Текст книги "Глаза Клеопатры"

Они опять нашли на набережной открытое кафе.

Никита заказал обед, но ему не хотелось оставлять заинтересовавший его разговор.

– А как ты решаешь для себя эту проблему?

– А у меня есть проблемы с лишним весом? – насмешливо прищурилась Нина.

– Скорее с отсутствием такового в принципе. О лишнем даже речи нет. Но я имел в виду проблему лохотрона, как ты ее называешь.

– Я считаю одежду способом самовыражения, – призналась она задумчиво. – Когда попадается индивидуальный заказ, стараюсь учесть все особенности именно данной женщины, сделать ее красивой, скрыть недостатки. В идеале у каждой женщины должна быть своя портниха. Но фантастика, как говорится, продается в другом отделе. Можно быть элегантной и без больших денег. Главное, знать, что тебе идет, и уметь комбинировать. Не гнаться за модой.

– А как все-таки узнать, что модно, а что нет?

– О, об этом написано множество диссертаций, а внятного ответа нет до сих пор. Точно могу сказать одно: людям постоянно нужны перемены. Об этом еще Тоффлер[5]5
  Олвин Тоффлер (р. в 1928 г.) – американский социолог, философ и публицист-футуролог, автор нашумевшей книги «Шок будущего».


[Закрыть] писал: когда покупатель идет в магазин, он идет не потому, что ему что-то нужно, а потому, что ему нужно что-то новенькое.

– Ого! Тоффлера цитируешь?

– Да я, в общем-то, тоже не серый валенок. В институте училась.

– У меня и в мыслях не было, что ты серый валенок, Быстрая Нога. Ну, и что говорит учение Тоффлера применительно к моде?

– Здесь скорее применимо учение Дарвина. Жирафов было много, но выжили те, что с длинными шеями. Невозможно предсказать, что войдет в моду в будущем сезоне. Модельеры предлагают разное, а чему публика отдаст предпочтение, никто не знает. Бывают, конечно, устойчивые, долговременные стили. Например, если кто-то придумал жакет без воротника…

– По-моему, его придумала Маргарет Тэтчер.

– Маргарет Тэтчер его носила. Она сделала этот стиль популярным. Да, бывают такие женщины, законодательницы моды. Маргарет Тэтчер, Джеки О[6]6
  Жаклин Онассис.


[Закрыть]. Что они носят, то и считается модным. Есть крупные модные дома, устанавливающие стиль. «Прада», например. Но это уже не мода, а скорее статус-символ. Вот ты – какие костюмы носишь? «Армани»?

Никита страшно смутился.

– Я как-то не задумывался… И не так уж часто я покупаю себе костюмы. Но помню, как меня однажды привели в японский фирменный магазин… я название забыл…

– Кензо? Ямамото? – подсказала Нина.

– Не помню. Что-то вроде этого. Должен честно сказать, мне не понравилось. Все такое яркое, пестрое…

– Цвета тропического попугая.

– Во-во! Ну, в общем, я понял, что у меня более консервативный вкус.

– Значит, ты предпочитаешь классический или спортивный стиль, с чем тебя и поздравляю. Каждый должен носить то, в чем чувствует себя уверенно. Давай поговорим о другом, – решительно предложила Нина. – Ты, кажется, приглашал людей на шашлык. Учти, я в этом деле полный профан. Я… мне как-то не довелось.

– Не беспокойся, тут я ас. Мы с Сергей Дмитричем все сделаем в лучшем виде. Шашлык – это, пожалуй, единственное, что я умею готовить.

– А я возьму на себя закуску. Но надо закупить продукты, надо точно знать, сколько нас будет…

– Я сейчас позвоню Бронюсу. – Никита расплатился за обед. – Извини меня на минутку… – Он одной кнопкой вызвал на телефоне номер и оживленно заговорил по-литовски. – Ну вот, – сказал он, отключив связь и поднимаясь из-за стола. – Бронюс говорит, что можно было бы прямо завтра. Завтра суббота, он приедет на выходные. Надо созвониться с Сергей Дмитричем.

– Значит, надо срочно ехать на рынок за продуктами, – всполошилась Нина. – Шашлык полагается мариновать заранее.

