать не смогла: уже ждала сыночка. «Ему не на что было там жить. Шлет мне одно другого грознее письма, что делать, я не знала. Пошла к его отцу просить, чтобы выручил его, отец не замедлил послать ему денег, и Есенин через несколько дней в Москве. Опять безденежье, без работы, живет у товарищей. В сентябре поступает в Типографию Чернышева-Кобелькова, уже корректором», – вспоминала Анна Изряднова. Тяжелая работа с утра до вечера мешала творчеству. От чтения оттисков двоилось в глазах, зрение у поэта было неважным. В декабре он увольняется и целиком отдается стихам, несмотря на то, что 21 декабря у него рождается первенец, Юра, Георгий. Где же находилась Типография Чернышева-Кобелькова? В адресных книгах того времени «Вся Москва» адрес обозначен так: Банковский переулок, дом 10. Из книги в книгу переходит этот адрес. Но если вы захотите найти в Банковском переулке дом № 10, то удивитесь: в крохотном (74 м) Банковском, расположенном между Мясницкой улицей и Кривоколенным переулком, всего два дома – № 1 и № 2. Понятно, что Банковский дан как ориентир. Он и упирается в дом 10 по Кривоколенному переулку. Под номером 10 в Кривоколенном переулке числится памятник архитектуры XVI–XVII века – усадьба князей Голицыных с главным домом в глубине участка и двумя флигелями. Со второй половины XIX века флигели сдавались под самые разные учреждения и меблированные комнаты. Тут и музыкальная школа, и больница, и дом-коммуна, и Типография «Красный Октябрь». Какие-то постройки сломали, какие-то построили. Их под номером 10 всего 6 строений! И лишь одно из них могло служить печатному делу. Его не составило труда определить: характерные для старых типографий чугунные винтовые лестницы, большой зал, служивший печатным цехом (теперь – литературное кафе). Вся аура здания типографская, даже, кажется, запах сохранился типографский – печатной краски и гарта – это сплав сурьмы, свинца и олова, из него когда-то лили шрифты. Здание, в которое упирается Банковский переулок, и есть бывшая Типография Чернышева-Кобелькова.

Кривоколенный переулок, дом 10

Адреса редакций, где издавали первые стихи Сергея Есенина в 1914–1915 годах, из тех, что сохранились до наших дней.

«Мирок» – Пятницкая, дом 81.

«Проталинка» – Петровские линии, дом 2.

«Марс» – Мансуровский переулок, дом 13.

«Женская жизнь» – Камергерский переулок, дом 4.

«Парус» – Новая Божедомка (улица Достоевского), дом 2.

Пятницкая, дом 81

Петровские линии, дом 2

Мансуровский переулок, дом 13

Камергерский переулок, дом 4

Улица Достоевского, дом 2

В Настасьинском, у футуристов…

Угол Тверской и Настасьинского переулка

Однажды ранним осенним утром 1917 года художницу Валентину Ходасевич разбудил тревожный, настойчивый звонок. Пришел Маяковский, и приказным тоном распорядился явиться к 15 часам в Настасьинский переулок, где на днях открывается «Кафе поэтов». На нем черный пиджак, белая рубашка, пестрые брюки – мелкая черно-белая клетка, в руках почему-то стек. Слова – «пулеметная очередь». Валентина не могла вставить ни слова! Клеевая краска и кисти есть! Стремянка имеется. Помещение сводчатое. Валентина, конечно, явилась к указанному часу, но была очень растеряна: «Я никогда клеевой краской и малярной кистью не работала, а главное, не знала, что я буду изображать. Маяковский, заметив грусть на моем лице, сказал:

– Основное – валяйте поярче и чтобы самой весело стало! А за то, что пришли, спасибо! Ну, у меня дела поважнее, ухожу. К вечеру вернусь, все должно быть готово!

