Текст книги "Мексика – она одна такая! ¡Como Mexico no hay dos!"

Сердце, отданное богу.
Древние индейцы понимали эту фразу несколько прямолинейно

«Так совершалась жертвенная смерть, которой умирали пленные и рабы… Один из жрецов укладывал жертву на жертвенный камень. Четыре человека удерживали ее за руки и за ноги. И затем священник ножом вскрывал грудь жертвы и вынимал сердце, когда оно еще было живым…»

Это – одно из описаний жертвоприношения у древних индейцев. Сейчас, когда нам чуть ли не каждый день рассказывают то про нового Чикатило, то про современных людоедов, выглядит оно в сравнении с леденящими кровь репортажами, прямо скажем, бледновато. Однако и сравнивать человеческие жертвоприношения древних с нынешним чуть ли не бытовым душегубством не стоит. Ведь индейские жрецы, в отличие от сегодняшних киллеров, убивали исключительно за идею.

– Человеческие жертвоприношения были самым главным ритуалом в религиозных церемониях народа мешикас – древних индейцев, поселившихся на месте нынешнего Мехико, – рассказывает доктор антропологии Йолотль Гонсалес Торрес, работающая в Национальном институте антропологии и истории Мексики. – Человеческая жертва – высший дар, который предлагался богам. Считалось, что без этого солнце не может светить, земля – родить, не будет дождя, а люди, звери и растения перестанут плодиться. По мифологии мешикас, люди были созданы богами, чтобы питать собою Солнце и Землю.

Доктор Йолотль написала книгу о человеческих жертвоприношениях у мешикас и считается ведущим специалистом по этой теме в Мексике. Вроде бы не совсем женская материя – убийства, пусть и ритуальные…

– Мне тоже всё это кажется ужасным, – признается она. – Нельзя оправдать то, что люди убивают по религиозным или каким другим мотивам. Но это история. И нравится-не нравится для историка не должно иметь значения. В Мексике есть движение Мехиканидад, которое отрицает, что индейцы Мезоамерики приносили в жертву людей. Дескать, всё это выдумки испанских авторов. Членам этого движения не нравится, что в истории было такое, и они пытаются это отрицать. Я у них в друзьях, разумеется, не числюсь.

– Что же они обижаются, ведь людей приносили в жертву многие народы?