– А еще говоришь, полный профан! – Никита сделал ей знак подождать и заговорил в телефон: – Сергей Дмитрич! Как вы насчет завтрашнего вечера? Ммм… нет, Викентьевых я ждать не хочу. В крайнем случае можно будет еще раз устроить. Что это – последний шашлык в нашей жизни? О’кей, понял вас. Договорились. Только вы, пожалуйста, возьмите на себя Аду. Мы с Ниной все купим. Да ладно, потом сочтемся. Да о чем разговор? Мы что, первый день знакомы? Ну и отлично. На мое усмотрение. – Повернувшись к Нине, он весело улыбнулся: – Ну все, подписались на завтра. Давай быстро отгоним к дому наши Быстрые Ноги и поедем на машине за продуктами.

Началась веселая суета. Никита и Нина оставили дома велосипеды, сели в машину и отправились в Палангу на рынок. Нина волновалась, что для рынка уже поздно, но Никита успокоил ее и заверил, что на их долю продуктов на рынке хватит. Потом они еще прошлись по магазинам: Нине хотелось сыра.

– Какой сыр ты любишь?

– «Грюйер», – ответила она, – только он страшно дорогой.

– Патронов не жалеть, – отозвался на это Никита. Он купил и «Грюйер», и еще несколько сортов сыра. – Что еще?

– Я могла бы сделать коктейль с креветками. На крутых яйцах или лучше на крупных помидорах.

– Лучше на авокадо, – сказал Никита.

– Вот чего я не понимаю, так это что люди находят в авокадо. По-моему, они совершенно безвкусные.

– Их надо поперчить, полить уксусом…

– «По мне, лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот», – процитировала Нина. – У продукта должен быть собственный вкус, а если его нужно непременно перчить и поливать уксусом…

– Ну, положим, крупные помидоры в это время года все тепличные и тоже совершенно безвкусные.

– Ладно, – примирительно предложила Нина, – давай купим и того, и другого. Да, и еще, – добавила она озабоченно, – сама я сторонница кухни без майонеза и кетчупа, но многие любят… Надо купить.

– Как ты сказала про лягушку?

– Это не я сказала, а Собакевич. «Мертвые души».

– Да я знаю, что «Мертвые души», просто мне казалось, что это Ноздрев.

– Нет, Ноздрев как раз питается черт знает чем, а вино у него носит такое мудреное название, что и не упомнишь. Да и сам он в следующий раз называет его уже по-другому. Кстати, что у нас с вином? – спохватилась Нина.

– Полный погреб, – успокоил ее Никита. – Чего не мешало бы купить, так это пива. Но тут вот какое дело… Мужчины захотят водки. Да и дамы, думаю, тоже не откажутся. Ты как?

– Просто не наливай мне, и все. Другие пусть делают что хотят, я буду пить вино.

Они купили все, что хотели, включая майонез и кетчуп.

Под конец Нина предложила купить одноразовой посуды.

– Наверняка тарелок и приборов на всех не хватит. Давай купим. Это же пикник. Можно по-простому. И не надо бояться, что вдруг что-то разобьется.

Никита согласился, что можно и по-простому, и они накупили красивых и ярких картонных тарелок.

На следующий день Никите еле удалось вытащить Нину на пляж: она собиралась заниматься готовкой с самого утра.

Она нервничала, торопилась, ей казалось, что она ничего не успеет. Никита ее успокаивал, уговорил поспать днем, чтобы вечером чувствовать себя бодрой.

Все вышло как нельзя лучше. Пока Нина в кухне с помощью верной Алдоны готовила коктейль из тигровых креветок на помидорах и авокадо, пока варила свой фирменный пряный соус, резала кубиками сыры и накалывала их на зубочистки, во дворе мужчины расставили длинный складной стол, принесли стулья и принялись насаживать шашлык на шампуры. Нина повязала поверх своих белых брючек и тонкого свитера из шелкового трикотажа найденный в доме Павла Понизовского шутовской фартук с надписью: «Не стреляйте в повара, он делает все, что может».

Пришла говорливая и чудаковатая старушка Ада Марковна. Она предложила свою помощь на кухне, но Нина вежливо заверила ее, что они справятся сами. Ада Марковна вышла во двор. Нина с улыбкой слушала через окно, как она с жаром описывает остальным, какая в кухне готовится красота и вкуснота.

