Текст книги "О любви (сборник)"

– Непременно, – ухмыльнулся Петров. – Ты произвел на нее неизгладимое впечатление.

– Правда? – радостно вспыхнул Игорь.

– Чистая правда, – подтвердил Петров и мысленно обозвал Игоря нецензурным словом, которое у него намертво приклеилось к Зининому мужу.

* * *

Вернувшись домой поздно вечером и увидев свет в окнах соседки, Петров решил заглянуть к ней, движимый исключительно чувством сострадания к детям – проверить, жива ли их трепетная мамаша, не корчится ли в судорогах от горя, расставшись со своим выдающимся супругом.

Зина была жива, только очень бледная. Лицо у нее вытянулось, заострилось.

– Хорошо, что ты зашел, – сказала она. – Дети уже спят. Выпей со мной чаю, ладно? Тоска ужасная, никак не могу взять себя в руки.

Петров кивнул и пошел вслед за ней на кухню.

Он стоял в проеме двери и смотрел, как Зина накрывает на стол Неожиданно он подошел к ней, обнял худенькие плечи и прижал ее спину к своей груди. Он почувствовал, как испуганно напряглось ее тело. Петров развернул Зину, несколько секунд внимательно смотрел ей в глаза, потом обнял одной рукой за талию, другой за шею. Едва касаясь губами, он по очереди поцеловал ее глаза Снова посмотрел на нее, Зина век не поднимала.

Он прижался губами к ее губам. Зина не вскинула руки ни чтобы оттолкнуть его, ни чтобы прижаться. Она не сжала губы, защищаясь от поцелуя, но и не шевельнула ими ответно.

Петров оторвался от нее с трудом, словно губы оказались намазаны клеем. Зина смотрела в пол.

«Не хочет показать мне, как ей противно», – подумал Петров.

«Только бы он не увидел, как мне хорошо», – подумала Зина.

Она повела плечами, освобождаясь от его объятий, отошла к окну и выглянула на улицу.

Кошмар! Поцелуй постороннего мужчины – и ее словно пропитали с головы до ног сладким вином. Был сухой кекс, полили ромом – получилась ром-баба. Баба – правильное слово! Пошлая баба!

– Зинаида! – Петров старался, чтобы его слова звучали насмешливо, но голос был предательски низким. – Надеюсь, ты не относишься к тем женщинам, которые из дружеского лобзания делают далеко идущие выводы?

– Не отношусь. Но если ты еще раз…

– Не волнуйся. В мои привычки вовсе не входят подобные методы утешения одиноких жен. Нет, если ты, конечно, попросишь…

– Не попрошу, а ты…

– А я сейчас пойду домой, и чай мне твой не нужен. Завтра зайду, и мы обсудим кое-какие проблемы материального плана. Я обещал твоему мужу взять над вами шефство. Пока.

Хотя предыдущая ночь была бессонной, Зина ворочалась в постели и не могла заснуть. Не могла она и убрать с лица счастливую улыбку. Несколько часов назад она умирала от горя, а сейчас никак не унять радостного возбуждения. Теперь она уже не казалась себе пошлой бабой. Ведь никакого продолжения не было, и они вполне культурно объяснились. Она вспоминала, как Павел обнял ее, как сладко сжалось сердце, как вкусно он целовал ее губы. Кажется, она удержалась и не ответила ему. Какие уютные у него руки! И в каждом движении чувствуется сила, которую он сдерживает и только малую часть переплавляет в нежность.

Нет ничего страшного в том, что она думает о чужом мужчине, убеждала себя Зина. Это как лекарство – лекарство от ее тоски по Игорю. Она подумает, помечтает о Павле еще немножко, чтобы не страдать от разлуки с мужем.

* * *

Петров уходил на работу в девять утра, возвращался после десяти вечера. В субботу он проводил на фирме полдня, потом ехал в спортивный клуб. Все воскресенье, если не шел в гости или не отдыхал после субботних гостей, он валялся на диване с книжкой, смотрел боевики по телевизору, готовил себе вкусную еду.

