Текст книги "О любви (сборник)"

Глава 7
Подарки и «подарочки»

Утром следующего дня раздался телефонный звонок:

– Лида? Это Саша. Мне нужно срочно с вами поговорить.

«Какой Саша? – лихорадочно думала я, здороваясь. – Из мэрии? Из налоговой? Заместитель генерального компании «Миг»? Еще Саша, лысый и толстый, есть в соседнем офисе. Саша из банка, из фитнес-центра? У Макса есть друг детства Сашок».

– Срочно? – переспросила я, по-прежнему не узнавая голоса. – Что-то произошло?

– Лида, это Саша, который с Майей. Помните, она нас в кафе познакомила?

– Естественно, я вас узнала Что все-таки случилось?

– Не по телефону. Можете уделить мне полчаса?

Мысленно пробежав по грядущему плотному рабочему графику, я предложила:

– Три варианта. В одиннадцать – у меня в офисе. В три дня – кафе недалеко от моей работы. После восьми – где вам удобно.

– Подъеду к одиннадцати. Куда?

– Скажите, – продиктовав адрес, спросила я с тревогой, – с Майкой все в порядке? Жива-здорова?

– Вполне. До встречи, Лида.

«Начинается, – подумала я. – Рано спекся учитель истории. Владостасы два-три года выдерживали Майку. И почему они всегда выбирают меня в арбитры? Почему я обязана копаться в их грязном белье? Потому, – ответила сама себе, – что никому другому я бы Майкино исподнее не доверила».

Саша приехал минута в минуту. Он был одет в толстую стеганую куртку, а на голове – летняя бейсболка. Разделся и предстал в костюме с галстуком, на ногах – белые кроссовки. Со вкусом у него, как видно, – швах. Впрочем, преподавателям, ученым и просто гениям можно извинить отсутствие порядка в наряде. Но чего я прощать ему не намерена – так это критики Майки под видом собственных недостатков. Слышала уже песни на тему «Она, конечно ангел, а я несовершенен…». Коль несовершенен, то и нечего было голову морочить девушке. Теперь тебе хочется смыться красиво, чтобы Майка еще и виноватой оказалась. Самое обидное: она действительно всегда считала себя виновницей развода.

Словом, настрой у меня был боевой и решительный, поэтому после первых Сашиных слов растерялась.

– Дело в том, Лида, что я водитель.

– Куда водитель? – глупо спросила я.

– Правильней сказать не «куда», а «чего».

– Чего? – послушно повторила я.

– Автобуса.

– Какого автобуса? Ничего не понимаю.

– Я работаю водителем автобуса.

– А зачем говорили, что преподаватель?

– Не говорил, просто не отрицал. Выслушайте меня.

Из дальнейшего рассказа стало ясно, что Саша работает водителем экскурсионного автобуса. Возит туристов во Францию. Давно возит, пять лет. Слушая экскурсоводов, невольно заучил их тексты. Потом сам заинтересовался историей, принялся читать книги. Он не хвастается, что знает больше, чем некоторые экскурсоводы. Которые, помимо прочего, нередко путают места, личностей, годы правления королей. Так, например, могут сказать, что Мольер написал «Мещанина во дворянстве» и «Господина де Пурсоньяка» в замке Шенонсо, хотя на самом деле драматург творил в замке Шамбор. Замки долины Луары – удивительны…

Тут его опять могло снести на французскую историю, поэтому я перебила и сказала, что про замки – в следующий раз.

– Случайно получилось, – каялся Саша, – что Майя приняла меня за ученого, преподавателя истории.

«Ничего случайного, – подумалось мне, – на эти грабли любая наступит, сама грешна».

– А дальше пошло-поехало, – продолжал Саша. – Одно вранье тянет за собой другое. Ухожу в рейс, Майечка спрашивает: «У тебя командировка во Францию?» Бурчу в ответ как бы положительно. Я по характеру не лжец, а тут увяз по уши. Вчера на техобслуживание нужно было машину ставить. Знаете, что Майе сказал? Тьфу, попутала нелегкая! У меня, говорю, заседание кафедры. Финиш! Врать любимой женщине!

«Любимой – это хорошо, – отметила я. – И бросать ее, судя по всему, он не собирается. Майке чихать на профессию избранника, был бы человек хороший. Но успокаивать Сашу раньше времени не стоит».

