Текст книги "О любви (сборник)"

– Ты бы мог продать снег эскимосам.

– Значит, согласна?

– Да. Но я хочу поговорить с тобой о Зине.

– В другой раз.

– Нет, сейчас.

Они беседовали на кухне. Денис томился в комнате, читал дочери книгу. Валя напомнила Петрову его пассаж о судьбоносной роли сестер.

– И вот как сестра твоей жены я хочу спросить. Почему Зина, несмотря на твое возвращение, по-прежнему ходит как в воду опущенная?

– Вопрос не ко мне. Я сам бы хотел знать, в чем перед ней провинился. И во мне ли дело.

– А кто ее бросил? – возмутилась Валя.

– Никто не бросал, – начал злиться Петров. – Хочу напомнить: ее первый муж имел обыкновение уходить под воду на полгода И ничего! Ждала, любила, с распростертыми объятиями принимала.

– Сравнение адекватное, – кивнула Валя. – Он ее тоже без копейки денег держал.

– Что? – остолбенел Петров.

Денис заглянул на кухню:

– Долго вы еще? Ужинать пора.

– Подожди! – рявкнул на него Петров. – Закрой дверь! Так! – повернулся он снова к Вале. – Все сначала! Я ее обездолил?

– Ты забрал все деньги, которые ей оставил, им не на что было жить. Строго говоря, жить по тем стандартам, к которым они привыкли. О куске хлеба речь не шла.

– Она могла съездить за границу и снять хоть миллион! У нее была генеральная доверенность на управление всем имуществом! Могла продать джип или загородный дом и безбедно существовать целый год! Твоя сестра умственно ущербная или прикидывается? Ищет повод, чтобы меня обвинить?

– Зина продала свои украшения, – задумчиво сказала Валя. – Наверное… нет, определенно, она не знала, что есть другие материальные возможности. На работу пошла.

– Я ей русским языком все объяснил. А на работу она устроилась, потому что блажь в голову стукнула.

– Ты ничего не понимаешь! – Теперь и Валя разгорячилась, повысила голос. – Она так переживала – страшно смотреть было. И со всех сторон ей дули в уши, что ты умотал с любовницей. Лена Ровенская в первую очередь старалась.

Петров не нашел слов от возмущения. Когда голос прорезался, Павел начал заикаться, проглатывая матерную брань:

– Я?.. С бабой?.. Когда я… корчился… когда меня чуть не прикончили… В госпитале полгода… две операции… Какая любовница? Нужно быть полной идиоткой… плюнуть мне в душу… И сама здесь…

Денис решительно переступил порог. Насупленный, со сжатыми кулаками и испариной на лбу, он стал быстро говорить:

– Не надо ссориться, мы найдем выход. С Зиной поедет дочка, а Валя останется и потом со мной вместе отправится.

Петров и Валя недоуменно на него уставились.

– Мы обо всем уже договорились, – первой сообразила Валя. – Сейчас о Зине ведем речь. Хочешь – присаживайся?

– Нет, извините, – смутился Денис и закрыл за собой дверь.

Получив передышку, спорщики слегка успокоились.

– Я глубоко убеждена, – подвела итог Валя, – что все проблемы возникают, когда люди почему-то не могут сесть и спокойно поговорить о наболевшем. Копят обиды, упреки, накручивают себе нервы и портят друг другу жизнь. А нужно просто поговорить по душам. Если бы Зина знала, что с тобой произошло на самом деле, если бы ты понял, чем ее обидел! Разве не стало бы тогда все на свои места? Вы бы не разобрались? Не перестали бы смотреть друг на друга как чужие?

– Не знаю, – с сомнением покачал головой Петров. – Отказаться от обид нелегко. Кроме того, всегда есть страх сделать хуже.

– Все дело в том, что человеку не свойственно искать точку опоры в прошлом, он нащупывает ее в настоящем и будущем.

– Увлекаешься психологией? – спросил Петров.

– Любительски. Очень жалею, что не поступала на факультет психологии.

– Еще не поздно.

– Ты серьезно? Когда Зина пошла на работу и вдруг загорелась своими проектами, я ей по-хорошему позавидовала. Задумалась: а сама я могу увлечься каким-либо делом?