Приехал Бронюс. У него была уже другая девушка с потрясающе красивым именем Нийоле. Внешние данные у Нийоле были скромнее, чем у Гражины, но Нине она понравилась. Она хорошо говорила по-русски, тут же, без всяких просьб, принялась помогать, расставила на столе тарелки, приборы, бутылки с минералкой… И лицо у нее было славное: живое, веселое, сообразительное.

Наконец все было готово, Алдона попрощалась и уехала, гости расселись за столом. Нина тоже села. Все восхищались приготовленными ею закусками. Никита, видимо, успел предупредить всех, пока она еще возилась в кухне, чтобы ей не предлагали водки, и никто к ней не приставал.

Дипломат рассказал историю. В самом начале своей карьеры он работал третьим секретарем посольства США, и весь дипломатический корпус пригласили в бразильское посольство на ежегодно отмечаемый в феврале карнавал.

– Все были в карнавальных костюмах, – говорил он. – Американский госсекретарь приехал в костюме черта, было много других костюмов, остроумных и красивых… Только мы, из советского посольства, пришли, как на деловую встречу: в пиджаках, в галстуках…

– В костюмах КГБ, – вставила Нина.

Это была рискованная шутка, вполне в духе его бабушки. Никита скосил глаза на дипломата, но Сергей Дмитриевич рассмеялся, и все за столом рассмеялись.

Потом Никита рассказал, как, окончив институт, работал в «почтовом ящике». Это было уже на закате советской власти. Однажды он выдурил у завхоза полосу кумача, выбил на ней белилами по трафарету лозунг «Советские микросхемы – самые крупные в мире!» и накануне октябрьских праздников прикрепил его с друзьями над сценой в актовом зале.

Никто ничего не заметил. Начальство вообще «не въехало». Ну висит лозунг над сценой и висит. Лозунг вроде бы правильный: наше советское – самое большое. Так и провисел лозунг до конца собрания. Только сидевшие в президиуме никак не могли понять, отчего это народ в зале всю дорогу давится со смеху.

– Вас не наказали? – спросила Нийоле. – Вам так и сошло?

– Так и сошло, – подтвердил Никита. – После собрания мы по-тихому заменили лозунг на старый: решения какого-то там съезда в жизнь.

Первая порция шашлыков была съедена, и Нина вызвалась попереворачивать те, что жарились. Ей было интересно.

Вдруг послышался рев мощного мотора, и к калитке подкатил черный «Хаммер», занявший сразу всю сторону по периметру участка у входа.

Из «Хаммера» вышли четверо: импозантная дама скорее под пятьдесят, чем за сорок, рослая девица лет восемнадцати и двое кавалеров.

– Кто ее позвал? – шепнул Никита дипломату, пока компания была еще далеко.

– Ада, кто же еще? – прошептал в ответ Сергей Дмитриевич. – Ну что прикажете с ней делать? На нее даже сердиться нельзя.

– Нельзя, – вздохнул Никита.

Вновь прибывшую даму звали Зоей Евгеньевной. Она была женой влиятельного человека, которого Никита не любил и иронически называл «благодетелем». С этим человеком его когда-то познакомил отец. Зоя Евгеньевна сама занималась бизнесом, вовсю используя служебное положение мужа, хотя они вращались как бы на параллельных орбитах, и слыла меценаткой, покровительницей искусств. Она руководила каким-то фондом юных дарований, через который, как подозревал Никита, ее муж отмывал деньги. Общение с ней всегда тяготило Никиту.

Зоя Евгеньевна немного напоминала ему гоголевскую городничиху: то ли она сочла его завидным женихом и решила просватать за него свою дочку Таточку, то ли сама была не прочь сдать ему свою крепость без боя. Никита подозревал, что она готова на совмещенный вариант, вот только сам он не чувствовал себя Хлестаковым и всеми силами старался увильнуть от столь щедрого предложения.

У Зои Евгеньевны тоже был дом на Балтике, но в престижном месте, на Куршской косе, где строило себе виллы калининградское начальство. Разумеется, она была знакома с добрейшей Адой Марковной, когда-то работавшей театральным администратором.

