Текст книги "О любви (сборник)"

– Теперь вы можете навещать меня своим ходом, – объявил он. – Сейчас я покажу вам дорогу.

Он поставил близнецов на пол, дал каждому по указательному пальцу, которые они крепко обхватили, и повел к себе. В его квартире они совершили маленькую экскурсию, пришли в комнату, и Петров усадил малышей на тахту.

– Сейчас отметим историческое событие, – сказал Петров. – Зинаида, мечи на стол. Скатерть в шкафу, в верхнем отделении. Я на кухню за шампанским и закусками.

Петров прошел полкоридора, когда сообразил, что Зина может перепутать дверцы. Поздно. Он услышал грохот.

Зина открыла шкаф, сдвинула в сторону какую-то дверцу, и на нее градом посыпались расписные ложки. Падали на голову и больно ударяли сувенирные разделочные доски. Ее продукция, ее ложки и доски.

– Ушиблась? – Петров стоял в проеме дверей. – Я тебе сейчас все объясню.

– Ты врал! – воскликнула Зина. – Ты мне все время врал! Зачем? Какое позорище!

Она подхватила детей и выскочила из квартиры.

Петров стал собирать Зинины изделия. Он нервничал, укладывал их как попало, поэтому они снова сыпались – теперь уже ему на голову. Петров выругался и пошел звонить в соседскую дверь.

– Не хочу тебя видеть! – крикнула Зина из-за двери.

– Открой!

– Убирайся!

Петров чувствовал себя полным идиотом. А что преступного он сделал? Ей нужны были деньги, она их заработала. Ну не было у Петрова времени искать барыг, которые ложки-поварешки пристроят. У него своя работа, он не семечки лузгает и не груши околачивает.

Примерно те же самые мысли посетили Зину через несколько часов, когда у нее прошел нервный шок. Что позорного она сделала? Не на содержании была, а честно работала Конечно, получала немного больше, чем стоил ее труд. И какая разница, кто у нее покупает деревяшки? Человек помог ей в трудную минуту, а она его обманщиком обозвала.

Устроила сцены с хлопаньем дверей. И кому? Петрову, на которого молиться должна до конца жизни. Она обязана пойти к нему и извиниться.

Зина подошла к входной двери и услышала, как Петров хлопнул своей и уехал на лифте. Она подбежала к окну – Петров садился в машину. Ничего, она его дождется и обязательно поговорит, сегодня же.

Зина сторожила Петрова до поздней ночи.

Петров отправился в ночной клуб на презентацию нового диска Анфисы. Ему позвонил Ровенский:

– Старик, прикрой Анфиску.

– В каком смысле?

– Я приеду с женой. Ей уже что-то нашептали, подозревает. В общем, сыграй Анфискиного ухажера, посиди с ней за одним столиком, проводи домой.

– И все? – раздраженно спросил Петров. – Спинку ей в душе потереть не надо? А в постели она что может?

– Старик, я тебя как друга прошу! – обиделся Юра. – Выручи! У меня проблемы, а ты к моей девушке в койку намылился.

– Есть с кого пример брать.

– Ты же мне за это памятник хотел поставить. А теперь отказываешься в ерунде помочь?

– Хорошо, приеду.

Петров и сам подумывал, куда бы деться из дома, из тоски зеленой. Анфиска так Анфиска.

Столик им поставили у подиума, с которого Анфиска соскакивала после исполнения песенок. Петров вставал, отодвигал ей стул и усаживал. С каждым разом галантные манеры давались ему все труднее – он напился.

В дореволюционные годы Анфиса вполне могла стать натурщицей у художников, малюющих сентиментальные открытки для пылких влюбленных. Маленькая кругленькая блондиночка с кудряшками и той степенью аппетитной упитанности, за которой уже следовало ожирение, Анфиса играла на контрасте: ее трудно было представить иначе как на диванчике с кошечкой и клубочками ниток. А она прыгала по сцене и эротично крутила бедрами. Голосок у нее был слабый, но выдающийся вокал и не требовался. Репертуар состоял из удручающих своей примитивностью песен, проходивших как блатные романсы.

– Ну как идет? – спросила Анфиса, очередной раз приземлившись за столик.

– Отлично, – икнул Петров. – Народ вспотел от вожделения. Особенно у тебя здорово получается коленочкой дрыгать. Где твоя коленочка? Дай я ущипну.

