Текст книги "Мексика – она одна такая! ¡Como Mexico no hay dos!"

Всё дело – в шляпе,
решили мексиканцы, придумав национальный головной убор

Тюбетейка, тирольская шляпа или кроличий треух почти наверняка говорят нам о национальности их владельцев. А когда мы видим человека в шляпе с конусообразной тульей и огромными, загнутыми сзади полями, вообще сомнений не возникает – мексиканец. Сомбреро стало одним из символов Мексики во всем мире, как текила и знаменитые мексиканские кактусы. Но почему?

Широкополая шляпа – не мексиканское изобретение. Перекочевала она сюда, как и многие другие элементы национальной культуры, из Испании. Нынешние сомбреро дальние «потомки» андалузских шляп с тем же именем («сомбра» по-испански «тень»). Но в Испании они были одним из множества видов других шляп, а в Мексике со временем приобрели статус главного национального головного убора. И виноваты во всем – чарро.

Чарро – это благородный всадник, кабальеро. Состоятельные землевладельцы-скотоводы в начале прошлого века придумали себе костюм, чтобы выделяться на фоне «неблагородных» земледельцев и батраков. Главные элементы платья чарро – сомбреро, короткая куртка, тесно облегающие тело брюки и полусапожки на высоких скошенных каблуках и с узким мыском. Дополнительные, но практически обязательные аксессуары – ремешок на шляпе, галстук-бант, красный или синий матерчатый пояс, ряд металлических пуговиц, идущий по бокам брюк, и, конечно же, шпоры. У фетровых или войлочных сомбреро высота тульи и загиб полей сзади были особые для разных районов страны. До сих пор идут споры, в каком штате носят «самые мексиканские» сомбреро.

«Костюм чарро должен был показать, что это мексиканская одежда, которая отличается от одежды американских ковбоев или аргентинских гаучо, – рассказывает антрополог Хесус Хауреги, занимающийся историей национального платья. – Но, кроме значения своеобразной национальной эмблемы, у костюма чарро есть и другие истолкования. Это платье тех, кто потомственно связан с землёй и противостоит “пришлым и новеньким”. Кроме того, тот, кто носит этот костюм, воспринимается как человек чести и достойный уважения».

Как ни покажется странным, но первым из правителей, кто стал вводить костюм чарро на официальном уровне, был император Максимилиан, австрийский эрцгерцог, посаженный на мексиканский престол Наполеоном Третьим. Несмотря на любовь к верховой езде и сомбреро, Максимилиан, как французский ставленник, проимператорствовал всего три года и был в 1867 году казнён восстановившими свою независимость мексиканцами. С Максимилианом исчезает на время из правительственных дворцов и костюм чарро.

Но на рубеже XIX и XX веков платье мексиканских всадников получает второе дыхание. Сначала в него оделась полиция. А потом, – и это оказалось решающим, – национальные музыканты марьячи. С тех пор сомбреро неразлучна с гитарой.

Мексиканская революция привнесла новый элемент в восприятие сомбреро. Целые повстанческие армии, возглавляемые Эмилиано Сапатой и Панчо Вильей, носили на головах невероятных размеров соломенные шляпы с торчащими, словно стручки перца, высокими тульями. С тех пор у сомбреро появился аромат свободолюбия, отваги и бесстрашия. Волна национализма, пришедшая после революции, создала потребность в своей, типичной мексиканской музыке. И ей, разумеется, становится музыка марьячи. А марьячи в то время иначе как в типичном костюме чарро и не выступали. Так что широкополые шляпы, как символ мексиканской самобытности, конкурентов уже не имели.

Правда, в сороковых годах, когда в Мексике появляются первые ассоциации чарро, «благородные всадники» потребовали, чтобы право носить традиционный костюм имели только те, кто умеет ездить верхом. Потом они даже попытались запретить марьячи использовать костюм чарро. Но разве можно заставить музыкантов сменить платье, которое стало для них визитной карточкой?

Случилось даже наоборот. Магия кино создала «поющего чарро», который чаще, чем уздечку, берёт в руки гитару, но шляпу при этом не снимает.