– Отвратительно, – скривилась я. – Отвратительно начинать отношения с лукавства.

– И я о том же! Помогите, Лида, посоветуйте. Как мне перед Майей открыться? Она очень обидится?

«Совершенно не обидится. И сказать надо прямым текстом: я водитель автобуса. Разве шофер не может быть историком-любителем?»

– Саша! Хочу, чтобы вы мне ответили на ряд вопросов.

– Готов.

– Алименты платите?

– Да. У меня сын от первого брака, Сережка, одиннадцать лет. Если не в командировке, беру его каждые выходные. Майя знает.

– Почему с женой разошлись?

– В двух словах не сказать. Но если обтекаемо – не сошлись характерами.

– Она замучила вас своим вниманием, заботой, вечной покладистостью, готовностью стоять на задних лапках?

– Ничего подобного! – удивился Саша. – Таня, первая жена, считает себя очень красивой. Мечтала быть моделью или поп-звездой. Не получилось, вышла замуж за шофера. И все виноваты, и на жизнь обижена, и в вечной депрессии, из которой ее надо вытаскивать. А если не вытаскиваешь, закатит истерику. Смотрит телевизор, там певицы или актрисы, Таня зубами скрипит от зависти: почему им повезло, а ей – нет, она не хуже смотрелась бы, лучше пела, танцевала, одевалась. Меня называла идиотом и неудачником.

– Сколько терпели?

– Десять лет.

– И как вырваться удалось?

– Сам удивляюсь. Пить стал. Только хуже стало – Сережка видел, пугался меня пьяного. Потом как взрыв: или режу сейчас, или погибну. И все бросил: пить, курить, жену. Вам покажется странным, но мое хобби – увлечение историей – здорово поддержало. Я не один такой, не уникум. В библиотеке познакомился с мужиком, фанатом «Слова о полку Игореве». Он литературоведов за пояс затыкает. Ходит на научные конференции, задает каверзные вопросы, уличает докторов и кандидатов в невежестве. А сам простой инженер-электрик.

«Чего только в жизни не бывает, – подумала я. – Так, глядишь, пекари станут любителями-аптекарями, а синоптики музыкальными критиками. Важно правильно выбрать Гошке профессию. То есть он самостоятельно, конечно, должен выбрать, чтобы потом не мучиться».

Пока же самое выгодное занятие с точки зрения нашего сыночка – сдача бутылок. Во время прогулок видел, как бомжи бутылки по парку собирают, заставил отца проследить их путь до пункта приема стеклотары. И восхитился:

– Хорошая работа! Погулял и денежки получил.

Максим, отец называется, Гошку не разубеждал. Напротив, сказал, что есть и другие легкие занятия. Чистить карманы прохожим, например. Две минуты – и ты богач.

От таких антипедагогических рассуждений меня чуть к потолку не подбросило:

– Ты чему ребенка учишь?

– Гошка, чему я тебя учу? – повернулся к сыну Макс.

– Не доверять первым воспоминаниям! – отчеканил малыш.

Мои брови полезли вверх от удивления.

– Впечатлениям, – поправил Максим сына.

– Но говорить-то о них можно? – попросил завоспитанный ребенок.

– Можно, – благодушно позволил отец.

Тряхнув головой, продолжила допрос Саши:

– Как вы относитесь к Майе?

– Не думал…

– Здрасьте!

– Не думал, что когда-нибудь встречу подобную женщину. Она совершенно уникальная, теперь таких не делают. Хотя в средневековой Франции, на фоне поголовной распущенности, были…

– О Франции – в следующий раз. О Майе. У вас серьезные намерения?

– Я очень люблю ее. А намерения… В смысле – женитьба?

– Нет! – замахала я руками. – Не про женитьбу речь. Третий раз замуж! Это спорт какой-то безумный. Хватит ей штампов в паспорте.

– Тогда что, Лида, вы имеете в виду?

И я не нашла слов. Как объяснить, что нельзя Майку травмировать, издеваться над ее добротой, сулить ей надежды и предавать, завлекать и бросать? А какую женщину можно? Да и кто на этапе влюбленности подозревает в себе черствость?

– Хорошо помню, что вы, Лида, сказали в кафе, когда мы познакомились. Вы пообещали меня отравить, расчленить и скальп содрать, если плохо с Майечкой поступлю.

– Все верно.