– Вот еще, колготки порвешь. Правда, здорово?

– Надо выпить за твои коленочки. – Петров налил в рюмки.

– Не много мы с тобой принимаем? – Анфиса не дождалась ответа. – Ой, Жорик! – заверещала она приближавшемуся к ним патлатому парню. – Как мило, что ты пришел!

С Жориком тоже выпили, сначала за знакомство, потом за Анфисин диск. Затем парень отошел лобызаться с остальными гостями.

– Жена у Юрика противная, – бросила Анфиска, исподволь рассматривая Ровенскую. – Селедка в очках.

– Ничего подобного, – не согласился Петров, – Света хороший человек и кандидат каких-то мелиоративных наук. Ее отец, сельскохозяйственный академик, десять лет назад дал нам пять тысяч долларов. Наш начальный капитал. Представляешь? Ты сейчас в месяц, наверное, на булавки больше тратишь. Давай выпьем за тестя Юрика… Ага, теперь за мелиорацию, раз за Юркину жену ты пить не хочешь.

– Ты не частишь, не напьешься?

– Ни-ког-да. Хочешь, я пятьдесят раз отожмусь? Или буду таскать тебя по сцене на руках, а ты петь?

– Не хочу! – Анфиса рассмеялась, громко и визгливо.

С соседних столиков на них оглянулись. Ровенский за спиной жены показал кулак.

Петров вдруг почувствовал острую необходимость рассказать кому-нибудь о своей несчастной любви. Ближе Анфисы у него сейчас никого не было. Она слушала вполуха, стреляла по залу глазами, ловила чужие взгляды, взмахом руки посылала приветы и воздушные поцелуи. Но разговор неожиданно поддержала.

– Я тебя понимаю, – сказала Анфиса. – Сама от любви однажды описалась.

– Что сделала? – переспросил Петров.

– В штаны надула. Я до семнадцати лет прожила на Сахалине. Маленький поселок – четыре шахты и три улицы панельных пятиэтажек. Представляешь, какой там контингент жил? Только ты никому не рассказывай, что я из рабочей семьи.

– Но выпить за маленькие поселки и за рабочий класс мы должны. – Петров наполнил рюмки.

– В десятом классе, – рассказывала Анфиса, – к нам прислали учителя химии. До этого три года никакой химии у нас не было, поэтому от наших знаний он, конечно, обалдел. Но дело не в этом. Петров, какие у мальчика были руки! Пухленькие, как сосиски. Понимаешь? Гладкие, прямо бархатные – ни мозолей, ни грязных ногтей. Его руки меня с ума свели.

– Я к мужским рукам равнодушен, а за полезную науку химию давай нальем. И что ты?

– Умирала от любви. Ночей не спала, рыдала. Даже химию пыталась учить. И однажды вечером заявилась к нему домой, отдаться хотела.

– Татьяна Ларина. Давай выпьем за мужские поступки женщин. И что он?

– Выслушал, по голове погладил, руку взял и поцеловал Я раньше только в кино видела, чтобы руки целовали. А тут – мне! Расчувствовалась, и вот… Представляешь?

– Мощно. Помогло?

– Как рукой отрезало. Я на химика смотреть не могла. Сначала боялась, что он кому-нибудь расскажет, а потом как-то все растворилось. Он такой рохля был! Гвоздя у себя в комнате забить не мог, хозяйку просил.

– Надо выпить за сильные чувства, преходящие, то есть вытекающие в… во что они там вытекают? Не важно. Надо выпить.

* * *

Петров обещания не сдержал и Анфису провожать не поехал. Впрочем, за даму он не беспокоился – охранники не дадут ей пропасть. Его больше заботило, как добраться до дому на своей машине.

Дорога, как он помнил, двухрядная, расплывалась в четырехрядную. Петров вел машину осторожно, на скорости тридцать километров. Чтобы не заснуть, включил громкую музыку. По счастью, ему не встретился ни один гаишник. Уже припарковываясь, Петров ослабил бдительность и въехал задним бампером в столб.

Зина услышала грохот и подскочила к окну. Павел приехал. Кажется, он шатается. Вдруг поранился?

Зина распахнула дверь в ту секунду, когда Петров собрался надавить на кнопку ее звонка.

