Текст книги "О любви (сборник)"

– Ты считаешь, что все проблемы можно решить с помощью денег? – вздрогнула Таня.

Брат ответил туманно:

– Если бы я так считал, то не сидел бы сейчас здесь.

Татьяна решила сменить тему:

– Я с Зиной разговаривала. Ты почему домой не звонишь?

– Позвоню.

Он не выполнил своего обещания. Между Петровым и самыми близкими – женой, сестрой, родителями – будто кошка серая пробежала. У него не было желания объясняться, утрясать, сглаживать – само пройдет.

О двух крупных суммах, которые он снял с семейного счета, на ремонт и на сберкнижку Татьяне, он ничего не сообщил Зине. Ей оставалось только строить предположения.

Потом Петров много раз будет мысленно возвращаться к своему отъезду из Омска, задаваться вопросом, почему решил ехать поездом, а не лететь самолетом. Кроме бредовой идеи «увидеть Сибирь из окна», ему ничего не вспомнится.

* * *

В купе заглянул коротко стриженный мужчина, посмотрел на молоденькую беременную соседку Петрова, потом на него, обрадовался:

– Мужик, я через два купе. Соседка попалась. Не поменяешься? Переходи ко мне. А женщины пусть тут.

Петров повернулся к попутчице – та явно обрадовалась предложению. Он встал и забрал свои вещи.

В новом купе, таком же люксе, рассчитанном на двоих, уже сидели два парня.

– Моя команда, – сообщил стриженый, – знакомьтесь. Это Сашок.

Парень лет двадцати, не отягощенный университетскими знаниями.

– Петров.

– А это Медведь, видишь каков, ух, бурый, – почему-то веселился мужик. – По паспорту Медведев, а по нашему просто Медведь. Меня они Тренер зовут. По должности. Мы самбисты, на соревнования едем.

В том, что они спортсмены, сомневаться не приходилось. Все трое крепко накачаны, шеи воловьи, покатые плечи в буграх мышц, поэтому головы казались карикатурно маленькими. Только категории у них были разные: Сашок в мышином весе выступает, Тренер в среднем, а Медведь из тяжеловесов.

– Распишем пульку? – предложил Сашок и достал карты.

Петров кивнул. Он не боялся проиграться. В студенческие годы карточными играми зарабатывал прибавку к стипендии. Память у него была отличная, шулеров он вычислял легко.

Играли спортсмены плохо, карт не помнили, и к финалу Петров шел победителем. Но ставки были маленькими, и азарта их поднимать никто не проявлял. Несмотря на июньскую жару, в вагоне топили, окна не открывались, кондиционеры не работали – тропическая духота. Игроки разделись до трусов и выпили по две бутылки минералки на брата. Странно, что не возникало предложения перейти к крепким напиткам.

«Держат спортивную форму?» – недоумевал Петров. В попутчиках чувствовалась какая-то скрытая агрессия, сознание превосходства, фиги в кармане. Как в детстве, когда один из приятелей начинает тебя дразнить: «А у меня что-то есть! А я тебе не скажу! А я тебе не покажу!»

Петрова раздражал Медведь, вернее, запах его одеколона, который попутчик периодически выливал на носовой платок и обтирал торс.

– Ты нас задушил! – не выдержал Петров. – Точно в сельской парикмахерской.

Поезд стал замедлять ход. Остановка.

– Хочу выйти, проветриться, – сказал Петров.

– Здесь полминуты стоим. – Тренер посмотрел на часы. – Подожди, через двадцать минут большая станция, там и прогуляемся.

Медведь и Сашок довольно засмеялись.

– Что смешного? – спросил Петров.

– Ребятки застоялись, – суетливо пояснил Тренер. – Ну, кто банкует? Петров, ты!

Замерев на несколько секунд, поезд снова тронулся, набрал скорость, колеса выбивали частую дробь. Медведь снова достал платок и пузырек.

– Я же тебя просил! – возмутился Петров.

– А это другое, – ухмыльнулся Медведь.

Поплыл действительно другой запах, эфирно сладковатый. Медведь неожиданно бросился на Петрова, прижал платок к его лицу. Следом навалились Сашок и Тренер, один держал ноги, другой руки Петрова.