Видимо, Ада знала, что Зоя Евгеньевна приехала к себе на дачу, и позвонила ей. Вот она и прикатила. Отмахала сотню с лишним километров.

Пока вся компания двигалась к столу, Никита прикинул расклад. Оба кавалера были ему незнакомы. Один, очевидно, предназначался матери, другой – дочери, но поскольку по возрасту оба были ближе к Таточке, они как-то жались к ней, а Зоя Евгеньевна шествовала рядом сама по себе.

Для своих лет выглядела она неплохо: короткая модная стрижка, безупречная укладка, довольно подтянутая, не слишком располневшая фигура. Но лицо у нее было неприятное, с резко запавшей переносицей, из-за чего нос выдавался под углом ко лбу. И глаза ее, небольшие, глубоко посаженные, смотрели недобро, хотя она буквально таяла от улыбок, подходя к столу.

Еще больше поражала Никиту ее дочка Таточка. Никто не знал, как ее зовут на самом деле. Все звали ее просто Таточкой. Спору нет, в свои восемнадцать она была красива – рослая, спортивная, с более правильными и гармоничными, чем у матери, чертами лица. В остальном ее внешность можно было охарактеризовать одним словом: блондинка. Внутренность, впрочем, тоже. Таточка была настолько отключена от действительности, что как будто пребывала в анабиозе. Казалось, все ее духовные и умственные силы уходили на обрабатывание челюстями жевательной резинки, и любая более сложная задача стала бы для нее чрезмерной.

Зоя Евгеньевна поздоровалась со всеми сидящими за столом, представила похожих друг на друга, одинаково спортивных кавалеров. Никита побежал в дом за стульями. Нина продолжала молча переворачивать шашлыки. Оглядевшись, Зоя Евгеньевна вдруг двинулась к ней.

– А вы, милочка, кто, собственно, такая будете?

В эту самую минуту Никита вышел из дома со второй парой стульев. Взглянув на Нину, он увидел, что на лице у нее лежит черная тень. Впадинки на щеках углубились, все черты заострились, глаза превратились в бездонные черные провалы. Он бросил стулья, мгновенно подхваченные услужливыми бессловесными кавалерами, и направился к ней.

– Разве вы меня не помните, Зоя Евгеньевна? – удивилась овладевшая собой Нина. – Я вас прекрасно помню.

В голове у Никиты зазвучали ее слова, сказанные в первый вечер: «Одна моя клиентка. Зажравшаяся богатая дрянь». Он с ужасом взглянул на Кузю, бегавшего вокруг стола. Но Зоя Евгеньевна не среагировала на Кузю. Уж скорее это Кузя среагировал на Зою Евгеньевну: он затявкал на нее. Никите мгновенно вспомнилась бабушка и ее собачка Муха.

– Не припоминаю, – обронила между тем Зоя Евгеньевна. – А здесь-то что вы делаете? Это закрытый кооператив. Только для своих.

– Это Нина Нестерова, – торопливо вставил подбежавший Никита. – Она моя гостья. Все, хватит уже, готово, – повернулся он к Нине. – Можно закладывать новую порцию.

Он переложил шипящие шампуры на подставленное Ниной блюдо и установил на решетке новые. Зоя Евгеньевна, пока они возились с шашлыками, вернулась к столу и уселась на Нинино место.

– Никитушка, – заговорила она кокетливо, когда он тоже сел, – вы не покатаете нас с Таточкой на вашей яхте?

– Нет, вряд ли, – ответил он холодно, вполне оценив ее маневр. – У меня нет команды. Павел женился и уехал в свадебное путешествие.

– Да что вы говорите! – притворно изумилась Зоя Евгеньевна. – Но ведь Бронюс здесь.

– Я работаю, – любезно отозвался Бронюс. – Только на денек и вырвался.

– Мальчики могли бы вам помочь, – не сдавалась Зоя Евгеньевна, бросив взгляд на бессловесных кавалеров, жадно поглощавших шашлык.

– Извините, я не допускаю к управлению яхтой посторонних. Это только для своих, – мстительно добавил Никита.