– Нам с Денисом впору открывать клуб для мужей, чьих жен обуяло честолюбие, – усмехнулся Петров.

– Не одобряешь?

– Веселюсь. Мы еще за вами портфельчики будем носить. И что ты решила?

– Есть факультеты психологии для людей с высшим образованием. По окончании можно работать семейным психологом. Это мне интересно.

– Как Денис к идее относится?

– С абсолютным непониманием, – рассмеялась Валя. – Он страшно далек от межличностных проблем. Не представляет, что можно конфликтно жить с человеком, которого любишь.

– Счастливчик, – позавидовал Петров. – Хочешь знать мое мнение? Дерзай, у тебя получится.

– Откуда уверенность?

– Ты цельный и нравственно здоровый человек. Если то, что идет у тебя от сердца, подкрепить научной базой, тебе цены не будет. Несчастные супруги начнут выстраиваться к тебе в очередь и называть в твою честь детей, родившихся после примирения.

– В благодарность за беспардонную лесть могу накормить ужином.

– Спасибо. Мне детей из школы забирать.

* * *

Петров не торопился следовать советам Вали.

Рассказать все Зине – означает просить ее о снисхождении, давить на жалость. Кроме того, он был глубоко оскорблен подозрениями в неверности.

«Женщины не понимают мужчин. Они представить себе не могут, что обвинения в несуществующей измене способны довести мужика до белого каления», – эта мысль, давняя, забытая, тянулась откуда-то из прошлого. Петров вспомнил: Гришка Ганбегян, прикрываясь которым он скупал когда-то у Зины расписные ложки.

Ганбегян страдал под игом ревнивой жены. Причем стоически выдерживал сцены, когда подозрения имели основания, но лез на стенку, если его обвиняли безвинно. Какой-нибудь фрейдист докопался бы до сути парадокса: мол, в глубине души мужик мечтал вильнуть на сторону, не получилось, он разочарован и обвинения воспринимает как дополнительное наказание, двойной приговор.

Петрову не было дела до глубин психоанализа.

Но он подписался бы под всеми проклятиями, которыми Гришка в свое время щедро осыпал жену, и собственных бы добавил.

Но с другой стороны, рассуждал он, немного поостыв, Зина – не истеричная девица. Чтобы ей втемяшилась в голову подобная идея, нужны особые условия. Какие? Первое – он уехал, не сумев объяснить ей причины. Она посчитала себя брошенной. Второе – чертовы деньги! Дурья башка, она вообразила, будто он ее обокрал! Третье – постороннее влияние. «Лена Ровенская! Редкая стерва, злодейка. Бог наградил ее красивой мордахой и наказал мерзким характером. Эх, надо было трусы ей стянуть и голяком оставить перед мужем, прежде чем скрыться! Но Леночка у меня еще попляшет на сковородке!»

* * *

Хотя Петров не собирался оправдываться перед Зиной, по одному пункту обвинений он желал внести ясность.

– Ты не помнишь, – спросил он вечером жену, – доверенность, которую я тебе оставил, на полгода или больше?

– Какая доверенность? – удивилась Зина.

– Генеральная нотариальная, – раздельно проговорил Петров, – на распоряжение всем имуществом.

– Понятия не имею, – пожала Зина плечами. – А была такая?

Петров подошел к секретеру, выдвинул ящик с документами.

– Что за бардак! – ругнулся он. – Почему нет порядка?

Важные бумаги лежали вперемешку с детскими рисунками, фломастерами и сломанными игрушками.

– Ваня, Саня! – позвал Петров детей. – Кто вам позволил копаться в документах?

– Мы не трогали, – отпирались близнецы. – Только один раз, помнишь, папа, когда поехали к своему… своему ненастоящему отцу.

Маняша, прячась за братьями, тоненько пропищала:

– Это я в бюрократов играла.

– В каких еще бюрократов? – буркнул Петров. – Когда?

У Мани дрожали губы, она собиралась реветь:

– Когда еще не Новая, а старая Оксана была, и Настя тоже. Они мне сказали: «Иди порисуй, поиграй в бюрократов».

Петров нашел доверенность. На листе бумаги с гербовыми печатями и штампами красовались цветные зайчики, солнышки и домики.

