Текст книги "Суровые будни войны"

В мирное время более десяти лет она, работая бухгалтером в Интендантском училище Выборга, все писала в розыск о Семене, но так ничего не добилась. Все письма Семена, пронумерованные (их 72 письма, потому что десять писем у нее похители корреспонденты при интервью) эта замечательная женщина хранила, читая и перечитывая всю жизнь. Она не вышла замуж – вначале потому, что очень надеялась и ждала, а потом – что не встретился ей такой же, как он – искренний, смелый, честный и умный. Так, до самой смерти своей Тамара Жуковская осталась верна своему не встреченному воину – Семену Перелю.

У Тамары Жуковской к концу жизни из-за диабета были ампутированы обе ноги, и она передвигалась на коляске, но морская часть, где она работала последнее время бухгалтером, взяла над ней шефство и помогала всем, чем могла, до самой ее смерти. Они вывозили ее летом на острова и приносили домой продукты. Тамара умерла в 2002 году. Она была подругой моей мамы, тоже Тамары – они вместе работали в Интендантском училище, у них были сходные судьбы и в их стойких и честных характерах было много общего. Поэтому письма все были переданы моей маме и остались у меня.

Героиня рассказа Тамара Жуковская в ПВО

2. А плакать нам нельзя

Лида. 13 лет

Встречая годовщину нашей Великой Победы, я, как и все люди, скорблю о павших на фронтах, об умерших в блокаду, о погибших от бомб – обо всех, кому не суждено сегодня встретить этот светлый праздник! Выражаю сердечную признательность и глубокое уважение фронтовикам, живым свидетелям тех далеких лет, отдельно блокадникам! Здоровья вам и сил, ветераны! Я принадлежу к послевоенному поколению, но всей моей семье довелось воевать – это более чем святая тема для меня навсегда!

Хочу рассказать об Александре Александровне Воробьевой, моей бабушке, прошедшей три войны, спасшей много солдатских жизней, которой я не могу уже выразить свою благодарность иначе. Бабушка моя (10 мая 1896 г. р.) прожила интересную, тяжелую и героическую жизнь…

Еще в год Первой мировой войны Александра Воробьева (Семенова в девичестве), закончив Смольный институт, сразу же отправилась в госпиталя Петербурга, предлагая свой труд и помощь сестры милосердия. Она прекрасно пела – у нее было меццо-сопрано и с 1912 по 1914 год пела на вторых партиях в Мариинском оперном, еще будучи в Смольном. В те дни начала Первой мировой войны многие смолянки помогали в госпиталях. Там она познакомилась со своим будущим мужем – штаб-офицером. В 1916 году у них родился сын Константин Башмаков. Муж уехал в декабре 1916 года в командировку за границу от Штаба Армии, а в феврале произошла первая революция, затем вторая, когда связь с мужем оборвалась и она не успела уехать. Ее вызвали в Реввоенсовет и, ни о чем не спрашивая, предложили: или она едет на фронт, или ее расстреляют. Вот так, оставив маленького сына на бабушку, она вынуждена была отправиться сестрой милосердия под Петроград. Так что она была на передовой в Гражданскую 1918 года. А 20 октября 1939 г. была призвана военкоматом Оредежа медсестрой в воинскую часть на Карельский перешеек. Оттуда начала свой боевой путь в рядах действующей армии, принимая участие в Советско-финской войне той страшной морозной зимой! С марта 1940 года поселилась в Выборге в «госпитальном» доме, как тогда назывался дом на Крепостной, и, продолжая работать медсестрой в госпитале. С начала Великой Отечественной войны Александра Александровна, в звании старший лейтенант медицинской службы, была эвакуирована со своей семьей вместе с госпиталем в пос. Молочное под Вологдой, где в здании Института разместился военный госпиталь. Вместе с ней в госпитале работали две дочери – 13-летняя Лида, санитаркой и 16-летняя Катя – рабочей на кухне. 18-летняя Тамара осталась работать в Выборге, а сын Константин – офицер, после окончания военного артиллерийского училища с первых дней уже воевал. Было ему тогда 25 лет. Второй муж Александры – Михаил Воробьев, архитектор по образованию, умер молодым в 1934 году.

