Текст книги "Фиолетовые заплатки. Разнокалиберные стихи"

Прозаическое 22

…Я считаю, что поэзия и личность автора не отделимы. И никогда не поймешь весь смысл, не зная хотя бы главные биографические моменты жизни и душевных потрясений того, кто пишет. Вернее не поймешь другое – ПОЧЕМУ? И тем не менее, тексты, если принадлежат перу таланта, могут донести самое сокровенное, что понятно и без личного знакомства с автором. А если они так красивы, что теряешь голову, влюбляясь в каждую строку, образ, созданный неожиданной метафорой и другими художественными приемами!..

…Фраза «Поэт должен быть понятен народу, писать как можно проще»… Иногда иду на поводу. Но быть всем понятной – нужно ли это? и кому – всем?

Прозаическое 23
Задача по философии

Эвтаназия животных у нас разрешена – чтобы облегчить страдания животного, если иного выхода спасти его нет. Вопрос души и загробного мира животного исключается или просто не стоит, когда муки животного видеть невыносимо.

Эвтаназия человека, обладающего вечной душой, которая должна достойно принимать очищающие муки до последнего вдоха, – вызывает яростные споры.

Вопрос:

К кому человечество милосерднее?

Прозаическое 24

Поэтам-небожителям и всем нам

Так тонко… Эту тонкость умеют передавать только очень тонкие люди… Будто они сами из воздуха и с нами лишь краешком крыла, – но отчего-то знают о наших бедах и душах лучше нашего. Не оттого ли, что мы, земные, в суете каждого дня не всегда хотим приподняться над… или отойти чуть… и увидеть себя со стороны, и, если бы нас не видели сверху, кто бы нам сказал о нас?!

Горе с радостью так грациозно переплетены их дыханием… словом как дыханием, что, читая, и рыдаешь, и наполняешься светом счастья, превозмогая что-то внутри и радуясь даже возможности боли с любимым человеком, пока он еще твой, и благословляя, когда – уже не с тобой… Отпускать всё, благодаря, – не это ли великая и главная мудрость нашей бренной жизни и мироздания в целом?

Грех со святостью опутан такими тонкими линиями и звуками их дрожащего, как солнечные паутинки, голоса, что даже в самом интимном и откровенном нет ни порочного, ни пошлого.

Эти люди всегда ходят по краю… поэтому их создали какими-то невесомыми… словно вдох летит над пропастью, над которой теряешь силы ты, слоноподобный, и тебе протягивают руку – не видимую нами, не осязаемую физическим телом, потому что еще не умеем видеть такие тонкие материи… и выталкивают нас… отбрасывают от…

Живи, человек!..

Думай…

И я потопала дальше. Увы, высоты боюсь.

Но обязательно вернусь, вновь и вновь, к этой пропасти – перелететь ее.

Ибо разве мы, земные, хуже? Просто забыли о своих крыльях.

Или захотели забыть.

Почти прозаическое 25
Осеннее посвящение

Я так много тебе посвятила, что позволю себе и это.

Не грусти. Люди осенью так часто грустят, что кажется, будто они это нарочно…

Потому что наступила осень…

И не все ли равно, когда радоваться жизни?!

Солидарность вроде… Да вроде и обосновано – скупым на ласку солнцем… днями подрезанными… и всё более вынужденным сидением дома беспросветными вечерами…

Опять же – будто не всё равно, КОГДА радоваться жизни!

Желтый лист радуется. Он впервые в своей судьбе узнал, что может быть ТАКИМ!

А о том, что материнские руки выронят его очень скоро, – и не догадывается покамест.

Поэтому столько золотой, солнечной радости!

Разве не пример нам, людям, вечно не довольным то жарой, то холодом.

То свободой, то одиночеством…

Что опять же оправдано желанием комфорта.

И сами мы зачастую не догадываемся, где вредничаем мы, а где – наш организм.

Если, конечно, ставить нашу личность выше физического и доказывать себе, что выше законов природы!..

Но не выше!

И поэтому человек грустит вместе с дождями, пасмурными днями и долгими темными вечерами.

Но ты, другой Ты, и выше, его – плотского!..

Конечно, ты знаешь, что душа важнее, выше тела, – и долой слепое подчинение воле гормонов!

Ты называешь это Любовь… И без нее ты грустишь, будто и нет жизни без нее…

Ни летнего света. Ни осенних цветов. Ни зимних чудес – и весенних надежд, у кого еще не случилось чуда!..

А люди пробегают мимо, кричат глазами «Я счастлив!»… а ты…

Ты все грустишь.