Но о доверенности быстро забыли. Маня не оставила без внимания и более важные документы. Свидетельства о рождении детей, свидетельство о браке родителей, университетский диплом Петрова – все было весело разукрашено, то есть испорчено.

Зина, Ваня и Саня, замерев, наблюдали, как Петров впервые в жизни наказывает дочь. Мама успела шепнуть Маняше: «Громче кричи», – и та верещала как резаная, убегая от отца.

Петров, хромая, носился за дочерью по квартире. И ее вопли: «Папа, не надо! Папочка, я боюсь!» – совершенно отбили у него охоту к рукоприкладству. Но он все-таки настиг Маню, легко подавил ее сопротивление, оголил попу и громко шлепнул ладонью. Маня заорала так, что в ушах заложило.

Зина подскочила к ним с намерением треснуть мужа по голове, но ее заступничество не понадобилось. Петров передал Зине на руки плачущую дочь:

– Убери от меня эту вредительницу!

Ваня и Саня облегченно перевели дух.

* * *

Жизнь налаживалась. Она напоминала Зине кадры телевизионных репортажей из мест, пострадавших от наводнения или землетрясения. Сначала обездоленные люди бродят среди порушенного имущества, потом берутся за дело: возводят крышу над головой, варят еду на костре. Постепенно их жизнь приходит в норму.

Решающую роль, конечно, сыграло то, что Другой под видом Петрова Зине нравился. Она чувствовала, что может полюбить его, привязывается к нему. Но это означало полное забвение прошлого, того, что произошло за время их разлуки. Простить, забыть и постараться начать жить заново, решила Зина.

Ее теперь все чаще захватывало настроение, так любимое ими обоими прежде, – веселой дурашливости. Зина в лицах пересказывала сцену своего ухода из «Имиджа плюс». В жизни спектакль длился несколько минут, а в Зинином изображении получился в нескольких действиях. Она комично пародировала Витьков и крадущихся подслушивать сослуживцев, выдала длинный диалог «по мотивам» реально случившегося.

Петров мысленно перекрестился, услышав признание Витька Маленького: «Я предложил вам руку и сердце! А вы пренебрегли моими чувствами! Решительно отказали мне!

(Зина театрально прижимала руки к груди, потом разводила их в стороны.) Жестокая!»

Петров радовался Зининым ремаркам по ходу действия:

– В этот момент партер, стоявший за перегородкой на четвереньках, грохнулся лбами об пол. А нависший над ними бельэтаж рухнул. Еще долго было слышно копошение милых коллег, пытавшихся встать на ноги.

Петрова, несмотря на данное самому себе слово, много раз подмывало поговорить с Зиной откровенно. Но та мгновенно замыкалась, стоило ему произнести: «Когда я был в Омске» или «В госпитале я нашел себе работу», – и переводила разговор на другое.

Однажды он не выдержал и спросил прямо:

– Ты считаешь, что мы живем нормально? Между нами все в порядке?

– Сейчас я покажу тебе статью. – Зина стала копаться в своих вырезках.

В отличие от документов, вырезки находились в полном порядке. Зина вручила мужу статью, в которой шла речь о цикличности семейных конфликтов, которые происходят у большинства супружеских пар и нередко приводят к разводу. Первая крупная ссора, как правило, случается на третьем году брака, вторая – на седьмом, а третья – на десятом.

– У нас как раз десять лет, – подсказала Зина.

Петрова чужие склоки не интересовали, он не стал читать, ухмыльнулся:

– Интерес к доморощенной психологии ты у сестры подхватила?

– Что ты имеешь против Вали? – мгновенно насторожилась Зина.

Петров загадочно ухмыльнулся. В прежние времена Зина набросилась бы на него и «пытками» вытребовала ответ. У нее зачесались руки. Петров ждал Зина глубоко вздохнула, натянула на лицо маску, которую привыкла носить на работе. Петров мысленно чертыхнулся: опустила пуленепробиваемый колокол.

Дернула его нелегкая связаться с этой женщиной! И ведь любая другая сравниться с ней не может! В толпе Зинку не заметишь, глаз не остановится. Не дурнушка, конечно. Но красавицей записной не назовешь, хотя каждый день поражаешься: питается она, что ли, обворожительностью колдовской? Есть в ней отравляющая женская сила, не пагубная, а жизнетворная. Но ей теперь карьеру подавай! И не запретишь, хотя наплачешься.

