Текст книги "Школа для толстушек"

Наталья Нестерова
Школа для толстушек

Часть первая
Курсы похудания

Глава первая,
в которой Ксюша становится богатой наследницей и швыряется миллионами

Золотой дождь, просыпавшийся на Ксюшину голову, был ей не нужен. Вот если бы лет двадцать назад, когда она, старшеклассница, обливаясь слезами, штопала последние колготки, а потом косолапила, выворачивая ногу, чтобы спрятать постыдный шов… Или десять лет назад, когда из куска жилистой говядины готовила для семьи первое, второе и… нет, компот все-таки варила из сухофруктов. Молочные смеси дочери просевала через мелкое ситечко – у Катеньки был диатез от сахара. Чай пили с этим отсеянным сахаром. Напиток приобретал нездоровый цвет ваксы, разбавленной зубным порошком.

Нынче Ксюша сносно зарабатывала, а две ее проблемы лишние деньги решить не могли, скорее усиливали. Проблема первая – неукротимо растущая масса тела. Проблема вторая – влечение к алкоголю.

В то утро, когда Ксюшина жизнь резко изменилась, пробуждение было традиционным – с похмелья. Голова у Ксюши не болела, но совесть отчаянно страдала. Зачем опять напилась? Песни горланила на кухне, разговаривала сама с собой, хохотала – противно вспомнить. Стыдно. Никто не видел, а стыдно.

Ксюша приоткрыла глаза – семейство на месте, разлеглось вокруг тахты. Черный терьер Сара, ризеншнауцер Дуня и кокерспаниель Лиза. У Дуниного живота копошатся восемь двухмесячных щенков – последний выводок. По паспортам элитные собаки носили длинные многоступенчатые имена, но откликались на простые женские.

Изменившегося дыхания Ксюши и легкого дрожания ресниц оказалось достаточно, чтобы свора ущучила – хозяйка проснулась. Сара вскочила и носом забралась под одеяло в поисках Ксюшиных ступней. Каждое утро Сара демонстрировала свою любовь способом для собаки нисколько не унизительным – вожделенно лизала хозяйке пятки. Эту привилегию Сара, главная в стае, прочно удерживала за собой и другим распускать языки не позволяла. Дуня принялась складывать Ксюше на лицо комнатные тапочки: мол, вставай, хватит валяться! Лиза кружила по комнате. Щенки встали на задние лапы, передние положили на край тахты, радостно тявкали и дергали обрубочками купированных хвостов.

– Пошли вон! – Ксюша брыкалась, натягивая на голову одеяло. – Уйдите! Я сплю!

Не тут-то было. По утрам команды не выполнялись – собаки считали, что Ксюша с ними играет, и удваивали рвение. Захваченная щенками простыня стала выползать из-под Ксюши, Сара и Дуня вели подкопы под одеяло и тыкались влажными холодными носами одна в Ксюшины ноги, другая – в шею. Лиза пыталась добраться до хозяйки по спинам подруг.

– Сволочи! Паршивки! – ругалась Ксюша. – Дайте поспать.

Собак отогнал звонок в дверь. Стая с лаем понеслась в прихожую.

Кто бы это мог быть? Клиенты (Ксюша зарабатывала не только разведением собак, но и их стрижкой, триммингом) к ней не ходят, записываются по телефону, и она выезжает к ним на дом. Родственников у нее нет, друзей тоже. Кто бы ни трезвонил – пусть катится к черту.

Упорный, звонит и звонит. Опять соседи будут жаловаться на собачий лай. Ксюша встала, натянула халат – маловат, зараза, спереди не сходится. Тапочек только один. Значит, Дунька с другим в зубах рванула.

– Фу! Молчать! – приказала она собакам. – Я кому сказала!

Ксюша потрясла для убедительности кулаком. Лай перешел в угрожающее рычание. Собаки присели. Напряженные, готовые к нападению.

Ксюша открыла дверь на ширину цепочки. В щель разглядела молодого человека в распахнутом светлом плаще, под плащом видны шелковое кашне, белоснежный воротник рубашки и стильный галстук.

– Вы Ксения Георгиевна Самодурова?

– Ну! Что нужно?

– Вы должны поехать со мной. Это связано с делами вашего мужа, Константина Александровича.

– Передайте ему – пусть сдохнет!

Ксюша хотела захлопнуть дверь, но визитер проворно подставил ногу и нажал. Это он напрасно сделал. Цепочка держалась на честном слове и вылетела из косяка вместе с деревянными щепками. Дверь ударила Ксюшу по лбу, она отлетела назад, а из-за ее спины прыгнули собаки. Нужно обладать большой смелостью, чтобы выдержать их натиск. Ризеншнауцер Дуня, с челкой, закрывающей глаза, торчащими ушами и бородой, походит на черта, вставшего на четыре лапы. Сара, черный терьер, – экстерьер почти тот же, но в два раза крупнее, с теленка размером. Лиза, палевая длинношерстная красавица, отличалась брехливостью, то есть оглушительным лаем.