Потому что любимая с кем-то из них – этих прохожих.

Несущихся мимо и не замечающих твоей боли!..

Иногда мне кажется, что ты сам нарочно делаешь себе больно, чтобы тебя заметили!..

Это твое «Увидьте, услышьте меня – я тут! Не спешите!»

А потом кто-то и увидит. И остановится. И уставится удивленно: дурачок, что ли?..

И – сам ты уже бежишь от людей!

Грусти!

Если это твой выбор и по-другому ты не можешь.

Или..

то есть не хочешь.

И осенними дождями ты каждый раз будешь беспощадно бить человеческие окна, где живут счастье и любовь.

Но заметят ли они тебя в своем счастье?

Счастье ничего не замечает, кроме самого себя!

Ато, гляди, какой-то мальчуган с обвязанным горлом будет грустно смотреть в окно, видеть тебя, но думать о своем – не о тебе, а о лужах, по которым он побежит в свое счастье и поплывет в свою радость!

Для чего же тогда так грустно плакать, кричать и бить?!..

НЕТ, не для людей!

Только – для себя!

Ради себя.

Чтобы сам однажды устал от своей грусти.

И улыбнулся.

Улыбнись!

Я ВИЖУ!..

Только ты не увидел уже меня.

Потому что стал таким же счастливым, как все – несущиеся мимо!..

Иногда для счастья нужно так мало – просто НЕ замечать чужой боли и бежать, бежать…

И только листья радуются от того, что радуют других!..

Радуйся!

«Стихи не любят нынче люди…»

 
Стихи не любят нынче люди,
Чужой душой не будешь сыт.
И строчка строчку позабудет,
Когда чужими том открыт.
 
 
Ведь, с точки зрения другого,
Нам на ошибки права нет,
И настоящего итога
Заслужит выдохший поэт.
 

«Холодно, зябко уставшей мечте…»

 
Холодно, зябко уставшей мечте,
Ищущей ласки весенней.
Встретятся люди, да только не те —
Станет мечта привиденьем.
Есть ли у Бога ответ для земли,
Как стать любви бесконечной?
Снова уходят, а те, что пришли,
Сердце опять покалечат.
 

«Когда февраль залепит снегом окна…»

 
Когда февраль залепит снегом окна,
Забьется сердце в стёкла на тепло.
Но только ветер зло и одиноко
Закроет крепче белое стекло.
 
 
Не достучаться сердцу к добрым людям,
Не докричаться до души другой,
И, венчанное снегом, так и будет
Холодною замершею водой…
 

Без тебя

 
Мне ничего не нужно от судьбы!
Скуднее я в желаниях, чем поле,
Освобожденное для смысла молотьбы!
Один лишь ты ―
не менее, не боле…
 

«Уже слишком поздно меняться…»

 
Уже слишком поздно меняться.
С тобою мы – будто две глыбы.
А если Поэту вмешаться,
То стало б нас вместе как три бы!
 
 
Уже слишком поздно меняться.
Мы два сочно вызревших плода!
Пусть рифма безумствует в танце,
Такая поэтам работа…
 
 
Уже слишком поздно меняться.
Ты прочен, как будто из камня.
А мне с моей рифмой скитаться
То в шёлке, то в простенькой ткани.
 
 
Я тканью на камень ложилась,
Удары от ног получая, —
И кровью по тряпке струилась
Твоя благодарность мужская.
 
 
Уже слишком поздно меняться.
Я рифмы на улице пела.
Ты милостыню не стеснялся
Подать в то тряпье между делом.
 

«Постель разобрана, а человека нету…»

 
Постель разобрана, а человека нету.
Душа разобрана, а рифмы нет.
Заплаканное в непогоду лето
Наводит свой последний марафет.
 
 
Уже ветрами дрогнула страница,
Уже иначе пахнут вечера
И собираются в полеты птицы
С осенней рифмой моего пера.
 
 
Уже смеркалось, когда я стелила
Заждавшуюся вечера постель.
Но человек, которого любила,
Прийти средь непогоды не хотел.
 
 
Заплаканное лето село рядом,
И честно – марафет помочь не смог
Запрятать, что ему когда-то надо,
Чтоб человек дал носовой платок.
 
 
Сидели на разобранной кровати
Разобранная женская душа
И лето в бирюзово-мокром платье…
Художника б и взмах карандаша!
 
 
Но, если две судьбы хотели ночью
Дождаться каждый собственной судьбы,
Пусть ветер разрывает рифму в клочья
Без унизительной ее мольбы!
 