Петров молчал, смотрел на нее странно, будто на музейный экспонат. Зина гордо пожала плечами и вышла из комнаты.

В большой квартире лучшим местом уединения оставалась ванная. Зина щелкнула замком, подошла к зеркалу. Почему она не красавица? Как Лена Ровенская или Дуся, например? Зина чувствовала, что логика, трезвое мышление ей отказывают. И хотелось просто, по-бабьи, быть сокрушительно красивой – тогда все проблемы перемелются, как орехи в мясорубке.

* * *

На празднование Нового года к ним пришли Валя, Денис и их дочь Оленька. Петров нарядился Дедом Морозом. В разгар представления он обратился к Оле: «А теперь ты прочитай дедушке стихотворение». Девочка вдруг насупилась и начала всхлипывать:

– Ты не настоящий! Ты дядя Павел! У тебя ботинки!

Все уставились на ботинки Петрова. Точно, не сообразил переобуться, да и валенок в доме не было.

К большому неудовольствию остальных детей, Оленька заревела. Зина и родители утешали ее.

Ване и Сане не терпелось получить подарки. Маняша с чувством превосходства над ровесницей объясняла, что Дедов Морозов бывает много – в телевизоре, в мультиках, на Елке, куда ее водила мама, но на самом деле он один. Денис восхитился ее детской способностью философски объединить множество в единстве. Оля рыдала.

Петров под шумок сбегал на кухню и, вернувшись, громовым голосом заревел:

– Кто тут считает, что я не настоящий? Эта девочка?

Оля испуганно затихла под его указующим перстом.

– Ну-ка, посмотри, что у меня в кармане! – приказал ей Петров.

Девочка робко повиновалась и тут же выдернула руку из кармана, полного кубиков льда.

– А теперь, – объявил Дед Мороз, – я буду замораживать всех, кто в меня не верит!

Жестом фокусника Петров вытащил два аэрозольных баллона со взбитыми сливками.

– Кому станет сладко, тот в меня верит, а кто заледенеет, пусть пеняет на себя.

Первая струя досталась Оле, а потом все – и взрослые, и дети, хохочущие и увертывающиеся, оказались облитыми сладкой шипучей массой. В суматохе и беготне едва не свалили елку, основательно испортили обивку мебели. Умываясь, чуть не пропустили бой курантов.

После того как возбужденные дети наконец угомонились, взрослые развлекались по своей программе: танцевали, утоляли неожиданно пробудившийся аппетит, рассказывали смешные истории из прошлого. Петров поведал, как он злился на Дениса, предполагая, что тот забивает клинья под Зину.

– Ты просто чудом остался жив, – подытожил Петров.

– Я тебя ужасно невзлюбила сначала, – не осталась в долгу Валя. – Такой весь холеный, гладкий, круглый!

– Попрошу! – возмутился Петров.

– Упитанный, – поправилась Валя. – И Зина! Вечно в пеленках, горшках…

– В драных халатах, – вставил Петров.

– Клевета! – воскликнула Зина.

– Что ему от моей сестры надо? – продолжала Валя.

– Этот аспект предлагаю рассмотреть подробно, – вставил Денис.

– На детей моих позарился, – хитро подмигнула Зина.

– Конечно, – с готовностью отозвался Петров. – Жалко стало сироток, мать у них с легкой придурью.

Зина не успела ответить. Валя вдруг заявила:

– Мы решили от вас не отставать. Вот! Будет пополнение.

Зина радостно всплеснула руками:

– Ждете ребенка? Как здорово! Надо отметить. Где шампанское?

Пока они с Денисом суетились, наполняя фужеры, Петров тихо спросил Валю:

– Как же твоя психология?

– Подождет. Буду обучаться заочно.

– О чем вы шепчетесь? – воскликнула Зина и, не дожидаясь ответа, провозгласила тост: – За мою сестру! Самую умную женщину современности!

– Точно, – поддакнул Петров.

– Бери выше, – влюбленно улыбнулся Денис, – самую лучшую женщину в истории человечества.

– Не перебивайте, подхалимы! – возмутилась Зина. – Что я хотела сказать? За мою сестру и моих племянников!