– Ты не разбился?

– Вдребезги. Надо поговорить. Пошли на кухню. Все российские люди общаются исключительно на кухне. Там решаются судьбы мира и отдельных граждан.

– Ты пьян? – подозрительно спросила Зина.

– В стельку. Но это даже хорошо. Садись, не стой. Ты у меня троишься. Может, в сидячем положении вас будет хотя бы двое.

Зина присела с другой стороны стола.

– Ты сейчас попросишь телевизор? – усмехнулась она.

Петрову было не до воспоминаний.

– Хуже, – заявил он. – Пункт первый повестки дня. – Петров поднял палец. – Что у нас на пункт первый? Ложки, задери их волк. Значит, так. Гришка теперь ими не торгует. Он надувает народ с помощью фирм по трудоустройству. Кого-то другого искать было некогда. И потом, мне самому твои ложки нравятся. Может, я их коллекционировать буду или дарить приятелям. У тебя водки нет?

– Есть, но я тебе не дам.

– Ясно. Хотел для храбрости. Пункт второй: я в тебя влюбился. Как дурак. Нет, как полный дурак.

– В меня влюбиться может только дурак? – снова усмехнулась Зина, но сердце у нее оборвалось.

– Нет, подожди, я что-то не то сказал. Не сбивай, когда тебе в любви объясняются. Я двадцать лет этого не делал, отвык, форму потерял. Понимаешь, ты необыкновенная. Я все время хочу тебя поцеловать. Такая идея фикс и днем, и ночью. Больше ночью. Какого черта ты вышла замуж за водолаза? Ладно, не кривись, не буду о твоем муженьке говорить. Я буду говорить о тебе. Ты необыкновенная. Мне все время хочется тебя поцеловать.

– Это ты уже говорил.

– Да? А то, что с каждым днем ты мне кажешься все красивее, говорил? Дорогая моя, любимая…

Петров потянулся к Зине через стол. Она отпрянула, он едва не свалился со стула.

– Ладно, не бойся. – Петров обрел равновесие. – Понимаешь, все люди ищут смысл жизни. Ну да, я пьян и говорю высоким стилем. А какого черта они еще ищут? Я тоже искал. Куда-то лез, придумывал, визжал от восторга, когда у меня получалось. Зачем? Леший его знает. А потом встретил тебя и понял, что ты и есть этот смысл. Все элементарно просто. Женщина любимая, дети. Я тебя полюбил в тот момент, когда увидел, как ты кормишь Ваню и Саню.

– Не ври, – нахмурилась Зина, – скажи еще, что когда коляску на пятый этаж тащил. И вообще, этот разговор ни к чему. Зачем ты его завел?

– Затем, что терпеть больше нету мочи. – В последнем слове Петров сделал неправильное ударение, и это навело его на свежую мысль. – Выходит, чтобы тебя разлюбить, я должен, как Анфиска, обосс… оконфузиться? – подобрал он слово.

– Какая еще Анфиска? – Зина встала. – Ты меня в свой гарем приглашаешь?

Зина хотела ласково успокоить Павла, но ее задело упоминание очередной девицы.

– Нет, я должен объяснить тебе глубину наших с Анфисой чувств, – пьяно твердил Петров. – То есть ее отдельно, а моего отдельно. – Он взмахнул руками и снова чуть не свалился со стула.

– Лучше уходи сейчас. Ты предаешь нашу дружбу, – сказала Зина.

– Да не хочу я с тобой дружить! – вскрикнул Петров.

– Не кричи, детей разбудишь.

– То есть хочу, – зашептал Петров, – но еще больше хочу спать с тобой.

– Нахал!

– Я люблю тебя.

– А я тебя не люблю.

– Да, – кивнул Петров, – это я уже слышал.

Ему стало так горько, что захотелось плакать.

Краешком сознания, не затронутого алкоголем, он догадался, что пустить слезу – это уже слишком. Петров закусил губу и, шатаясь от стенки к стенке, добрался до выхода.

Он с трудом попал ключом в замочную скважину и открыл дверь. Несколько минут сражался с пальто, которое никак не хотело сниматься. Победил, и желание всплакнуть прошло. Он повалился на диван не раздеваясь.

* * *

Зина кружилась по комнате и напевала вальс Штрауса: «Та-та, та-та-та!» Рассмеялась, схватила лохматого медвежонка, прижала его к груди и закружилась с ним.