– Поэтому к вам и обратился. Готов немедленно отдать свой скальп, только помогите, подскажите, как выпутаться из клубка лжи.

В «переговорную комнату», где мы беседовали с Сашей, уже несколько раз заглядывала офис-менеджер: меня просили к телефону важные лица. Но я отмахивалась: подойти не могу.

Открыв дверь очередной раз, секретарша сказала:

– От Кулакова шестой раз звонят. Скажите только, вы подтверждаете встречу?

– Подтверждаю. Скажи, что еду, застряла в пробке, в туннеле, связи нет.

– Врать нехорошо, – заметил Саша, когда девушка ушла.

– Кто бы говорил! – поднялась я.

– Лида?

– К сожалению, мне надо спешить.

– Лида?

Смотрел на меня снизу вверх, замерев просительно.

И хотя я приняла решение почти в самом начале разговора, выдала его с неохотой, будто принципами поступаюсь:

– Так и быть. Поговорю с Майкой. Задача не из легких. Как внушить женщине, что мужчина, обманывающий ее в самом медовом периоде, не станет врать в дальнейшем?

– Это архисложно. Попробуете хотя бы подготовить ее? – встал Саша.

– Рискну. Но вы помните…

– Да, да! Скальп по первому требованию.

На улицу мы выходили вместе. Предложила Саше подвести его. Поскользнулась, подвернулся каблук, чуть не грохнулась, Саша меня подхватил. Довел до машины, обнимая за талию, спрашивая заботливо, не больно ли наступать, нет ли растяжения. Усадил в машину, от «подвести» отказался с благодарностью.

Мне показалось, что мелькнул Максим. Или мужчина очень на него похожий. Шмыгнул за угол газетного киоска.

Начинается! Будет мне мерещиться на каждом шагу. Так было до свадьбы: отыскивала взглядом прохожих, напоминающих моего любимого. Максим признавался, что и с ним происходит подобное: ищет в женских лицах мои черты. И когда не отыскивает, записывает встречных в девушки-дурнушки.

У меня есть ключи от Майкиной квартиры, и приехать к ней я могу в любое время дня и ночи, не предупреждая. Это как маму навестить. Ведь вы не спрашиваете маму, удобно ли ей с вами встретиться. Мама есть мама, ей всегда удобно.

Позвонила Майке с дороги только потому, что подруга расстраивается, не приготовив для меня вкусный ужин. А поесть очень хочется, с утра только кофе пью.

– Майка! Привет! Я на пути к тебе, через двадцать минут подгребу.

– Лидочка? Через двадцать минут? – почему-то запаниковала Майка. – Ой, убрать все не успею.

Чего убирать? В ее квартире всегда музейные порядок и чистота.

– У тебя Саша? Не помешает, хотя лучше отправь его прогуляться. Майка, я голодна как тысяча китайцев. Зажарь мне барана целиком, ладно? У тебя, конечно, припасен… Баран! Козел! – заорала я на водителя, который грубо подрезал меня. – Майка, давай организуем общество по кастрации тех, кто хамит на дорогах. Чтобы не размножались.

– Всех не перекастрируешь, – торопливо сказала Майка – И население сильно уменьшится. Жду! Пока!

Вместо двадцати минут, из-за пробок, добиралась час. Но ужин у Майки почему-то не был готов. В духовке шкворчало мясо, на плите булькала картошка, Майка орудовала ножом, шинкуя овощи на салат.

– Лидочка, потерпи, десять минут – и садимся за стол.

– Долго возишься. Коэффициент шустрости понизился? Майка, возьму твою бордовую шаль напонос?

Мы так в юности говорили: дай сумочку (туфли, браслет и т. д.) напонос, то есть поносить.

Я направилась к шкафу, в котором Майка хранит одежду. Подруга неожиданно бросилась следом. Опередила меня, почти оттолкнула, прижалась спиной к дверцам.

Размахивая рукой с ножом, затараторила:

– Не надо! Нельзя! Не открывай! Сама тебе потом достану.

– Майка, осторожно! Ты отхватишь себе ухо или мне нос. Опусти нож. Что у тебя там? Все скелеты в твоих шкафах я знаю по косточкам.

– Там другое… особенное… тебе лучше не видеть.