– Да, в древних Греции, Египте, Китае, Индии существовали человеческие жертвоприношения. У некоторых европейских народов когда-то был даже обычай приносить в жертву людей при возведении какого-нибудь большого и значимого для общества строения. Считалось, что душа жертвы, которую хоронили иногда даже живьём в фундаменте, охраняла новую постройку. Можно вспомнить и обычай хоронить вместе со знатными особами их родных и слуг, которые должны были сопровождать хозяина и в загробном мире. Главным отличием человеческих жертвоприношений древних индейцев от подобных ритуалов в других частях мира, – поясняет Йолотль Гонсалес, – можно считать то, что у жертвы обязательно вынималось сердце. Сначала его помещали в специальный ритуальный сосуд в виде орла, а затем сжигали или съедали – но только жрецы и верховная знать. Другое отличие – количество совершаемых ритуальных убийств. Во время массовых жертвоприношений в период расцвета империи мешикас, как утверждают испанские хроники, «реки крови текли из храмов». Ритуал жертвоприношения был строго регламентирован и контролировался государством. Среди многочисленных жрецов и священников существовала чёткая специализация, и часть из них занималась исключительно ритуальными убийствами. У мешикас существовало два основных вида жертвоприношений – пленённых вражеских воинов и рабов. Считалось, что кровь и сердце воинов питали жизненной энергией Солнце, а рабов – бога воды и других «бытовых» богов. Наиболее торжественной и пышной была церемония гладиаторского жертвоприношения. Для нее отбирали самых смелых и сильных пленников. Всё устраивалось, как большой спектакль: жрецы в одеждах различных богов, разнаряженная знать в специальной «ложе». Музыканты и прочий люд окружали место жертвоприношения. В центре «сцены» лежал камень, к нему за ногу привязывали приносимого в жертву воина. Затем ему выдавали чисто символическое оружие, которым он должен был отбиваться от четырёх отборных и хорошо вооружённых бойцов-мешикас. Явно неравный бой шёл до первого ранения жертвы, после чего на том же камне ее убивал священник. Уже с мёртвого воина тщательно сдирали кожу, и кто-то из присутствующих надевал ее, чтобы выполнить данный им обет или вылечиться от какого-нибудь недуга. А вечером после гладиаторского жертвоприношения высшая военная знать во главе с королём мешикас до изнеможения исполняла ритуальный танец войны. Совсем по-другому готовились и проходили жертвоприношения «живых божественных образов». Из пленных или рабов отбирали будущих жертв. Например, юношу, который должен был представлять бога-творца Тецкатлипока, покровителя воинов, монархов и колдунов, жертва которому приносилась в мае, «назначали» на эту роль за год вперёд, задолго до церемонии. Всё это время он был окружён вниманием, а по ночам в сопровождении четырёх спутников обходил город, играя печальные мелодии на флейте. За несколько дней до смерти ему вручали четырёх девушек, с которыми он должен был жить как с жёнами. Жертвоприношение совершалось в храме за городом, без зрителей. Медленно взобравшись по ступенькам пирамиды, юноша отдавал себя в руки жрецов-убийц. Лекари и повивальные бабки, составлявшие у мешикас один «профсоюз», делали отдельное жертвоприношение своей богине-покровительнице. Вскладчину покупали взрослую рабыню. Наряжали ее как богиню. И танцевали с ней несколько дней. Когда наступало время жертвоприношения, ее коварно обманывали, говоря, что эту ночь она проведёт с королём. Но вместо сладостных утех один жрец взваливал ее себе на спину, а другой отрубал «богине» голову… Жертвам-женщинам индейцы почему-то в основном рубили головы, а уже затем вынимали сердце. Торговцы тоже имели свою кровавую утеху, получая у властей разрешение на церемонию «мытья рабов». Но удовлетворить таким образом тщеславие могли лишь самые крутые мешикас. В довольно далёком месте надо было купить много рабов, приодеть их как следует и в течение нескольких месяцев выставлять на всеобщее обозрение, заставляя танцевать на крышах домов или площадях. Ритуальному убийству предшествовала серия пышных банкетов с множеством гостей. Сразу же за церемонией жертвоприношения «умытых рабов» закатывался еще один знатный пир.

– Столь жестокое отношение к религиозным жертвам имело подтверждение в обыденной жизни древних индейцев?

– Да, нравы были не кроткие, – отвечает Йолотль Гонсалес. – Виновных в супружеской неверности мешикас забивали камнями, а шпионов, которыми обычно были торговцы, разрубали на части. Но вспомним, что в Европе примерно в это же время свирепствовала инквизиция. Так что где нравы были мягче – трудно сказать.

Больше всего доктора Гонсалес, по ее признанию, поразило в старинных хрониках, с которыми она работает, описание предварительного ритуала поджаривания жертвы на костре перед тем, как вынуть у нее из груди сердце. И еще рассказы о жертвоприношениях детей, которых убивали, чтобы ублажить бога дождя. Дети так плакали, что даже некоторые жрецы не выдерживали и отказывались продолжать церемонию. Конечно же, находились другие, с более крепкими нервами.

…В центре Мехико, возле старинного кафедрального собора под открытым небом стоят развалины главного храма мешикас, основавших когда-то город Теночтитлан. По преданию, завершение строительства этого храма было отмечено одним из самых массовых человеческих жертвоприношений.

Сегодня возле главного храма под гулкие удары барабанов фольклорные группы движения Мехаканидад, отрицающего, что мешикас в угоду своим богам убивали людей, исполняют древние индейские танцы. Но когда смотришь на них, невольно представляешь: вот, облаченный в ритуальные одежды жрец медленно поднимается по крутым ступенькам к жертвенному камню, на котором распят разукрашенный белой краской вражеский воин. Еще мгновение – и кремниевый ритуальный нож откроет его сердце, предназначенное Солнцу.