Он не сводил глаз с Нины. По-прежнему черная, мрачная, она покорно села в дальнем конце стола, рядом с одним из кавалеров. Никита заметил, что она больше ничего не ест. Вообще атмосфера за столом стала заметно сгущаться, все сидели подавленные, и одна лишь Зоя Евгеньевна упорно не желала ничего замечать. Ее подруга Ада обратилась к ней с каким-то вопросом, но Зоя Евгеньевна пропустила его мимо ушей. Она продолжала атаковать Никиту:

– Может, сыграете с Таточкой в теннис? Таточка! Ты же так хотела поиграть в теннис!

Услыхав свое имя, Таточка на миг вынырнула из анабиоза.

– Что? А, да. Схлестнемся?

– Извините, – повторил Никита, – у нас с Ниной другие планы. Мы собираемся на несколько дней в Вильнюс. Может, в Тракай съездим.

– В Тракай! – простонала Зоя Евгеньевна и мученически завела глаза к небу. – Таточке так хочется в Тракай!

Никита не сомневался: скажи он Таточке, что замок Тракай находится в Монголии, она поверит. Глядя на нее, он вспоминал о небелковых формах жизни, описанных братьями Стругацкими.

– Вы сами можете доставить ей это удовольствие, Зоя Евгеньевна. Вон какой у вас мощный зверь за воротами. Разве можно сравнить с моей «Трибекой»?

Зоя Евгеньевна резко сменила тему:

– Что это за манера – есть с картонных тарелок! – Она напрямую повернулась к Нине: – Принесите мне, милочка, нормальную тарелку и вилку!

Нина молча встала и ушла в дом.

– Зоенька, – возмутилась даже Ада Марковна, – ты не в ресторане. Нина здесь такая же гостья, как и ты.

– А что такого? – нарочито удивилась Зоя Евгеньевна. – Она здесь младше всех.

– Ваша дочь младше ее лет на десять, – напомнила Ирина Викторовна, жена дипломата.

– Ну и что? Таточка здесь не хозяйка. Она же не знает, что где лежит.

– Меня больше интересует другой вопрос, – вмешался Никита. Он был в таком бешенстве, что даже не сразу смог заговорить, но заговорил внешне спокойно: – Почему вы так упорно называете Нину милочкой? Я же сказал вам, как ее зовут.

– Ах, боже мой, ну подумаешь! У меня плохая память на имена.

– Вот и прекрасно, – зловеще улыбнулся Никита. – Забудьте мое.

Наступила мертвая тишина, и тут Нина вышла из дома с тарелкой и вилкой в руках.

Это была настоящая немая сцена, как у Гоголя. Зое Евгеньевне понадобилось несколько секунд, чтобы овладеть собой.

– Ну что ж… – процедила она и вдруг гаркнула: – Таточка! Мы уходим.

Она поднялась из-за стола. Красивое бессмысленное лицо повернулось к матери. На безмятежно-гладком лбу обозначилась морщинка недоумения.

– А чего?

– Нам здесь больше не рады, – отчеканила Зоя Евгеньевна.

«И никогда не были рады», – мысленно добавил Никита.

Процессия, замыкаемая покорными кавалерами, двинулась к калитке. Один из них все-таки прихватил картонную тарелочку и на ходу доедал с нее шашлык. Это было так смешно, что все сидящие за столом хоть и немного нервно, но все же рассмеялись. Все, кроме Нины. Она так и осталась стоять с тарелкой и вилкой в руке.

К ней подошла Ада Марковна и обхватила ее предплечье сухими сморщенными лапками.

– Ниночка, я вас умоляю, простите меня, дуру старую, это я во всем виновата. Но я же не знала! Я думала…

– Ада Марковна, о чем вы говорите! – Нина поставила пустую тарелку на край стола, обняла старушку и усадила ее на место. – Все, инцидент исперчен! Любовная лодка разбилась о быт. Я только сбегаю шаль накину. Без меня ничего интересного не рассказывайте.

Пока она, преследуемая Кузей, торопливым шагом шла к коттеджу Павла Понизовского, Никита попросил Кузнецова принести гитару. Дипломат любил и умел петь.

Нина вернулась, набросив на плечи палантин, расписанный абстрактным экзотическим узором такой красоты, что женщины дружно застонали. На вопрос: «Откуда?» – Нина ответила, что палантин расписала сама. Охам и ахам не было конца.

– Это батик?

– Да.

– Это же безумно сложная техника!

– Нас этому в институте учили.