Майя краснела по любым поводам и выразительно: сначала появлялись два розовых пятнышка на щеках, потом они растекались, багровели, заливали лицо и шею. Краска могла уйти с ее физиономии так же быстро, как появилась. И только румянец оставался, который Майку очень красил. Недаром у русских красавиц обязательная характеристика внешности – румянец.

Бывало, приходила моя подруга домой, и я угадывала:

– В подъезде целовалась. Щечки пышут. Нет? К тебе снова приставали в транспорте подростки или молодящиеся дядечки. Майка, ты сокрушительно действуешь на мужских особей от пятнадцати до восемнадцати и от сорока до семидесяти. Но если в пенсионном возрасте он щупает девиц в метро, то следует признать особенности протекания старческого слабоумия. Мозг усыхает, а мошонка бурлит. Что касается подростков…

– Мне просто очень хотелось в туалет. А с крыш течет, журчит. Я боялась оскандалиться, не под кустом же садиться. Пусти, не стой на дороге! Добежала, а ты с версиями…

Справившись, Майка говорила:

– За мной мама так не смотрела, как ты. Контролируешь каждый вздох.

– Скромная плата за постой, оплаченный твоим батюшкой, и хорошее питание, которое ты мне обеспечиваешь.

Нужно признать: мой присмотр за Майкой не удался. Ее замужества тому свидетельства. У меня, понятно, есть эгоистическое оправдание: сама в кипении страстей пребывала, когда Майка с кем попало снюхивалась. С другой стороны, могла бы оторваться от Макса и внимательно рассмотреть Владостасов, плеснуть на них кислотой, чтобы в осадок выпали. А теперь данность: настрогали Майке детей, от биологических папаш никуда не денешься. Хотя детишки получились замечательные. Крестников, Игорька и Веронику, я люблю как своих собственных.

Несколько секунд мы стояли друг против друга у шкафа пунцовеющая Майка и я, обескураженная от вида подруги с ножом, охраняющей дурацкий шкаф.

– Там новогодние подарки! – наконец я нашла объяснение странному поведению подруги. – Мне подарок?

– В том числе, – ответила Майя.

И краснота, только растекшаяся по ее щекам и шее, стала сходить.

– Не женщина, – очередной раз я восхитилась метаморфозам Майкиного лица, – а лакмусовая бумажка. Тебя можно использовать вместо детектора лжи. Майка, что ты мне приготовила? Скажи! А я намекну про свой подарок.

Мы ежегодно портили друг другу новогодние сюрпризы. Детская неудержимость: если знаешь, в каком ящичке стола покоится подарок, то разве удержишься ящичек не выдвинуть?

У Майки тоже был свой список людей, которых следует поздравить. Но, в отличие от моего предновогоднего табеля о рангах, у Майки, кроме коллег по работе и соседей, фигурировали мелкие сошки. Как-то: дворник-таджик, потому что в снегопад или гололедицу первым делом чистит ступени подъезда, чтобы народ не падал; продавщица из ближайшего продуктового магазина, которую муж бьет, и она регулярно с фингалом то под левым, то под правым глазом; юная прыщавая операционистка по коммунальным платежам в банке – ее, мол, юноши не любят; врачи, жэковские диспетчеры и слесари, уборщица подъезда… И еще длинный перечень малознакомых и по сути бесполезных личностей. Ведь Майка, покупавшая два мешка дешевых сувениров, никакой корысти, одаривая кого попало, не извлекала.

Когда я впервые прошлась по ее списку, Майка пояснила, кто стоит за сокращениями: «дв. Са-д» (дворник Саид), «сб. дев. пр.» (сбербанк, девушка прыщавая), «м. контр. язв.» (контролерша в метро, страдающая язвой)…

– Зачем они тебе сдались? – спросила я. – Какой от них прок?

– Никакого, – пожала плечами Майка. – Просто им будет приятно.

– И что такое «Д. д»? Три тысячи рублей?

Против других сокращений значились суммы от сорока до ста рублей.

– Детский дом, – пояснила Майка. – Покупаю игрушки сиротам.

И посмотрела на меня робко-выжидательно.

– Участвую, – ответила я на немой вопрос. – Сколько?

– Сколько не жалко.

– Прекрати! Так спрашивать нечестно. Жалко на сирот много не бывает. Конкретно?

– Пятьсот долларов? – пробормотала Майка.

– Тысяча. Бери.