Тот вырывался, стараясь не дышать. Но даже отдельно с каждым из спортсменов Петров вряд ли бы вышел победителем.

Хотелось втянуть в себя воздух – так хотелось, что все остальное уже не имело значения. Он задышал – чем-то сладко лекарственным, спасительным, непривычным, как запахи в родительской квартире.

Забытье опустилось шляпой, которую ему вдруг надвинули на глаза. Петров никогда не носил шляп, но тут, по случаю кризиса, одну примерял – плохие мальчики хулигански схватились за поля и натянули на лицо.

Темнота была неполной. Он со стороны наблюдал, как, матерясь и переругиваясь, спортсмены его расслабленное тело одевают и одеваются сами. Хватают багаж, вешают Петрова безвольной куклой на плечи Медведя и двигаются по вагонному коридору. Проходя мимо своего купе, он увидел через стену, как беременная женщина засыпает, поглаживая свой живот. Он Зинке гладил живот на последних месяцах, когда она не могла заснуть.

Из тумана вырисовывается, становясь почти четкой, проводница:

– Что это с ним?

Петров хочет позвать ее на помощь, но язык не слушается, и нет у него сил поднять голову или пошевелить рукой.

– Перепил малость, – гогочет Тренер. – Ауф видерзейн, мадемуазель!

Его волокут по перрону – ноги чужие, рук нет, душа еле трепещется, не поспевает за телом. Но мыслит. Вдруг приходит вопрос: а как же отец живет, наполовину мертвый? Нет! Врешь! Соединить тело с сознанием и вырваться, убежать!

Он вырвался, но не смог сделать ни шагу, упал, проехал лицом по грязному асфальту, не чувствуя боли. Голоса: «Добавь ему, Сашок, одеколончику – понюхать». Тупой удар в бок – тяжелым ботинком в печень. Опять не больно, как под наркозом Мокрая тряпка у лица Знакомый запах. Подкатывает темное облако. «Нырнуть в него? Похоже на репетицию смерти. Слово умное – «репетиция» – не помню, что значит».

* * *

Сознание вернулось к Петрову настойчивыми болезненными звонками. Казалось – звонит в дверь его холостяцкой квартиры обморочная Зина, а близнецы в соседней квартире надрываются от крика.

Можно спрятаться, он заранее знает, что будет дальше. Предательская мысль – накрыться одеялом с головой и сделать вид, что тебя нет дома Бросить Ваню и Саню? И девочку? Маню, как же он мог забыть дочку? Она же потом родилась.

Звонил, вернее, пищал портативный компьютер Петрова – кто-то пытался войти в память. Напрасные усилия, чтобы сломать пароль, специалисту потребуется несколько суток работы. Не открывая глаз, по-прежнему притворяясь беспамятным, Петров прислушивался к звукам. Вот компьютер пронзительно запищал. Сейчас на экране должна появиться плашка: «Сволочь, убери руки и закрой меня!» Не послушались, колотят по клавишам. Снова пронзительный писк, теперь компьютер их предупреждает: «После нажатия любой клавиши вся информация будет уничтожена». Не послушались, гады. Все! Запустилась программа, которая сотрет память подчистую. Теперь компьютер стоимостью в три тысячи долларов годился лишь на то, чтобы забивать им гвозди.

Петров слегка приоткрыл глаза. Увидел спины двух мужиков, копающихся в его вещах. Медведь и Сашок. Откладывают в сторону ценное – цифровые фотоаппарат и видеокамеру, дорогой несессер, спутниковый телефон, электробритву. За столом сидит Тренер и тупо матерится, глядя на черный экран компьютера. Грабители, ворюги! Куда они его притащили? Похоже на дачу или деревенскую избу: стены из толстых бревен, русская печь, маленькое оконце, свет идет от электрического фонарика, подвешенного на проволочном крючке к потолку. Петров все видит с нижней точки – значит, валяется на полу.

Голова болела как с похмелья, его мутило, хотелось пить. Стараясь не шуметь, он снял с руки часы и засунул их под матрас, на котором лежал. Тренер повернулся к нему. Встретились взглядом.

– С прибытием по месту назначения! – ехидно приветствовал Тренер.

Петров с трудом сел, привалился к стене. Окружающее он видел как в речной ряби, в колыхании, ритм которому задавала пульсирующая головная боль.

