Текст книги "Тайная история преступных сект"

Масонство в Речь Посполитую проникает из Пруссии, и с 1784 г., после создания «Великого Востока Польского и Литовского», получает здесь прочную организацию. (Добрянский С. Ф. Масонские ложи в Литве. Записки СЗО РГО. – Вильно, 1911). Этот процесс слабо отражён как в рукописных, так и в печатных источниках.

Естественно, что на землях Беларуси вольнокаменщичество было тесно связано с Варшавой. Но в то же время известны примеры проникновения масонства и с Востока. Так, Бакунин утверждал, что в Могилёве, который с 1772 г. находился в составе Российской империи, существовала ложа «Геркулес в Колыбели».

С начала XIX века (1809–1814) начинается второй этап масонского движения на Беларуси. Основная цель и направления деятельности вольных каменщиков остались прежними, в то время как условия их существования изменились коренным образом – не было больше свободы, на Беларуси поселился казённый дух империи.

Вместе с тем, либерализм молодого императора Александра I, восстановление автономного Царства Польского поспособствовали появлению в польско-белорусском обществе определённых надежд. На высшем уровне начались споры о присоединении к этому

Царству литовских губерний (Виленской, Гродненской, Менской) или создания автономного

Великого Княжества Литовского в границах Российской империи. Надежды каменщиков на Александра I были настолько сильны, что они праздновали его именины (основание минского «Северного факела» было приурочено даже к этому событию), считали его своим патроном и призывали к решающим изменениям в обществе. Об этом свидетельствует написанное по случаю торжественного собрания обращение, где высказывалась благодарность императору за то, что он «не запретил ложе работать», что его стремления совпадают с вольнокаменщическими и направлены к «единству и счастливому быту всех», приближают время, «когда мощная цепь масонов займёт всю землю», а народ, «который возвысится в своих стремлениях, будет благословлять имя Александра и ложи».

Несомненно, что философия масонов начала XIX в. имела гуманистически-либеральное направление французского просвещения, а основным принципом их деятельности было равенство людей, который декларировала французская революция. Яркое доказательство тому – выступление члена «Северного факела» Людвика Плятара в 1817 г., которое сохранилось в виде пересказа чиновника.

Тогда он сказал: «Только через установление равенства, через искру благотворительности, которую мы на протяжении веков хранили, заяснеет некогда день возрождения, в который, ради возродившегося мира, вернётся первая невинность, непорочность и счастье».

И далее, говоря о свободе и равенстве, отмечал, «что перед троном наипреосвященнейшего одинаково согнут колени как сын и брат Королевские, так и ремесленник, который живёт трудом своих рук; нет у нас другого хозяина, только закон равенства, поэтому каждый, без исключений, слепо подчиняется и послушным ему быть должен, и это есть правдивая, много веков тому назад установленная и сохранённая, единая для всех истина в обличий закона… Подчиняясь этому закону и внешним обстоятельствам, мы будем противостоять темноте, утешать страдающих, умножать число защитников, уменьшать преследователей, расширять власть равенства и тогда превратим тёмных жителей в людей, всех людей в братьев, а весь мир в невенчанную невинность, и народу поменяем святыни».

(Bakounine T. Les repertoires biographique des franks-masons russes. – Bruxelles, 1949. – S. 123…124).

Люди, которые считали целью своей жизни самоусовершенствование, установили в своей организации достаточно жёсткие правила – масоном не мог быть человек, который вёл развратную жизнь, пил, и даже играл в карты, о чём свидетельствует, к примеру, анонимное письмо и ярко продемонстрировал товарищеский суд над членом Толочинским. Среди каменщиков были случайные и неустойчивые люди, да и сама скорость появления лож говорит скорее о чувствах, а не о действиях.

В 1817 г. руководство «Северного факела» обратилось к руководству Литовской провинциальной ложи с письмом, где писалось, что подмастер ксёндз Самуэль Костровицкий не принимает участия в работе ложи. Вызванный на товарищеский суд, он заявил, что единственная преграда этому – папские буллы, которые запрещают священнослужителям участие в масонском движении, о чём он будто бы не знал при вступлении. Чтобы этот случай не остался без наказания, ложа просила «пускай падёт на него заслуженное презрение всех братьев в мире». Костровицкий же на прощание прислал письмо бывшим приятелям, где по-христиански писал, что «никогда не перестанет считать их братьями и своими близкими, которые всегда имеют право на его помощь». Но братья остались непоколебимы, только пожалели в своём постановлении, что в начале XIX в. на свете ещё есть такие люди, которым религиозный фанатизм закрывает свет истины».