– Он меня любит! Любит! Батюшки, как мне хорошо!

Она подскочила к зеркалу, уставилась на свое отражение.

Распрямила плечи, вытянула шею и чинно повернула голову направо, потом налево.

– Хороша, чертовка, – похвалила себя и снова закружилась по комнате.

Ей хотелось поделиться с кем-нибудь, высказаться. Она захмелела – то ли от слов Павла, то ли потому, что вдыхала пары, которые он выдыхал.

– Понимаете, – говорила Зина фотографии родителей, которую недавно повесила на стену, – мне очень приятно, что он меня любит, то есть очень неприятно. Я хочу, чтобы он меня любил, то есть совсем не хочу. Хочу слышать, как он говорит о любви, в том смысле, что я не позволю ему больше этого делать. Я не могу ответить на его чувства, потому что очень хочется ответить. Вы улыбаетесь? Бабушке он тоже понравился. Что? Я запуталась? За-пу-та-лась. – Зина вприпрыжку поскакала в спальню.

* * *

Утром Петров на работу не поехал. Голова раскололась на тысячу мелких кусочков, на каждом сидел противный Барабашка с колокольчиком. В холодильнике нашлось баночное пиво. Петров, не отрываясь, выпил банку, передохнул и достал вторую. Снова захмелел, но голова болеть перестала. Петров набрал номер Зининого телефона.

– Все помню, – сказал он, – я у тебя ничего не порушил, телевизор не унес. А что говорил – правда. Теперь жду ответа.

– Какого ответа? На пьяный бред? Ты еще не протрезвел?

– Ясно. Правильно.

Он положил трубку, достал бутылку виски, посмотрел на нее. Нет, больше пить не будет. Убрал бутылку, постелил постель, разделся. Уснуть и обо всем забыть. Вчера он чуть не разрыдался – это шизофрения. Он не даст превратить себя в болванчика на веревочке. В бараний рог! Что? Всё! В бордель, к девкам! В работу! До синих зайчиков перед глазами – в работу! А сейчас – спать. Уснуть и забыть.

* * *

В конце апреля после нескольких солнечных дней на Москву обрушились метели. Город занесло снегом. Он укрыл прошлогодний мусор на газонах, но белая красота уже никого не радовала. Все устали от зимы, от ее побед в схватках с маломощной весной.

А Зина устала бороться сама с собой. Она каждый день ждала появления Петрова. Знала, что выгонит его, но все равно ждала. Ее мучила вина перед Игорем. Предательство – как иначе назвать бурную радость от объяснений в любви пьяного мужика?

Снова надвигалось безденежье, ложечный бизнес кончился. Как Игорь себе представлял их существование все это время? Она хотела, чтобы муж поскорее приехал, но с затаенным страхом думала, что Игорь не избавит ни от проблем душевных, ни от материальных.

* * *

Накануне первомайских праздников умерла бабушка. Валя срывающимся голосом твердила в трубку:

– Врач уехал, она мертвая, они уехали, бабушки больше нет.

– Валечка, не плачь, я сейчас приеду, через полчаса я буду у вас, ну через час.

– Они уехали, сказали, что она умерла.

– Я поняла. Ты выйди из дому, встреть меня. Нет, никуда не уходи. Позови соседку. Сейчас я найду кого-нибудь с детьми посидеть.

Зина вызвонила двух школьных подружек, пока они добрались, бродила по квартире, бралась то за одно, то за другое и никак не могла сообразить, какие инструкции надо оставить неопытным девушкам.

К приезду Зины сестра уже не плакала, только глаза лихорадочно блестели. Говорила как заведенная:

– Я звонила в перевозку покойников. Они говорят, доставить тело в морг стоит полторы тысячи. У тебя есть деньги?

Зина вздрогнула, когда сестра назвала бабушку «телом».

– Двести рублей, – ответила Зина и пошла в комнату.

Казалось, бабуля уснула. В последнее время такое заостренное лицо у нее было, когда она спала. Только рот некрасиво открылся.

– Надо подвязать челюсть. – Валя стояла рядом.

– Давай подвяжем, – Зина старалась говорить как можно спокойнее, – неси косынку.