– Дайте пить! – попросил он.

Подчиняясь кивку Тренера, Сашок бросил Петрову пластиковую двухлитровую бутылку с яркой этикеткой. Напиток для детей «Колокольчик». Дрожащей рукой Петров отвинтил крышку, запрокинул бутыль. Приторно сладкий газированный напиток ворвался в желудок и вызвал там бурю. Петров едва успел убрать горлышко ото рта, его начало рвать – фонтаном, безудержно.

– Вот сука! Заблевал все! – ругался Тренер. – Тащите его на улицу.

Сотрясаемого конвульсиями Петрова подхватили за плечи и поволокли на улицу. Бросили на крыльце. Медведь зачерпнул ведром воду из бочки и окатил Петрова. Тухлая дождевая вода показалась живительным душем.

– Еще? – спросил Медведь.

Петров кивнул в ответ.

После нескольких ведер, вылитых ему на голову, Петров почти пришел в себя. Оглянулся – кругом темень, слышно, как шумит лес. Он встал на ноги и, подчиняясь приказу, вернулся в дом. Подошел в своему раскрытому чемодану, достал полотенце, вытер лицо, сел на деревянную скамью. Петров чувствовал себя мокрой тряпкой, которую пропустили через валики пресса – были такие у домашних стиральных машин в его детстве.

Сидевший напротив Тренер изучал содержимое бумажника Петрова. На другом конце стола Медведь и Сашок готовили ужин – вскрывали разбойничьими финками банки с консервами. На Петрова никто не обращал внимания, словно он был мебелью, неодушевленным предметом. В поведении бандитов не было игры, нарочитости, только равнодушие – абсолютное, как к кандидату в покойники. Его взяли в заложники, будут требовать выкуп? Или просто ограбят и пристукнут?

– Чего вы хотите? – спросил Петров Тренера, который был в шайке за главного.

– Я хочу увидеть небо, голубое, голубое, – весело пропел тот на мотив популярной песни. – Очухался? Вот и лады. Сейчас мы проведем переговоры в теплой дружеской обстановке, – кривлялся Тренер, – которые закончатся подписанием важных политических документов.

Он отгреб в сторону деньги и пластиковые карточки из бумажника Петрова, достал из своей сумки папку, вытащил из нее бумаги и положил перед Петровым:

– Прочитайте и распишитесь. Впрочем, можешь не читать, только подпись разборчивую поставь. Тебе ведь, фраер, не надо объяснять, что лучше по-хорошему? Чтобы мальчику не больно было, когда мы станем ему пальчики по одному – ам, откусывать. – Тренер издевательски клацнул зубами.

Все обстояло гораздо хуже, чем ожидал Петров.

Ограбление или выкуп заложника – детские игры по сравнению с тем, что от него требовали.

* * *

Главные интересы холдинговой компании «Класс» были связаны с производством и сбытом компьютерной техники. Но фирма также владела акциями десятка предприятий других профилей. В свое время российский рынок являл собой мечту богатого инвестора – куда ни кинь, всюду была ниша, в которую можно вложить деньги и быстро получить сверхприбыль: будь то торговля продуктами питания и одеждой или автомобильные перевозки, строительный бизнес или телекоммуникации. «Класс» плодил «дочек», которые, возмужав, захотели самостоятельности. Но не тут-то было. Петров и Ровенский успели, пока не был принят запрещающий закон, провести консолидацию акций по простой и действенной схеме, в результате которой бывшие мелкие акционеры лишались собственности, становились наемными рабочими, а все пакеты акций оказались в руках у троицы. Никто не обездоливал бывших владельцев, пистолетов к вискам не приставляли и акцию стоимостью в сто рублей покупали у них за тысячу долларов.

К моменту, когда Петров отправился «охотиться на тюленей», у него было двадцать процентов всех акций компаний холдинга «Класс», столько же у Потапыча, у Ровенского – шестьдесят процентов.

Петров мог оставить Ровенскому простую доверенность на голосование его акциями, но он передал их в доверительное управление Юрию. Иными словами, Ровенский должен был управлять имуществом Петрова в пользу лиц-бенефициаров – жены и детей Петрова.