Так, с помощью подруги несколько лет участвую в благотворительности. Очень удобно: деньги отдала и никаких хлопот. Майка носится по рынкам, закупает игрушки, а я чувствую себя щедрой дарительницей.

Мы обе понимаем, что брошенным детям нужны не плюшевые зайцы и куклы, а внимание, то есть наше время. Мое время расписано по минутам. А Майка, лишенная собственных детей, пыталась в детдоме после работы вечерами с детишками возиться. Но директор попросила Майку не приходить. Вместо того чтобы играть в казаки-разбойники или в дочки-матери, Майка рыдала, глядя на брошенных детей. Они подхватывали – и стоял всеобщий рев. Директор детдома сказала, что для занятий с их детьми требуется воля: отбросить сантименты и вести себя так, словно это обычные малыши. Воли у Майки отродясь не было, а сантиментов выше крыши.

– Скажи, – канючила я, – намекни, что ты мне приготовила?

– Не проси. В этом году – без подсказок.

– Хочешь, про свой подарок расскажу? Это требуется каждой женщине, но не каждая может себе позволить столь дорогое.

– Белье?

– Нет.

– Сумочка?

– Мимо.

– Лида, женщине требуется столько всего и желательно недешевого, что перечислять буду до утра. А мясо сгорит. Чувствуешь, запах пошел?

– Беги, спасай.

– Ты первая.

Майка с поста не ушла и погнала меня на кухню, с ножом наперевес. Что же она мне купила?

Подкрепившись, то есть с аппетитом умяв большую порцию мяса, картофеля, салата, на вопрос Майки: чай или кофе – я попросила слабительного. Такие порции – гарантия прибавки в весе.

Майка приняла мое пожелание за чистую монету:

– Есть китайский чай для похудения, слабит реактивно. Заварить?

– С ума сошла? Ведь завтра на работу. Майка! У тебя на физиономии нечто… – покрутила я пальцами в воздухе, – нечто заговорщическое. Но из тебя секретчица как из бегемота балерина.

– Разве я поправилась? Наоборот, похудела, – мямлила Майка.

– Похорошела, помолодела, постройнела – все есть. А что скрываешь?

У Майки забегали глаза, порозовели щечки. Неужели, кроме Саши, мнимого преподавателя французской истории, появился еще один кандидат на ее роскошное тело и щедрую душу?

– Смотри мне в глаза, Майка! У тебя завелся второй кавалер?

Вопрос подействовал на подругу как ушат холодной воды: процесс покраснения остановился.

– Как ты можешь такое думать? – возмущенно спросила Майка, глядя прямо на меня.

– Тогда колись. Без пыток. Я сытая и добрая, хотя злая и безумная.

– Да, понимаю… Лида, ты участвуешь, как раньше, в подарках для детдомовцев?

– Естественно. В чем проблема?

– Видишь ли, московские детдома завалены игрушками, одеждой и прочим. В столице много богатых людей…

– Которые, вроде меня, легко отстегивают денежки.

– Да, примерно. В провинции совершенно другая картина, – быстро заговорила Майка. – Там не компьютеры требуются и сотовые телефоны, а элементарные варежки – дети их теряют, да и мокрые, высохнуть не успевают.

– Дети высохнуть?

– Варежки! Та всегда была умная и…

– Глупая. Дальше.

– У нас на работе женщина, родом из Семипалатинской области, едет на родину в эти каникулы, говорит, в их детдомах страшная картина, не хватает элементарного.

– Семипалатинск – это где?

– Разве важно? Бывший СССР.

– Майка, что требуется?

– Женщина согласна взять вещи для сирот, багаж.

– И?..

– Надо оплатить багаж, во-первых. А во-вторых, купить необходимое.

– Книжки детские обязательно. Если у ребенка есть тяга к знаниям, то без книжек ему не развить потенции.

– Хорошо, и книжки куплю. Лида?

– Да?

– Что ты меня мучаешь?

– А ты спроси, зараза: сколько мне не жалко?

– Лидочка, я ведь не для себя!

– Сумма?

– У меня все посчитано и записано, – выкладывала Майка передо мной листочки. – В двух вариантах, для младшей и средней группы, или только для младшей…

– Обе группы, – сказала я, не глядя на ее каракули с чумовыми сокращениями.

– Две тысячи евро, – выдохнула Майка. – В Москве до вокзала Саша доставит, а в Семипалатинске такси недорого…

– Уговорила, плачу.

