Текст книги "Тайная история преступных сект"

Предатель – это ходячий покойник. Его вина состоит в том, что он пошёл против голоса крови своей семьи. Он предал интересы и дело своей организации либо соперничающей группе, либо государству. Он заслуживает только смерти, иной расплаты быть не может.

Многие связывают наказание предателя исключительно с законом молчания (омерта), который, однако, требует более подробного разговора.

Во-первых, понятие «омерта» имеет не только отрицательный, но и позитивный смысл, который никак не связан с предательством. Омерта – это не просто закон молчания: это ещё и «хорошие манеры» и умение понять ситуацию; это и преднамеренный обман, сознательное лицемерие для устройства «ловушки», в которую можно с притворной добротой и любезностью заманить жертву, поставив её в безвыходное положение, это и защита от посторонних, а потому и требование молчания, грозящее смертью за его нарушение.

Во-вторых, подчинение закону омерта со стороны мафиози весьма относительно. Вот уже сто лет как мафии посвящаются многочисленные исследования. В большинстве случаев их авторы черпают сведения исключительно из материалов судебных процессов, а кто говорит на судебных процессах о мафии, как не сами мафиози? Начиная с самого становления мафии, полиция борется против неё, пользуясь как источником информации теми мафиози, которые являются в полицию и сообщают о том, что происходит в мафии. Эти «конфиденциальные источники» часто становятся и источниками достоверной информации, то есть информации, полученной от мафиози, которые на протяжении многих лет говорят правду о мафии и, следовательно, заслуживают доверия. Иногда на основе о законе омерта мафия создавала свои тактические шедевры.

В заключение нужно подчеркнуть, что омерта, понимаемая как молчание, – это способ утверждения реальных целей мафии: её требования важнее родственных связей либо материальных интересов какой-то группы или отдельного человека.

Система наказаний, принятая в мафии, требует существования группы лиц, обладающих правом и возможностью выносить приговоры, то есть группы, которая держит в своих руках «высшую власть». Но для того, чтобы определить эту группу, у нас слишком мало данных.

Никто ни разу не исследовал эту сторону деятельности мафии, просто не расспрашивал о ней самих мафиози. Нет никаких сведений, исходящих из среды самой мафии, которые позволили бы понять, как осуществляется власть внутри этой организации.

Однако нельзя сказать, как утверждает писатель Леонардо Шаша, что мафиозо на людях всегда говорит, будто не знает, что такое мафия.

27 февраля 1974 года восьмидесятилетний патриарх Фрэнк Коппола (Трёхпалый), последний представитель старой мафии, был допрошен «Антимафией». Во время допроса он внёс невероятную путаницу, смешав в одну кучу квестора Маагано, историю магнитофонных лент со стёртыми записями, генерального прокурора Спаньоло и несколько миллионов, которые Коппола передал лицу, имя которого он якобы забыл. Он собирался доказать «достоверность» своих слов и представил, если принять во внимание состав этой Комиссии, хронику своей жизни, выраженную главным образом в его многочисленных судебных процессах, о которых он вспоминал с простодушной улыбкой, изображая полное незнание судебной терминологии.

Коппола перечислял некоторые свои «предвыборные» визиты в Палермо в 1948 году, длившиеся намного дольше его обычных поездок на родину из Рима или его окрестностей, куда он перебрался на постоянное место жительства, и связал их, раскручивая карусель явного абсурда, с дружескими отношениями с некоторыми священнослужителями из различных приходов и своими торговыми операциями по импорту мяса («Италии ведь нужно мясо»). Коппола восхищался Америкой, страной «настоящей демократии», где он прожил до своего выдворения оттуда 24 года, а затем принялся рассказывать историю священника, возможно, своего родственника, которые ввёл его в дом министра, судя по чудовищному языку Копполы, кажется, министра внутренних дел, в чьём непосредственном подчинении находилась итальянская полиция.