Несмотря на исключение нескольких членов, ложа всё же немного улучшила свою деятельность. Основным направлением его была благотворительность. Денежные средства в казну поступали двумя путями – это членские взносы за введение в ступень и благотворительные пожертвования. Известно несколько конкретных случаев, куда направлялись деньги: в 1817 г. пожертвованные Б. Берповичем 700 руб – художнику Домелю, в 1817 г. Трембинским – на одежду для бедных, в 1818 г. Л. Дыбовский обязался выплачивать по 100 зл. на бедных. С очень интересной инициативой выступил в 1820 г. магистр Ходько. Он предложил создать в Минске школу для воспитания и образования детей бедняков по методу Ланкстера. К сожалению, неизвестно, было ли это предложение принято и это учреждение открыто. Однако, в общем примеров благотворительности не много.

В Минске существовали две ложи:

1) символичная, с членством 1–3 степени, т. е. ученик, подмастерье и мастер (руководство имело и высшие ступени) – «Северный факел»

2) высший капитул с членством б – 7 ступеней, т. е. рыцарь востока и кавалер злато-розового креста – «Гора Табор»

В первой ложе было не менее 215 членов (число 222, которое даётся чиновником, ошибочное), во второй – 31 член. Конечно же, эти цифры общие за всё время существования лож и достаточно условные. Многие каменщики были одновременно участниками нескольких лож, как, например, помещик Минского уезда П. Пристановский, который считался от 1814 г. в «Счастливом освобождении» (Несвиж), от 1816 г. в «Северном факеле», ас 1819 г. в «Святыне покоя» (Несвиж), а также с 1821 г. в «Горе Табор».

Вольные каменщики очень беспокоились о расширении сети своих филиалов. Так, помещикам Денисенского уезда И. Акушке, Волосовскому и С. Рашковскому требовалась в 1817 г. 3-я ступень, чтобы основать новую символическую ложу на своём месте жительства.

Основателями «Северного факела» в 1816 г. были семеро человек, т. к. считалось, что именно это количество членов делает ложу совершенной. Это были – Ян Барейко-Ходько, инициатор и первый магистр ложи, Ян Норвид, Пётр Пристановский, Ян Сераковский, Альберт Бургельский, Винцент Левкович и Юзеф Рагоза.

Как свидетельствует Малаховский-Лямпицкий, в 1820 г. должности «Северного факела» были распределены следующим образом:

✓ магистр – Доминик Манюшка, бывший майор армии ВКЛ

✓ зам. магистра – Апполинарий Ванькович

✓ зам. магистра по обрядам – Теодор Любовский, директор Менского армейского госпиталя

✓ 1-й надзиратель – Николай Пашковский, адвокат

✓ 2-й надзиратель – Винцент Фрибес, секретарь Менского губернатора

✓ представитель в Провинциальном Литовском комитете – Юзеф Завадский, печатник и издатель

✓ оратор – под инициалами Z. I.

✓ секретарь – Винцент Гриневский, адвокат 2-го департамента Менского главного суда

✓ зам. секретаря – Гилярий Якубовский, регент 2-го департамента Менского главного суда

✓ зам. по общим языкам – Пётр Шнейдер, преподаватель гимназии

✓ 1-ый стюарт – Юрий Кобылинский, титулованный советник

✓ 2-й стюарт – Ипполит Гайдукевич

Ложи имели в своей структуре служителей и почётных членов, что в отношении к «Северному факелу» выглядит следующим образом: из 215 человек было 143 члена, 9 служителей и 63 почётных члена.

Минские каменщики группировались вокруг двух центров – это Минский главный суд, 8 сотрудников которого были членами «Северного факела», и Минская мужская гимназия, 7 человек. Большинство же членов – это средняя и мелкая шляхта Минского, Новогрудского, Вилейского, Дисенского и Борисовского уездов Минской губернии. Среди них несколько служителей государственных учреждений, адвокатов, музыкантов, медиков, возможно также происхождением из шляхты.