Плакал мой новый полушубок из рыси, который хотела купить в конце сезона. Но чего стоит благотворительность, если она вам ничего не стоит?

– Кстати, о Саше. Майка, ау?

Подруга что-то чиркала на своих листочках:

– Да, да…

– Твои бухгалтерские способности да на пользу…

– Обществу? Ведь так и есть. Ты чего-то хотела?

– Чаю без слабительного. И поговорить о Саше.

– Правой рукой достаешь из шкафчика пакетики с чаем, под левой рукой чайник и чашка, сама, сама, сама… не маленькая.

– Майка!

– Да-а-а…

– Или ты со мной общаешься, или семипалатинскому детдому не видать моих кровных.

– Общаюсь. – Майка по-ученически сложила руки поверх листочков. – Да?

Ее мысли, конечно, были в далеком детдоме. Поэтому на запевы времени не стоило тратить. Быка – за рога.

– Саша очень симпатичный мужчина. Но, Майка, он вовсе не вузовский работник, а водитель автобуса экскурсионного. Что не исключает и не умаляет его потрясающих знаний французской…

На полуслове замолчала Потому что Майка не выказывала ни капли удивления.

– Знаю, – кивнула моя подруга.

– Откуда?

– Видела его документы.

– Какие документы?

– Обычные, из кармана.

– Майка! Ты шаришь по чужим карманам?

– Так получилось.

Еще не полностью растворившийся румянец стал снова наливаться.

– Не оправдывайся. Это у тебя в крови. Помнишь, выворачивала карманы пьяного Максима? Хотя почему бы в самом деле не проверить документы мужика, с которым спишь.

– Я не проверяла специально! Так получилось. Саша был в ванной. Зазвонил его сотовый телефон. Вдруг что-нибудь срочное? Телефон в кармане, хотела достать и отнести ему, а там удостоверение и пропуск.

– Ладно, ладно, не красней. И твоя реакция?

– Мне было стыдно.

– Я не про то, что нехорошо чужие карманы обыскивать, а про специальность Саши.

– Специальность не имеет никакого значения.

– Вот и я ему твердила.

– Вы встречались?

– Приезжал ко мне сегодня в офис. Плакал на моей груди, промочил кофту насквозь.

– Лида, я тебя уже много раз просила: когда преувеличиваешь, заранее предупреждай. Саша действительно плакал?

– Фигурально. Похоже, очень переживает из-за того, что его социальный статус ошибочно завышен. Кажется, он неплохой мужик и от тебя без ума. А ты, Майка?

– Мне страшно. Мне все время страшно.

– Чего? Не понимаю. Ты его любишь?

– Очень. Стараюсь – меньше. Как ты говорила: не стелись, держи дистанцию, оставайся загадочной. Не могу я загадочной на дистанции! Значит, опять случится, как с Владиком и Стасиком. Мне страшно, не переживу. Саша – исключительный, особенный, уникальный. Если он меня бросит… – захлюпала Майка.

– Погоди! Саша тебя бросать не собирается. Напротив, страстно желает.

– Но ведь ты знаешь мои ужасные недостатки, сколько раз про них твердила. А я ничего с собой поделать не могу! И все время думаю: бросит меня… через сколько? Через полгода, год, два или – месяц, неделю?

– Дура! – воскликнула я.

– Знаю, – ответила Майя.

Хотя обозвала я не подругу, а себя. Надо же так заморочить Майке голову, чтобы отравить блаженное время начала любви! Благими намерениями вымощена дорога в ад, как известно. Свою дорогу прокладывать – одна статья. Вольному воля. Но другого – близкого, любимого – толкать в отчаяние, предрекать несчастья! За это надо кастрировать, как лихачей на дорогах.

– Ой, Лидуся! У тебя такое лицо сделалось! – всполошилась Майка.

– Женщин кастрируют? – сдавленным голосом спросила я.

– О чем ты? Наверное. Да, точно. У одной женщины в нашей конторе был рак, удалили матку и придатки. Называлось операция кастрации. Лида, говори со мной просто и по-человечески!

– Согласна. Кастрируй меня.

– Чего?

– Готова понести любое наказание, лишь бы ты забыла мои чудовищно глупые измышления. Майка! Живи на полную катушку! Радуйся, счастливлей… не так, как по-русски? Радость – радоваться. Счастье – счастливлеться… И слова-то не придумали! Бытие у нас!