Она погладила бабушкины руки, скрещенные на груди. Хотелось не плакать – выть от горя. В горле стоял тугой резиновый шар, и проглотить его не получалось. Зина все время мысленно повторяла бабушкины слова, что там ей будет лучше. Сейчас нельзя было устраивать истерик – Валя держалась из последних сил. Зина увела сестру на кухню.

– Где мы возьмем денег на похороны? – твердила Валя. – У меня триста рублей. Сказали, что в собесе потом дадут тысячу, но это потом. Где мы возьмем деньги на похороны?

– Не волнуйся, что-нибудь придумаем.

«Господи, – думала Зина, – когда же я избавлюсь от нужды? Вечно – деньги, деньги, деньги».

Был только один человек, который ей помогал сводить концы с концами. Зина нашла в записной книжке рабочий телефон Петрова.

– Пригласите, пожалуйста, Павла Георгиевича, – попросила она.

Леночка узнала Зинин голос, но, поскольку Зина не представилась, Леночка не сочла нужным напоминать о знакомстве и злорадно отшила дамочку:

– У него сейчас совещание, вызвать с которого не представляется возможным. А через полчаса он уезжает в аэропорт и улетает в командировку. Позвоните недели через две. Всего доброго!

Зина положила трубку. Что делать? Оказывается, она привыкла, что рядом крепкое надежное плечо Павла. И когда это плечо исчезло, она потеряла равновесие.

– Зина, а у папы с мамой были друзья? – спросила Валя.

– Правильно, молодец, – встрепенулась Зина. – Где старая телефонная книжка?

Зина набрала номер папиного друга и коллеги Льва Марковича Лидина.

– Дядя Лева, это Зина Вшитова. Вы меня помните?

– Зиночка! Сколько лет! Конечно, помню, голубушка Все собирался позвонить. Ты, слышал, замуж вышла и детишек родила?

– Да, да. Дядя Лева, мы сейчас с сестрой в бабушкиной квартире… Бабушка умерла, и у нас нет денег на похороны.

Несколько секунд молчания показались Зине вечностью. Она внутренне сжалась, чтобы выдержать боль и обиду, когда Лев Маркович найдет благовидный предлог для отказа.

– Девочки мои, – проговорил наконец дядя Лева, – я вам очень сочувствую. Ни о чем не беспокойтесь, мы все устроим. Не уходите никуда, я сейчас приеду.

Дядя Лева приехал вместе с женой. Потом появились еще какие-то люди, мамины и папины друзья. Они взяли у сестер документы, одежду, в которой бабушку надо похоронить. Валю и Зину усадили в машину и отвезли домой. Дядя Лева сунул Зине деньги, сказал, что позвонит вечером, скажет, когда похороны.

То, что хлопоты взяли на себя чужие люди, смущало Зину и Валю, но в то же время давало им передышку, возможность свыкнуться с потерей.

Лекарством стали Ваня и Саня. Малыши были по-прежнему жизнерадостны, их смех и шалости невольно вызывали улыбку. Сестры не отходили от детей, словно боялись выйти из их забавного мирка, в котором не бывает утрат и тоски по родным.

Но вечером, накануне похорон, Валя, взглянув на племянников, прошептала:

– Папа, мама, бабуля никогда их не увидят! Это ужасно. Это так несправедливо!

И она расплакалась. Следом за ней Зина. Они не рыдали так – обнявшись – со дня смерти родителей.

* * *

Валя и Зина никогда не бывали на похоронах, и обряд их пугал. Но в крематории все прошло строго и чинно, накатанно. Сестрам даже не показалась дежурной скорбь распорядительницы. Только когда гроб уплывал вниз под траурную музыку, они инстинктивно схватились за руки, поддерживая друг друга.

* * *

Поминальный стол в бабушкиной квартире накрыли мамины и папины друзья. Их пришло очень много, более тридцати человек. Первым встал с рюмкой водки дядя Лева.