Распространению в мире образа типичного мексиканца, непременно носящего сомбреро и одетого в костюм чарро, мы обязаны мексиканскому кино, особенно его «золотому веку», пришедшему во второй половине тридцатых годов. В фильмах той поры главные герои – чарро, кабальерос, люди чести и слова. А самым знаменитым «поющим чарро» стал актёр Хорхе Негрете.

Тогда же в мире узнали, кто такой мачо. Смелый и благородный, уважаемый товарищами и обожаемый женщинами, великодушный с друзьями и суровый с врагами, готовый защитить свою честь и честь своей избранницы перед кем угодно, – кто не влюбится в такой образ? И все эти доблести и достоинства сверху прикрывались нарядной широкополой шляпой и были облечены в щёгольский костюм чарро. Мачо мог мыслиться только в сомбреро.

Но чуть позже, и опять же из-за кино, этот неотразимый образ претерпел изменения. В пятидесятых на экраны начинают выходить мексиканские фильмы сентиментальной волны. Мужественный образ «мачо-чарро» дополняется такими чертами как чувствительность и душевные страдания, часто безуспешно заливаемые текилой. Герою уже незазорно и слезу пустить, переживая любовную неудачу, «плачущий чарро» может даже побраниться, а то и более серьёзно повздорить с женщиной, тогда как раньше стычка была возможна только с мужчиной.

Уметь пить, петь, стрелять, драться, скакать на лошади и страдать от неразделённой любви – такими характеристиками наделялся теперь образ мачо. Хотя в остальном «по женской части» у него всё должно было быть нормально. Что касается сомбреро, то оно уже могло не только красоваться на гордо вскинутой голове, но и трепетать в заломленных пьяной тоской руках.

В общем, вместительная оказалась шляпа.

Февраль 1996 г.

Репортажи из страны ацтеков

Ну Луну и Солнце можно попасть из Мехико
К пирамидам – на метро

В 1978 году в самом центре Мехико рабочие, прокладывая подземный кабель, сделали… археологическое открытие. В одном месте под взломанным асфальтом показался камень с древним барельефом. Удивительное изображение богини Луны стало находкой, указавшей учёным, где надо искать Темпло Майор – главный храм древнего города Теночтитлан.

В 1520 году Эрнан Кортес со своим войском добрался до столицы империи ацтеков, построенной в долине нынешнего Мехико посреди озера Текскоко. Как свидетельствует один из летописцев конкисты, испанские солдаты были поражены размерами центральной площади Теночтитлана, которая превосходила все виденные ими площади в Риме и Константинополе. А пирамида, на которой находился главный храм, была выше самой высокой церкви в Севилье.

Год спустя Теночтитлан, осажденный испанцами и вступившими с ними в союз покоренными ацтеками племенами, пал. Город по приказу Кортеса сровняли с землёй. А на развалинах столицы павшей империи стали строить новый город, который потом назвали Мехико.

Всего около двухсот лет простоял Темпло Майор до того, как был разрушен испанцами. А затем 450 лет его руины были погребены под землёй. Сегодня, купив в самом центре мексиканской столицы входной билет, вы можете отправиться в путешествие по далёкому прошлому. Темпло Майор – единственная, пожалуй, в мире пирамида, на которую надо не подниматься, а… спускаться. Мостки, проложенные над развалинами, находятся чуть ниже нынешнего уровня города и ведут вас через пирамиду, имевшую когда-то более шести тысяч метров в основании и возвышавшуюся на 45 метров, в современный музей главного храма, где выставлены обнаруженные при раскопках археологические находки.

Пирамида главного храма – своеобразная «матрёшка», в которой под первым слоем находится второй, под ним – третий… Всего же этих слоёв семь – столько раз правители Теночтитлана решали наращивать на старое основание новый слой, увеличивая пирамиду в размерах, которые должны были соответствовать возраставшему могуществу империи.

В строгом смысле слова, главный храм – это пантеон. На вершине пирамиды стояли два небольших храма, посвященные главным богам ацтеков. С северной стороны находился храм бога дождя Тлалока, а с южной – бога Солнца и войны Уитцилопочтли. Обоим богам когда-то регулярно приносились человеческие жертвы. На самой вершине у жертвы вынимали сердце, отдавая его главным богам, чтобы Солнце снова взошло утром, а на землю пали капли дающего жизнь дождя. Здесь же приносились жертвы и другим богам, не имевшим «своих» пирамид. Если верить одной из испанских хроник времён конкисты, реки крови текли по ступеням Темпло Майор во время массовых жертвоприношений.