Председательствовавший на заседании комиссии сенатор неоднократно прерывал его, уточняя детали и требуя пояснений, на что Коппола отвечал целым потоком отрывочных фраз, переведённых с сицилийского диалекта в его самом непонятном варианте. Коппола защищал «стариков», «депортированных» из Сицилии на Север Италии на обязательное поселение, где они, оказавшись в бедном положении, «вынуждены» были совершать преступления. Затем Коппола вдруг занервничал и стал грубо нападать на «Антимафию»:

«Давайте не будем делать так, чтобы через десять лет работы Комиссии стали писать книги, в которых говорилось бы: „Наконец-то „Антимафия“ сделала то, что сделала это и это, а Фрэнк Коппола не таился, он загонял кинжал по самую рукоятку“, „Начинайте с меня, охотьтесь за моей головой, если это справедливо, но только справедливо!“, „Если я виновен, дайте мне 16, 20 лет тюрьмы“, „Но тут есть и несправедливость, когда правосудие (то есть судьи) злоупотребляет властью“, „Но почему бы нам не назвать её ассоциацией Святой Варвары вместо того, чтобы звать ассоциацией 114“. (С февраля по июль 1974 г. в Палермо шёл крупный процесс над 114 мафиози, в том числе и над Ф. Копполой). „Так давайте поищем доказательства этих преступлений, хорошенько просеем их и посмотрим, замешан ли я в этом деле“.

Но особая ловкость Копполы состояла в том, что он потребовал от «Антимафии» стать «его» зрителем: «Я прошу прощения, если я кричу таким образом. Не воспринимайте это плохо…», потому что «все люди одинаковы…»

Вот это и есть мафия.

Дело в том, что мафия постоянно говорит о себе в присутствии зрителей. Однако люди, не причастные к мафии, возможно, из-за гипертрофированного отношения сицилийца к своему «я», слишком много внимания уделяют отдельному мафиозо и рассматривают прежде всего деятельность и «подвиги» того или иного главаря. На самом же деле, и об этом уже говорилось ранее, мафия существует только потому, что она является сплочённой группой многих.

Единственным местом, где мафиози публично говорят о мафии, становятся судебные процессы, превращаются в трибуну, которую мафия использует для того, чтобы заявить о себе.

Чтобы установить, существуют ли и как действуют группы мафиози, сосредоточившие в своих руках власть внутри этой организации, необходимо выяснить, насколько можно верить тому, о чём говорится на итальянских судебных процессах. Однако здесь огромным, почти непреодолимым препятствием является перевод на итальянский язык того малопонятного сицилийского диалекта, которым пользуются почти все мафиози. Они никогда не говорят, что такое мафия, и поступают так (впрочем, никогда не отрекаясь от мафии, о которой плохо никогда не отзываются) потому, что тот, кто первым заявит о своей причастности к ней, немедленно получит как минимум три года тюрьмы. Мафиози прекрасно знают уголовный процесс Италии и могут говорить часами, чтобы показать, что они умеют противостоять заданным вопросам. Но на процессе можно получить лишь общее представление о положении людей, облечённых властью в мафии.

Итальянские следователи и полиция никогда не считали мафию огромным спрутом с единым мозговым и организационным центром, к чему склонны американцы, которые постоянно говорят об американском профсоюзе организованной преступности и связывают мафию с одним из проявлений американского образа жизни.

Итальянские процессы против мафии дают достаточно определённое представление о её внутренней структуре.

Вес начинается с коски.

Коски, подобно патриархальной семье, из которой они берут своё начало, всегда авторитарны. Коска – единственная структура, которая обладает полной властью над отдельным, входящим в неё мафиозо. Только она определяет виновность отдельного мафиозо, устанавливает степень его ответственности и выносит ему приговор. У каждой коски своя чётко ограниченная территория, пределы которой нельзя нарушать по собственной воле. Значение и вес каждой коски зависят от размеров и богатства подвластной ей территории.

Между различными косками устанавливаются многообразные отношения: дружеские связи, общие дела, взаимопомощь, проявляющаяся иногда в форме совместной обороны против репрессивных государственных органов; кровные связи, устанавливающиеся через бракосочетания, родство и кумовство. В основе отношений между различными косками лежит уважение, но могут возникать и трения, разногласия и ссоры. Война между косками – это не естественный путь разрешения конфликтов: убийства, вызывающие в обществе большое волнение, составляют лишь 10 % всей преступной деятельности мафии.