Ноябрь 1995 г.

От серебра добра не ищут,
решили жители одного из мексиканских городков, превратив его в большую ювелирную лавку

В двух часах езды от Мехико находится еще одна столица страны ацтеков. Статус неофициальной, разумеется, «серебряной столицы» Мексики давно и бесспорно принадлежит небольшому городку Таско. Для любого туриста быть в Мехико и не заглянуть сюда – чуть ли не прегрешение, после которого точно придётся раскаиваться.

В 1524 году испанские конкистадоры, добравшись до здешних мест, искали свинец, необходимый для новых завоеваний в недавно открытой Америке. Но руда, которую им показали добродушные индейцы, содержала не только свинец, но и цинк, серебро и даже золото. До испанцев местные племена собирали куски руды прямо на поверхности земли, выплавляя из нее серебряные шарики, которые заменяли им деньги. Европейцы затеяли шахты, превратив этот район в один из главных центров по добыче серебра в Новом Свете. Однако со временем запасы драгоценного металла иссякли, шахты одна за другой закрывались. И не случись в жизни города в общем-то совершенно случайного события, кто знает, может, превратился бы он, как многие другие городки колониальных времён, в еще один разваливающийся памятник былых красоты и величия.

Событием, изменившим судьбу Таско, стало появление в нем одного иностранца. Уильям Спратлинг, американский ювелир, влюблённый в индейскую культуру доколумбова периода, приехал в 1930 году в этот город и решил остаться в нем навсегда. Он набрал человек тридцать местных жителей и стал учить их ремеслу и искусству изготовления серебряных украшений. Как ни странно, но до него этим делом никто в Таско не занимался. За тридцать лет, что прожил до своей смерти Спратлинг в этом городке, появилась целая ювелирная школа, насчитывающая сегодня около пятисот мастеров и ремесленников, известная не только во всей Мексике, но и далеко за ее пределами.

Серебро в Таско уже практически не добывают, а только обрабатывают привозное. Несколько сохранившихся шахт превратили в музеи. Зато в городе появилось около трёх с половиной тысяч магазинов и лавок, торгующих исключительно серебряными украшениями. Здешние мастера славятся умением «женить» металлы, создавая сплавы разных цветов. Для отделки серебряных изделий используют полудрагоценные камни – бирюзу, малахит, кварц, черный обсидиан, его называют еще «магическим камнем», и особый минерал, немного похожий на золото, который считается «камнем удачи».

«Сан Рафаэль» – одна из множества серебряных лавок в Таско. Вернее, это уже не лавка, а солидный магазин, интерьер которого сделан в виде гротов. Изящные товары разложены прямо на стенах и в нишах сверкающей кварцевыми зёрнами «пещеры». Принадлежит магазин кооперативу, в который входит тридцать пять семей ремесленников и который существует уже около пятидесяти лет. Подобных кооперативов в Таско несколько. Секреты ремесла передаются из поколения в поколение – в каждой семье серебряных дел мастеров есть альбом, где собраны изображения самых удачных работ, воспроизводимых потом бессчётное количество раз.

Но есть и уникальные работы, которые делают только в одном экземпляре. Каждый год в ноябре в городе проводится большая ярмарка серебра. И одно из главных событий на ней – конкурс серебряных изделий, сделанных местными мастерами. Победитель остаётся не только с денежной премией, но и получает от имени президента страны почётный диплом. Затем лучшие работы выставляются в магазинах, но не для продажи, а для всеобщего обозрения.

Ежегодно Таско посещают более полумиллиона туристов, на которых работают восемьдесят процентов жителей города. Но не только блеск серебряных лавок влечёт сюда людей. Сам город – магнит не менее притягательный. Ни один дом в нём не может быть построен без разрешения Совета по сохранению города. Главные требования, которые ни при каких обстоятельствах не могут быть отменены, – белый фасад, красная черепичная крыша с нависающими козырьками, кованые чёрные решётки на балконах.