– Я готова поклясться, что видела такой в Париже! – простонала Ирина Викторовна.

– Вполне возможно. Я один похожий продала русской эмигрантке.

– А мне сделаете такой?

– А мне?

– А мне?

– Я лучше придумаю что-нибудь новенькое. А то придется нам созваниваться, чтобы не встретиться в одинаковых палантинах.

Вернулся из своего коттеджа дипломат с гитарой.

Репертуар у него был вполне бардовский. Нина с изумлением слушала, как он рыдающим баритоном исполняет песню Городницкого «От злой тоски не матерись». Странно звучали в устах дипломата, наверняка связанного со спецслужбой, слова о Магадане, о зэках, о побеге и безумии.

Потом он спел еще несколько песен, на самый конец приберег «Жену французского посла». После шашлыков все выпили кофе, все вместе побросали одноразовую посуду в большой и прочный мусорный мешок и стали расходиться.

Обняв Нину за плечи, Никита повел ее к коттеджу Павла. На пороге она попыталась его остановить:

– Прости, я устала.

– Знаю, но я просто не доживу до завтра, если не скажешь, в чем дело. – Он крепко обнял ее и жарко зашептал на ухо: – Мы ничего не будем делать, просто полежим, и ты мне расскажешь, что у вас с ней было.

Они разделись, легли на широкую кровать и обнялись. Никита зажег лампу с регулируемым светом – свой подарок Павлу – и прикрутил яркость. Ему было трудно: хотелось прижимать ее к себе и в то же время видеть ее лицо. Пришлось чуть-чуть отодвинуться и лечь на бок. Но его рука лежала у нее под головой, а другой рукой он крепко сжал ее пальцы.

– Это было, когда я училась в Строгановке. Самое счастливое время моей жизни… кажется, я уже говорила. У меня появились заказчицы, мне больше не приходилось шить за маму. Это было так интересно! Ко мне привели гуттаперчевую девочку из циркового училища, и я сшила ей костюм из разноцветных ромбиков. Трико Арлекина. Там вся штука была в том, чтобы рисунок подогнать по суставам. Ну, чтобы подчеркнуть суплес.

– Суплес? – переспросил Никита.

– Это они гибкость так называют. Потом я сделала еще несколько цирковых костюмов… Это такой восторг! Такая роскошь! Деньги невелики, зато есть где разгуляться. Цирковые костюмы – это целая наука. Они строго функциональны, но дают простор фантазии. Можно нашивать блестки, не боясь впасть в китч. Потом я сделала туфли для одной балерины…

– Ты шила туфли?

– Ну, шить балетные туфли мне бы не доверили, у них там целый цех специалистов на этом сидит. Но это была молоденькая балерина, ей дали первую сольную партию – Уличную танцовщицу в «Дон-Кихоте». Она хотела, чтобы ноги казались босыми. Балетные туфли – пуанты – обычно кроют розовым атласом и ленточки такие же пришивают. Вот она принесла мне пару таких туфелек, сшитых специально для нее, а я спорола весь розовый атлас и обшила их замшей телесного цвета, а ленточки пришила капроновые, прозрачные, без блеска. Потом пришлось красить ее трико, чтобы добиться такого же оттенка. Вот это была мука! Мы несколько пар извели. Но туфли произвели фурор. Мы достигли иллюзии босоногости – ну, условной, конечно, в балете все условно, – но, главное, оказалось, что, когда вся нога по цвету сливается со стопой, она зрительно удлиняется. И теперь эта девушка танцует в Гамбурге у Ноймайера, – мечтательно добавила Нина.

– И все из-за туфель?

– Ну что ты, конечно, нет! Просто она талантлива. Послала ему свою кассету, и он ее пригласил. А с туфлями я изобрела велосипед… но только потом об этом узнала. Этот трюк известен давным-давно. К нему прибегала еще Марлен Дитрих, а уж она о женских ногах знала все. Она всегда надевала туфли в цвет чулок. Прости, я говорю совсем не о том…

– Ничего, мне интересно.

Никита понимал, что ей хочется вспомнить о приятном, и не прерывал ее. К тому же он сказал правду: ему было интересно.