В эту субботу, играя в теннис, плавая в бассейне и парясь в сауне, Петров размышлял о том, как помочь Зине. Просто ссудить деньгами – не выход. Да и как он это сделает? Придет и скажет: «Вот тебе сумма, а ты мне расписочку черкани от имени Сани и Вани». Или еще лучше: «Возьми деньги и давай с тобой целоваться, мне очень понравилось». Бред.

Человек должен зарабатывать деньги, а не становиться иждивенцем у богатого дяди. Масса дружков юности и детства пытались тянуть из Петрова деньги под сумасшедшие проекты, а то и без оных. Петрову понадобилось некоторое время, чтобы понять – в их глазах он тугой денежный мешок, а впитанные с детства принципы равноправия делают вполне справедливым регулярное запускание рук в этот мешок. Когда он стал отказывать, появились обиды и послышался злобный шепот за спиной.

Совсем по-другому сложилось в семье сестры Татьяны. Ее муж Андрей потерял работу, точнее заработок: машиностроительный завод пыхтел, не закрывался, но денег работникам не платил. Петров предложил ребятам помощь – ежемесячное довольствие. Андрей тогда рассудил здраво:

– И сколько ты нам будешь алименты присылать? До следующей перестройки? Лучше займи денег, чтобы я открыл автомастерскую. Стану на ноги – отдам.

Мастерская прогорела, несмотря на то, что Андрей работал круглые сутки. Рэкет, налоги, должники, которые искренне клялись заплатить, а потом разводили руками, – словом, Андрей едва сумел прикрыть дело без того, чтобы самому не остаться в минусе.

Тогда Петров организовал в Омске открытие магазина по продаже компьютеров их фирмы. К сожалению, Андрей относился к тем людям, для которых освоить компьютеры даже на примитивно пользовательском уровне оказывалось непосильной задачей. Но тут подключилась Татьяна, она взяла на себя технические проблемы и постепенно смогла вести толковые разговоры с покупателями и давать консультации. Петров только усмехался, когда она, используя семейное положение, звонила ему и кричала в трубку:

– Что вы нам шлете всякое старье? Считаете, в провинции одни чайники?

Андрей занимался хозяйственными делами в магазине, номинально числился директором, и ребята постепенно становились на ноги. Петров встречался с ними на Новый год и искренне радовался, что в глазах сестры и зятя пропало выражение придавленных жизнью неудачников.

Но что придумать для матери двоих маленьких детей, которая весь день крутится как белка в колесе?

Выходя из клуба, он увидел лоток, где торговали воздушными шариками и маленькими баллончиками с каким-то легким газом. Петрову пришла в голову забавная идея.

* * *

В воскресенье после обеда он наполнил шарики газом и затолкнул их в комбинезоны, которые купил Ване и Сане. Получились две куклы с растопыренными руками и ногами. Петров взял их на руки так, как берут детей, и позвонил в соседнюю дверь.

– Зинаида, я к тебе с гостями. Примешь? Это мои племянники. Возьми их, пожалуйста, такие тяжелые ребята.

– О, как замечательно! – воскликнула Зина и протянула руки.

Она почти дотронулась до «детей», когда Петров разжал руки и куклы медленно поплыли к потолку.

От неожиданности Зина пронзительно взвизгнула и подпрыгнула, пытаясь схватить «племянников».

– Забыл тебя предупредить – они немного летательные. Черт, надо было веревку привязать. Как теперь их достать? У тебя стремянка есть?

– Павел, шутки у тебя… Такие шутки, я не знаю… – Зина стояла задрав голову и оторопело смотрела на плавающие комбинезоны.

Петров от души смеялся, глядя на ее растерянное лицо.

Наконец Зина тоже прыснула и расхохоталась.

Они достали кукол, привязали к ним веревки.

Ване и Сане надувные костюмчики очень понравились. Более всего – отпускать веревочку и заставлять Петрова их доставать. Наконец он привязал «племянников» к ножке стола.

– Какие красивые костюмы, – отметила Зина.

– Ване с Саней тоже, по-моему, понравились.