Помещение оказалось трехзальным, разделенное лишь арками. Сводчатые потолки низкие. И стены, и потолки, и арки – все уже выкрашено черной клеевой краской. В одном из помещений на стремянке под сводом стоял Василий Каменский и наклеивал вырезанные из бумаги буквы, бусины и тряпки. Композицию завершали его старые брюки, распластанные внизу. «Выхода не было – или с позором бежать, или сделать роспись. Откуда-то появилась храбрость. Я молниеносно придумала композицию из трех ковбоев в гигантских сомбреро, трех лошадей и невероятных пальм и кактусов на песчаных холмах. Это располагалось на трех стенах и сводах. В то время я читала Брет Гарта и увлечена была ковбоями. «Была – не была» – я приступила к росписи, и неожиданно у меня получилось довольно забавно и быстро. Были кое-где подтеки красок, но я замазала черным фоном. Ушла еле живая от усталости, забрызганная красками. Потом я ходила в «Кафе поэтов» как к себе домой, чувствуя, что я там – «пайщица в деле», тем более, что денег я не получила», – вспоминала художница. Кафе находилось на углу Тверской и Настасьинского переулка. Дом на Тверской, возле которого ютилось кафе, стоит и поныне под номером 20, но сильно перестроен. Со двора еще заметна рука зодчего М.Ф. Казакова, но фасад не узнать. Многие годы это была резиденция московского гражданского губернатора. В 1931–1935 годах здание 1770 года надстроили на два этажа, расширили в обе стороны и оформили в духе сталинского ампира. Когда-то в нем помещался Наркомлеспром, позже другие наркоматы и министерства. Кафе открылось в пристройке к дому губернатора (Настасьинский переулок, дом 1/20) – фасад со стороны переулка украшали 4 высокие колонны. Тогда, в 1917, если Тверская была скудно освещена, то Настасьинский был совершенно темен. К «Кафе футуристов» нужно было пробираться на ощупь. Две ступеньки вниз. Полуподвал. Тусклый фонарь у входа. На небольшой дощатой эстраде стоит пианино. Налево от входа буфет-прилавок. Программа заканчивалась за полночь. Входной билет стоил 3 рубля. Выступали все имеющиеся Бурлюки, начиная с Давида, Владимир Маяковский, Василий Каменский, первый российский йог Владимир Гольцшмидт читал доклады, например, «Солнечные радости тела», учил зрителей «опрощению жизни». В качестве гостя выступал Александр Вертинский в костюме Пьеро, с лицом покрытым белилами и сильно подведенными глазами. У кафе был свой гимн:

Фрагмент стены, оставшейся от кафе

 
Ешь ананасы, рябчиков жуй,
День твой последний приходит буржуй!
 

Гимн исполнялся в начале и в конце. Завсегдатаями кафе были Долидзе, Федор Ясеевич (он же Евсеевич), знаменитый импресарио, Любовь Столица, Рюрик Ивнев, Василий Федоров, заходил и Сергей Есенин… В кафе собирались не только поэты, но и бойцы и комиссары, пришедшие с фронта. Бывали анархисты, которые имели резиденцию неподалеку – на Малой Дмитровке (в помещении современного театра «Ленком»). Многие посетители, выходя из кафе, попадали в руки зоркой ЧК. Часто в переулке слышалась пальба! «В этом кафе родилось молодое поколенье поэтов, часто не умевших грамотно писать, но умевших грамотно читать и жить», – писал Вадим Шершеневич – человек энциклопедических знаний. В этой полуподвальной бывшей прачечной выступал с лекциями нарком просвещения А.В. Луначарский. Публицист О. Волжанин (О.А. Израэльсон) описывал, не без сарказма, обстановку в кафе: «Там за прилавком в желтой кофте и лоснящийся от хорошей, сытой пищи, стоял сам Маяковский, покрикивал на публику, как это делают нанятые молодцы в монмартрских кабачках в Париже, встречая приезжих дурачков – русских и прочих иностранцев, воображающих, что они идут в приют настоящего французского Парижа и парижской литературной богемы, а не в притоны разврата и лавочки наживы. Этот же Маяковский вместе с подручными своими – Василием Каменским, Бурлюком – выступали с эстрады и лаялись в стихах и прозе на публику, на представителей настоящей поэзии и литературы. В результате, спустя несколько месяцев такой плодотворной деятельности, у Маяковского появились на пальцах бриллиантовые перстни, на животе толстая золотая цепь и т. д. Не обидели себя и Василий Каменский и Бурлюк». Несмотря на описываемое публицистом благоденствие, «Кафе футуристов» в Настасьинском переулке просуществовало лишь с осени 1917 года по апрель 1918. Войдя в арку дома 20, можно увидеть останки прежнего кафе – кусочек стены.