Колониальный стиль тщательно сохраняется городскими властями, и трудно сказать, какому из карабкающихся по обступившим город горам дому три века, а какому – три года. Очарование застывшего времени – будто благородная чернь на изящном старинном серебряном кубке. Зато ориентироваться в Таско довольно легко: каждая из мощёных улиц в центральной части города имеет свой орнамент. Так что, предварительно хорошенько изучив путеводитель, достаточно посмотреть себе под ноги, чтобы понять, где находишься.

Летом, в сезон дождей, туристов в Таско немного. Зато начиная с ноября, когда открывается ярмарка, на улицах старинного городка становится тесновато. В зимний сезон здешние магазины продают каждую неделю около тонны серебряных украшений. Наиболее солидными и стабильными покупателями в Таско всегда считались канадцы. Однако в последнее время торговцы в лавках стали привыкать и к русской речи. А кое-кто из соотечественников, не привыкших торговаться по мелочам, производит на них очень сильное впечатление, небрежно роняя: «Беру всё. Заверните».

Январь 1996 г.

Мексиканская фабрика грёз под названием «Телевиса»

Когда я в первый раз попал в студии главного комплекса «Телевисы», расположенного в районе Сан-Анхель мексиканской столицы, то сразу заблудился. Пока помощник режиссёра Гонсало Мартинеса, с которым мы договорились об интервью, не пришел мне на помощь, я растерянно бродил по улицам студии, заставленным различным реквизитом.

Заблудиться на «Телевисе» немудрено. Комплекс в Сан-Анхеле занимает двадцать тысяч квадратных метров, там находится двенадцать оборудованных по последнему слову техники павильонов, где и снимают большинство теленовелл. Кроме того, есть там всевозможные службы, несколько ресторанов, бензоколонка, своя «скорая помощь» и даже… часовня.

«Телевиса» – самый крупный производитель «мыльных опер». В год из ее студий выходит до двадцати «мыльниц», которые затем расходятся по всему миру. В прошлом году телепрограммы и теленовеллы «Телевисы» посмотрели, кроме самих мексиканцев, двести пятьдесят четыре миллиона зрителей в Испании и Латинской Америке. «Мыльная» продукция телекомпании в разное время покупалась в ста семи странах и дублировалась на английский, итальянский, японский, китайский, русский…

Почему «мыльницы» так нравятся зрителям?

В чем секрет популярности теленовелл? С этим вопросом в разное время я обращался к известным мексиканским актёрам и режиссёрам. Вот некоторые из их ответов.

«Главная задача теленовелл – развлекать, – сказала Виктория Руффо, исполнительница главной роли в телесериале “Просто Мария”. – Как правило, в них нет какой-то прямолинейной морали, идеи-наставления. Впрочем, не всегда. В “Просто Марии” такая идея есть – преодоление человеком, прежде всего женщиной, обстоятельств жизни. Любая теленовелла – это сказка. Бедная девушка вдруг встречается с парнем, который оказывается миллионером, или однажды находит своего потерявшегося отца, и тоже миллионера. Своеобразный способ помочь людям мечтать».

«”Богатые тоже плачут”, “Моя вторая мама” и многие другие “мыльницы”, которые показывали в России, – это всё обычные, средние теленовеллы-мелодрамы, главная задача которых развлекать, – считает режиссёр и заместитель директора «Телевисы» по историческим сериалам Гонсало Мартинес. – Однако они нравятся многим, у них есть аудитория, и в этом их право на существование».

Мнение популярной актрисы и опытного режиссёра удивительным образом совпадают с кредо всей телекомпании, которое как-то сформулировал ее недавно умерший основатель миллионер Эмилио Аскаррага, прозванный за деловую хватку и предпринимательскую удачу Тигром: «Власть и политика находятся вне интересов нашей компании. Наш бизнес – развлекать. Большинство мексиканцев люди весьма скромного достатка и так затюканы жизненными трудностями, что телевидение обязано вытаскивать их из печальной действительности».

Как снимают «мыльное» кино?