– Но, Павел… ты нам делаешь столько подарков, что это…

– Зинаида, давай разберемся раз и навсегда. Ты любишь делать подарки? Любишь. Значит, мы оба знаем, что делать подарки не менее, а может, и более приятно, чем их получать. Ты сама говорила, что мне пора обзаводиться собственными детьми. Но пока достойная кандидатка на роль их матери на горизонте не появилась, не запрещай мне избавляться от комплексов с помощью Вани и Сани. Тебя же я не одариваю?

Кроме того, траты эти не составляют и сотой доли моих доходов. Как составят – я буду осмотрительнее. Я вообще жутко прижимистый тип.

– Ты миллионер?

Больше всего Зину обрадовало то, что Петров жениться не собирается.

– Инфляция многих сделала миллионерами, – ушел от ответа Петров. – Костюмчики ребятам подойдут?

– Ты даже себе не представляешь, как они кстати. В тех шапочках, что ты подарил, – размечталась Зина, – да на колясочке импортной… Павел, их могут украсть.

– Береги детей, Зинаида, мне недосуг искать другое семейство для реализации своих комплексов. Чаем напоишь в знак глубокой и искренней благодарности?

Петров расспрашивал Зину о навыках, которые она успела приобрести до того, как стать матерью. Зина ушла в академический отпуск с последнего курса училища прикладной живописи. Она неплохо разбиралась в народных промыслах, но в будущем хотела заняться компьютерной графикой. С ее точки зрения, эта область была одной из самых перспективных. Зина прослушала специальный курс, сделала несколько работ до отпуска, но за неимением компьютера совершенствоваться не могла.

Петров ухватился за первый вариант. У него есть приятель Гришка Ганбегян, редкий пройдоха и прирожденный аферист. Когда-то Петров подрабатывал в Гришкиной команде имитаторов. В маленькой однокомнатной квартире Ганбегян организовал цех по производству африканских и индейских масок. Трое резчиков выстругивали из чурок чудища, Петров вымачивал их в морилке, чтобы они походили на изделия из красного дерева, подсушивал в духовке.

Потом набирал на электрической печатной машинке с латинским алфавитом ценники – придумывал божкам имена. Людям со знанием английского и твердыми моральными принципами лучше было бы те имена не читать. Гришка приклеивал ценники и отвозил товар в комиссионные магазины и к рыночным барыгам.

На вырученные деньги Петров покупал микросхемы и собирал компьютеры. Вскоре сборка ЭВМ стала основным способом зарабатывания денег, и с Гришкой он расстался. Но слышал, что, когда начался матрешечно-ложечный бум, Григорий занял прочные позиции на Арбате и в Измайлове.

Петров пообещал Зине найти Ганбегяна и узнать, не сможет ли она работать у него как художник-надомник.

* * *

Прошла почти неделя. Петров не появлялся и не звонил. Ложась спать, Зина выглядывала в окно – его машины не было. Хотя жениться Петров не собирается, вечера и ночи проводил вне дома. У блондинки и брюнетки по очереди?

Деньги кончались. От бабушкиной пенсии, которую привезла Валя, остались копейки. Через десять дней надо выкупать или перезакладывать мамины украшения в ломбарде. Зина нашла на антресолях три белые деревянные заготовки для ложек и раскрасила их. Краски у нее были, на лак пришлось потратиться. В пятницу утром она позвонила Петрову.

– Здравствуй, Павел. Я тебя отвлеку на минутку. Помнишь, ты говорил о приятеле, который торгует изделиями якобы народных промыслов? Я сделала несколько образцов. Ты ему не покажешь?

Несколько секунд Петров молчал.

– Зинуля, у нас сейчас новая серия запускается. Мы работаем круглые сутки.

– Ой, извини, пожалуйста, что я пристаю со своими заботами.

– Ты не поняла. Это я, свинья, забыл о тебе. Что ты, говоришь, приготовила? Ложки? Вынеси мне их на порог – ладно? Я уже убегаю.

Зина вышла на площадку. Петров закрывал дверь.

– Где ложки? – спросил он. – На какую цену мне ориентироваться?

– Не знаю. Вот эту я сделала в стиле хохломы, эту – в обобщенно народном, скажем так. А эту – сама придумала орнамент, она несколько оригинальная.

– Понятно. Сколько оно стоит?