Мне настолько хотелось облегчить, скрасить Майкину жизнь, что взбрело действовать от противного. Майка всегда забывала о своих горестях, когда у меня возникали проблемы. Она, уникальный человек, драгоценная подруга, странным образом лечится от собственных невзгод моими трудностями.

– Майка, от меня, кажется, Максим ушел, – протянула голосом, пропела жалостно, проблеяла.

И она снова удивила меня. Майка должна была всплеснуть руками, заохать, закудахтать, запричитать. Испугаться, паниковать, успокаивать, разубеждать, суетиться, нести околесицу, трястись, вибрировать зримо.

Вместо этого подруга отвернулась, уставилась в угол и полувопросительно произнесла:

– Возможно, у Максима был повод.

– Чего-чего? Что ты несешь? Смотри на меня! Почему все время глаза отводишь?

Майка нехотя повернулась.

– Говори! – потребовала я.

– Что?

– Что знаешь.

– Откуда мне знать, если ты не делилась своими… обстоятельствами.

Вихрь мыслей, предположений, догадок, версий завьюжил у меня в голове. Открутившись, вынес логичное заключение:

– Ты виделась с Максом? Не отрицай! Вижу по твоему лицу. И не покраснела. Что говорил мой муж? Четко! По словам цитируй.

Майка снова отвернула голову и пробормотала:

– Почему я должна тебе выкладывать…

– Потому что десять минут назад я тебе искренне рассказала про визит Саши. Потому что ты моя подруга. Потому что речь идет о самом для меня важном.

– Важном, правда? – с надеждой и радостью посмотрела на меня Майка.

– Умоляю тебя! Часто я тебя умоляла? Говори, колись! Майка, ты мне подруга или хвост собачий? Давай тебе помогу. Вы увиделись. Макс начал разговор обо мне.

– Это я начала.

– Хорошо. Но ведь он говорил? Что говорил? Майка, задери тебя черти! Максу кажется… Что кажется?

– Что у тебя завелся другой. Нет, «завелся» – это про мыша.

– Царица небесная! «Мыша» – это кто?

– Зверьки, мыши, не знаешь, что ли? У нас дома было. Мама от папы требовала: изведи мыша. Папа поставил мышеловку, он поймался. Такой хорошенький! Серенький, маленький, и мордочка как на картинке из детской книжки.

– Изверг! Майка, ты изверг женского рода. Про мышей мне рассказываешь, когда Максу кажется… Что? Майка?

– Будто ты имеешь отношения с другим мужчиной, – выпалила как под пыткой Майка.

И тут я познала, что такое настоящий страх. Не ночной, гипотетический – вдруг с моим сыном (мамой, мужем) случится ужасное: попадут под машину, будут украдены, ограблены, ранены, их жизнь повиснет на волоске. Воображаемые несчастья, от которых покрываешься холодным потом, не можешь заснуть, утром кажутся досадным приступом больного воображения. Но сейчас страх имел основания и повод.

Будто мне в позвоночник вогнали большущий шприц с замораживающим раствором. Спина заледенела, от нее щупальца потянулись, сковали ноги и руки, перехватили горло. Глаза выдавливало из черепа (лед, как известно, расширяется). И вся я, с перепугу, была как мгновенно замороженная курица.

– Ой, Лидочка! Что с тобой? Глаза твои! Сейчас выкатятся. Не волнуйся! Ведь это неправда? Правда неправда?

– Правда, – с трудом выдавила я.

– У тебя есть любовник? – ахнула Майка.

– Дура! – проскрипела я ледяным горлом. – Правда – неправда.

– Скажи мне по-человечески! Да или нет?

– Нет! Тысячу раз – нет!

– Я так и думала, – обрадовалась Майка. – И Максу говорила.

– Но Макс…

– Убежден в обратном.

– Факты? Какие факты и доказательства он приводил?

– Лида, если ты не виновата, почему так переживаешь? По идее, тебе следовало возмутиться, а ты испугалась. А я Максу обещала..

Что Майка наобещала Максу, значения не имело, а мне срочно требовалось разморозиться.

– Горячего чаю!

– При чем тут…

– Дай мне горячего чаю, хоть кипятка, немедленно. Иначе остаток жизни проведу в холодильнике.

– Опять ты странно выражаешься.