* * *

И вот теперь недоумок, у которого даже имени нет, только кличка, подсовывает Петрову под нос договор на продажу всех акций Петрова какому-то мифическому Каблукову Ивану Ивановичу за смехотворную сумму в полмиллиона долларов. Похоже на дурной сон, бред. Во сне не бывает бумаг, где точно указаны не только паспортные данные Петрова, но и пункты из реестров акционеров и номера лицензий, присвоенные Регистрационной палатой.

– Не хочешь подписывать? – ласково спросил Тренер.

Петров быстро пролистнул бумаги, а теперь заново внимательно их перечитывал – тянул время, лихорадочно соображая: кто стоит за Каблуковым, что они затеяли?

Медведь и Сашок, услышав вопрос Тренера, бросили свои занятия, подошли, стали по обе стороны от Петрова.

– А ключи от квартиры вам не нужны? – зло ухмыльнулся Петров.

И тут же его голова оказалась как обручем захвачена мощной рукой Медведя. У Петрова громко хрустнули шейные позвонки.

– Все это филькина грамота, – просипел он, указывая на бумаги.

– А мне побоку, что там написано, – благодушно заверил Тренер. – Мое дело автограф получить. Отпусти его, Медведь. Куда этот придурок денется?

Освобожденный Петров надсадно откашливался. Его колотило от бешенства. Тренер заметил, хихикнул:

– Мальчик вибрирует. И правильно делает! Но я добрый дядя, я дам тебе возможность подумать до утра. А потом ты, поганка, сможешь доставить Сашку и Медведю большое удовольствие. Им нравится плохих мальчиков щекотать. Ты не левша? Слышь, Сашок, он не левша. Значитца, левая рука ему не нужна и один глазик тоже лишний.

Медведь и Сашок мерзко заржали. Петрова прошиб холодный пот. Он решил сыграть труса, что далось ему почти без труда.

– Я плохо себя чувствую, – сказал он, закрывая лицо руками.

– Отдохни, – кивнул Тренер. – Ползи в угол и громко не плачь, завтра нарыдаешься.

Петров встал, шатаясь, дошел до тюфяка, рухнул на него. Он повернулся лицом к стене, пытаясь отвлечься от шума бандитской трапезы и проанализировать ситуацию.

Есть две вводные – финансовый договор и он сам. Его жизнь сейчас под большим вопросом. Об этом потом. Договор. Он абсурден. Большинство предприятий «Класса» – закрытые акционерные общества, это значит, что их акции нельзя продать первому встречному. По закону вначале другие акционеры должны отказаться от их приобретения, а потом уже право покупки предоставляется человеку с улицы. Подобные сделки не делаются с вечера наутро – это длительный бюрократический, юридический процесс. Бандиты, конечно, ничего в этом не смыслят. За ними кто-то стоит. Кто? Такой же узколобый, как они, или профессионал?

Петров мысленно перебирал кандидатуры. Он никого не мог назвать конкретно, но вспомнил десяток людей, которые могли связаться с бандитами и пойти на преступление. Ровенский и Потапыч легко блокируют эту сделку, аннулируют договор. Они не допустят, чтобы в «Классе» появился чужой интерес. Если бы у Петрова была возможность перекинуться с ними парой слов! Об этом приходится только мечтать. Итак, если он подпишет договор, будет большая морока, но фирму можно спасти. Вопрос в том, можно ли спасти самого Петрова, ведь этот договор одновременно его смертный приговор. Или нет? Что они задумали? Соглашение бессмысленно, если Петров остается в живых, он всегда может его опротестовать.

Статья сто семьдесят девятая Гражданского кодекса – недействительность сделки, совершенной под влиянием обмана, насилия, угрозы, злонамеренного соглашения одной стороны с другой стороной (Каблуков! Поручик Киже! Раздери его в корень!) или стечения тяжелых обстоятельств. Его обстоятельства не просто тяжелые – они смертельные.

Петров в эти минуты не страшился смерти. У него хотели отобрать то, что нажито за долгие годы каторжным трудом, что попрало юношеские иллюзии и питалось мечтаниями о светлом будущем детей. Голова трещала от боли и от досады – чтобы выстроить уравнение, не хватало данных.