– Я не знаю…

– Зинаида, мне некогда антимонии разводить, тороплюсь. Клади их ко мне в портфель и говори цену.

– Если за хохломскую и народную по триста рублей, а за оригинальную пятьсот, я была бы довольна.

– Понятно. Пока Вечером заскочу. – Петров дружески подмигнул и пошел к лифту.

Вечером он не пришел. И машины его под окнами не было допоздна. Рано утром Зина вставала к детям – машина появилась, но, когда малыши проснулись окончательно, снова исчезла Каждую свободную минуту Зина подходила к окну, бросалась на телефонные звонки – все напрасно. Петров о ней забыл.

Он пришел поздно вечером, когда она почти убедила себя не ждать и не питать глупых надежд. В руках Павел держал пластиковый пакет с деревянными заготовками.

– Все в порядке, Зинаида. За народный стиль сторговался по пять сотен, – Петров потряс пакетом, – за авторскую работу – по тысяче.

Зина хлопнула в ладоши от радости, издала боевой клич, подпрыгнула на месте и исполнила вращение вроде балетного фуэте. Затем подскочила к Петрову, чмокнула его в щеку, выхватила заготовки и прошлась с ними по комнате сначала в лезгинке, а потом перешла на танец с кастаньетами.

Улыбающийся Петров наблюдал за ней, думая о том, что не ошибся. Хороший работодатель по сравнению со щедрым благодетелем – как заработок и милостыня, как радостный вопль и низкий поклон. Петров бы не возражал, если бы следующим номером танцевальной программы стал танец живота.

Но Зина ударила несколько раз ложками, прислушалась, еще постучала Подошла к столу, включила лампу и стала внимательно рассматривать заготовки.

– Павел, ничего не понимаю. Твой Григорий назначил очень высокую цену. За пятьсот рублей раскрашенные ложки можно купить в любом магазине.

– Он теперь отправляет товар за границу. В каждой стране я видел в аэропорту киоски с нашими ложками, матрешками, самоварами и платками. Цены аховые. Его рук дело.

– Хорошо. Но почему он прислал такой материал? Сырое дерево! И береза! Через полгода они высохнут и растрескаются.

– Да? Бородатый обманщик! Я тебе говорил, Гришка по натуре аферист. Хлебом не корми – дай кого-нибудь надуть.

– Значит, он может потом не выплатить деньги? – расстроилась Зина.

– Вот на этот счет можешь не волноваться. Меня он не проведет.

– Тогда мы сделаем вот что, – снова воодушевилась Зина – Я попрошу завтра Валю посидеть с детьми, а сама съезжу на рынок и выберу хороший товар.

– Я тебя отвезу.

– Что ты! Зачем?

– Не спорь. Но не раньше двенадцати – часу дня. Пошел отсыпаться. Если начнется атомная война – передай, что я заранее сдаюсь.

* * *

Зина плохо разбиралась в автомобилях. Обычно, едва захлопывалась дверца, Зине казалось, что ее усадили в жестяную банку на колесах, шумную, дребезжащую и опасную. В машине Петрова ощущения были совсем иные. Удобные сиденья, обтянутые велюром и кожей, стильная приборная доска с дисплеем маленького компьютера, ковер на полу и под цвет ему ткань, которой затянут потолок, – уют и комфорт. Машина двигалась без подпрыгиваний, словно скользила по гладкой поверхности, легко набирала скорость и мягко ее гасила, при обгонах описывала плавные полуокружности.

– Чудная машина, – сказала Зина, – автомобиль двадцать первого века.

– Всего лишь прошлого года, – ответил Петров, – но мне она тоже нравится. Я люблю водить.

– Но почему мы так возвышаемся над всеми? – спросила Зина. – Павел, у тебя комплекс начальника, нравится смотреть сверху вниз?

– Это не самый ужасный из моих недостатков. Машина называется джип. У нее повышенная проходимость, дорожный просвет большой, поэтому подвеска высокая.

Зина не стала уточнять, где в Москве труднопроходимые участки.