– Вы не поверите, ребята, – хохотнула Валя, – но, кажется, будет двойня.

– Это не женщины, – схватился за голову Петров, – это передовики родильного производства.

Зина в наказание шутливо стукнула его пустым бокалом по голове.

Она не замечала, а Валя и Денис отлично видели, что с Петрова слетела веселость. И причину они знали: сожалеет, что втянул их в свои дела, подвергает риску.

– Все будет хорошо, – успокоила его тихо Валя.

– Предупреждать надо, – огрызнулся он.

– О чем вы весь вечер шепчетесь? – спросила Зина. – Денис, обращаю твое внимание: мой муж постоянно нашептывает что-то твоей беременной жене!

Она не заметила, как ребята переглянулись. Единственное, что омрачало новогоднюю ночь, – необходимость скрывать от Зины свои планы. Но таково решение Петрова. Валя и Денис ему подчинились.

* * *

Через день, второго января, Валя, Зина и дети уехали в Словакию.

Они остановились в прекрасном отеле, погода была отличной: много снега и нет трескучего мороза. Дети катались на лыжах, санках, сноубордах, играли со сверстниками и наслаждались каникулами. Нервозность сестры, которая жила от и до телефонного разговора с мужем, Зина приписала ее состоянию. Беременные всегда с причудами. Когда она носила Маняшу, извела Петрова кулинарными капризами. Ей хотелось соленого, но чтобы было немножко сладкое, и не твердое, а мягкое. Муж ей перетаскал весь ассортимент супермаркетов. Все было не то. Но он-таки нашел! Купил на рынке моченые яблоки и арбуз. Попал в точку.

Зина окружила сестру любовью и заботой, словно та была больным ребенком, за которым ухаживаешь с иррациональным чувством благодарности болезни, которая позволила реализоваться любви и обожанию.

– Хочешь моченых яблок? – спрашивала Зина. – Нет? А чего ты хочешь?

– Чтобы Денис поскорее приехал, – утирала набежавшие слезы Валя.

«Психопатия беременной», – думала Зина.

Петров задавал себе вопрос, стал бы он обращаться к Денису, зная о предстоящем прибавлении в семействе? Ответ был однозначным: нет. Петров решил устранить Дениса, проделать операцию самостоятельно, но парень воспротивился, неожиданно заявив:

– Это важно не только для тебя, но и для меня.

– Помочь мне? – уточнил Петров. – Брось, не связывайся. В конце концов, и без этих пленок у меня мешок компромата.

– Ты не понял. Я хочу состояться как личность.

– С помощью воровства, уголовщины? – хмыкнул Петров.

– Не важно. Ты не понимаешь. Я не отступлю.

Петров действительно не понял, что Денис имел в виду, но поверил на слово и утроил подстраховку. В день, когда Денис пошел изымать пленки из сейфа Ровенского, копировать их и договоры, немногие оставшиеся сотрудники «Класса» могли оторваться от рабочих мест: деловые звонки шли один за другим.

Все прошло без сучка и задоринки. Никто не заметил отсутствия Дениса в течение получаса. «Состоявшийся человек» и будущий многодетный отец мог отправляться на курорт. Петров проводил его в аэропорт.

* * *

Валя ожила с приездом мужа. Она носилась вокруг него, как Зина вокруг нее самой. Денис и Валя, в свою очередь, чувствуя вину перед Зиной, стремились ей угодить. Таким образом, они представляли странную компанию: четверо детей, две женщины и мужчина, которые наперебой предлагают друг другу всевозможные услуги и выпытывают желания.

Денис возжелал отправиться в Прагу, все подхватились и двинулись в столицу Чехии.

* * *

До выхода Ровенского из отпуска оставалось три дня. Петров не знал, чем себя занять. Он слонялся по квартире и мешал Новой Оксане.

– Павел Георгиевич, – попросила она, – вы не могли бы переехать на время в загородный дом? Я хочу сделать генеральную уборку.

На взгляд Петрова, квартира сияла чистотой.

– Нет, – возразила домработница, – нужно помыть потолки и стены, отодвинуть мебель, натереть ее воском и почистить люстры.

– Оксана! Вы потрясающий работник! – искренне восхитился Петров.

– Да, – кивнула девушка, – только замуж никто не берет.