В конце декабря 1941 года начальник госпиталя вызвал старшего лейтенанта медицинской службы Воробьеву (ей тогда было 45 лет) и сказал:

– Скоро вы выезжаете на фронт в действующую армию, есть такой приказ военкома. Определите младшую дочь в детдом…

Александра Воробьева, до этого беспрекословно выполнявшая приказы командования, впервые позволила себе воспротивиться. Она понимала одно: идет война, положение на фронтах стремительно меняется, те территории, которые в данный момент являются тихим тылом, завтра могут стать неприятельскими. Куда тогда уедет детдом? Где потом искать дочь? И она попросила разрешения взять Лиду с собой на фронт. Начальник госпиталя пробовал отговорить Воробьеву:

– Вы отдаете себе отчет, что там вам будет не до нее? Вы – операционная сестра! Сотни раненых в сутки! Операции – днем и ночью! Где будет ребенок? Какой опасности вы ее подвергаете?

– Если суждено погибнуть, так хоть вместе… А она все может делать: мыть, стирать, убирать – девочка уже большая и как здесь помогала, так и там будет помогать. Будет за ранеными ухаживать, – ответила Александра.

Начальник госпиталя посмотрел на маленькую, худенькую, но непреклонную в своем решении красивую женщину и… согласился. Лиде выправили метрики, прибавив один год, и оформили рядовым бойцом медслужбы. В начале января 1942 года они выехали в воинском эшелоне на фронт. В пути они попали под бомбежку. Ночью эшелон, вздрогнув, остановился: гул самолетов, свист бомб, взрывы… Кто в чем был, выскочили из эшелона в рассыпную. Мороз сильный, наспех одевшись, бежала со всеми и Александра с дочерью. С ними выпрыгнула и Анна, восемнадцатилетняя связистка. Все бросились, пригибаясь, к лесу – подальше от поезда. Тут Александра заметила, что Аня бежит в одних чулках, и отдала ей свои валенки, а сама побежала по снегу в одних носках. Аня сразу не хотела брать, но спорить с Александрой Александровной было бесполезно и ноги застыли совсем. Через несколько минут самолеты улетели – некоторые вагоны уцелели, в том числе и их вагон. Потом Александра получила другие валенки, а свои так и отставила Анне (Аня еще долгое время приезжала из Серпухова в Выборг на могилу к Александре Александровне, поклониться и поблагодарить). Воинскую службу им довелось нести в передвижном полевом госпитале – ППГ. Разместились в оставленных населением при эвакуации деревенских избах. Из деревни все спешно выехали – фронт был в полутора километрах от них за лесочком. Сразу же стали поступать раненые – это было тяжелое зрелище и для взрослых медсестер, а уж для тринадцатилетней девочки и вовсе страшное. Она, как и все, принимала раненых, которых раздевали и обмывали в корытах в одной из натопленных заранее изб. Лида очень стеснялась и убегала из избы, когда раздевали и мыли раненых мужчин. Потом привыкла, да и обязанности надо было выполнять. И еще подполковник, узнав ее это стеснение, как-то сказал: «Боец Воробьева, вы здесь на воинской службе и представлены к раненым как младший медицинский персонал и не имеете права покидать свой пост!» А потом уже мягче добавил: «Вы, Лидочка, не думайте, что это мужчина – это человек, которого надо спасать и возвратить Красной Армии. Вот мне приходится оперировать не только мужчин, но и женщин и, что же, я из-за стеснения должен позволить бойцу женщине умереть?» Лида молча кивнула и вернулась в избу. Были такие тяжелые ранения, что трогать страшно, а оперировать надо срочно, поэтому пришлось привыкать и скоро она с этим справлялась не хуже взрослых. Избы надо было топить постоянно, морозы стояли очень сильные и к утру выдувало все тепло. Лиде, как самому младшему из персонала, давали все время разные поручения. В 6 утра она шла топить избы, чтобы раненым было тепло – особенно тяжело раненым. Кроме этого, ей надо было наносить воды по всем избам и в операционную. Когда она очень уставала, но старалась не показывать вида, ей помогали бойцы-санитары, если были свободны. Ее жалели очень и относились с большим теплом – понимали, что перед ними еще ребенок. Фронт проходил совсем рядом, и немецкие самолеты, бомбившие наши позиции, постоянно нарушали тишину. Земля гудела и тряслась. Кроме того, хотя госпиталь и был замаскирован, но, видимо, у немцев были данные разведки, потому что они совершали налеты и на эту санитарную территорию и довольно частые. Разведданные были не совсем точные, так как бомбили чаще лес, а к ним летели осколки, но надо было все равно беречь раненых прежде всего. Лиде очень доставалось – она убирала у кроватей лежачих больных вместе с санитарками все нечистоты и выносила их на улицу, ухаживала за ранеными, стирала окровавленную одежду раненых и мыла полы. И еще ее часто по ночам посылали с донесениями через лес к линии фронта о том, сколько умерло, кто и в каком звании, а сколько идут на поправку. Когда она ночью шла лесочком на передовую, особенно осенью, когда непроглядная тьма – боялась ужасно. Пряталась и приседала к траве, если где-то треснет сучок. Зимой, когда все становилось белым – в лесу было светло и луна хорошо освещала дорогу, но все равно Лиде было очень страшно. Ее предупреждали, что могут быть немецкие лазутчики, охотившиеся за «языком». Она приносила донесения на НП командиру полка в землянку. Тут ее сажали к печурке и обязательно кормили горячим и поили чаем. А потом командир отправлял с ней бойца, чтобы проводил через лес до ППГ, тогда идти было весело и спокойно. Во время атак на нашей стороне фронта бесконечная канонада и взрывы все время были слышны на территории ППГ. Подполковник Воробьев, командующий всем персоналом госпиталя, был опытным хирургом, говорили, что он очень строг с подчиненными и что замечательный специалист – совершает невозможное. Спасали, конечно, не всех, но из пяти тяжелораненых выживали трое – это был хороший результат, учитывая полевые условия.