* * *

Петров терпеть не мог магазины. Рынки с их толчеей, мельканием лиц торговцев и покупателей – вдвойне. Стоял трескучий мороз, а у Петрова не было зимней шапки. Ее вообще не было – не требовалась при перемещениях от автомобиля к зданиям, как и зимние сапоги. Он бродил за Зиной по рынку и чувствовал, что уши у него остекленели, собираются треснуть и отвалиться. Обморожение ног также гарантировано. Он купил первую попавшуюся шапку – кроликовый треух. В дорогой темно-коричневой канадской дубленке и в рыжей дешевой ушанке он выглядел так, будто раздевал народ по дороге.

Зина внимательно изучила ассортимент деревянных изделий, их рисунки, технику письма. Потом долго выбирала заготовки. Возвращалась к тем торговцам, у которых уже побывала, придирчиво перебирала каждую деревяшку, копалась в мешках. Чтобы рассмотреть ложку, она снимала тоненькие перчатки, и пальцы ее побелели от холода. Она грела их в карманах, но у следующего прилавка снова снимала перчатки. Петров не мог видеть этого издевательства над нежными конечностями и купил Зине пуховые варежки. Близнецам он подыскал деревянную игрушку: два медведя на подставке дрались, если одновременно двигать штыри под станиной. Зина резонно заметила, что в руках Вани и Сани медведи проживут не более часа. По мнению Петрова, удовольствие того стоило.

Когда они сели в машину, у Петрова ноги ломило от холода, а Зина не могла унять озноб. Петров включил печку на полную мощность.

– Как же они целый день на таком морозе? – клацала Зина зубами.

– Они водку пьют. Нам тоже пора этим заняться. Зина, я голоден как волк.

– Валя щи сварит. Вегетарианские.

– Вегетарианские, чудно. Зина, один из моих многочисленных недостатков – обжорство. Я люблю вкусно и много есть, особенно по выходным. Мы сейчас едем в ресторан. Возражения не принимаются. Должен я получить компенсацию за три часа гуляний по морозу да на рынке? Как ты относишься к китайской кухне?

– Никогда не пробовала. Правда, что они едят ласточкины гнезда?

– Не слышал, но попробуем заказать. Согрелась? Тогда перестань дрожать, не могу этого видеть. Хочется тебя… положить тебя в мотор.

* * *

Птичьих гнезд в меню «Пекина» в тот день не было, но Петров заказывал одно блюдо за другим.

Ему нравилась восточная еда, и он хотел, чтобы Зина попробовала одно, другое и третье. Он действительно обладал завидным аппетитом, с удовольствием поглощал королевские креветки в тесте, отправлял в рот кусочки свинины в красной корочке, поливал пряным соусом брокколи. Зина не могла осилить и малой доли того, что стояло на столе. Порции были такими громадными, что одного блюда с лихвой хватило бы ее семье на день пропитания.

– Перестать с жадностью смотреть на тарелки и сожалеть, что ты не верблюд, – сказал Петров. – Все, что не доедим, нам упакуют в контейнеры и отдадут с собой.

Зина оглядывалась по сторонам – ее не покидало ощущение, что она пролезла через экран в кинотеатре и оказалась в другой жизни. Веселые, хорошо одетые люди, звон бокалов и тихий стук приборов, приглушенные голоса, смех – атмосфера сытого довольства. Нет, скорее это возвращение в забытое прошлое – папа любил водить их в рестораны.

Только теперь она чувствовала себя не балованной девчонкой в нарядном платьице, а забредшим с улицы гадким утенком. Потертые джинсы, старенький свитер, потрескавшиеся сапожки с оторванной подошвой – чужая на празднике жизни.

– Зинаида, тебе говорили, что ты очень красивая женщина? Очень красивая, – заявил Павел.

Конечно, он захмелел от выпитого вина. Да что там от вина! Количество еды, которое он поглотил, должно было отогнать всю кровь от мозгов и притянуть к желудку. Но Зина благодарно улыбнулась:

– Мне говорили, чтобы я не выслушивала подобных заявлений от прожорливых мужчин.

– А как же популярная мысль о том, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок?

– Ты собираешься объясниться в любви здешнему повару? Но вдруг он мужчина?