Бандиты устраивались на ночь. Они связали Петрова: на запястья и лодыжки накинули петли, которые соединили за спиной короткой веревкой. Через час он завыл от боли. Но никто не откликнулся на его призывы. В громком храпе бандитов ему слышалось издевательство – над ним, беспомощным, корчившимся в попытках освободиться или хотя бы разогнать кровь в мышцах, скрипящим зубами, проклинающим весь белый свет и себя самого.

Под утро он провалился в сон, как в темную яму. Стратегию своего поведения он продумал настолько, насколько она возможна в игре без правил, с противником, которого не знаешь и чье оружие тебе неведомо.

* * *

Утром, когда его развязали, Петров долго не мог встать – растирал сведенные болезненной судорогой руки и ноги. Бандиты завтракали и наблюдали, похабно комментируя его «массаж». Затем свалили объедки в одну тарелку и предложили – ешь.

Петров однажды читал, что узники фашистских застенков, кроме физических страданий, невероятно тяжело переносили моральное унижение – абсолютное вселенское равнодушие палачей. Гестаповцы относились к ним не как к людям, врагам, животным, праху, тлену – а как к пустому месту. От этого испытания человеческая натура трещала по всем швам.

Сашок и Медведь, понял Петров, были из породы концлагерных вертухаев. Они понимали только силу – кулак, пистолет, электрошок. Смысл жизни: пожрать, поспать, с бабой перепихнуться, оттянуться, издеваясь над беззащитным. Делать ставку на этих питекантропов нельзя, у них вместо мозгов помои.

Значит, Тренер? Ведь Петров должен кого-то выбрать, переманить, заинтересовать. Купить, наконец.

Тренер до карикатурности походил на киношного садиста – постоянно кривляется и возбужденно предвкушает пытки. Все они выродки, но у Тренера пол-извилины в голове есть. Надо улучить минуту, побыть с ним наедине.

Петров отказался от «завтрака», сказал, что ему нужно во двор.

– Валяй, – позволил Тренер. – Только бежать не советую. Тут на сто километров вокруг леса и болота. Недосуг нам за тобой носиться.

На крыльцо вышел Медведь, наблюдал, как Петров умывается из бочки с дождевой водой и переодевается в одежду, захваченную из чемодана.

– Перед смертью в чистое хочешь нарядиться? – оскалился Медведь.

Петров не отвечал, осматривался по сторонам: небольшая полянка, на которой стоял дом, очевидно охотничий. Лес действительно близко – темный, дремучий. Он шагнул немного вперед и увидел машину – «газик», в народе именуемый «козлом». Между деревьями виднелась проселочная дорога Сделал еще несколько шагов в сторону, но Медведь схватил его за ворот, толкнул к крыльцу:

– Пошел в хату, жмурик!

Тренер сидел за столом и читал договор. По нахмуренному лицу бандита, шевелящего при чтении губами, можно было понять, что премудрости финансового документа выше его понимания. Петров подошел к печке, взял алюминиевую кружку, сполоснул ее теплой водой из чайника, налил полную и выпил Тянущие рези в желудке исчезли, только саднило лицо и болел ушибленный бок. Но противный шум в голове и дурнота отступили, он соображал четко и ясно. Главная задача – тянуть время, постараться вытащить как можно больше информации.

– Подпишешь без выкрутасов? – зевнул Тренер.

– А что дальше? – ответил Петров вопросом на вопрос.

– Дальше ты поедешь в санаторий, – ухмыльнулся Тренер.

– В Карловы Вары, – подхватил Сашок. – Давай я ему вмажу, чтобы сговорчивее был?

Петров сделал вид, что не услышал угрозы. Он обращался к Тренеру:

– Разве заказчики вас не предупредили, что такие бумаги подписываются только в присутствии нотариуса?

Секундное замешательство. Тренер недовольно скривился, но отбросил сомнения:

– Мне побоку. Не я эту пургу сочинял. Подписывай!

– Вправить ему мозги? – Теперь свои услуги предложил Медведь.

Петров перелистнул бумаги, указал ручкой:

– На страницах четыре и пять ошибки, пункты два три и два семь.

– Начхать! – крикнул Тренер, вскочив. – Ты ваньку валять задумал, падла?

Сашок и Медведь подошли ближе, подняли кулаки. Петров тоже встал, отступил к стене, страхуя спину. Но Тренер неожиданно от крика перешел к ласковому шепоту:

– Может, ты хочешь со своими юристами проконсультироваться? Разрешаю. Давай, червяк, позвони им.