– Дело поправимое. Напишите мне список ваших пожеланий, и я представлю вам ряд претендентов.

– Хорошо, – серьезно ответила Оксана.

Петров мысленно чертыхнулся: дернуло его за язык шутить с человеком, который шуток не понимает.

Он чистил от снега дорожки вокруг загородного дома, рискнул стать на лыжи и сделал круг по лесу, валялся на диване с книгой, смотрел фильмы. Время тянулось медленно, но оно позволило пережить лихорадочное возбуждение, охватившее Петрова, когда в заветную папку легли последние документы. Он сделал три копии, а оригинал положил в банковскую ячейку. Написал Зине письмо – на случай собственной гибели.

«Дорогая моя женушка! Если ты держишь в руках это послание, значит, нам предстоит одна последняя встреча – в зале крематория. Надеюсь, ты не позволишь, чтобы меня положили в гроб в белых тапках? Извини, если не сумею тебе подмигнуть на прощание. Не горюй! И немедленно перестань плакать! Я же знаю, что ты сейчас воешь! Твои слезы всегда выворачивали мне душу. Хочешь, чтобы она спокойно отлетела в мир иной? Тогда прекрати реветь.

Тебя ждут интересные открытия. То, что не сумел сделать я, сделает прокуратура Предысторию тебе расскажут Валя, Денис, Татьяна и Козлов. Надеюсь, за поминальным столом они все выпьют за упокой моей души. А уж я на том свете замолвлю за вас словечко.

Хотел написать детям, но получается пафосно – сплошные наставления вести себя хорошо. Просто передай им: папа не мог поступить иначе.

Зиночка! Я перед тобой страшно виноват. Те глупости, что ты накрутила в своей симпатичной головке, просто детский лепет по сравнению с моей настоящей виной. Я оставляю вас – в этом мое преступление. Простишь ли ты меня?

Я очень тебя люблю!»

Петров хотел приписать постскриптум, но после объяснения в любви он выглядел казенно. На отдельном листе он написал: «Смотри директорию «Инструкции» в моем компьютере. Пароль доступа: двусмысленное название деревни плюс дата нашей свадьбы».

Предки Зины из деревни Вшивка. По Зининому объяснению, от слова «вшить», расположиться между двумя населенными пунктами. Но Петров подтрунивал: «Нечего оправдываться, мыться надо было чаще, и по-правильному ты не Вшитова, а Вшивкова, радуйся, что Петровой стала». Днем свадьбы они считали не регистрацию в ЗАГСе, а первый вечер, проведенный вместе, – дату знали только двое…

Наученный горьким опытом, Петров оставил Зине подробнейшие инструкции управления финансами. Писал максимально доступно и конкретно. Он привел различные варианты возможного хода событий и растолковал, как нужно действовать в каждом случае.

Покончив с завещаниями, Петров испытал странное чувство: будто он уже перешагнул за черту, лишился материальных радостей жизни, обрубил якоря. Еще не отправился в плавание, но уже ощутил вкус легкости и свободы, который бывает при расставании на берегу.

Отголоски настроения бесшабашной вольницы сохранились у него и на следующий день, подавив нервозность и страх. Петров приехал в «Класс», раскланивался направо и налево с благодушной улыбкой на лице. Она прятала холодную готовность к схватке, к которой у Петрова было заготовлено сокрушительное оружие.

* * *

Зина взбунтовалась. Школьные каникулы заканчивались, а Валя и Денис не хотели отпускать домой ее и детей. Сестра чувствует себя хорошо, рядом заботливый муж, нет никакой необходимости в Зинином присутствии. Но родственники выдвигали доводы, один абсурднее другого.

– Маняша и Оля еще не познакомились с Прагой, – говорил Денис.

Зина смотрела на него с сожалением: даже такой оторванный от реальности человек, как Денис, мог бы сообразить, что пятилетним девочкам нет дела до красот древнего города.

Валя выступала не хуже мужа:

– Дети хотят побывать в Карловых Варах.

– Они готовы побывать где угодно, лишь бы в школу не ходить, – отвечала Зина.

– Что, если нам всем поехать в Варшаву? – предлагал Денис.

– Поезжайте сами.

– Только вместе! – восклицали хором Денис и Валя.