– Прежде всего я хочу сказать, что все мы порядочные свиньи, я – больше, чем другие, – неожиданно начал он. – Когда Олег и Марина погибли – так нелепо, вдруг, – мы растерялись. Не было похорон, мы не видели их тел в гробах, и почему-то возникло ощущение, что они нас бросили, смотались куда-то, не звонят. А на самом деле это мы бросили и Зину, и Валюшку, и Ольгу Дмитриевну. Вот теперь ушла из жизни Ольга Дмитриевна Все мы помним, сколько она для нас сделала Именно к ней мы бежали за трешкой взаймы без отдачи, с распущенными слюнями по поводу несчастной любви…

Дядя Лева, а за ним и другие говорили добрые слова о родителях и бабушке. У Зины по щекам текли слезы. Мирно текли, без всхлипов и вздохов. Она их вытирала, а они снова текли, как струйки из крана с сорванной резьбой. Она вдруг пожалела, что рядом нет Петрова и он не слышит хорошие слова о ее родных. И в ту же секунду в голове мелькнуло: почему она не подумала об Игоре? Бабушкина смерть – это наказание за измену мужу, за то, что она полюбила другого. Мысль ужаснула Зину, она хотела поделиться ею с Валей, но поняла абсурдность подобных откровений. Зина в очередной раз дала себе слово не думать о Петрове – ни плохо, ни хорошо, – вообще не думать. Шевельнулось воспоминание о том, что Павел понравился бабушке. Зина отогнала непрошеные мысли.

Сестрам не дали убрать за гостями, вымыть посуду. Женщины сложили остатки еды и упаковали, чтобы девочки забрали домой. Тетя Ира отозвала Зину в сторону и спросила:

– Валя переедет к тебе, так ведь? Не хотите эту квартиру сдать?

– Да, хотим, наверное.

– Я нашла вам подходящую пару. Иностранцы, французы. Пятьсот долларов в месяц. Они сразу заплатят за полгода вперед. Вы здесь с Валей разберите вещи, Лева пришлет машину, чтобы перевезти к тебе. Через десять дней, хорошо?

– Спасибо вам за все.

– Да что ты, девочка. Лева прав, виноваты мы перед вами. Но, сама понимаешь: работа, дети, внуки, болезни – да что там говорить. Если нужна будет помощь, обязательно звони, хорошо? Не стесняйтесь.

* * *

Хмурая раздражительность прилипла как загар – не отмоешь. Друзья и подчиненные не узнавали Петрова. Юмор и ирония превратились в ядовитый сарказм, справедливая критика – в издевательские окрики, добрая улыбка – в насмешливую ухмылку, пряник – в кнут, выходные – в будни. Он заваливал себя работой, но под завалами оказывались и другие люди. Петров не замечал, что они устают, не принимал во внимание, что у подчиненных есть домашние дела и нужны выходные. Он разругался с Потапычем, к которому народ ходил жаловаться, и довел до слез Леночку.

– Я больше так не могу! – заявила она. – С тобой невозможно работать, тебе нельзя угодить. Что ты рычишь? В конторе уже на цыпочках ходят, скоро балетные пуанты закажем. Ты чего добиваешься? Чтобы мы уволились? Если у тебя неприятности в личной жизни, мы отдуваться не должны. С бабой не разберется, а нас на уши ставит!

Последнее замечание Лена сделала напрасно. Петров уже был готов повиниться, но, когда она задела за живое, вспылил.

– Я тебе когда велел номенклатуру подготовить? Вчера. Где она? Еще недовольна. Работать не умеет, а туда же.

– Сволочь ты, – разревелась Леночка. – Я до двенадцати ночи здесь сидела. Подавись ты своей номенклатурой! Как я ее могла сделать, если сведения с завода не прислали? Уйду от тебя, ищи другую дуру.

– Скатертью дорога, – напутствовал Петров.

Леночка так хлопнула дверью, что задрожали оконные рамы, которые назывались стеклопакетами и в принципе, по гарантии, дрожать не имели права.

После грязно-снежной Москвы тропическое буйство красок в Индонезии ошеломило бы любого. Но Петрова оставило равнодушным. Под стать его настроению была родная погода, а пиршество зелени раздражало. Впрочем, его раздражало все и везде.

Переговоры Петров вел с каменным деловым видом. Вежливые азиаты прониклись к нему почтением, бумаги подписали быстро. Слегка напуганные его суровостью, партнеры даже не предложили наведаться в места экзотических развлечений, вроде ночного клуба с девушками-массажистками, куда обычно возили европейцев.

Из Индонезии Петров улетел через три дня.

Почти месяц Петрову везло – он не сталкивался с Зиной. Несколько раз, отправляясь на работу, здоровался с выходящей из соседней квартиры Валей.