В тот первый день, когда они только прибыли сюда, в хозяйство Воробьева, с трудом его отыскали, так хорошо оно было замаскировано. Войдя в палату, где находился военврач, Александра Александровна отрапортовала:

– Разрешите доложить? Старший лейтенант медицинской службы Воробьева и рядовой Воробьева прибыли в ваше распоряжение! – она протянула предписание и командировочные. Он мельком взглянул на мать и дочь, посмотрел документы и поднялся из-за стола. Вид у него был более чем усталый, но лицо светилось добротой и очень к себе располагало:

– Здравствуйте, товарищ старший лейтенант! Это дочь ваша? – задержал он свой взгляд на Лиде, и глаза его погрустнели.

Позже они узнают трагедию всей его семьи, а в тот момент услышали только:

– Все в порядке. Можете идти. Располагайтесь, знакомьтесь. Нам очень не хватает здесь грамотного персонала с опытом, как у вас, товарищ Воробьева. Раненых очень много. Бывают такие дни, когда сутками не выходим из операционной. Подготовьтесь, товарищ старший лейтенант, сейчас раненых подвезут. Располагайтесь в любой свободной избе – ваш дом пока на это время. Если чего не будет хватать, сообщите мне. Я отдам распоряжение, чтобы вас поставили на довольствие.

А потом уже, в операционной, подполковник заметил:

– Хорошо, что вы взяли с собой дочь, Александра Александровна, – и добавил с улыбкой, – нахожу интересной и положительной ситуацию, что мы – однофамильцы.

– Почему?

– Приятно работать и служить с однофамильцем, как с родным человеком. Семью-то я свою всю потерял. Жена, мать и две дочери друг за другом месяц назад умерли от голода в Ленинграде…

Он замолчал, видимо не мог спокойно произносить слова. Наконец успокоившись, добавил: «Вот фотография моей семьи – все, что осталось». – Он протянул фото Воробьевой и она, поглядев на радостные и красивые лица всей семьи подполковника, с грустью вернула ему: «Я выражаю вам свое соболезнование, товарищ подполковник». Он вновь вложил фото в свои документы и, спрятав в кармане, сказал тихо: «Мою младшую дочку тоже звали Лида Воробьева – она помладше вашей дочери на два года, но мне очень приятно, очень. Да, вот такая у меня ситуация, оттого и приятно, что вы Воробьевы – вроде как мои. Сама судьба решила облегчить мне мое душевное состояние.» Операций было много и все сложные, а медикаментов не хватало. Между операциями подчас не было отдыха – шли непрерывно. Приходилось оперировать и ночью. Видя, как работает новая медсестра, без суеты, четко и грамотно исполняет его требования во время операций, подполковник хвалил ее, сказал, что ей необходимо учиться дальше, что у нее талант хирурга.