Вновь

 
Вон птаха, почирикав, клюнув семя,
Вспорхнула вновь на ветку, сбив снежок,
И вместе с снегом осыпалось время,
Шагая мягким следом на порог.
 
 
Всему свой срок, своя пора цветенья,
Кустарник розмарина оживет.
Всё повторится вновь, когда я тенью
Сверну за погребальный поворот.
 
 
И кто-то, унимая вновь тревогу
И вычистив от сновидений мозг,
Помолится в надежде снова Богу,
Приветствуя чреду цветущих роз.
 

«Я б молчала о многом нарочно…»

 
Я б молчала о многом нарочно,
Чтоб казаться умнее, но проще.
Только ложь рассыпается в крошках —
И уродливо правда полощет.
 
 
Ничего мы не сделаем снова,
Даже если в той женщине стержень.
Ты ей слово, она лишь полслова.
Ты к ней редко, она еще реже…
 
 
Слишком долго залечивать раны,
Чтобы снова вернуться к ушедшим.
Ей бы легче остаться туманом
Среди мира других сумасшедших!
 
 
Распахнешь поутру свои планы.
Выйдешь из дому. Город размытый.
Я волнуюсь. Я прежде туманом
Не касалась щеки недобритой.
 
 
Но когда смогу жить без иллюзий,
Что обнимешь – и значит, навеки?!
Ты задачу усвоил и сузил:
«Не ищи божества в человеке!»
 

«Лишь одно я – глупая баба —…»

 
Лишь одно я – глупая баба —
Вечным вызовом шлю в эту высь:
ЗА ЧТО – ДЕТЯМ?!
Ангел-растяпа
Выронил чистую жизнь!
 
 
О земля! Мне твои океаны —
Словно слёзы умерших детей…
Что же, айсберг, ты вновь истуканом
Жаждешь новые жертвы детей?!
 

Зато по-честному

 
О демагог!.. порой ты прямодушен
До тошноты! До желчи!.. А итог
Всегда один – не будь среди игрушек
Ты кукловод, но думая, что – Бог!
 

Гордыня

 
Пускай мне подчиняются страницы,
Которые не ведали руки.
Пускай в руках после стихов две спицы
Мне свяжут в зиму теплые носки.
 
 
Пускай мой разум превосходит Бога,
Когда дерзну остановить года!
А после Он пошлет мне ту дорогу,
В которой заплутаю навсегда.
 
 
В которой сгинут все мои надежды
Расплатою за роковую власть,
И я мечты, чтоб стать такой, как прежде,
К ногам Его веками буду класть…
 

Если знать

 
Если знать, что завтра не будет,
Что у смерти добавится друг,
Я бы брошью украсила груди
И звенела б браслетами рук.
 
 
Я б, наверно, нарядней оделась,
Если б знала, что завтра умру,
Чтобы к вечеру смерть загляделась,
Пожалев мою жизнь поутру.
 
 
Я б, наверно, другою проснулась,
Чтоб аванс на года оправдать.
О, я б смертью сама обернулась,
Чтоб не знать, каково умирать.
 

«Взирая на портрет старинной кисти…»

 
Взирая на портрет старинной кисти,
Я вдохновляюсь дивной красотой,
Которой ублажаю взор капризный
И ненасытный, как юнец младой.
 
 
Когда Господь пошлет такое чудо,
Что на земле талантом нарекут,
Он не потерпит от картины блуда,
Что на дешевых фото продают.
 

«Меня не раз пытали. Я привыкла…»

 
Меня не раз пытали. Я привыкла.
Всё от того, что мучаю себя.
Я научилась среди смеха быдла
Смеяться тоже – над собой… скорбя
Над детскою душою мирозданья,
Скорбя по недожитому, увы…
И нет себе сильнее наказанья,
Чем пытки своей гордой головы!
 
 
Как правы те, кому не ведом норов
Черновиками покорять других!
Я ставлю точку. Не Поэт.. Мне 40.
А я в пеленки пеленаю стих!
 

«Когда отшумят дни и ночи…»

 
Когда отшумят дни и ночи
И мир обернется в распад,
Прошу: среди праха и клочьев
Меня угадай наугад!
 
 
Чтоб где-то, в другом измерении,
Мы были с тобою навек
И в жанре старинной мистерии
Всегда угадала твой смех!
 

М. Ц.