– В России ведь тоже сделали несколько попыток создать подобные нашим теленовеллы, и неудачно, – объяснял мне хитрости «мыльного» производства Гонсало Мартинес. – Почему? Прежде всего, из-за отсутствия опыта, отработанной технологии. Однажды мой учитель Игорь Таланкин (Гонсало окончил режиссёрское отделение ВГИКа), когда мы с ним встретились лет десять назад в Москве, спросил меня: «Снимая теленовеллу, сколько ты материала делаешь за день?» Я ответил: пятнадцать – двадцать минут. «Что же за халтуру тебе приходится снимать!» Тогда я показал ему видеозаписи, он посмотрел и сказал: «Уважаю». Наши техники, операторы, осветители, электрики – все, кто работает со мной на съёмочной площадке, – это хорошо смазанная и прекрасно отрегулированная машина. Они понимают меня с полуслова. Даже иногда и говорить ничего не надо – только подумал, а они уже это делают. Одну серию мы снимаем за один-два дня, в зависимости от сцены. Когда съёмки на природе с участием большого числа статистов, – то несколько дней. Но это при съёмках исторических теленовелл, а в мелодрамах практически всё пишется в павильонах. Работая над теленовеллой, ты всегда должен соизмерять качество с быстротой. Ведь если будешь снимать по пять минут в день, тебя уволят, потому что затраты на картину взлетят до небес. А так одна глава «среднего» телесериала стоит всего около десяти тысяч долларов. Но сначала, разумеется, пишется сценарий. Его стандартный объем для «мыльницы» из ста пятидесяти глав – около трех тысяч машинописных страниц. На «Телевисе» есть специальные курсы сценаристов, потому что не каждый даже хороший писатель может сочинить захватывающую телеинтригу. Главный секрет любого сценария для теленовеллы – выстроенный по законам жанра пульсирующий драматический ритм. Кульминация действия и эмоционального напряжения зрителя должны приходиться на конец каждой телеглавы, на конец каждой недели, чтобы держать зрителя заинтригованным с пятницы до понедельника, и на собственно конец всей «мыльной оперы». Теленовелла – обязательно мелодрама. Зритель хочет одного – чтобы сериал был захватывающим и развлекал. Ни лобовой морали, ни просветительства, не говоря уже о «пропаганде и агитации». Надо лишь уважать невысказанные, но точно угаданные желания зрителей, каждый день припадающих к телевизорам. Здесь же и ответ сценаристов «Телевисы» всем критикам: да, можем лучше и о другом, но зрителю надо именно это и именно так.

А как работают актёры, занятые в теленовеллах?

Магда Гусман, которую называют живой историей мексиканского телевидения, снялась примерно в сорока «мыльницах». У нас ее хорошо знают по «Дикой Розе», где она играла тётушку главной героини, и по сериалу «Никто, кроме тебя». Вот ее рассказ о своем «нормальном» рабочем дне:

– Встаю в пять утра. В шесть – уже в студии. Десять – пятнадцать минут отдыха, чтобы забыть о всех посторонних проблемах. Затем гримёрная. В семь с половиной я уже начинаю репетировать сцены, которые будем записывать. С девяти утра до двух-трёх дня с небольшим перерывом – работа на площадке. Если в этот день я занята в театре, то вечер отдан ему. Если нет, то работа на телевидении может длиться десять, а то и четырнадцать часов. Весь год, пока идут съёмки, у нас редко бывают выходные. Даже если вдруг удаётся отдохнуть дня три-четыре подряд, то уже чувствуешь, что теряешь ритм, атмосферу той вещи, над которой работаем. Конечно, учить роли наизусть просто невозможно, особенно когда в теленовелле двести глав! Актёры всегда пользуются электронным суфлёром, к тому же в один день приходится делать шесть – восемь сцен из разных серий, после пятнадцатой – восьмидесятая, затем тридцатая… Конечно, я должна иметь чёткое представление о всей теленовелле, о каждом персонаже, чтобы после двухсотой главы можно было делать двадцать пятую.