Все это смахивало на заговор, неумелый и глупый.

– Не морочьте мне голову! – сказала Зина. – Выкладывайте начистоту!

Она думала, что дело касается Валиной семьи, и никак не предполагала, что причина их уверток – она сама.

– Рассказать? – Валя вопросительно посмотрела на мужа.

– Колитесь, – ответила за него Зина, – или я собираю вещи. Если вы задумали ограбить банк, я претендую на долю.

– Видишь ли, Зина, – Денис смущенно чесал пятерней затылок, – мы не можем уехать, пока не будет сигнала от Петрова.

– Надо с самого начала, – перебила Валя, – иначе она не поймет. На Петрова было совершено покушение…

Зина ойкнула и прижала руки к груди.

– Не сейчас, давно, когда он уехал, – уточнил Денис.

Он говорил сбивчиво, с неуместным азартом, будто боевик пересказывал. Валя вставляла уточняющие детали. Зина хлопала глазами, переводя взгляд с одного на другого.

– Чушь! Ничему не верю! – заявила она. – Лена и Юра Ровенские не способны на подобное! Мы же друзья!

Валя возмутилась:

– Мне, Денису, Петрову не веришь? А Лена Ровенская для тебя святая?

– Его нога! – воскликнула Зина.

Она вспомнила изуродованное шрамами колено Петрова.

– О чем тебе и толкуем, – подтвердила Валя.

– Ни одного намека, – продолжала сомневаться Зина. – Почему мне не сказали?

– Петров не хотел тебя волновать, – подсластил пилюлю Денис.

Но Валя напомнила:

– Ты не очень-то была расположена слушать.

– Этому нет прощения, – пробормотала Зина.

– Не волнуйся, Петров им спуску не даст, – заявил Денис.

– Мне нет прощения, – пояснила Зина. – Уезжаю, – подхватилась она. – Немедленно!

Зина стала лихорадочно складывать вещи в чемодан, потом бросила, решила ехать налегке, с одной сумочкой. Надевала полушубок, когда Денис стал в дверях:

– Я тебя не пущу!

Валя подошла к нему и стала рядом:

– Никуда ты не поедешь.

– Поймите! – убеждала Зина. – Мне нужно быть рядом с ним! Я их всех убью! Сотру с лица земли! Взорву! Уничтожу!

– Ты не в себе! – констатировала Валя.

– Зиночка, останься с нами, пожалуйста, – попросил Денис.

– Как вы не понимаете! Я нужна ему! Он там один! Валя, стань на мое место! Разве ты бы не помчалась к Денису? А вы присмотрите за детьми. – Она говорила быстро, словно ее отъезд уже был решенным делом. – На вас мы с Павлом оставляем самое дорогое, берегите их.

– Ты дров наломаешь, – сомневаясь, покачала головой Валя.

– Нет! Клянусь! Я буду сидеть тихо и делать все, что велит Павел. Я ему только скажу, что люблю его, а не Другого.

– Другого? – оторопела Валя.

– Ой, это длинная история. Другой тоже Павел. Если вы меня не отпустите, я выпрыгну в окно или сойду с ума, – пригрозила Зина. – Ребята, вы же не изверги?

– Хорошо, – кивнула Валя.

– Я провожу тебя в аэропорт, – сказал Денис.

Зина опустилась в кресло самолета. Ей казалось, что она тут же задремала, отключилась. На самом деле ее глаза были широко открыты, только ничего не видели. С нее будто содрали кожу, но нервы не реагируют на сиюминутные раздражения, а болезненно отзываются на удары из прошлого.

С кем она сражалась? Против кого? Считала, что потерпела фиаско. Правильно! Но вовсе не там, где думала Купила лотерейный билет – случайно сосед подвернулся. Розыгрыш через десять лет. Проверила билет – всего-то рубль, с досадой скомкала бумажку. Ошиблась – не в той колонке смотрела Ей полагался суперприз.

Рассуждает как торговка: билет, деньги, выигрыш. А Петрова сейчас, возможно, убивают.

Зина и Павел часто ловили себя на том, что в их головы заложена общая программа, заставляющая одинаково смотреть на вещи.

Как Петров в сибирском лесу, спасая жизнь, молился, чтобы перетянуть на свою сторону бандита, так и Зина сейчас вспомнила о Боге.