Лида, как и мать, тоже сразу включилась в работу, уже ставшую для нее привычной. Вместе со старшими девушками она принимала раненых, готовила их к операции. В это время шли жестокие кровопролитные бои. Раненых везли и везли, их некуда уже было помещать, не хватало рук, чтобы их мыть. Однажды привезли молодого парня с тяжелым осколочным ранением в голову, в карточку записали: рядовой Панкратов Василий Семенович 1924 года рождения. Его самым первым подготовили к операции и сразу прооперировали. Когда его принесли в избу, он был без сознания, но губы его – темные, запекшиеся, на бледном лице, что-то бормотали. Лида присела на край его кровати, погладила по руке, которая бессильно лежала поверх одеяла и была очень горячая. Парнишка не открывал глаза, голова его была вся забинтована в виде чепчика. Он был совершенно бледен – потерял много крови. Она все смотрела на его юное, почти детское лицо и не могла отвести глаз. Ей надо было все время смачивать салфеткой ему губы, чтобы облегчить состояние, т. к. он испытывал от жара сильную жажду. Вдруг он весь напрягся и взял ее руку в свою. Пальцы его были грубыми от морозов, от постоянного нахождения на улице. Он крепко сжал ее маленькую ручку и она услышала бессвязное бормотание – паренек бредил и громко звал маму: «Мама, ты где? А, вот как хорошо – твоя рука. Ты держи меня крепче» – и, не приходя в себя, умер через некоторое время. Девочка заплакала, зарыдала в голос. Она пришла в неописуемый ужас от этой смерти почти своего ровесника, да еще ее рука оказалась зажатой его пальцами. Она хотела выдернуть руку и вскочила: «Мама, мама – он умер, представляешь, умер?» – закричала она в голос. Его рука никак не хотела отпускать ее руку. Раненые – те, которые были в сознании, но встать не могли, закричали: «Сестричке плохо, нашей Лидушке плохо!» Санитарки подбежали и помогли ей освободить руку. Лида стояла бледнее мела и дрожала всем телом. Слезы катились по щекам и она всхлипывала, по-детски вздрагивая всем телом. Подошел подполковник:

– Боец Воробьева! Прекратить слезы! Ему теперь ничем не поможешь, думайте о живых, их надо спасать…

Лида подняла на него заплаканные глаза, вскочила по стойке смирно, а слезы текут ручьями по щекам. Подполковнику и жалко по-отечески ее, и дисциплину нужно держать. Он уже мягче сказал:

– Успокойтесь, приведите себя в порядок и зайдите ко мне в операционную.

Он вышел, и Лида, еще всхлипывая, медленно пошла следом. В операционной работали. Она увидела маму и еще двух девушек – шла операция. Все были на своих местах. Никто не плакал. Лида вышла и никогда больше не позволяла себе минутной слабости. Позже подполковник сказал Лиде:

– Держись, дочка, плакать нам нельзя. Что скажут раненые, кто будет их спасать, если мы тут все разрыдаемся? Лида утерла слезы и тихо ответила: «Так точно, товарищ подполковник. Есть не рыдать больше». И она пошла к раненым в ту избу, из которой только что выбежала. Инстинктивно она глянула на койку только что умершего молодого бойца и увидела, что все убрано и застелено новым бельем. Лида глубоко вздохнула, стараясь сдержать свой новый всхлип, – так и стояло перед ней лицо этого молоденького паренька, только что умершего так и не увидевшего своей мамы. «Плакать нам нельзя», – повторила она шепотом слова подполковника и принялась за свои обязанности.