– Чуть не совершил промашку. Пойду выясню, а ты сиди смирно.

Пока Петрова не было, принесли счет. Зина приоткрыла папку, в которой он лежал, посмотрела в нижнюю строчку длинного столбца цифр. Ей стало дурно.

Первое, что пришло в голову, – у Павла не хватит денег, и сейчас разгорится скандал. Она видела его бумажник, когда он расплачивался на рынке, нет там пухлой пачки банкнотов. Не хранит же он деньги в носках!

Петров вернулся. Он спокойно посмотрел счет, взял ручку и стал что-то писать в конце столбика цифр.

– Что ты делаешь? – напряженно спросила Зина.

– Приписываю чаевые.

– Сколько это?

– До десяти процентов.

Он вложил в папку со счетом пластиковую кредитную карточку и отдал официанту.

Значит, все правильно. Он может позволить себе спустить в ресторане за один обед больше, чем Игорь получает в месяц. Они считают копейки, ссорятся из-за денег, а кто-то, Петров например, швыряет огромные суммы на ветер.

«Почему она так надулась? – удивился Петров. – Неужели мои слова о ее красоте такая уж непозволительная вольность?»

Они подошли к гардеробу. Подавая Зине пальто, Петров углядел на подкладке протертую дырочку.

– О! – сказал он. – Узнаю тебя, Зинаида, по прорехам.

Зину его шутливое замечание обидело еще пуще.

– Не все имеют средства, чтобы менять наряды, когда захочется, и даже по мере необходимости, – тихо и зло сказала она.

– Ясно, – кивнул Петров, – в нас заговорила классовая ненависть. Пошли.

Он слегка прижал ее локоть и повел к выходу.

В машине Петров завел мотор, но с места не трогался. Какое-то время они сидели молча, потом Петров заговорил:

– Все, чего я достиг, Зина, моя материальная независимость – результат тяжкого труда. В четырнадцать лет я приехал в Москву и поступил в интернат при МГУ. С шестнадцати, с первого курса университета, мне пришлось самому зарабатывать на жизнь. Пятнадцать лет я горбачусь без продыха. У меня были периоды, когда я месяцами не видел белого света, в прямом смысле слова, не видел дня и солнца, не выходил на улицу. Правда, никто меня не неволил, и работать я люблю. Настоящий мужик вообще, на мой взгляд, должен вкалывать на полную катушку – это его половой признак. Я не наваривал деньги на биржах и пирамидах. И не потому, что такой уж чистоплюй, просто мне это не интересно. Все, что я сделал, можно потрогать руками и попробовать на зуб. И мне это приятно, черт подери! Зина, я наголодался и нануждался в юности выше крыши. Знаешь, у меня несколько лет были только одни штаны, которые я носил и в пир, и в мир, и в добрые люди.

Петров рассказал, как однажды зимой он жил на даче у знакомых. Он постирал и вывесил на улице свои единственные джинсы. И они пропали. Невероятно – в пустом строящемся дачном поселке, где, кроме него, никого не было, брюки стащили ночью с веревки. В домике у хозяев не было никакой одежды. Петров выскакивал на улицу за дровами, обмотавшись пледом. Он ждал, что в выходные приедут друзья, но выпало много снега, потом ударили морозы, электрички застряли, и никто его не навестил.

Через неделю кончилась еда. Еще три дня он топил снег, пил только чай и дописывал компьютерную программу. Кстати, одну из своих самых удачных.

Из пледа Петров выкроил штаны, скрепил швы проволокой, потому что ни ниток, ни иголок не нашел. Положил компьютер в сумку и потопал к станции. По дороге одна из проволочек потерялась, запасную он захватить не догадался В электричке и потом в метро народ пялился на его синие пролетарские ноги, торчащие из клетчатых штанов.

– Зинаида, я веду с тобой душещипательные беседы только по одной причине. Я терял в последние годы друзей лишь потому, что вырвался вперед, а они отрабатывают шаг на месте и простить мне этого не могут. Из стариков со мной остались, пожалуй, только Потапыч и его Людмила Тебя потерять мне бы не хотелось. Ты же общаешься со мной, а не с моим кошельком. Какое тебе до него дело? Я понимаю, ты трудишься от зари до зари и не получаешь за это ни копейки. Но у тебя есть другое – тебе возвращают любовь дети и муж Верно? Тоже немалого стоит. Ну так что? Будешь терзаться и пыхтеть по поводу социальной несправедливости или поедем домой?