Петрову стоило усилий не показать свою радость. Это был абсурд – бандиты давали ему возможность связаться с Ровенским. Но обдумывать, почему они пошли на такой шаг, времени не было.

Петров взял телефон, который ему протянул Тренер, включил, набрал номер.

– Юра, – заговорил он быстро, – у меня большие проблемы. Статья сто семьдесят девятая…

– Что? – не понял Ровенский. – Где ты? Что случилось?

– В заложниках. Они требуют, чтобы я продал свой пакет. Сто семьдесят девятая, – повторил Петров, – ты знаешь, как надо…

По кивку Тренера Медведь, как футболист, отвел назад ногу и с размаху ударил Петрова по коленке. Петров упал, завыл от боли. Ему показалось, что коленный сустав с треском вывернулся в противоположную сторону. Боль была адской. Петров катался по полу, зажав колено двумя руками.

Тренер тем временем говорил Ровенскому:

– Твой дружок хочет продать нам свои бумажки. Очень громко хочет. – Он поднес телефон к Петрову, чтобы Ровенский услышал стоны. – Усек? Дружок передает тебе, что мечтает пожить на белом свете. И теперь это зависит от тебя. Мы еще позвоним. Пока!

Сашок и Медведь подхватили Петрова под мышки и посадили на лавку.

– Продолжим? – весело спросил Тренер.

* * *

Потапыч вспыхнул от обиды, услышав в телефонной трубке резкий командный голос Ровенского:

– Ко мне! Быстро!

– У меня совещание.

Ровенский послал совещание далеко и нецензурно, повторил приказ.

Когда Потапыч вошел к кабинет, обида его мгновенно улетучилась: таким он Юру никогда не видел.

Пунцовый от гнева, Ровенский матерился как портовый грузчик и колотил кулаком по столу. Он проклинал Петрова.

– Что случилось? Уймись ты! Что с Петровым?

Ровенский пощелкал кнопками магнитофона, он имел обыкновение записывать телефонные разговоры. И Потапов прослушал только что состоявшуюся беседу. Теперь и он посерел лицом.

Несколько минут они молчали. Потапыч тупо смотрел в одну точку, а Ровенский нервно шагал вдоль длинного стола.

Оба понимали, что допустить продажу акций Петрова, то есть позволить чужому интересу проникнуть в их бизнес, значит этот бизнес разрушить.

Но на карту поставлена жизнь их друга!

Неожиданный отъезд Петрова компаньоны расценивали как подлую выходку. В серьезном бизнесе взбрыки не приняты. Первый помощник капитана не может в одночасье сказать: «Я устал, мне надоело», взять шлюпку и посреди океана сделать всем ручкой.

Это называется удар под дых. Петрова некем заменить, не существует управленца его уровня, его знаний, опыта и, главное, связей.

И все-таки каких бы проклятий ни заслуживал Петров, смертного приговора ему не желали.

– Сколько раз говорили! – в сердцах воскликнул Ровенский. – Начальник службы безопасности язык сломал!

Потапов согласно кивал.

Петров нарушал требуемое этикетом большого бизнеса и соображениями безопасности правило – всюду появляться только в сопровождении телохранителя. Он даже от водителя отказался. Другой бизнесмен его уровня, сам крутящий баранку, вызвал бы насмешку, но Петрову чудачества прощали. Допрощались!

– Кто за этим стоит? – спросил Потапыч.

– Не знаю. Но узнаю! И зарою его в землю! По шею, а в глотку свинец горячий залью!

– Где сейчас может быть Петров?

Ровенский пожал плечами:

– Черт его знает!

– Спросить у Зины? – предложил Потапыч, но тут же спохватился. – Нет, напугаем ее. Твоя Лена с ней общается. Может, она в курсе?

Ровенский набрал телефон жены:

– Лен, ты говорила с Зиной? Куда Петров подался? Был в Омске? Потом уехал? Тюленей? Каких тюленей? Бред! Спасибо, пока! Нормальный у меня голос, просто запарка очередная. Пока! – Он положил трубку, обратился к Потапычу:

– Якобы отправился на Дальний Восток охотиться на тюленей. Как тебе это нравится? Маразм!