Разрешение противоречий между косками, как правило, происходит путём переговоров, Если соглашение между ними не достигнуто, за помощью обращаются к беспристрастному судье. Этот судья выбирается из самых влиятельных главарей наиболее богатых, сильных и известных косок. Обычно он избирается в случае особо ожесточённых ссор. Однако право вершить чужие судьбы, время от времени предоставляемое какому-нибудь крупному главарю, не означает для него профессионального занятия и, следовательно, стабильности функций.

Постоянные отношения всей страны, в свою очередь разделённой на округа, где правят различные коски, требуют периодически вновь и вновь создавать «примирительные комиссии» на различных встречах или конгрессах представителей и главарей отдельных косок. Это может происходить на провинциальном, областном или даже национальном или международном уровнях. Как и решения отдельно суда мафиози, решения собрания касаются только тех, кто требовал его проведения.

Но мафиозо может отказаться исполнить решение, вынесенное по его делу. Приведение приговора в исполнение зависит от его восприятия заинтересованными сторонами или от того, с какой быстротой происходит его исполнение со стороны выигравшего процесс. Тот, кто стрелял первым, побеждает, потому что на деле доказывает, что он является более сильным. Суд совсем не обязательно должен заканчиваться вынесением обвинительного приговора. Он может предложить спорящим сторонам пойти на мировую, предложить свободную территорию, новый вид деятельности и т. д. Но всегда остаётся неизменным принцип, согласно которому ничто не может ограничивать свободу решений, принимаемых отдельной коской или отдельными мафиозо. Такова структура мафии.

Раздел 6
Политические тайные общества

«Филадельфы» как организация была основана молодыми людьми в одном из восточных районов Франции в 1796 или 1797 годах.

Л. Пэнго, автор книги «Молодость Шарля Нодье» (Безансон, 1914), считает, что вскоре после переворота 18 брюмера писатель-романист Шарль Нодье на основе студенческой группы создал общество «Филадельфы», которое должно было вести пропаганду в пользу режима Консульства.

По мнению же новейших исследователей, общество было основано нормандцем Рижоме, а среди первых его приверженцев были полковник Жан-Жозеф Уде и генерал Жан-Виктор Моро. Им удалось установить связи с рядом масонских лож во Франции и в Италии.

Уже само название общества – «Филадельфы» – свидетельствует о влиянии масонов, от ритуала которых «Филадельфы» многое унаследовали.

Заимствования, вероятно, были особенно значительными у так называемого масонства «Строгого послушания». На структуру общества явно повлияли и иллюминаты, о чём свидетельствуют некоторые псевдонимы, вероятно, почерпнутые из арсенала Ордена иллюминатов (Спартак и др.). Наиболее заметно такое сходство в решении открывать тайные цеди общества лишь лицам, возведённым в высшие степени, в требовании слепого подчинения всех членов ордена руководителям. Перечисляя предшественников «Филадельфов», Нодье не упоминает иллюминатов, по зато называет руководителя векового ордена ассассинов – «горного старца».

Нодье пишет, что общество было противником переворота 18 брюмера, неизменно сохраняло свою враждебность наполеоновскому господству, стояло почти за всеми заговорами против императора вплоть до 1814 года, когда оно активно способствовало крушению его владычества.

Руководителем общества, по Нодье (его «История секретных обществ»), стал полковник Уде, образ которого он рисует в духе героев романтической литературы. Уде сочетал в себе безудержную отвагу, тонкость ума и пылкость чувств, делавшие его неотразимым покорителем женских сердец. В обществе наряду с республиканцами имелись и роялистски настроенные люди, даже сепаратисты, предлагавшие отделить от Франции её юго-восточную часть – Франш-Конте.

Уде ещё на пороге возникновения общества выдвинул мысль об объединении сил республиканцев и роялистов для свержения единовластия Бонапарта и упорно стремился к достижению этой цели. Полковник играл настолько видную, доминирующую роль в обществе, что, куда бы ни забрасывала его судьба армейского офицера, туда перемещался и организационный центр «Филадельфов». В шеста полках были созданы конспиративные группы. Нодье уверяет, что по мере того, как общество «Филадельфы» расширяло своё влияние, оно создавало дочерние организации или связалось с уже существующими тайными союзами «Микелетов» в районе Пиренеев, «Барбетов» в Альпах, «Бандельеров» в департаменте Юра, в Швейцарии, Савойе и «Голубых братьев», действовавших в рядах армии.