Сегодня у развалин главного храма тоже слышны звуки флейты и барабана, наверное, похожие на те, что когда-то предшествовали ритуальным убийствам. Но сейчас под эту музыку танцуют фольклорные группы, завлекая туристов и зарабатывая на хлеб. Приезжают танцоры на место своей работы на метро – в ста метрах от развалин Темпло Майор вход в станцию подземки. Так что если прилетев в Мехико, вы решите посмотреть пирамиды, то к ближайшей из них можете отправиться на метро.

…А самая большая пирамида Латинской Америки до сих пор хранит свою тайну. Как и древний город в семидесяти километрах от Мехико, в котором она стоит. Ацтеки, нашедшие этот город через 750 лет после того, как из него ушли последние жители, были столь потрясены увиденным ими величием, что назвали его Теотиуакан – «место, где рождаются боги».

Считается, что пирамида Солнца, сторона основания которой равна двумстам двадцати пяти метрам, а высота – шестидесяти пяти, как и расположенная рядом более скромная по своим размерам пирамида Луны были построены в I–II веках нашей эры. Какой народ обитал тогда здесь, на каком языке он говорил, как звали богов, которым он поклонялся, – эти загадки истории так и не разгаданы.

Ацтеки включили доставшийся им мёртвый город с его пирамидами и храмами в свою мифологию, дали найденным изображениям чужих божеств свои имена. И самая большая пирамида превратилась в пирамиду Солнца, потому что главным богом-покровителем ацтеков был бог Солнца. Хотя, как считают археологи, пирамида Солнца была на самом деле посвящена воде – под ней нашли естественную пещеру с источником.

Расцвет города пришёлся на середину прошлого тысячелетия. От ста до двухсот тысяч жителей жили тогда в Теотиуакане, занимавшем площадь в двадцать квадратных километров. Рядом с храмами, пирамидами и дворцами жрецов строились дома для простых жителей – похожие на лабиринты каменные блоки без окон. По всему городу была проложена дренажная система, удивляющая специалистов и сегодня.

Почти строго с севера на юг Теотиуакан пересекает Дорога Мёртвых» – широкая, до сорока метров, главная улица города. Цель любого отшагавшего по ней туриста – забраться на пирамиду Солнца, преодолев двести сорок две крутых ступеньки. Утверждают, что на вершине пирамиды в вас, словно в подзаряжающийся аккумулятор, проникает астральная энергия. Так что, увидев распластавшихся на камнях людей, не стоит пугаться: это не жертвы восхождения, а те, кто хочет подзарядиться…

Иногда по вечерам в Теотиуакане организуются красочные театрализованные представления «Свет и Звуки». Разноцветные прожекторы причудливо расцвечивают пирамиды. Играет музыка, которую исполняли, возможно, тысячу лет назад жившие здесь племена. Одетые в платья жрецов и воинов артисты разыгрывают сцены древних религиозных обрядов, которые у теотиуаканцев включали жертвоприношения.

А днём на Дороге мёртвых раздаются более прозаические звуки. Торговцы сувенирами, осаждающие туристов уже у входа на территорию древнего города, предлагают свой товар. С недавних пор они заговорили и по-русски. «Серéбро, серéбро! – выкрикивают индейцы, делая ударение на втором слоге, едва опознают в новых посетителях людей из России. – Очень недорого!» При этом продавцы часто не могут сдержать улыбку: по-испански «серебро» – это мозг. А ритуальный нож из вулканического полудрагоценного камня обсидиана вам будут предлагать со словами: «Купи, чтобы тёщу убивать…»

Темпло Майор и древний город Теотиуакан – лишь две точки на туристической карте страны, расположенные прямо в столице или недалеко от нее. Но есть еще десятки других мест и сотни загадочных пирамид, которые можно увидеть только в Мексике. Тахин в штате Веракрус, Монте Альбан в Оахаке. Особый разговор – древние города майя: Чичен-Ица, Ушмаль, Паленке, Тулум.