– Поедем домой. Понимаешь, когда я увидела сумму в счете, мне дурно стало. Люди в месяц столько не проживают.

– Ай-ай-ай! – Петров тронул машину с места. – Зинаида, тебя плохо воспитали. Копаться в чужих бумагах! Чего доброго, начнешь мою почту вскрывать.

– Меня не интересует твоя любовная переписка.

– Вот это правильно! Береги свою нравственность и моральный облик, Зинаида. Судочки с едой забери, угостишь Валентину. Меня целый день дома не бывает, пропадет только.

* * *

Валентину Петров видел несколько раз, и отношения у них не сложились. В глубине души Петров полагал, что за его героические усилия все Зинины родственники обязаны любить его безоговорочно и распахивать объятия при первом появлении. Валя, очень миловидная стройная девушка, смотрела на него настороженно, словно в ожидании подвоха. На его шутки реагировала натужной улыбкой, а в глазах не исчезал вопрос: «Что вы тут делаете и по какому праву влезли в жизнь моей сестры?» Отвечать ей Петров не собирался, он и себе на эти вопросы не мог ответить.

* * *

Сочетать приятное с полезным – это расхожее выражение точно определяло Зинин труд по росписи ложек. Полезно – потому что она зарабатывала деньги. Приятно – потому что вернулась к любимым краскам и кистям, эскизам и рисункам. Зина до предела спрессовала график домашних обязанностей, поставила за правило работать утром, пока дети не проснулись, в обед, когда они отдыхают, и вечером, уложив их спать. Стрелки часов теперь бежали веселее, трижды в день отмеряя время для занятий живописью. На прогулке, готовя обед, стирая белье, она обдумывала сюжеты и орнаменты. Отправлялась спать, закрывала глаза, и перед глазами мелькали ложки, ложки, ложки.

Петров регулярно забирал готовые изделия и приносил деньги. Он приходил каждый выходной, заглядывал среди недели. Иногда они проводили вместе целый вечер, он уходил за полночь.

Это походило на семейную жизнь. Зина работала за большим столом, Петров возился с детьми на ковре или болтал с ней, наблюдая за движением кисти. Зина могла пробормотать, что пора детям ужинать, вот она закончит фон и пойдет их накормит. Петров предлагал ей работать дальше и шел на кухню сам. Он приносил газеты и журналы, читал вслух заинтересовавшие его статьи.

Они часто вместе ужинали. Но Петров не признавал ее стряпню вроде блинчиков, смазанных маргарином и посыпанных сахаром. Он покупал готовые блюда в ресторанах и разогревал их в микроволновой печи. Или готовил сам: отбивные в палец толщиной, цыплят табака, рыбу в кляре, салаты.

Ему нравилось хлопотать у плиты, готовил он вкусно, но всегда ошибался в количествах. Словно рука у него поставлена не на холостяцкий рацион, а на полковую кухню. Холодильник у Зины заполнялся остатками их вечерних трапез, которые, естественно, превращались в ее дневное меню.

У Зины никогда не было такого друга, как Петров. Общение со школьными и институтскими подружками – только репетиция настоящей дружбы. Павел был прекрасным артистичным рассказчиком.

И в то же время он умел слушать, задавал точные вопросы, когда она не могла верно выразить мысль. Он спускал ее на землю в глупых фантазиях, посмеивался над ее упадническими настроениями, расхваливал ее ложки с беззастенчивостью опытного подхалима.

Они постоянно обнаруживали, что смотрят на вещи одинаково, что в головы им приходят одни и те же мысли.