Позднее «Филадельфы» установили контакты с тайными обществами в Германии и Италии, было в курсе планов подготовки восстания в Тироле. В Италии имелось три общества, носивших имя «Филадельфы», одно из которых стало организацией масонского толка.

Какова была численность ордена «Филадельфы»? Нодье утверждает, что около 4–5 тыс. человек из них пали на полях сражений, большое число стало жертвами нищеты и преследований, некоторые кончили жизнь самоубийством или на эшафоте, хотя в другом месте ранее он писал, что в общество в период его расцвета входило 4 тыс. офицеров и значительное число других лиц.

Нодье сообщает, что было подготовлено покушение на Наполеона, когда, возвращаясь из Милана, он должен был проезжать через гористые районы и леса департамента Юра. Заговор был раскрыт. По утверждению Нодье, Уде сумел убедить генерала Моро принять руководство «Филадельфами», которые передали ему всю полноту власти над организацией.

Только после ареста Моро главой «Филадельфов» снова стал Уде.

Как уже отмечалось, в целях борьбы против Наполеона полковник Уде пытался добиться союза между республиканцами и роялистами на платформе возвращения к конституции 1791 года. В пользу этого плана высказалась большая группа офицеров. Уде, по словам Нодье, с готовностью завязал связи с Меэ, прибывшим во Францию в качестве эмиссара Бурбонов, но, не доверяя ему, не сообщил ничего такого, что могло бы навести полицию на след «Филадельфов». После саморазоблачения Меэ Уде удалось войти с в связь с другими эмиссарами эмиграции, не внушавшими подозрения.

Исследователям известно о союзе «Филадельфов» значительно меньше, чем рассказано о нём в книге Шарля Нодье. Но и в этой книге нельзя всё принимать за достоверные факты, поскольку многое в ней просто не поддаётся проверке. К числу сомнительных относятся, в частности, сведения о лидере «Филадельфов» полковнике Уде. Фактом является то, что он пользовался расположением первого консула и сделал довольно быструю военную карьеру. Уде был членом Почётного легиона, т. е. удостоился одного из высших отличий империи. Нодье уверяет, что Наполеон, не располагая прямыми доказательствами участия Уде в заговоре, не имел предлога для расправы с ним, поэтому якобы после ареста Моро Бонапарт ограничился переводом офицера во Франш-Конте, надеясь, что война представит случай отделаться от заговорщика.

Как же дальше развивались события? После того, как генерал Моро был приговорён к изгнанию, Уде (если верить Нодье) решил переориентироваться на генерала Мале.

…Падение Бастилии застало Клода-Франциска Мале в чине капитана полка королевских мушкетёров. В годы революции Мале стал убеждённым республиканцем. Он враждебно встретил переворот 18 брюмера. Несколько позднее, находясь в Безансоне, генерал Мале вступил в общество «Филадельфы». В 1807 году Мале был уволен в отставку и вскоре приступил к организации заговора против Наполеона. В этом заговоре участвовали некоторые «Филадельфы». Их легальным прикрытием стал парижский колледж «Атеней молодёжи».

Министру полиции Фуше было, несомненно, известно многое, если не всё, об активности столичных «Филадельфов», но он занял выжидательную позицию. Более того, слухи о заговоре начали быстро распространяться по Парижу. Злоязычные парижане открыто потешались над странным бездействием полицейских властей. – Неужели вы не знаете; что собираются низвергнуть империю? – спрашивал один другого при встрече. – Нет… – В таком случае вы, наверное, служите в полиции..

Заговорщики собирались выступить 30 мая 1808 года (Наполеон в это время находился в Байонне, где готовился к походу в Испанию), но были выданы генералом Лемуаном.