Подмывало спросить, почему зачастила, но Петров только раскланивался. Посвящена ли Валя в перипетии его отношений с сестрой, он не знал. Девушка смотрела на него без прежней настороженности, но и без особой теплоты.

Единственное, чего добился Петров в борьбе с самим собой, – умерил злую лихорадку на работе.

Он пытался шутить, объяснился с Потапычем и был ласков с Леночкой. Народ смотрел на него с обожанием, и Петров отметил, что иногда полезно натянуть шкуру монстра, – доброго начальника потом готовы на руках носить.

Но отвлечь его могла только работа на пределе возможностей. Обычный трудовой ритм оставлял простор для печального анализа Его былое чувство к Ане Королевой теперь казалось легкой простудой в сравнении с неизлечимым недугом.

В юности бурное кипение гормонов застило глаза и дурманило мозг. Он не мог объективно взглянуть на предмет обожания. Сейчас голова работала исправно, и Петров понимал Зина не просто обворожительная женщина, она интересный человек, настоящий товарищ и остроумный собеседник.

Он бы пошел с ней в разведку, вот только она не звала. Физическое влечение, томившее Петрова, было не острым, по-юношески нестерпимым, а тупым, глубоким и потому более мучительным. Вытащить занозу из пальца легче, чем пулю из груди.

Он беспокоился: на что они живут? И не мог придумать для Зины денежного занятия, компенсирующего ложки. Выручила Валя.

Как-то утром он снова столкнулся с ней у лифта. Поздоровались, несколько секунд, пока закрывались дверцы лифта, помолчали, потом Валя спросила:

– Павел, можно с вами посоветоваться по поводу одной вещи?

– Конечно.

– Мы покупаем для Зины компьютер, она хочет набирать на нем тексты, вроде машинистки.

– «Покупаем» – значит, еще не приобрели?

– Только заказали. Но проблема в том, что Зина не может ходить на курсы, ведь я вечером тоже учусь. Сейчас Зина пытается сама, по книжке, разобраться с программой…

– «Ворд», – подсказал Петров.

– Кажется. Вы не могли бы рекомендовать специалиста, который приехал бы к нам и, за деньги конечно, дал ей несколько уроков?

– Вам в какую сторону? Давайте я подброшу до метро, – пригласил Петров Валю в машину. – За сколько и какой компьютер вы собираетесь покупать? – спросил он, тронувшись с места.

– Не могу вспомнить какой, а стоит полторы тысячи долларов.

– Откуда деньги? – вырвалось у Петрова.

– Мы сдали бабушкину квартиру, – после паузы ответила Валя. – Бабушка умерла.

– Очень жаль. Как Зина… Как вы с ней это пережили?

– Нам помогли друзья наших родителей.

– Искренне сочувствую. Она мне показалась славным человеком.

Петров надолго замолчал.

– Если наша просьба кажется вам сложной, то вы, пожалуйста, не беспокойтесь, мы сами…

– Ничего сложного. Как мне самому это в голову не пришло? А вы молодцы. Сделаем так. От своего заказа вы откажитесь. Я помогу купить машину на нашей фирме с хорошей скидкой и нормальной начинкой. Потом к вам придет один паренек и всему Зину научит, без всяких денег и прочих глупостей. Сегодня что? Вторник? В пятницу, нет, лучше в субботу после обеда мы компьютер и привезем. Хорошо?

– Да, – растерянно кивнула Валя, – но мне неловко, что втянула вас в хлопоты.

– Не беспокойтесь. Мы как-то с Зиной говорили о Боге, религии и прочих подобных вещах. Так вот, она сказала, что верит не в Божью помощь, а в человеческую. Помогают нам не высшие силы, а друзья и просто хорошие люди. Я запомнил эти слова.

– Ловко она вас! – рассмеялась Валя. – Куда вам теперь деться? Чтобы значиться в хороших людях, придется на нас потрудиться.

Петров улыбнулся, отметив наличие у младшей сестры игривости, которую он обожал у старшей.

* * *

Зининого репетитора звали Денисом. Высокого роста, полноватый для своих двадцати пяти лет, в очках с толстыми стеклами, из-за которых он казался косым, Денис был стеснителен и потому неловок. Пока они с Петровым вносили коробки, Денис умудрился смахнуть вазу со шкафа и сбить детский манеж.