Финской ложей наивысшего капитула была «Гора Табор»: Доалаховский-Ляминцкий относит появление этой ложи к 1818 г. Согласно другим источникам, это произошло только в апреле 1821 г. Магистром был выбран Минский вице-губернатор Людвик Каменский. Согласно списку, который он представил властям после закрытия ложи, «Гора Табор» насчитывала не менее 31 члена (преимущественно из «Северного факела» и несвижских лож).

Денежных счётов и архива по ней чиновники не открыли, что, будто бы подтверждает слова Каменского, о том, что ложа вообще не существовала, а все члены платили взносы «Великому Востоку Польскому и Литовскому» лично. Однако совсем о противоположном свидетельствует факт получения А. Ваньковичем, Л. Ашторпом, Ратынским и Зеновичем 8 октября 1821 г. 6-й степени – рыцарь востока.

Ложа всё же была по характеру своей деятельности скорее фиктивной, этой деятельности она просто не успела начать. Даже раньше указа Александра I от 1 августа 1822 v. заместитель Царства Польского Заенчик, обеспокоенный всё большей радикальностью масонов, (о которых

Минский губернатор в секретном письме писал, что они были опасны из-за своих стремлений «к равенству и независимости») издал приказ, согласно которому «Великий Восток Польский и Литовский» ликвидировался с 1 октября 1821 г., а все провинциальные ложи, ему подчинённые, до 15 октября.

Именно после этого приказа, 29 сентября 1821 г. Великий магистр Рожнецкий прислал в «Северный факел» письмо, где было сказано; «Закрыть ложу и для сохранения всех архивов, вещей и денег основать комитет из 3 человек, чтобы всё было спрятано в надёжном месте, чтобы печати были сданы в архив, были составлены инвентари всех бумаг, движимого и недвижимого имущества, и вместе с постановлениями о закрытии лож были переданы Великому магистру».

Прошло почти 7 лет, пока чиновники Комитета по разбору масонских архивов закончили свою работу, и 24 января 1829 г. цесаревич направил минскому губернатору приказ; в котором говорилось: «…5) все масонские бумаги и архивы, а также печати, короны и другие знаки, присвоенные различным степеням, сложив в отдельные сундуки, опечатав, хранить в архиве губернатора по секретным делам».

Продолжение этого дела происходило через 10 лет, и судьба материального наследства незавидная. 21 июля 1839 г. местные власти получили приказ Виленского военного губернатора кн. Долгорукого: «Все масонские знаки, книги, бумаги, дипломы и другие вещи – вырыть яму внизу под горой, на улице, ведущей вдоль Жидовского кладбища до Ляховки – сжечь». Исполнили этот приказ Минский полицмейстер майор Тизенкхаузен, стряпчий Семенкевич и чиновник по специальным поручениям Будько.

(Данный материал опубликован С. Рыбчонком в журнале «Годнасьць» № 1(2), 1994 г.)

Среди русских масонов существовало предание о том, что первая масонская ложа в России была учреждена Петром Великим, немедленно по его возвращении из первого путешествия. Сам Кристофер Врен, знаменитый основатель ново-английского масонства, будто бы посвятил его в таинства ордена, мастером стула в основанной Петром ложе был Лефорт, Гордон – первым, а сам царь – вторым надзирателем.

Предание это, лишённое какой бы то ни было документальной основы, находит себе лишь косвенное подтверждение в том высоком уважении, которым имя Петра пользовалось среди русских братьев XVIII века, распевавших на своих собраниях известную «Песнь Петру Великому» Державина. Оно показывает только, что русские масоны сознательно или бессознательно связывали с масонскими идеями преобразовательную деятельность Петра, «которая была в России таким же нововведением в смысле цивилизации, каким масоны должны были считать и своё братство» (Пыпин. Русское масонство до Новикова. В.Евр. 1868 г., № 6, стр. 548. Записка о масонстве Л-ра в. Р.Стар. 1882 г., сентябрь, стр. 534.)

Первое безусловно достоверное известие о начале масонства в России относится к 1731 году, когда, как гласит официальный источник, английский гроссмейстер Великой Лондонской ложи лорд Ловель назначил капитана Джона Филипса провинциальным великим мастером «для всей России». Таким образом, первоначальное масонство пришло к нам, как и везде на континенте, из Англии, но, разумеется, здесь ещё не может быть и речи о русском масонстве, и Филипс, конечно, распространял орденское учение лишь в тесном кругу своих единомышленников, переселившихся в Россию.