– Кто у нас на Дальнем Востоке? Нужно немедленно связаться. Петров не идиот, он не автостопом путешествовал, наверняка подготовил базу.

– Займись этим сам, никому ни слова.

– Хорошо. Петров подсказал выход: сто семьдесят девятая статья – кабальная сделка, мы всегда можем ее опротестовать.

– Для этого он должен быть жив – как еще представить доказательства?

– Надо торговаться, согласиться при условии, что они отпустят Петрова.

– Детский сад! Бессмыслица! Мало-мальски грамотный человек знает, что такие сделки одним росчерком пера не делаются.

– Может, они отморозки тупые? Решили хапнуть кусок на дурачка.

– Было бы слишком хорошо и просто.

– Мы должны твердо стоять на том, что дадим согласие на продажу акций третьему лицу только в присутствии Петрова.

– Безусловно.

Они обсуждали детали: как запутать бандитов юридическими увертками, какие силы подключить к розыску Петрова, и тут раздался звонок. Говорила женщина, голос искажен: глуховат, с небольшим эхом после каждого слова Ровенский нажал кнопку записи и включил динамик, чтобы Потапыч слышал разговор.

– Ваш друг подписал бумаги.

– Где он? – быстро спросил Ровенский.

– Не важно.

– Я хочу поговорить с Петровым.

– Сейчас это невозможно. Пожалуйста, не перебивайте меня. И не называйте фамилий. Ваш друг по-прежнему хворает. Он просил передать, что для его самочувствия очень важно, чтобы вы не противились сделке.

– Пусть он сам это скажет.

– Я еще раз прошу не перебивать. Итак, от вас требуются две вещи. Первое – согласиться на продажу его акций. И второе. Мы предлагаем вам выкупить у нас пакет за пять миллионов долларов.

– Кто вы?

– Не отвлекайтесь.

– Это очень большая сумма.

– Но она меньше реальной стоимости активов.

Потапыч выхватил у Ровенского трубку и крикнул в микрофон:

– Только в присутствии Петрова. Вы поняли?

– Да, но это от нас не зависит. Если ваш друг не желает с вами разговаривать, я ничего не могу поделать.

– Он жив?

– Вполне. Он хочет быстрее покончить с формальностями и поехать на охоту за тюленями.

Ровенский и Потапов онемели, услышав про тюленей.

– Я позвоню вам завтра, – продолжила женщина. – Или мы обсудим детали сделки, или вы сообщите вдове, что погребального обряда не будет.

Она положила трубку. Они еще несколько секунд слушали короткие гудки.

– Мы в ловушке, – констатировал Ровенский.

– Надо выкупать акции. Спасти холдинг и Петрова.

– Где гарантии, что его не пришьют?

– Не знаю. Давай думать.

* * *

На следующий день та же женщина позвонила и назвала юридическую фирму, которая по доверенности покупателя обеспечит сделку. Фирма оказалась солидной, не запятнавшей себя темными махинациями. Петрова захватили не олухи, а жесткие профессионалы. Ровенский потребовал гарантий того, что Петров жив и с ним ничего не случилось. Через неделю женщина предоставила гарантии – Петров на охоте и шлет семье по электронной почте письма с подробностями. Лена Ровенская осторожно проверила, расспросила Зину – письма приходили. В них Петров обращался к детям, используя их семейную аббревиатуру – МВС – Маня, Ваня, Саня. Никто из посторонних не знал, что Петров так называет детей.

Ровенский и Потапов, проанализировав ситуацию, пришли к неутешительному выводу: Петров их подставил, имитировал похищение. Дурацкий розыгрыш устроил, подлец.

Против этой версии был только один аргумент – слишком малая сумма за пакет акций. Но искать логику в действиях Петрова всегда было бессмысленно.

Ровенский выкупил пятнадцать процентов из пакета Петрова, Потапыч – пять. Теперь у холдинга было два хозяина: Ровенский с семьюдесятью пятью процентами акций и Потапов – с двадцатью пятью.

С юридической точки зрения сделку провели безукоризненно. Кто такой Каблуков Иван Иванович, выяснить не удалось – по указанному адресу в квартире жил пенсионер, который уехал давно, надолго и в неизвестном направлении. Квартиру снимала молодая семья.