– Ты поняла? – Петров готовился, и теперь у него вполне получалось общаться с Зиной так, словно ничего не произошло. – Перед Денисом надо расчищать путь следования. И еще: с непривычки ни одного им изреченного слова понять невозможно. Дениска родился с горячим пельменем во рту и до сих пор его жует.

– А как же?..

Зина вопросительно округлила глаза, показала на Дениса, который спиной к ним распаковывал коробки, потом на себя и недоуменно пожала плечами. Против воли она улыбалась с той минуты, как Петров переступил порог ее квартиры.

– Надевай туфли на шпильках и, когда он будет мямлить, бей по ноге, – посоветовал Петров и добавил шепотом: – Парень отличный, на самом деле очень толковый.

Петров не хотел задерживаться, Денис мог настроить компьютер и один. Но из детской притопали Ваня и Саня. Они узнали Петрова, обхватили каждый по одной ноге – макушки близнецов уже доходили Петрову до коленей, – задрали головки и принялись радостно твердить:

– Дя, дя, дя, дя.

Он подхватил близнецов, посадил их на плечи:

– Ну, орлы, вы потяжелели.

Если он поиграет с малышами полчаса, мир не рухнет.

Он провозился в детской почти час. Ваня и Саня не только не забыли две буквы, выученные с Петровым, но освоили с мамой еще две другие. У каждого из них были свои предпочтения: Ване нравилось играть с гласными «О» и «У», а Сане с согласными «М» и «Т». Как Петров ни бился, складывать буквы в слоги близнецы отказывались. Интеллектуальные занятия, впрочем, им быстро надоели, они потребовали физических развлечений. Малыши покачались на своих лошадках, потом оседлали Петрова, и он цирковой лошадью возил их по кругу. Они визжали от восторга, когда он подбрасывал их к потолку, играя в пикирующие бомбардировщики.

– Все, ребята, вы меня уморили, не напрасно я сегодня тренировку пропустил. До скорых встреч, сделайте дяде ручкой «пока!».

– Вы не поужинаете с нами? – остановила его в коридоре Валя.

Петров услышал, как от предложения отказывается Денис. Парень наверняка был голоден, но стеснялся, а ехать ему в Подмосковье.

– Блинчики с творогом? – предположил Петров.

– Антрекоты, картофель жареный, – подошла Зина, – корейские салаты, отечественная квашеная капуста, маринованные огурчики. Ну и морковные котлеты, если Денис вегетарианец.

– При взгляде на него возникает такая мысль? – Петров внимательно посмотрел на Дениса и погрозил ему пальцем: – Жаль, что молчал, теперь я тебе зарплату снижу. Ее рассчитывали по стоимости парной говядины на килограмм твоего веса.

– Вообще-то я осетринку люблю, – вставил Денис, – нельзя ли калькуляцию пересмотреть и связать зарплату с ценой рыбки?

– Осетрины у нас нет, – рассмеялась Валя, – только лосося можем предложить.

– Вы мне работника не портите, – сказал Петров. – Где там ваши антрекоты?

Его искренне порадовало, что из Зининой семьи ушла нужда и свирепая экономия.

За ужином говорили в основном о компьютерах, программах. Денис немного освоился и рассказывал анекдоты о хакерах, Петров переводил компьютерный сленг на русский язык.

Ваня сидел на руках у мамы, Саня у тети. Малыши тянули руки к очкам Дениса. Зина и Валя запрещали им беспокоить дядю. Ване первому надоело, что не дают потрогать интересную вещь, он взял пластиковую бутылочку с соком, направил ее на Дениса, нажал на стенки и выстрелил бурой жидкостью. Саня тут же припечатал к рубашке гостя свою тарелку с кашей. Петров расхохотался и забрал близнецов у Вали и Зины, которые в наказание принялись шлепать малышей по ладошкам.

– Будет вам, – остановил он девушек. – Подумаешь, каша. Могло быть хуже. Иди в ванную и помойся, делов-то.

Пока Денис чистил одежду, Зина с Петровым обсуждали стоимость компьютера и приставок. Петров вспомнил, что Леночка когда-то работала в машбюро, набирала писателям романы и может найти для Зины заказчиков. Зина просила передать благодарность и привет Лене.