Этот кружок, по-видимому, твёрдо держался в течение всего периода немецкого наводнения при Анне Иоанновне, так как уже 10 лет спустя (1740 г.) английская Великая Ложа назначила нового гроссмейстера для России в лице генерала русской службы Джеймса (Якова) Кейта. Может быть, к этому времени и следует отнести случаи вступления русских людей в масонский союз: недаром русские братья считали именно Кейта основателем масонства в России.

Более мы ничего не слышим об английском масонстве до 1771 года, когда была основана в Петербурге ложа Parfaite Union, которую английские источники называют первой правильной ложей в России (Пынин. Хронологический указатель русских лож от первого введения масонства до запрещения его. 1731–1822. СПБ.1873, стр. 8).

Таким образом масонство в России начинает развиваться в сороковых годах, т. е. уже в царствование Елизаветы, хотя всё ещё остаётся чуждым русскому обществу и вербует себе «адептов» главным образом среди немецкого элемента в Петербурге, лишь изредка привлекая на свою сторону некоторых представителей русской знати, близко сталкивавшейся с иностранной жизнью, и, может быть, вступавшей в «орден» во время пребывания за границей.

Так, в 1747 году имел место известный допрос вернувшегося из Германии графа Головина, в поступках которого Елизавета «довольные причины имела совершенно сомневаться», потому что подозревала его в не совсем чистых сношениях с прусским королём. Так как Фридрих был известен за ревностного масона, то естественно, что Головин на допросе должен был дать откровенные показания и о своей принадлежности к масонству. Кроме себя, он назвал ещё графов Захара и Ивана Чернышёвых, как «живших в оном де ордене».

Любопытным свидетельством вполне легкомысленного отношения к масонству в те времена является история вступления в орден известного Ив. Перф. Елагина. Впоследствии, ревностный масон и провинциальный великий мастер для всей России, Елагин вступал в братство «свободных каменщиков» (в 1750 г.) только из любопытства и тщеславия. С одной стороны его притягивала к себе знаменитая масонская «тайна», а с другой – возможность общения с людьми, «кои в общежитии знамениты» и стояли высоко над ним «и чинами, и достоинствами, и знаками».

Не обошлось здесь и без «лестной надежды» заручиться покровительством «друзей, могущих споспешествовать его счастью». Ясно, что те серьёзные внутренние побуждения, которые заставляли Елагина впоследствии искать в масонстве более глубокого содержания, тогда в нём ещё отсутствовали, как отсутствовали они и вообще в русском обществе.

К 1756 году относится любопытное доказательство существования некоторой связи между масонством и наиболее образованным слоем петербургской молодёжи. Имеется в виду показание Михаила Олсуфьева о масонской ложе в Петербурге, представленное императрице графом А. И. Шуваловым. В списке к «гранметрам и масонам» здесь причислено около 35 лиц, среди которых, кроме знатных имён Романа Воронцова (отца княгини Дашковой), Голицыных, Трубецкого и др., мы встречаем лучших представителей молодого русского просвещения:

А. Л. Сумарокова, будущих историков – князя Щербатова и Болтана, Фёдора Мамонова, П. С. Свистунова и т. д. Участие этих лиц в масонской ложе является верным доказательством того, что в конце царствования Елизаветы масонство начало уже укореняться в русской почве, давая готовые формы для идеалистических стремлений, впервые пробуждавшихся тогда в лучшей части молодёжи.

Путь, приведший к масонству главных представителей русской общественной мысли, был

у всех их совершенно одинаковым: все они прошли через вольтерианство, испытали на себе всю тяжесть вызванного им душевного разлада и бросились затем искать спасения в масонстве. Мы видим Елагина, «прилепившегося к писателям безбожным», «спознавшегося со всеми афеистами и деистами», которые, «пленив сердце его сладким красноречия ядом, пагубного ада горькую влияли в него отраву». Мы видим Новикова, находящегося «на распутий между вольтерианством и религией» и не имеющего «точки опоры или краеугольного камня, на котором мог бы основать душевное спокойствие». Мы видим Лопухина, только что дописавшего перевод главы Гольбаха и в порыве «неописуемого раскаяния» вдруг предающего огню свою красивую тетрадку.