Так что лёгкость, с какой смотрятся «мыльницы», обманчива, и, чтобы зрители пролили у экрана слезу, на съёмочной площадке приходится пролить немало пота…

«Шекспир, живи он сегодня, писал бы сценарии для теленовелл», —
уверяет мексиканский исследователь «мыльных опер»

Однажды социолог Тереса Парамо добиралась в глухое село в штате Оахака, где живут индейцы-сапотеки. Дороги туда не было, поэтому ехали по горам шесть часов на лошади. В забытой богом деревеньке не было даже электричества. Но когда Тереса вошла в дом местного князька, то замерла от изумления: на земляном полу стоял портативный, работающий на батарейках, телевизор, и вся индейская семья, затаив дыхание, смотрела… теленовеллу. Тогда Тереса дала себе слово: надо заняться этим феноменом!

За три года она записала и изучила около семидесяти теленовелл, а потом в одном из университетов США защитила докторскую диссертацию о влиянии стереотипов «мыльных опер» на зрителей. Впрочем, сама Тереса применять этот термин к латиноамериканским сериалам не согласна.

– Североамериканские «мыльные оперы» – не то же самое, что теленовеллы, которые делают в Латинской Америке, – поясняет она. – Общее между ними то, что и те, и другие относятся к жанру мелодрамы, хотя латинская теленовелла возникла под влиянием «мыльных опер», которым, в свою очередь, предшествовали радионовеллы. Латинская теленовелла, сколько бы месяцев она ни шла, делится, как правило, на три акта. Начало, в котором обозначается вся проблематика сериала, средняя часть, где развиваются все конфликты, отношения, любовные треугольники и т. д. В конце второго акта драма должна достичь своей кульминации. И затем – развязка. То есть у нее есть начало и конец. «Мыльные оперы», наоборот, бесконечны. Можно говорить, что внутри них есть свои «мини-циклы: возникает конфликт, доходит до высшей точки и затем разрешается. Но потом новый конфликт, за ним другой, и так может длиться сколько угодно. Когда американцы празднуют День независимости, в их телесериалах герои тоже поздравляют друг друга с этим же праздником. И так весь год. «Мыльная опера» – как бы параллельная реальности жизнь. Одна из американских радионовелл длилась сорок три года. Вспомним историю. Радионовеллы появляются в США в тридцатых годах. Есть версия, что первый сценарий был написан школьной учительницей, кажется, в Чикаго. Транслировались они в дневные часы, когда была проблема с рекламой. Кто в это время мог быть самой многочисленной аудиторией? Домохозяйки, под них-то и стали писать сценарии. С возникновением телевидения этот жанр в сороковых годах перекочёвывает на маленький экран. Поначалу всё производство радио– и телевизионных мелодрам контролировалось парфюмерными компаниями, размещавшими под них рекламу зубной пасты и мыла. Отсюда название – «мыльные оперы». Первой зарубежной страной, куда проникли американские «мыльные оперы», была Куба. И первая латиноамериканская радионовелла тоже появилась там, ее сценарий написал Феликс Кайнет. Он считал, что у женщин есть потребность плакать, а раз так, то их надо было заставить уронить слезу во время радионовеллы. И Кайнет подбирал материал так, чтобы занимающиеся стиркой или приготовлением еды женщины слушали очередную серию с глазами на мокром месте. Затем радионовеллы добираются до Мексики. Первая же мексиканская теленовелла была сделана в 1957 году и называлась «Запретный путь». Успех у публики она имела оглушительный. С момента своего появления теленовеллы были адресованы, как и их предшественницы на радио, прежде всего женской аудитории, принадлежащей к среднему классу. Но практически сразу выяснилось, что их смотрят богатые и бедные, старые и молодые, в городе и в глухой деревне, потомки креолов и индейцы. Более того, оказалось, что для теленовелл нет границ: знаменитый сериал «Богатые тоже плачут» был дублирован почти на двадцать языков, его смотрели больше чем в семидесяти странах.

– Сегодня можно и в российской деревне услышать, как старушки спрашивают друг у друга: «Что там с Марьянкой в последней серии было?» Более понятным у нас именем Марьянка они называют Марианну из «Богатых…»

– Замечательно! Это прекрасный пример синкретизма, взаимопроникновения разных культур. Но это вовсе не означает, что одна из них навязывает себя другой. Видите, из мексиканской Марианны без проблем делают российскую Марьянку, адаптируют ее к национальной культуре.