* * *

– Гляжу я на Ваню и Саню, – говорил Петров, – и никак не могу себе представить, что обычно рождается один ребенок. Скучно, должно быть, однобоко. Ребята здорово дополняют друг друга. Они и разные, и в то же время едины. В Древней Греции был знаменитый математик – Никомах, очень головастый дяденька. Никомах, как и Пифагор, увлекался мистикой, приписывал числам магическое значение. Он утверждал, что единица – это и не число вовсе, а так, начало всего. Первое настоящее число – два. Оно исток неравенства, противоречия, оно есть мнение, ибо во мнении встречаются истина с ложью, оно есть жизнь. Прав был старик, как ты полагаешь?

– Прав. Я прихожу в детскую поликлинику и ловлю себя на том, что с сожалением смотрю на родителей с одним младенцем. И знаешь, совершенно не понимаю разговоров о любимых и нелюбимых детях. По-моему, это вранье. Нельзя родительскую любовь разделить, как нельзя жить с половиной головы. Нас папа называл: моя любимая старшая дочь и моя любимая младшая дочь. Ты мне иногда его очень напоминаешь.

– Доченька! – воскликнул Петров. – Что-то я плохо представляю, как бы я тебя родил в восемь лет. Нет, конечно, если бы поднатужился…

– Ты не понял. Я хочу сказать, что рядом с тобой часто испытываю то же чувство, что было с папой. Он ведь нас не ласкал никогда, вечно подтрунивал. Но это была каменная стена. Мы чувствовали защищенность постоянно, даже когда его не было рядом.

«Голубушка, – подумал Петров, – я готов ласкать тебя с утра до вечера, еще лучше – с вечера до утра. Но знаю: стоит мне руки распустить – получу по морде и буду выставлен за дверь».

– А Игорь? – спросил он.

– Игорь? Он другой. То есть он замечательный, я его очень люблю. Но слабый, наверное. Это не недостаток, черта характера. Его надо собирать в кучку, организовывать. Он все куда-то растекается и требует внимания почти как ребенок. Но ты же знаешь, что женщинам нравится делать из мужей младенцев и опекать их.

– Как тебя угораздило в него влюбиться? Я не иронизирую, просто хочу услышать твою историю любви.

– Как? Не знаю. Быстро. Поехала в Севастополь с подругой к ее родственникам. Рисовала в Херсонесе этюд, она загорала, подошли ребята, мы познакомились. Потом вечером встретились, потом снова встретились. – Зина задумалась и добавила: – После гибели родителей это был первый светлый ветерок.

«Ох, далеко же он тебя унес», – подумал Петров.

– Ох и далеко он меня унес, – сказала Зина.

* * *

Зина и Валя крайне редко говорили о родителях после их трагической гибели. На сестер никогда не нападали дикие звери, их не кусали собаки, но внезапный уход из жизни самых дорогих людей был похож именно на атаку дикого клыкастого зверя. Он набросился из-за угла, испугал до немого шока, больно укусил и скрылся. Рваная рана долго кровоточила, потом затянулась пленкой. Любое прикосновение к ней вызывало боль. Лучше – не трогать, не бередить, не касаться, не вспоминать.

У бабушки, напротив, память о сыне и невестке была неразрывно связана с разговорами о них, воспоминаниями, просматриванием старых архивов. Внучки отвечали ей односложно, терпели молча Но когда Зина заметила, что Валю после этих разговоров ночью терзают кошмары – сестра просыпалась в слезах и долго не могла остановить рыдания, – Зина поговорила с бабулей. Та все поняла Она лишилась моральной поддержки, успокоения, но ради внучек была готова на любые жертвы. Память о родителях стала у девочек запретной областью, куда они не пускали не только посторонних, но даже друг друга.

Петров стал первым человеком, с которым Зина заговорила о папе и маме. Почему-то именно ему захотелось рассказать о том, какие они были замечательные: веселые, умные, добрые. Зина достала семейный фотоальбом, к которому пять лет никто не притрагивался, свои детские рисунки с шутливыми папиными комментариями. Зинин отец был архитектором, очень хорошим архитектором, он получил много премий, в том числе и Государственную. Зина показывала фотографии зданий, построенных по его проектам Мама не работала, воспитывала дочек. Она неплохо рисовала, в сравнении с Зиной – великолепно. Зининых талантов, может быть, и хватает для росписи ложек, но в целом, надо признаться, ее акварельки не более чем хобби.