Между прочим, до сих пор ученые спорят, когда же все-таки появились индейские цивилизации: уж слишком много загадок, которые не согласуются с установленной хронологией. Есть и такая неожиданная гипотеза: в Египте пирамиды появились… под влиянием пришельцев-майя. Даже если она и слишком смела и индейские пирамиды, как принято считать, намного моложе египетских, это не лишает их исторического очарования, которое вы больше нигде не найдете.

Март 1996 г.

Как Моктесума на свою империю играл
Владеть мячом правители древних индейцев учились смолоду

Угловых, штрафных и «вне игры» у древних индейцев не было. Судья на поле тоже отсутствовал. А вот без «табло» и «ворот», сделанных на свой манер, разумеется, тогда обойтись нельзя было. Когда «тогда»? Да две тысячи лет назад.

То, что игры с мячом придумали американские индейцы по крайней мере в последние века до рождества Христова, для многих окажется неожиданным. Но это так. Футбол, волейбол, баскетбол, теннис и даже хоккей с полным основанием можно считать дальними потомками тех состязаний с мячом, которые были известны на территории нынешних Мексики, Гватемалы и южных штатов США задолго до открытия Нового Света.

Когда Колумб еще только задумывался над тем, чтобы использовать шарообразную форму Земли для поиска нового пути в Индию, ничего не подозревавшие о грядущей для них участи жители Земли, которую потом по ошибке назвали Америкой, увлечённо гоняли круглые каучуковые, кожаные и деревянные мячи.

Кстати, сам мяч из каучука, прообраз нынешних кожаных и резиновых, испанские конкистадоры впервые увидели у «открытых» ими индейцев, – ведь каучук и резина до этого в Европе были неизвестны.

Сохранившиеся рисунки, письменные памятники, хроники монахов, шедших вместе с испанскими завоевателями вглубь нового континента, археологические раскопки позволили историкам утверждать, что коренные жители Америки придумали, по крайней мере, несколько десятков игр с мячом. А часть из них, хотя и в немного изменённом виде, сохранилась у некоторых индейских племён до наших дней.

Индейцы-миштеки играли в мяч так. Две команды сходились на узком и длинном поле и начинали отбивать друг другу руками маленький и твёрдый мяч размером с современный теннисный. Чтобы удары были сильнее и чтобы не повредить руки, игроки надевали тяжёлые перчатки из кожи и дерева, – ну чем не ракетка! Правда, была она, по нынешним понятиям, тяжеловатой – весила от трёх до четырёх килограммов.

А в штате Мичоакан индейцы племени тараско до сих пор играют, можно сказать, в разновидность хоккея: две команды сходятся прямо на деревенской улице и гоняют кожаный или деревянный мяч палками. Куда там канадцам-родоначальникам! Тараско придумали эту игру, которую назвали пасири-а-кури, задолго до прихода испанцев.

Но самой распространенной и значимой игрой для древних индейцев была тлачтли, или улама, как стали называть ее позже. Правила здесь были посложнее, да и сама игра была прежде всего торжественным ритуалом и уж в последнюю очередь – развлечением.

В команду уламистов входило до шести игроков, которые занимали свою половину длинного и широкого поля. Мяч перебрасывался одной командой другой напрямую или при помощи пасов. Но ни ноги, ни руки, а тем более голову при этом использовать было нельзя. Почему? Одна из современных версий столь строгих ограничений утверждает: чтобы не убиться. Ведь мячик из сырой резины весил около трёх кило. Перед каждой игрой команды договаривались: чем – плечом, спиной или бедром – они будут отбивать мяч. Но и при этих предосторожностях нелишним считалось надеть защитные доспехи: широкий кожаный пояс и наколенники.

По свидетельству испанских монахов-миссионеров, оставивших описание игры, была она быстрой и опасной, потому что мяч носился над полем с большой скоростью. Голами считались ошибки, совершаемые одной из команд, например, когда игроки касались мяча запрещённой частью тела или не могли отбить его на сторону соперника. Счёт игры определялся довольно сложно, и, если одна команда забивала гол, то ей очки прибавлялись, а у противника одновременно убавлялись. Так что «договорных» игр быть не могло в принципе: рассчитать исход встречи заранее при такой системе практически невозможно.