Конечно, все они, подобно Лопухину, «никогда не были постоянными вольнодумцами», но первое впечатление от чтения безбожных «ансиклопедистов» действовало на них настолько ошеломляюще, что даже лучшие принимали вначале целиком новую веру. Но переход от старой веры совершался слишком быстро, чтобы быть прочным и окончательным. Скоро заговорила совесть, и при добросовестных анализах своих мыслей и чувств молодое поколение приходило к тяжёлому сознанию полного внутреннего разлада.

Здесь-то и пришло на помощь забытое масонство с его мистической религиозностью и «нравственными преподаяниями», с его «древним любомудрием» и «истинной наукой». Здесь получила успокоение смущённая вольтерианством русская душа, найдя в «ордене» тот «краеугольный камень», на котором «основал своё спокойствие». Мало того, личная трагедия привела лучших русских людей к сознанию общественной опасности и сделала их истинно интеллигентными работниками, боровшимися против общественного бедствия «злонравия», избрав себе орудием религиозно-идеалистическую философию масонства.

Вот с этого-то момента масонство в России становится русским масонством, несмотря на иноземное его происхождение и иноземные формы, даже содержание его было всецело чужим, но оно было согрето русским духом проснувшегося национального самосознания и потому может быть по всей справедливости названо первым идеалистическим течением русской общественной мысли.

Русские масоны отзывались о тамплиерах чрезвычайно одобрительно: «Пышные церемонии рыцарства; кресты, кольца, эпанчи и родословные поколенья должны были произвести великое впечатление над нацией военной, в которой одно токмо знатное дворянство работами нашими занималось… Между нами такая воинская пышность не может быть неприятной, ибо все члены наши предводили батальонами и целыми армиями! Весьма приличествуют и кресты оные особам, которые в общежитии таковыми знаками чести; украшены, или которые ничего так жадно не желают, как получения оных». (Ешевский. Московские масоны восьмидесятых годов прошлого столетия. Соч., т. III, стр. 484.)

Поэтому ложи, принадлежавшие к тамплиеровской системе, нередко вырождались в те «шумные празднества».

Настоящая история масонства в России начинается лишь в семидесятых годах XVIII века, когда одновременно возникают две масонские системы, пользовавшиеся крупным успехом.

Ложи этих систем, – так называемых Елагинской и Циннендорфской (шведско-берлинской), – работали в этот период времени, главным образом, в первых трёх степенях «иоанновского» или «символического» масонства, преследовавшего цели религиозно-нравственного воспитания человека.

Здесь русские работали над приведением «дикого камня» (символ греховного человека) в «совершенную кубическую форму» (очищение от пороков), приобретали широкие сравнительно с прежними религиозные понятия, глубоко задумывались над вопросами веры и нравственности, упорной работой воспитывали в себе человека. Кажущаяся в наше время несколько бледной масонская мораль оказала благотворное влияние на общество, служа в то же время реакцией против модных течений западно-европейской скептической мысли.

По меткому сравнению П. Н. Милюкова, это «толстовство» XVIII века, с его проповедью личного самосовершенствования и «убегания зла», было первой идеалистической философией, распространившейся в широких общественных кругах и вызванной здравыми, жизненными потребностями пробудившейся общественной мысли.

Главная роль в этом периоде истории русского масонства принадлежит известному И. П. Елагину, которого нередко совершенно неправильно считают создателем особой масонской системы, близкой по традициям к первоначальной и чистейшей форме английского масонства.

Елагин стал масоном ещё в 1750 году, но до поры до времени, как и все, не видел в ордене ничего серьёзного и вскоре увлёкся модным «душепагубным чтением» безбожных писателей – «ансиклопедистов». Однако вскоре затем, беседуя с людьми «учёными и просвещёнными», он «к крайнему своему удивлению» нередко слышал далеко не лестные отзывы о своих учителях, которых они «весьма малыми и нередко заблуждающимися и почти ничего не знающими в любомудрии и мирознании учениками почитать осмеливались».