…Александра Александровна отдыхала редко. В теплые летние ночи выносили раненых на воздух на траву из душных палаток. В такие минуты затишья и спокойного отдыха, когда в лесу пели птицы и воздух, кроме гари и копоти от взрывов, наполнялся чем-то мирным и приятным – запахами и звуками леса! Хотя весь лес у переднего края был изуродован взрывами, все же деревья и кустарники по весне благоухали своим цветением! Для необходимого отвлечения раненых от грустных дум показывали концерт самодеятельности – пели и плясали. Вся эта самодеятельность была организована мамой Лиды – Александрой Александровной, которая продумывала все номера и сама принимала в них активное участие. Она находила в избах оставленные жителями старые юбки, платья и прочую одежду – из всего этого девушки делали костюмы и танцевали, потом Александра Александровна пела для раненых романсы по их просьбе и ей оглушительно аплодировали. Много раз просили исполнить романс «Руки», который она пела особо душевно, и песню «Землянка». Голос Александры Александровны был дивный. Еще в юные годы она пела на вторых партиях в Мариинском оперном театре. У нее был редкий по красоте звучания и тембру голос – меццо-сопрано. В качестве музыкального сопровождения один из санитаров играл на трофейном аккордеоне. Однажды во время такого отдыха почти над их головами, оглушительно воя, показались над лесом немецкие бомбардировщики. Они, очевидно, бомбили наши позиции и боеприпасов у них уже не было, поэтому только сбросили на госпиталь две бомбы – но и этого было достаточно. Одна из бомб угодила в хозблок, расположенный в сарайчике у леса, а другая в крайнюю избу – хорошо, что все были на улице. Весь персонал бросился заносить раненых в палатки, покрытые слоем лапника. Спасли всех, и никто не получил ранения, но очень все запомнили эту бомбежку. После такого сюрприза ППГ остался без провизии – раненых и весь персонал кормить было нечем. Хорошо, что кухня, на которой все же были какие-то продукты, не пострадала и цела осталась операционная. Пришлось отправить телефонограмму о бедственном положении. В этом случае весь персонал отдал свой паек раненым и кроме горячего чая и пары сухарей на человека двое суток ничего не ели. Вскоре провизию подвезли и к ним, и на передовую. В марте 1943 года на Западном фронте началось наступление. Наши войска несли большие потери и поступление раненых шло безостановочным потоком. Сколько пришлось пережить смертей совсем молодых людей. Кровь для переливания поставляли не регулярно, поэтому шанс спасти людей снижался. Долгое время Александра Александровна и Лида ничего не знали о своих родных и близких, не знали, что старший сын Константин лежит тяжелораненый в голову в госпитале (потому и писем долго нет), что в другом госпитале лежит старшая дочь Тамара с параличом верхних и нижних конечностей. Что средняя дочь – Катя ушла на фронт и принимала участие в прорыве блокады Ленинграда. Уже в Пруссии в марте 45-го получила Александра Александровна письмо от Кати с фронта (писала, что жива, здорова), а еще письмо от Кости – оказалось, он воюет совсем рядом, что он получил орден Красного Знамени и что теперь он в звание майора Смерша. В сложной фронтовой ситуации, когда враг забрасывал к нам на передовую своих диверсантов, замаскированных под бойцов, возвращающихся после ранения, Константин один разоблачил и захватил четырех шпионов на переднем крае. И от Тамары пришла весточка: дочь в госпитале, идет на поправку, но сама писать пока не может – руки и ноги не действуют. Это была радость пополам со слезами. Александра Воробьева узнала через связистов, где ее сын. Подполковник Воробьев дал матери и дочери увольнительную на сутки. Костя был счастлив: обнял мать и сестренку, узнал от них и о других сестрах. День объявления капитуляции Германии они встретили в Померании. Как все плакали, обнимались, радовались несказанно! По случаю Победы все получили награды и новые звания. Александра Александровна стала майором, ее дочь Лида – гвардии сержантом, а подполковник Воробьев получил погоны полковника. Добившись для своих людей разрешения командования на поездку в Берлин, он радостно воскликнул: «Все едем в Берлин – надо же и нам расписаться на Рейхстаге! Всю войну мы прошли с надеждой увидеть своими глазами поверженный Рейхстаг, взглянуть на этот город, откуда пришло горе на нашу землю и должны ехать все, чтобы было потом что рассказать, чтобы своими глазами увидеть, как повержен враг!»

Ехали они в Берлин на автомобиле, а кругом – в буйном цветении была весна. Леса и сады просто пенились от цвета и вокруг такое разливалось счастье, что все, кто попадались им – кричали, махали вслед и сияли их лица радостью. По дороге, помимо наших танков, машин, шли колонны пленных фашистов – небритых, оборванных, усталых и большинство из них шли с поникшими головами. Но были и такие, что посылали в след нашим машинам злобные и полные ненависти взгляды! В Берлине их встретил дождик и радуга – «Победа! Конец войне – какое счастье!» Все кричали, смеялись, целовали и обнимали друг друга. Радости такой еще никто никогда не испытывал. Лида запомнила, как к ним бросились совершенно не знакомые солдаты и стали обнимать и целовать. Подошли к Рейхстагу – народу море! Солдаты обнимаются, на стенах – надписи «Мы здесь были!», «Здесь погиб наш комбат», «Ура! Берлин наш!» и фамилии, фамилии, фамилии… Поставили свои подписи и Воробьевы – мать и дочь, а рядом расписался и полковник Воробьев. Он подошел к Александре Александровне: «Нам с вами еще предстоит тут на немецкой земле вести свой бой за жизни сотен наших раненых бойцов и теперь, когда мы окончательно разгромили врага, наша задача – в разы сложней, чем была до сих пор! Обидно, если боец умрет после Победы. Мы должны их ставить на ноги, Александра Александровна – так что, спать нам опять не придется». Лида, которой исполнилось 27 апреля 17 лет, подошла к ним с веточкой сирени: «Спасибо, товарищ полковник». «За что ты, дочка, меня благодаришь?» – удивился он». «Вы научили меня многому, вы дали мне профессию и теперь, когда я совсем взрослая, я хочу помогать вам во всем, товарищ полковник». Он улыбнулся, вспомнив многие ее выходки за годы войны: «Теперь, товарищ ефрейтор – вы мирный человек. И скоро совсем ваша демобилизация».