А вот интерес, на который шла игра, ни в какое сравнение с нынешними кубками, званиями и премиями не идёт. В одной из хроник описывается, как император Моктесума в игре с королём царства Текскоко поставил на кон… судьбу ацтекской империи. Да и болельщики в те времена были не чета нынешним фанатам, которые покричат, побузят и разойдутся. У ацтеков игрок, который во время «уламы» попадал мячом в небольшое каменное кольцо, закреплённое на одной из стен, ограничивающих игровое поле, сразу же выигрывал матч и забирал в качестве трофея всю праздничную одежду зрителей, поддерживавших соперника.

Несколько слов о проигравших. Хотя тут уместнее была бы эпитафия. Увы, возможности для реванша у них не было. Частенько им, и, прежде всего, капитану, просто отрезали голову. Приносили в жертву, ублажая богов плодородия. Таким образом, древние индейцы синтезировали известную формулу, по которой, совершенно независимо от них, жили древние европейцы: зрелище во имя хлеба.

Повышало ли это ритуальное кровопролитие урожайность кукурузы в следующем сезоне, хроники умалчивают. Однако столь жестокие спортивные нравы ничуть не отражались на популярности «уламы». Археологи обнаружили в разных местах Мезоамерики уже более тысячи двухсот стадионов для игры в мяч. Причем, как правило, все они располагались в самом центре древних городов, соседствуя с пирамидами-храмами и дворцами правителей. В древнем городе индейцев майя Чичен-Ица было тринадцать площадок для игры в мяч, в том числе самая большая из известных – тридцать метров в ширину и девяносто шесть с половиной в длину. А самое большое число площадок, обнаруженных в одном городе, равно двадцати двум. Между прочим, среди строений, связанных с игрой в мяч, археологи обнаружили и паровые бани.

Такая страсть к игре в мяч древних ацтеков и майя, разумеется, не может объясняться лишь их спортивной одержимостью. «Улама» имела для них глубокое политическое и религиозное значение. Это только в конце ХХ века заговорили о необходимости деполитизировать спорт, а древние жили в большой гармонии со смыслом того, что делали: раз состязание, значит, и политика, и идеология.

Как Моктесума играл на свою империю, уже говорилось. Игра в мяч была для индейцев прекрасным средством политических разборок. Вместо того, чтобы обсыпать друг друга стрелами и копьями, вставшие на тропу войны племена могли послать свои команды на спортивную площадку, и те бросали друг в друга мячом. Кто победил, тот и получал все трофеи, которые предполагалось завоевать путём военных действий. Интересный контраст: сейчас футбольные, скажем, матчи иногда заканчиваются мордобоем, а раньше в мяч и играли затем, чтобы этот мордобой и смертоубийство предотвратить.

Кстати, правители, а они, считали индейцы, всегда должны быть мудрыми и честными, зачастую сами выходили на площадку, чтобы постоять за военно-спортивную честь своего народа. Увы, тлетворное влияние Запада сказалось и здесь – эта славная традиция со временем практически повсеместно угасла.

Религиозный символизм игры в мяч у древних жителей Америки был связан с их представлениями об устройстве мира. Основная идея здесь – в ночном небе происходит вечная борьба между светом и тьмой, в которой звезды должны умереть, чтобы дать силы Солнцу снова осветить Землю. Игра в мяч как раз и выражала эту непрекращающуюся борьбу двух начал – дня и ночи, покоя и движения, суши и плодородия, жизни и смерти. И присутствие жрецов на почётных местах среди зрителей было вовсе не случайным.

Конкистадоры очень скоро разобрались, что игра в мяч имела для индейцев религиозное значение, а значит, была противной принесённому завоевателями «единому и истинному» богу, и очень эффективно ее деполитизировали – запретили.

Но, подобно всякому запрету на древнюю традицию, запрет на игру в мяч (сейчас смешно звучит, правда?) лишь частично добился цели. Жрецов, как класс, уничтожили, дикие народы евангелизировали, из камней пирамид построили христианские храмы, а сама игра в резиновый мячик перебралась через океан и трансформировалась через столетия в десяток различных игр, завоевавших весь мир. Позже им придумали родословные, корни которых практически всегда обозначают в Европе. И то, что каучуковый шарик прикатился в Старый Свет из Нового, сегодня уже мало кто помнит.

Апрель 1995 г.