Так как эти «в науках знаменитые люди» оказались масонами, то Елагин стал раздумывать о том, нет ли в масонстве чего-либо «притягательного, а ему, яко невежде, сокровенного». С целью разрешить этот вопрос, Елагин начал чаще посещать ложи и искать знакомства с людьми, «состарившимися в масонстве». Тут встретился он с «некоторым, недолго в России бывшим путешественником», англичанином, который и открыл ему, «что масонство есть наука, что таинство сие хранится в Лондоне, в особой ложе, древней называемой». Тогда Елагин «вознамерился с постоянной твёрдостью стараться открыть себе сию во мраке прекословия кроющуюся неизвестность» (Записка Елагина. Р.Архив, 1864., т. 1, стр. 597).

12 марта 1771 года приехавший из Германии бывший гофмейстер при дворе принца Брауншвейгского фон Рейхель учредил в Петербурге ложу Аполлона – первую ложу Циннендорфской системы. Ещё перед своим отъездом из Берлина Рейхель имел беседу с мастером ложи «Трёх золотых ключей» – самим знаменитым Циннендорфом и получил от него поручение «сделать всё возможное для достоинства и распространения царственного ордена в тамошних краях».

Основанная Рейхелем ложа состояла из 14 человек, из которых 1 3 были иностранцы и только один русский, – шталмейстер Её Величества Нарышкин. Циннендорф, посылая конституцию лож Аполлона, хорошо знал об исключительном влиянии Елагина среди петербургских масонов и поспешил заручиться его расположением, одновременно он отправил Елагину чрезвычайно предупредительное письмо, в котором говорил следующее: «с целью укрепить, насколько возможно, дружбу и согласие между нашими братьями… я счёл своей обязанностью сообщить вам об этом (об учреждении ложи Аполлона) и особенно рекомендовать почтенного брата Рейхеля, а также и ложи (т. е. имеющиеся учредиться по Циниендорфскон системе) вашему покровительству, доверяю и благосклонности, так же, как и всем вашим братьям в Петербурге».

Письмо это, датированное 15 октября 1771 года, т. е. ранее назначения Елагина гроссмейстером русских лож, свидетельствует о выдающемся его значении среди петербургских братьев, чем и объясняется, конечно, выбор его Провинциальным Великим мастером в начале следующего года. Со стороны Циннендорфа эта исключительная предупредительность была, конечно, пробным камнем, имевшим целью склонить Елагина на свою сторону. Но политика не удалась: Елагин, наоборот, вероятно именно из опасения немецкого масонства, добился от Англии учреждения первой русской Великой Ложи (26 февраля 1772 года) и сам был утверждён «Провинциальным Великим Мастером всех и для всех русских».

Рейхель, однако, не унывал. В 1774 году ему удалось открыть снова ложу Аполлона и основать ещё пять новых: Горуса, Латоиы и Немезиды в Петербурге, Изиды в Ревеле и Аполлона в Риге. Несколько позднее, в 1776 году Рейхель и Трубецкой учредили в Москве ложу Озириса, составленную сплошь из аристократии и поэтому носившую название «княжеской».

Не менее успешно действовал и Елагин: в 1774 году он открыл в Петербурге ложу Девяти Муз, Музы Урании и Беллоны, а в Москве ложу Клио, несколько ранее была учреждена военная ложа Марса в Яссах в Молдавии.

Ложи, основанные по циннендорфской системе

1. Ложа Rapii O’Kpara (Harpokrates) в Петербурге. Осн. в 1773 г. В 1777 г. мастер стула – Обер-секретарь Артемьев.

2. Ложа Изиды (Isis) в Ревеле, осн. в 1773 г. Сведение о переходе её в 1776 г. к английской системе – Пыпин, Хр. ук, стр. 10–неверно.

3. Ложа Горуса (Horns) в Петербурге, осн. в 1774…75 гг. Мастер стула – Нартов. Ложа Хорив-Ночев – никогда не существовала, и предположение о тождестве ложи Horus и Horeb совершенно справедливо.

4. Ложа Латоны (Latona) в Петербурге, осн. в 1775 г. Вряд ли мастером стула мог быть при её учреждении Храповицкий – Пыпин, Хрон. указ. 13, – так как уже 1 сентября 1776 г. во время обсуждения предстоящего соглашения он председательствовал в ложе Немезиды. В 1777 г. мастер стула – Новиков, впоследствии перенёсший эту ложу в Москву. Это и есть, конечно, ложа, которую он называет в показаниях своей.