 
Когда безумие пророчит
Покой от наважденья дум,
То сам рассудок краха хочет —
И я его к ногам кладу…
 
 
Опущенный к земле, он тише
В своих желания мечты.
И, как юродец полунищий,
Уже с безумием на ты.
 
 
Чтоб отдохнули дни и ночи
От тли, что разъедает мозг!
О Сумасшедший!.. напророчь мне
Стыд наказания из розг!
 
 
Чтобы, поверженная мукой,
Рассудка бы лишилась я!
Ведь средь безумцев проще друга
Найти, Цветаеву прочтя…
 

«Больно. Добей. Добивай, если хочешь…»

 
Больно. Добей. Добивай, если хочешь.
Разум угаснет – угаснет печаль.
Только душа, выйдя прочь темной ночью,
Станет как полный маршрутов вокзал.
 
 
Будет искать себя в запахе чуждом,
Будет сбиваться в случайном пути,
Чтобы меня вновь под плотницкой стружкой
Новорожденным ребенком найти.
 
 
Разум угаснет – угаснут тревоги?
Если ты вправе – добей, коли так!
Но как с душою мне быть, что потрогать
Не позволяет твой сильный кулак?!
 

«…А я продолжу жить. Полоска. Клетка…»

 
…А я продолжу жить. Полоска. Клетка.
Чуть ретушь седины. Румянца мак.
Как зрелая холёная кокетка,
Которую теряет лишь дурак.
 

«Там, за окном, натянутою кожей…»

 
Там, за окном, натянутою кожей
Звенело утро – вровень бубенцам.
О как остаться для тебя хорошей,
Не потеряв красивого лица?
 
 
Чтобы легко – как будто кто-то тронул
Едва замерший краешек у луж…
Я б посвятила памятник такому,
Кто для больной остался верный муж.
 

«Чуть-чуть полюбить не в силах…»

 
Чуть-чуть полюбить не в силах
Тому, кто поверил в любовь.
Я больше уже не спросила,
Насколько любить ты готов!
 
 
Я мучилась этим вопросом,
Слепив многосложное «да»!
А после со мною стряслося
Безумье любви ― беда!
Когда выползаешь наутро
Черна  ―  как из черной дыры!
И вроде живая, но дура
В раскладе любовной игры.
 
 
А ты бессловесно, бесстучно
Пришел на беду взглянуть…
Спасая собственноручно,
Не знал: как любить чуть-чуть?!
 

«Вдохновенье ― чушь, когда одна!»

 
Вдохновенье ― чушь, когда одна!
Каждой строчкой милого рождаешь!
Я дышу – пока…
Моя вина,
Что мое страданье наблюдаешь…
 

«На первопуток вышли бубенцы!»

 
На первопуток вышли бубенцы!
Эх, удаль молодецкая когда-то!
Такие коренастые отцы!
Такие разудалые ребята!
 
 
Сейчас всё больше басня ― а не жизнь!
И побасёнки – вместо откровений.
Душа моя, прошу не задохнись,
Пока ищу свой путь в приюте терний.
 

«Умеет ли любовь такое? —…»

 
Умеет ли любовь такое? —
Чтоб, окропляя стоном рот,
В такой гармонии пород
И взявши тело молодое,
Умеет ли любовь, – вбирая
Все наблюдения души,
Которая свое вершит
На перекрестке ада с раем,
Умеет ― через уваженье
И восхищенье силой той
Узреть в безжалостном стареньи
Ее всё той же молодой?!
 
 
Умеет ― в дружественном жесте
Не погасить огонь страстей,
Что возбужденью дарит место ―
Но опосредованно?! С ней
Ему учиться будет воле,
И, тренируя щедрый дух,
Сожмет в ночи ее до боли,
Но не от страсти… Добрый друг
Не знал, что многое умеет
Любовь по логике миров,
Где друг и стонет, и жалеет…
 
 
Умеет ли твоя любовь?..
 

«В гостях всегда приятней кипяток —…»

 
В гостях всегда приятней кипяток —
Пусть даже ночи тело обжигают,
Когда приходит в город летний срок,
А я по осени опять страдаю.
 
 
Вся жизнь ― как чей-то временный причал,
И, погостив у воскресенья чинно,
Прошу, чтоб понедельник не серчал,
Что в гости я к нему без мандаринов!
 