«Футурист жизни»

Театральная площадь Дмитровский переулок

Владимир Гольцшмидт

К футуристам Владимира Робертовича Гольцшмидта (1886–1954) привел земляк – пермяк Василий Каменский, всеобщий любимец. Вместе с Василием Владимир стал активным организатором и совладельцем «Кафе поэтов», а вскоре, по слухам, и единоличным его владельцем. Аполлон с рельефными мышцами и курчавой головой в золотой пудре, руками в браслетах, с длинной серьгой в левом ухе и большим крестом из черного агата на груди, а ко всему в придачу еще убийственное сочетание наглости и непосредственности – это и был В.Р. Гольцшмидт. «Жизненное кредо» Владимира Гольцшмидта – пропаганда здорового образа жизни и йоги – толкало его на экстравагантные поступки. В самые лютые морозы он ходил без шапки и в легкой одежде, при каждом удобном случае демонстрировал поставленное дыхание, поднятие тяжестей, сгибание несгибаемых железяк, разбивание о свою кудрявую головушку больших глиняных предметов или досок (завистники шептались, что подпиленных). Зимой 1918 года Владимир Робертович привез на санках разобранную гипсовую фигуру, и пытался установить на Театральной площади памятник самому себе – «гениальному футуристу жизни Владимиру Гольцшмидту». Естественно, собралась толпа.

Театральная площадь

Дмитровский переулок, место, куда Гольцшмидт забросил белый зонтик возмущенной старушки

Он и тут стал призывать народ к «солнечной жизни». Прочел свое единственное стихотворение. Был узнан продвинутыми зеваками – посетителями «Кафе поэтов». Поднялся крик. Через минуту от памятника остались одни черепки. А однажды агитация за здоровый образ жизни закончилась в отделении милиции. Рассказывает очевидец, Матвей Ройзман: «Днем из одного подъезда на Петровке вышел в костюме Адама футурист жизни, первый русский йог Владимир Гольцшмидт, а вместе с ним две девушки в костюмах Евы. Девушки понесли, держа за древки, над головой шагающего футуриста жизни белое полотнище, на котором крупными черными буквами было намалевано: «Долой стыд!» Первый русский йог стал зычно говорить, что самое красивое на свете – это человеческое тело, и мы, скрывая его под одеждой, совершаем святотатство. Разумеется, толпа окружила голых проповедников и с каждой минутой росла. Вдруг откуда ни возьмись бойкая старушка закричала: «Ах вы, бесстыжие глаза!» – и стала довольно усердно обрабатывать одну из обнаженных девиц белым зонтиком. Та несла двумя руками древко и не могла защищаться. Обозлившись, первый русский йог вырвал зонтик из рук старушки и забросил в Дмитровский переулок. Старушка упала и завопила. Толпа стала угрожающе надвигаться на Гольцшмидта и его спутниц». Тут и подоспели милиционеры. Пропагандисты и агитаторы «за свободу тела» попали в камеру предварительного заключения, а после суда высланы за пределы Москвы. Сергей Есенин познакомился с Владимиром Гольцшмидтом в недолгий век «Кафе поэтов» (1917–1918). Называл стихи йога «стихобреднями». В 1924 году встретил Гольцшмидта в Баку, где первый русский йог гастролировал со своей матушкой, которую после выступления уносил из зала на плече. Есенина эта картина восхитила, и он сказал Николаю Вержбицкому: «У такого быка и такое нежное сердце! Ему за это многое можно простить!»