– Ну что, Александра Александровна, а после демобилизации куда вы? спросил осторожно полковник.

– Куда пошлют, – ответила она по-военному.

– Помните, вы хотели учиться дальше? – спросил он медсестру и добавил: – Я помогу, обещаю, поехали в Ленинград и я все устрою с вашей учебой. У вас руки очень умелые – просто золотые и талант хирурга!

– Спасибо, товарищ подполковник, но я очень боюсь морга. Учиться бы рада, но только до этого порога. Мне даже думать страшно. – Что вы? Я не могу в это поверить. Вы же стольких спасли, столько смертей видели – Александра Александровна, подумайте еще раз. – Обещаю подумать. Сначала здесь поработаю, но а потом надо семью всю собрать вместе. Я ведь до войны работала в Выборге – туда пожалуй и вернусь – ответила ему майор и почувствовала, как погрустнел полковник. – Не надо так расстраиваться, Владимир Алексеевич, – вы живы и вы прекрасный специалист! А все остальное приложится. Полковник улыбнулся и от всего сердца обнял обеих женщин: «Вы всегда можете приехать ко мне в Ленинград. Приезжайте как мои фронтовые друзья! А ты, Лидушка, что собираешься делать?» «Я пока не знаю, думаю, что буду учиться». Он остановил военного фотографа с фотоаппаратом: «Сними нас всех, друг. Такое счастье, что все живы и что дошли наконец». Потом они обнялись и, еще раз поздравив друг друга с Победой, отправились в обратный путь в свой госпиталь. После демобилизации, в сентябре 1945 года, Александра Александровна была направлена на работу в Выборгский госпиталь, куда и выехала вместе со своей семьей. Мир, жизнь – налаживались. Все живы, здоровы и это – великое счастье! С полковником Воробьевым они виделись еще раз в 1948 году на открытии Петергофа, куда были приглашены все бывшие бойцы Западного фронта, имеющие возможность приехать на этот праздник. Тогда в майский день на аллеях еще не полностью отреставрированного парка царили смех, радость и веселье. Фонтаны были пущены – Большой каскад, фонтаны «Адам» и «Ева».

Моя бабушка получила приглашение в 1948 году приехать на открытие после разминирования и восстановления фонтанов. Что она и сделала. Она стоит в центре: Воробьева Александра Александровна – майор мед службы, а слева и справа от нее бойцы, которым в годы войны она спасла жизнь. Она их встретила там, в Петродворце. Они предложили сфотографироваться с ней на память (моей бабушке здесь 52 года).

Примечания

ППГ – передвижной полевой госпиталь, обычно располагался в палатках или избах свободного от жильцов селения. В дни больших боев под артиллерийским обстрелом весь медперсонал самоотверженно работал на своих постах – сутками, не отходя от операционных и перевязочных столов. На каждого раненого заводили документ, сортировали их по первичному и вторичному значению ранения, заводили специалист с историей болезни раненого. После серьезных операций раненые оставались до того времени в передвижном госпитале, пока не наступит следующий этап эвакуации, благоприятный для раненого. Из каждых пяти тяжелораненых, выживали трое. Но чтобы выжили эти трое, был важен уход за ними палатной сестры, которая не имела права покинуть тяжелораненого много часов, пока ему не станет легче. Иногда целые сутки проводили у постели медицинские сестры.

Героиня рассказа «А плакать нам нельзя» майор медицинской службы Воробьева А. А. Рисунок солдата, впоследствии погибшего на поле боя.

Самодеятельность для раненных бойцов.

Все танцоры – девушки-медсестры и санитарки. Во второй паре (в сарафане) – Лида. Ей тут 13 лет.