Но Майка подхватилась, включила чайник, в котором было на донышке. Быстро закипел, подруга налила мне чай. Обхватив чашку двумя руками, я хлебала огненный напиток. Обжигало язык и небо, но я глотала.

– Лида, у тебя руки трясутся, ходуном ходят.

– А ты как думала? – поставила я чашку. – Огорошила, я чуть сознание не потеряла. От тебя муж не уходил…

Тут я вспомнила, что Майку как раз мужья и бросали.

Поправилась:

– Не уходили из-за глупых, надуманных подозрений. Очень тебя прошу! Как не просила никогда в жизни. Передай мне, по возможности точно, слова Макса касательно его подозрений.

– Я бы – с радостью! – прижала Майка руки к груди. – Только слов не было. Сказал, что предполагает. С усмешечкой, ты знаешь.

О! Я как никто знала его усмешки. И то, что Макс не может быть слабым, ищущим сочувствия. Это не игра, не поза, не насилие над собой: мол, я всегда железно крепкий. Макс такой и есть, без ржавчины, без разъеденных комплексами и рефлексией дыр в самолюбии. Он себя любит, точнее – уважает. И вариант: она его за муки полюбила – не про Макса. Свои муки он ликвидирует самостоятельно.

Макс выказывает слабость в единственной ситуации – когда болеет. На него не действует спиртное, но удивительным образом проявляется повышенная гриппозная температура. Максим раскисает, становится придурочно нежным, сентиментальным. Если у мужа появляется блаженная улыбка, жалобный прищур глаз, я бросаюсь за градусником. Однажды пришла домой: он лежит на диване, смотрит телевизор, там поет Зыкина, протяжно тянет: «Течет река Волга, а мне семнадцать лет…» И Максим… Что бы вы думали? Плачет! Слезы пускает от умиления. Впервые увидела его плачущим. Испугалась: «У тебя, наверное, за сорок!» Почти так и оказалось: тридцать девять и три.

А у Гошки верный признак болезни – отказ от еды. У нашего сыночка аппетит вечно голодного волчонка. И если он отодвигает от себя тарелку с макаронами по-флотски – заболевает. Я хватаюсь за голову: завтра важные переговоры, а Гошка сляжет. Звоню свекрови, прошу приехать. Она уже не удивляется моему сумбуру: Гошка не кушает, не могли бы вы завтра с ним посидеть?

– Майя! – Я зло насупилась. – Ни за что не поверю, будто ты не выспрашивала у Макса. Небось охала-ахала, причитала и просила подробностей.

– Конечно, просила. Только Макс ничего не сказал.

– Так-таки ничего?

– Почти, не про тебя.

– А про кого?! – едва сдерживаясь, выкрикнула я.

– Про меня.

– Ты-то здесь при чем?

– Вот и Макс сказал: «Майечка, детка, неужели ты думаешь, что стану грузить тебя своими болезненными домыслами?»

– Ага! «Болезненными» и «домыслами» – значит, не на сто процентов уверен, переживает и сомневается.

Майка заплакала. Вроде ни с того ни с сего. Побежали по щечкам ручейки, она их вытирала ладошками.

– Чего ревешь-то?

– Как вы со мной! Я вас люблю больше жизни. После детей, мамы и папы – больше жизни. А вы! Что Макс, что ты: недомолвки сплошные. Не доверяете мне, – хлюпала Майка. – Как малахольной. Такая и есть, да?

– Запрещенный прием! – протянула я подруге бумажную салфетку. – Нечестно переводить стрелки на себя, когда у нас крыши снесло и неизвестно, где ловить и обратно устанавливать. Кроме того, не прибедняйся, у тебя есть Саша, честный и искренний.

– Как же! Искренний! Шофер, а говорил, что преподаватель.

– Он никогда подобного не говорил!

Остаток вечера я провела, утешая Майку.

Трепетные, эмоционально раскрытые, с оголенными нервами люди – сущие вампиры. Требуют постоянного участия и обсуждения их проблем, отсасывают ваши духовные силы. Вампиров я стараюсь избегать. Но Майка – особая статья. Она вампир страдающий, да и любимый, да и сознающий свои недостатки. Майку я готова утешать с утра до вечера… Последнее замечание – конечно, сильное преувеличение. Но уделить подруге полчаса времени – запросто. Живописуя Сашины достоинства, сама в них убеждалась с каждой минутой.