– В чем же секрет теленовелл? Почему столько людей стали чуть ли не их рабами и живут по расписанию очередных телеглав любимых сериалов?

– Мне рассказывали, что на Кубе, когда там показывали «Рабыню Изауру» и дело подошло уже к развязке, даже перенесли совещание в правительстве, чтобы все смогли посмотреть последнюю серию. В чем секрет? Суть любой теленовеллы в конечном счёте сводится к борьбе добра со злом. И борьба эта происходит на понятной и очень близкой каждому территории – в семье, среди близких знакомых. У зрителя есть прекрасная возможность идентифицировать себя с тем или иным героем и пережить с ним то, что в реальной жизни для него недостижимо. Здесь чётко действуют законы психологии, открытые еще Фрейдом. Есть эмоциональный идеал, но он недостижим в реальной жизни, – объясняет Тереса Парамо. – Скажем, Джеймс Бонд, у которого даже причёска не испортится после отчаянной драки или под проливным дождём. Независимо от расы и национальности люди имеют потребность в аффекте, глубоком и сильном переживании. Мы должны расти, окружённые проявлениями эмоций других, значимых для нас людей. Мы нуждаемся в сопереживании этим чужим эмоциям. Неважно, что это сопереживание может быть болезненным. Только дойдя до кульминации чужих переживаний и следующей за этим развязки, мы расслабляемся, пусть даже со слезами на глазах. Именно это и предлагает нам теленовелла, – продолжает Тереса. – Она – явление массовой, популярной культуры, культуры для всех и сегодня занимает место, которое когда-то принадлежало театру Шекспира. Ведь Шекспир не писал для элиты, он писал для всех. Его трагедии ставились в общедоступных театрах, и поэтому элита относилась к ним с пренебрежением.

– Ну прямо сегодняшняя участь теленовелл…

– Когда я занялась своим исследованием, то поначалу просто заставляла себя смотреть теленовеллы, ведь я с детства их не любила и плохо знала. Поэтому я часто расспрашивала друзей о телесериалах, об артистах, которые в них играют. Одна моя знакомая, адвокат, очень красивая и весьма состоятельная женщина, начала читать настоящую лекцию: это такая-то теленовелла, в ней заняты тот-то и тот-то, которые играют так-то и так-то… Я у нее спрашиваю: тебе нравятся теленовеллы? Ничуть, отвечает она. Тогда почему ты столько о них знаешь? Мне рассказывали о них служанки… И лишь недели через две она призналась мне, что обожает теленовеллы, иногда даже отменяет деловые или личные встречи, чтобы не пропустить кульминационные главы очередного телесериала. Мои университетские коллеги тоже кривились: как можно заниматься такой ерундой? Лишь очень немногие честно признавались, что им нравится смотреть сериалы. Почему? Потому что если я определяю себя как интеллектуала, принадлежу к духовной элите общества, то примитивные теленовеллы не для меня. Они – для толпы, для массы. Но я много раз убеждалась, что часто те, кто вслух презирают теленовеллы, с удовольствием смотрят их по вечерам дома. Надо перестать издеваться над теленовеллами, относиться к ним с элитарным высокомерием и пренебрежением, – считает Тереса Парамо. – Давайте честно скажем, что они стали частью, и очень важной, народной культуры. Гарсиа Маркес в одном из интервью сказал примерно так: «Мы, писатели, пишем потому, что ищем читателя. Но сколько книг я смогу продать во всем мире в течение всей моей жизни? А очередную главу какой-нибудь теленовеллы только в Колумбии каждый вечер смотрят больше семнадцати миллионов зрителей. Если мы хотим донести наши мысли и идем до как можно большего числа людей, то должны делать хорошие теленовеллы». Гарсиа Маркес предлагает: давайте не кривиться, а учиться делать хорошие сериалы, но уважая утвердившиеся в них правила игры.

Март 1996 г.