Болезнь

 
Я вздрогну, как прочитанный листок
И скомканный ненужностью горбатой, —
Униженная вдоль и поперек…
 

«Умеющий любить то быт ―…»

 
Умеющий любить то быт ―
то стих,
Вонзающийся совестью к утехам,
Средь всех имен ― единственно: му-жик,
Который то уехал, то приехал…
 
 
А жить уже, как прежде, – никогда!
А стих уже, как прежде, – несогласный!
Люблю ли? И единственное: «Да!»
Но всех тебя ― и мне! —
мне неподвластно…
 

«Запомнить ― и забыть всё до тебя…»

 
Запомнить ― и забыть всё до тебя,
Вновь самоучкой постигая чувства!
И в 40 лет ― глупейшее дитя!
И через 10 лет ― не научусь я
Не мёрзнуть, если лето длит себя
Разлукою с любимым, кто, в дороге
Практичный ум в заботы унеся,
Забудет про звонки своей подруге…
 
 
Быть дважды рядом ―
до ― и после ― как?!
Вся память нашей встречи не позволит
Признать меня! Как постаревший ФАКТ
Лишь занесешь в любовные гастроли…
 

Вечная история

 
Разбитая, раздавлена, стара…
И каждым кончиком спасенных рифмой пальцев
Я провожу по линиям у рта
И возле глаз… Вся жизнь моя ―
но вкратце.
 
 
Дописанный ревнующий сюжет!
Но ум не знает времени насмешек…
Чтоб МЕЖДУ быть, стыдясь себя?! —
О нет!
Я выше конкуренций! Пусть утешит
Тебя любовь, спасенная душой,
Пока лицо боролось с мукой ночи!
Я навсегда ― но порознь ―
ЛИШЬ С ТОБОЙ,
Ибо я вышла из ранжира дочек…
 

«В темноте всё бывает добрей…»

 
В темноте всё бывает добрей.
Пару сломанных линий ― стóит?
Пару сломанных судеб, где ей
Остается ― про жизнь непростую…
 
 
В темноте ― как спасенье от мук,
Что сейчас милосерднее к взгляду.
Он вдвойне ― весь ― на ощупь, на слух,
И на вкус, и своим ароматом.
 
 
Словно нет ничего за окном.
И фантазия добрая лепит
Принадлежность. Он вздрогнет плечом,
Отрицаньем своим незаметен.
 

Просто жизнь…

 
Уже не так приветственно окно
Разденет наши ночи обретеньем.
Всё будет пахнуть ею… Решено.
Зачем дома промокшим привиденьям?
 
 
Я буду жить в дожде, что помнит боль.
И, двойником тревожа вашу крышу,
Я сделаю, чтоб ты на миг пришел!
Чтоб за порог промокнуть мною вышел!
 
 
В который раз жизнь правильней любви?
Но что мне эти правила?! Пустое…
А трезвость одинокой головы ―
Вранье скупое.
 

«Неуютно бродить в гордом рвеньи…»

 
Неуютно бродить в гордом рвеньи,
Отдирая рассудок от тли.
Я жила прежде в стихотворенье,
А сейчас приговором столы
Опустели без натиска локтя.
Нет меня. Нету в зеркале жадном,
Нет в странице. Кощунственный кто-то
Одолжил меня, – но безвозвратно.
 
 
Истощилась ― изломы лица,
Опустевшего мною. Пустое
Вдохновенье. Строка мертвеца,
Что кричит мною прежней ― живою…
 
 
Как пресечь умирание строк,
Когда кончился час на минуте
У уткнувшейся в потолок?
Не любима любовь моя, люди!!!
 

Горе от ума

 
Ты глубины хотел. Ее коснувшись,
Сама я испугаюсь, как живу!
В соревнованьях ― я не буду лучшая!
Когда захочешь глубину мою,
Будь просто рядом, – не читая, – хватит! —
(Я ублажала уже ум собой!),
Будь просто в женской настоящей правде,
Какой бы она ни была простой!
 
 
Будь рядом ― с полнолунием прощенья,
Не знающего меры глубины
Лишь оттого, что ― если погруженье,
То высоко ― до самой до луны!
 
 
Так глубоко ― мне сложно возвращаться,
Хотя в любви дороже ― удивить!
Но, если ты умён, – довольно раза,
Взглянуть в глаза, чтоб глубины испить…
 

«Уж кажется: катись всё! Пусть как есть!»

 
Уж кажется: катись всё! Пусть как есть!
Где наша до сих пор не пропадала,
Неся себя как сволочной протест,
Когда другая сволочь душу рвАла!
 
 
Я б нашей бюрократии тупой
Сороконожной рифмой в морду била!
Но снова проверяю номер свой:
По номерам положено дебилам.
 