– Потом… меня познакомили с одной телеведущей. Весьма экстравагантная особа. Она вела ежедневное ток-шоу по будням и каждый день появлялась в новом платье. И каждый раз это должно было быть нечто сногсшибательное. Я сделала для нее очень смелый наряд, и она осталась довольна. – Нина тихонько засмеялась. – На нее бабушки-пенсионерки смотрели как на антихриста. Нет, ты не подумай, все это было вполне безобидно. Им нравилось пугаться, а ей нравилось их пугать. Они засыпа́ли редакцию возмущенными письмами, но каждый день, как подорванные, включали телевизор на ее передачу. И вот после нее появилась эта женщина… Зоя Евгеньевна. Так всегда бывает. Люди рассказывают своим знакомым, и те приходят…

Зоя Евгеньевна была сама любезность и сыпала обещаниями направо и налево. У нее «горел» номер в правительственном концерте, срочно нужны были новые костюмы. Сказочный танец, костюмы фей и эльфов. Шесть мальчиков и шесть девочек. И все это нужно было ко вчерашнему дню. «Я вам буду так благодарна, – повторяла она, – я в долгу не останусь». Нина согласилась. Сделала эскизы сказочных костюмов, показала заказчице, и та их одобрила. Через фонд, который курировала Зоя Евгеньевна, были закуплены ткани. Нина обмерила детей, сделала индивидуальную выкройку для каждого, а шитье по ее «наводке» поручили тому ателье на Покровке, где она работала, пока училась в вечерней школе. Поступив в институт, она продолжала заглядывать к своим старым товаркам из ателье, обращалась к ним, когда нужно было сделать оверлок или другую операцию, которую не брал ее старенький, еще от мамы доставшийся «Зингер».

– Шитье детской одежды считается самой сложной, самой дорогостоящей операцией. И самой невыгодной, потому что работы много, деталировка большая, а расценки все равно низкие, – объяснила Нина. – Мы все оформили по самому высокому тарифу, но я рассчитывала, что она расплатится неофициально, она не раз на это намекала. А я хотела дать девочкам заработать. Ну, и сама надеялась на богатый заказ. Я тогда копила на новую машинку, хотела купить «Пфафф», думала, вот получу гонорар, и мне хватит.

– И она не заплатила? – ахнул Никита.

– Все вышло, как у Ильфа и Петрова в «Двенадцати стульях». Мы две ночи сидели, сострачивали эти мелкие детали, нашивали стеклярус, в общем, уродовались ударными темпами, как «папы Карлы», но уложились в срок. Спасибо еще, она мне машину прислала прямо к ателье, мы все костюмчики аккуратно упаковали, уложили, и я привезла их прямо к ней в контору, в этот ее фонд. Надо было потребовать деньги вперед, но мне даже в голову не пришло. А она поблагодарила и как-то дала понять, что все, до свидания, она меня больше не задерживает. Я… я просто обомлела, растерялась… Про себя я уже вообще не думала, но сказала ей, что работницам ателье надо заплатить. А она говорит, все уже оплачено, вот, мол, копия счета, и чего еще от нее нужно? Я пыталась ей втолковать, что этого мало, что официальная оплата по счету не окупает затрат труда, что заказ был срочный и сверхсложный, что мы работали сверхурочно… Тут она надулась, как индюк, и заявляет мне: «Я взяток никогда не давала и давать не собираюсь».

– А ты?

– А что я? Получила по морде, повернулась и ушла.

– Постой. А твой гонорар? Тебе-то она заплатила?

– В том-то и дело, что нет! Говорю же, я так растерялась, что о себе уже и не думала. Да нет, я уже понимала, что ничего не получу. По глазам видела, что она не заплатит.

– Не понимаю, – признался Никита. – Денег у нее навалом. Зачем ей это нужно?

– Ты… меня спрашиваешь?

– Нет. Ладно, черт с ней, с ее психологией. Что было дальше?

– Ну, на себя мне было в конечном счете наплевать. Я эту потерю пережила и даже была ей благодарна за науку. Но обмануть этих несчастных теток из ателье? Нет, этого я не могла допустить. Собрала все деньги, какие у меня были, – я же говорю, на машинку копила, – разложила по конвертам, еще на торт и на шампанское хватило, и пришла к ним. Три швеи – я раздала по двести долларов каждой. Тогда это были большие деньги, а для них – просто громадные. Мы выпили, съели торт… Они до сих пор думают, что это заказчица с ними так красиво расплатилась. Понимаешь, если бы они знали, что деньги от меня, они бы не взяли…

– А ей так и сошло с рук? – спросил Никита.