5. Ложа Немезиды (Nemesis) в Петербурге, осн. 1775…76 гг. Во всяком случае основана ранее соединения Рейхелевских лож, так как она принимала участие в предварительном обсуждении этого соглашения в собраниях лож 1 и 3 сентября 1776 г. Вряд ли она могла быть основана Чаадаевым для Новикова и его друзей, так как Новиков принадлежал к ложе Латоны. 1 сентября 1776 г. работы в ней вёл Храповицкий, а в 1777 г. мастером её был майор Дубянский. (Возможно, что это и есть «ложа Дубянского» в показаниях Новикова.)

Елагинские ложи, соединившиеся с рейхелевскими

6. Ложа «Совершенного согласия» (Parf’aite Union) в Петербурге, осн. в 1771 г. Мастер стула Джон Клей.

7. Ложа «Девяти Муз» (Zu den neun Musen) в Петербурге, осн. в 1774 г. Это собственная ложа Елагина. (Пыпин относит её основание к 1772 г., а Фридрих утверждает, что 1774 г. устанавливается актами).

8. Ложа «Урания» (Urania) в Петербурге, осн. в 1772 г. Фридрих неверно называет дату 1774 г. Протоколами этой ложи от 1772 г. по 1775 г. (в собрании графа Уварова) пользовался Лонгинов, бумаги её от 1776 г. по 1788 (протоколы, речи, песни хранятся в архивах). В 1776 г. она перешла к шведско-берлинской системе с мастером стула купцом Опицем.

9. Ложа Беллоны (Bellona) в Петербурге., осн. в 1774 г.

10. Ложа Клио (КПо) в Москве, осн. в 1774 г.

Ложи других систем, приставшие к союзу

Сюда же относятся многие ложи, получившие патент от Елагина, но оставшиеся верными своим системам. Пыпин ошибочно причисляет их к Елагинской.

11. Ложа Скромности (точнее, Молчаливости: Zur Verse hwiegenheit) в Петерубрге, осн. в 1750 г. Это – старейшая из русских лож. В 1774 г. она получила патент от Елагинской, но в работах осталась самостоятельной. В английских списках она нигде не упоминается: сперва она держалась системы Строгого Наблюдения, затем при мастере стула Мелиссино следовала его системе, в 1776 году приняла шведско-берлинскую.

12. Ложа «Св. Екатерины трёх подпор» в Архангельске, осн. в 1776 г. Система неизвестна: в 1775 г., как и многие ложи, получила лишь патент от Елагина. (В начале 1787 г., после трёхлетней остановки работ «но несогласию братьев», возобновлена с согласия Елагина под именем «Северной звезды» и получила разрешение работать согласно английской конституции в 5 ступенях; Пекарский, Дополнения, стр. 118).

13. Ложа Постоянства (Zur Bestendigkeit) в Москве. (В 1777 г. приняла шведско-берлинскую систему при мастере стула Сенглине, ранее принадлежала к Строгому Наблюдению.

14. Военная ложа Минервы (Minerva) в Сагодурах, в Молдавии. (По Лонгинову принадлежала ранее к Елагинской системе – «Новиков и пр.», стр. 95–Мастер стула купец До-ринг).

15. Ложа Талии (Thalia) в Полоцке, осн. в 1774 г. (По протоколам Урании – Лонг. 95, в 1774 г. выдано разрешение Вердеревскому открыть, где ему угодно, ложу Талии. Майор Вердеревский был в это время при войске в Польше и открыл ложу в Полоцке. По Лонгинову – стр. 95–принадлежала к системе Елагина).

16. Ложа Равенства (Zur Gleichheit) в Петербурге. Мастер стула в 1777 г. камергинер Гагарин.

17. Ложа Caudeur в Москве. Мастер стула майор Беннигсен. (Не об этой ли ложе Шварц писал Брауншвейгскому, как о принадлежащей к тамплиерству? «Орден тамплиеров, – писал он, – существует в Москве уже с 1776 г., сюда он перенесён через известного барона Беннинкса», – Ещевский, Соч. т. III. стр. 443–Последних двух лож вовсе нет в Хронолог. ук. Пыпина).

18. Ложа Благотворительности (Zur Mildthatigkeit) в Петербурге. В 1777 г. мастер стула – хирург Дольёт.