«Господи, прости меня за то, что не знаю ни одной молитвы! Я выучу! Подожди, я вспомню некоторые слова. Раба Твоего… Господи, не оставь раба Твоего Павла! Нет, Господи! Оставь его! Мне оставь! Еще слова… Упокой… Упокой его, Господи! Нет, наоборот, не слушай меня. Боженька! Ты же умный. Ты сам знаешь, что нужно говорить в подобные моменты! Господи, прочитай в моем сердце!»

Попутчик, пожилой седовласый мужчина, потряс Зину за плечо:

– Вам плохо? Вызвать стюардессу? Вы все время стонете. Что-то болит?

– Да, то есть нет. Я здорова. Вы знаете молитвы?

– Я мусульманин.

– Пожалуйста! Помолитесь Аллаху за моего мужа. Ему сейчас очень нужно!

– Хорошо. – Попутчик спокойно воспринял странную просьбу.

Он стал озираться по сторонам.

– Что? – нервно спросила Зина.

– Все в порядке. Мы летим на Восток.

Мужчина сложил руки, закрыл глаза и беззвучно зашевелил губами. Он разговаривал с чужим загадочным богом. Зина наблюдала с таким напряжением, словно по окончании молитвы должна была получить ответ с небес. Нечто подобное и случилось.

Мужчина открыл глаза и сказал:

– С вашим мужем все будет в порядке.

– Не знаю, как вас благодарить! – всхлипнула Зина.

– Постарайтесь не стонать. Мне нужно поспать хотя бы час, вторые сутки на ногах.

До конца полета Зина была занята делом: оберегала сон попутчика Заботливо укрывала его пледом, шикала на соседей, повышавших голос.

* * *

Петров знал, что охрана связалась с Ровенским, едва он переступил порог. Но Петров не торопился к директору. Он поболтал с бывшими коллегами и зашел к Потапычу. Выпили кофе, обменялись семейными новостями.

– Чем занимаешься? – спросил Потапыч.

– Продолжаю славные дела Остапа Бендера. Помнишь, он собирал досье на подпольного миллионера Корейко? Вот, познакомься, – Петров протянул папку с копией дела, – а я пока Юрку навещу.

В приемной Ровенского он на ходу поздоровался с секретаршей, шутливым жестом приподнял несуществующую шляпу на голове и распахнул дверь кабинета.

Юра стоял в конце длинного стола. Ни приветствий, ни объятий, ни дежурных слов – напряжение и готовность к удару. Чутье по-прежнему его не подводит, отметил Петров. После молчаливой секундной дуэли взглядами Петров презрительно усмехнулся, достал папку и пустил ее круговым движением руки по столу. С удовлетворением отметил, что попал в цель, – папка остановилась точно напротив Ровенского. Петров развернулся и вышел.

Он продолжил обход «Класса»: не со всеми еще поздоровался. Задерживался в кабинетах, слушал сплетни, балагурил, пил десятую чашку кофе.

Потапыч перевернул последнюю страницу. За несколько минут он постарел на двадцать лет. Чувствовал себя дряхлым стариком, уставшим от жизни, из которой ушла дружба, растворились простые человеческие радости, остался только горький осадок предательств, невольных и сознательных. Бессмысленность бытия навалилась на него пудовым грузом. Потапыч едва нашел силы позвонить жене:

– Мать, мне очень паршиво.

– Надрался? – возмутилась Людмила.

– Ни в одном глазу. Это инфаркт.

– Миленький! Родненький! – всполошилась Люда. – «Скорую» вызвали?

– Это инфаркт моей жизни, – продолжал Потапыч. – Я ухожу на пенсию.

– В пятьдесят лет?

– Каждому отпущено свое время, мое кончилось. Устал, подыхаю.

– Да что случилось-то?

– Ты согласна жить с пенсионером?

– С тобой – хоть в собачьей будке.

– Жди, я еду.

* * *

Потапыч выбрался из-за стола. Тяжесть не отпускала, давила на плечи, тянула к земле. Он надел пальто, пошел к двери, на мгновение задержался и вернулся к столу, взял папку – пусть Люда почитает. Одна отрада у него осталась. Нет, две – жена и внучка.