– Нет, не сошло. Я вообще считаю, что такие жлобские деньги счастья не приносят… Кстати, номер не прошел, не было в правительственном концерте этого танца, уж не знаю почему. Я специально весь концерт отсидела, от начала до конца. Но детей мне жалко и костюмы тоже, костюмы были хорошие. А поквиталась я с ней по-другому: всем, кого знала, рассказала, что она не платит за работу.

– Ну и что? – горько усмехнулся Никита. – Здорово ты ее уела?

– Не стоит это недооценивать, – нахмурилась Нина. – Круг знакомств у меня обширный, люди передают друг другу… Я уверена, что после того случая ей многие отказали.

– Что-то я не видел, чтобы она сегодня явилась сюда голая и босая.

– Нет, но она была в костюме, купленном по каталогу.

– Откуда ты знаешь?

– Я видела этот каталог.

– Я начинаю тебя бояться. Это плохо – быть в костюме, купленном по каталогу?

– Нет, но ничего хорошего в этом тоже нет. Во-первых, это не эксклюзив, а готовое платье. Во-вторых, по каталогу всегда покупаешь кота в мешке. Невозможно пощупать ткань, невозможно примерить, сообразить, идет тебе или не идет. Можно, конечно, отослать обратно, если не подходит, но это такая морока… И все равно надо заказывать что-то другое, не голой же ходить, в самом деле.

– И все это сделала с ней ты?

– Ну, не преувеличивай мое могущество. Просто я уверена, что теперь с нее все московские модельеры требуют деньги вперед.

– Ладно, черт с ней, – вздохнул Никита. – Надо было раньше ее отшить. Она меня давно достает. Ну все, теперь конец. Просто у меня в голове не укладывается, зачем она это сделала. Зачем? Знаешь, больше всего удручает немотивированная жестокость.

– Вряд ли она даже сознавала, что это жестокость. Может, радовалась, что так ловко обтяпала дельце, обвела лохов вокруг пальца. Она это сделала, потому что могла. Потому что ей за это ничего не будет. Какая еще мотивация тебе нужна?

– Да, ты права. Моя бабушка в таких случаях говорила: «Не ищи смысла там, куда сам его не клал».

Никита вдруг заметил, что его последние слова прозвучали в пустоте: Нина уснула. Он протянул руку и погасил лампу, а потом осторожно обнял ее. Лежать было неудобно, рука у нее под головой затекла, но Никита терпел и не шевелился, обдумывая Нинин рассказ.

Она только-только начала вылезать из нищеты, только-только избавилась от своей алкоголички-матери, вздохнула свободно… Что бы она ни говорила, он не верил, что Нина равнодушна к себе, к своей внешности, к нарядам. Она же модельер! Конечно, ей хотелось приодеться! Ну пусть она шила себе сама, но ведь не туфли, не сапожки, не сумки! А чулки? А духи? Вот сейчас в воздухе витал еле уловимый аромат ее духов – тонкий, прохладный, как она сама.

Ах да, она тогда копила на машинку. Никита вспомнил, что у его бабушки тоже был ветхозаветный «Зингер», купленный после возвращения в Москву с Урала. Но когда наступило изобилие, ему и в голову не пришло предложить ей новую швейную машинку. Шитье казалось ему таким же устаревшим занятием, как печатание на пишущей машинке или счет при помощи логарифмической линейки. Зачем, когда вполне приличная и даже элегантная одежда и обувь стали такими доступными?

Он покупал бабушке платья и туфли, возил ее по магазинам, терпеливо ждал, пока она примеряла наряды. Ей понравились духи «Шанель № 19», и он покупал ей эти духи. Она сделала себе зубы, и он, не колеблясь, оплатил операцию, стоившую больших денег, а для Никиты в самом начале карьеры это была немалая сумма. Зато никто не смог бы назвать его бабушку старухой. Она всегда была причесана, ухожена, всегда хорошо одета, в тонких чулках, в элегантных туфлях, всегда с маникюром…