 
Когда бы я пружиною была,
То взмыла бы сопрано в чей-то зад,
Что высидел законы, где дела
Подменивает взяткой бюрократ!
 

«Ты где? Ты с кем? За что? Какая мука…»

 
Ты где? Ты с кем? За что? Какая мука
Придумать истязание себе!
И даже стрелки в медленной ходьбе
Выстукивают сердце той подруги!
 
 
Холодное! Когда бы им МОЙ ритм,
Зашкалило бы время от безумья!
А стрелки в осень не переведу я:
У них заучен чертов алгоритм!
 
 
Душа поэта ― избранная боль,
И ей существованье ― непокоем.
Сомнение всегда, когда есть двое,
Творящие разлуки произвол.
 
 
Не оставляй так долго среди стен
С нахальным стуком чуждых мне биений!
Я не хочу терзающих сомнений,
В котором слово ― мертвый манекен.
 

Октябрю

 
Я ли подруга ― мгновением встречная?
Я ли не дерзкая ― вызовом чувств?
Падают листья на женские плечи.
Встреча ― ужель по плечу?!..
Как вдруг растерянно скомкаем речи!
Как вдруг беспомощен взгляд!
Ах, до чего же сентябрь этот вечен!
Ах, как влюблен листопад…
 
 
Страшно шагнуть за дожди. Отодвинуть
Ночи без сна, без тебя, мыслей бунт.
То ли обнять твою сильную спину,
То ли забыть ― и забудь?!
 
 
Кликнуть октябрь ― для проверки разлуки,
Вёрсты прощеньем отмыть!
Ты ведь, единственный, знаешь, как руки
Привыкла твои любить!
 
 
Осень гуляет… Дождями бьет строго.
Взгляды прохожих в зонтах.
Мне под глаза ― как следы той дороги,
Длительностью в месяцах.
 
 
Мне под глаза ― неузнанность прежней.
Месяцы ― как года…
Вдруг человек, как будто нездешний,
Взглядом из-под зонта.
 
 
Так ли забыла тебя? изменила
Где-то другая тебя?
Как я просила, как я просила:
Прохожий, узнай, это я!
 
 
Двое неузнанных, – старой любовью
Падая в наш листопад.
Вздрогнет она опрометчивой бровью,
Спрячется он в чей-то взгляд.
 
 
Речи нескомканы этой страницей
Канут в былое. А я так ждала!
Мокрые, мокрые, мокрые листья…
Сколько я вам отдала!
 

«Повисло. В мире нет тесней стыда…»

 
Повисло. В мире нет тесней стыда,
Вместо любви, – любовных описаний
Искать из вытяжек словесных рта
И онемевших буквенных дерзаний!..
 
 
И выбраться б наружу ― в тишину,
Где ждет любовь любви другой. А если
Любовь одна на двух, то и одну
Благословит влюбленный, – лишь бы вместе.
 
 
Сказать, что я скучаю без тебя, —
Такое унижение страницы…
 

«Я как посеянное тщетно семя…»

 
Я как посеянное тщетно семя,
Что не удобрено тобой.
 

«Упрек не кину, хоть сто раз ты мог…»

 
Упрек не кину, хоть сто раз ты мог
Распорядиться выбором в начале.
Любимые так часто палачами
Бывают на распутьи трех дорог.
 
 
Мне не осилить больше расставаний,
Какие б смыслы Бог ни предлагал.
Бывает так, что вдребезги бокал ―
А ты пока ни трезвый
 и ни пьяный…
 

«Я такая, как есть, светом венчана…»

 
Я такая, как есть, светом венчана
И улыбкою похоть маня.
А то вдруг всё лицо покалечено —
И уродливей нету меня.
 

Горькая правда

 
Быть светом, от которого темно, —
Такая участь сброшенных со счета,
Когда от Бога многое дано ―
И кончена своя работа.
 
 
Быть светом, что не греет, не спасет, —
Такая участь лени безутешной.
И то ли человек безмерно грешный,
То ли блаженный идиот.
 

«Везде чужой приют ― ночной аккорд!»

 
Везде чужой приют ― ночной аккорд!
Оставлена тобой в изнеможенье.
Неужто селадон другую пьет,
Исследуя ее телодвиженья?!
 
 
Воображенье в темноте стыдить
Картинами далекого распутства
Довольно! Мне на ощупь доходить
Не привыкать! Хоть впереди и пусто,
Дойду туда ― узнать, вдруг за чертой
Что-то еще, кроме кромешной ночи,
Я брошенная ― выпитой тобой,
А ведь еще осталось – на глоточек.