Знали ли маршал Массена, многие видные представители наполеоновской администрации, а также роялисты Матьо Монморанси (Великий магистр Ордена рыцарей веры) или Алексис де Ноай и другие, что они были включены Мале в состав намеченного им Временного правительства? По-видимому, нет (так же как и во время второго заговора Мале, в 1812 году). Власти арестовали более 50 человек, но старались «не делать шума»: правительство опасалось широкой огласки факта существования оппозиции в армии.

Наполеон был убеждён к тому же, что к конспирации приложил руку Фуше. Аресты заговорщиков были произведены без ведома Фуше его соперником, префектом парижской полиции Дюбуа. Что же касается самого Фуше, то ему во всяком случае было невыгодно признавать, что его ведомство просмотрело опасный заговор, и он, ссылаясь на повеление императора, пытался придать всему делу несерьёзный характер, именуя его «заговором предположений».

В 1809 году часть арестованных была выслана в разные города под наблюдение полиции.

Мале держали в тюрьме «Ла Форс», В 1810 году Наполеон уволил в отставку Фуше, который из мести, а также с целью доказать свою незаменимость уничтожил или укрыл в надёжных тайниках наиболее важные секретные документы своего министерства. Новый министр полиции Савари первое время действовал почти вслепую. Этим воспользовалась Дениз, жена Мале, уверявшая в своём прошении на имя Савари, что её муж стал жертвой интриг Фуше. Савари оказался в затруднительном положении. Ему не было известно в точности о деле Мале. Поэтому министр принял половинчатое решение: не освобождать Мале, а перевести его из «Ла Форс» в тюремную больницу доктора Дюбиссона с более мягким режимом.

Здесь Мале познакомился с роялистским заговорщиком аббатом Лафоном, оказавшим генералу всяческую помощь в его приготовлениях и подсказавшим, в частности, что в «Ла Форс» содержатся двое военных – Лагори и Гидаль, которые могут оказаться полезными при попытке произвести государственный переворот.

Гибель полковника Уде в битве под Ваграмом, как уверял Нодье, явно подстроенная наполеоновской полицией, нанесла смертельный удар обществу «Филадельфов». Единство организации было нарушено, численность её резко сократилась. Небольшая часть общества признала своим главой генерала Мале, или, по словам Нодье, «перешла как покорённый народ, под власть иностранных законов».

В когорте Национальной гвардии, которая так легко поддалась Мале и приняла участие в заговоре в 1812 году, были сторонники «Филадельфов». Некоторые из них были расстреляны, отказавшись купить помилование ценой предательства – выдачи тайн общества. Нодье утверждал, что клятва запрещает ему называть имена остававшихся в живых членов союза «Филадельфы».

Весьма вероятно, что с заговором Мале были связаны наряду с «Филадельфами» и другие секретные общества. Активным помощником Мале был, как уже отмечалось, аббат Ла-фон, которому удалось скрыться от следовавших за ним по пятам полицейских. Лафон держал в курсе приготовлений Мале такие закрытые общества, как «Рыцари веры».

И последний штрих. Сравнительно недавно во французских архивах обнаружен любопытный документ. Мадам Софи Гюго, разведённая жена генерала Гюго, мать великого писателя Виктора Гюго, в январе 1816 года попросила аудиенцию у начальника генерального штаба. Она заявила, что являлась близким другом генерала Лагори, казнённого вместе с Мале. Софи Гюго утверждала, что Лагори вовсе не был случайным, невольным участником заговора, как он заявил на суде, а, напротив, был в курсе всех приготовлений генерала Мале. Это находит подтверждение в уже известном нам свидетельстве Нодье о связи Лагори с полковником Уде. По словам Софи Гюго, Лагори, находясь в тюрьме «Ла Форс», поддерживал тесные контакты не с кем иным, как с самим Талейраном, который надеялся в случае успеха заговора посадить на трон герцога Луи-Филиппа Орлеанского. Как известно, через 15 лет после этого заявления Софи Гюго Талейран действительно немало поспособствовал во время Июльской революции 1830 году возведению Луи-Филиппа на французский престол.

История «Филадельфов», лишь фрагменты которой пока восстановлены усилиями исследователей, свидетельствует, как закрытые общества вроде масонских лож могли превращаться в секретные политические организации и как деятельность таких тайных союзов оказывалась тесно переплетённой с «тайной войной».