Ксюша машинально отметила, что щенки правильно копируют поведение взрослых собак, – отличное проявление породы. Молодого человека загнали в угол лестничной площадки. В своем замечательном плаще он оседлал сломанный и облитый помоями люк мусоропровода. Верещит не хуже Лизки. Хотя собаки на него не бросились, в полуметре застыли.

– Уберите их! Перестреляю! Всех ваших… собак как собак перестреляю!

Здорово он струхнул. И действительно, полез под мышку за пистолетом. Стал им размахивать. Пистолет в десять утра и с похмелья – несуразица, как детская игрушка, не страшно.

– Не маши руками, идиот! – Ксюше приходилось кричать сквозь лай. – Сиди тихо!

Но он не внял голосу разума, принялся резко водить рукой с пистолетом из стороны в сторону. Ксюша успела поймать за ошейники Сару и Дуньку. Лиза и щенки, вцепившиеся в брюки бандита, не в счет.

Силы, необходимой, чтобы удержать двух больших, рвущихся к добыче собак, у Ксюши не было. Но имелось почти девяносто килограммов живого веса. Она откинулась назад, зависла в метре от земли. Сара и Дуня, поднятые на задние лапы с перехваченными глотками, кашляли, хрипели, рвались вперед. Ксюша крепко держалась за ошейники.

– Быстро уходи! – крикнула Ксюша из центра живой композиции под названием «Женщина в одной тапочке и в распахнутом халате удерживает злобных псов».

Жалобно тявкнули сброшенные с ног бандита Лиза и щенки. Сверкая телом сквозь порванные брючины, бандит затрусил вниз по лестнице.

Ксюша не торопилась вернуться из полумостика в вертикальное положение. Вернее, не могла. Отпустить ошейники нельзя – хлопнешься затылком о каменный пол. И собаки встать на четыре лапы, отжать ее вес, не могут.

– Мария Гавриловна! – завопила Ксюша. Соседская дверь тут же открылась.

– Ушел грабитель? – высунула нос Мария Гавриловна, ярая противница служебного и декоративного собаководства.

– Ушел. – Ксюша вывернула голову. Ноги у нее дрожали от напряжения, спина затекла. – Пожалуйста, подтолкните меня!

Мария Гавриловна подлезла к Ксюше под спину, уперлась двумя руками, ножку отставила и что есть мочи толкнула. Живая скульптура рассыпалась – человек и собаки приняли исходное положение.

Ксюша ожидала, что соседка-пенсионерка станет привычно костерить животных и их хозяйку. Но вышло наоборот.

– Лизонька, Дунечка, щеночки какие хорошенькие! Мария Гавриловна не только помнила имена собак, но решилась их погладить:

– Сарочка! Хоть и евреичка, а умница! Ксения! Твои собаки нас спасли. Если бы не они, этот гад нас бы всех ограбил, из пистолета пострелял и даже ссильничал, гарантирую. Участкового звать будем? Нет? Правильно! Я им косточки теперь оставлять стану. Голубушки!

У Ксюши мерзла нога, но она не торопилась прощаться с соседкой. Нечаянная удача: теперь Мария Гавриловна перестанет жаловаться в ЖЭК и в мэрию.

Когда Ксюша наконец вернулась домой, она тоже похвалила собак, потрепала их по холкам:

– Молодцы, девочки!

Ее девочки вряд ли смогли нанести тяжелые увечья бандиту. Испугать до полусмерти им в удовольствие. А загрызть человека – не то воспитание.

Бандит попался на редкость упрямый. Позвонил по телефону:

– Ксения Георгиевна! Я вас жду в машине внизу. Вы обязательно должны поехать со мной.

Она не стала отвечать, швырнула трубку на рычаг и выдернула телефонную вилку из розетки. Вымылась под душем, ступню пришлось пемзой драить. Волосы, единственное, что осталось от былой красоты, феном высушила. Даже неумехи из ближайшей дешевой парикмахерской не испортили Ксюшиной шевелюры. Как уродливо ни подстригут, густые русые волосы ложатся красивыми волнами.

Собаки сидели на кухне в ожидании кормежки, Ксюша загремела кастрюлями и мисками. Они с места не двинулись, но пустили длинные, до пола, слюни. Только хозяйка разрешила – можно, – рванули с места и в две секунды очистили миски. Теперь щенки. Старших Ксюша выгнала за дверь. Достала приготовленный с вечера кальцинированный творог – в четыре литра теплого цельного молока добавляется три ложки хлористого кальция и доводится почти до кипения, молоко сворачивается в творог. На второй завтрак щенкам мясной фарш, на обед рыба, на полдник каша, на ужин омлет. Старших только вечером покормит, обычной едой – сваренным на мясном бульоне геркулесом с овощами. А сейчас нужно дать щенкам витамины, рыбий жир и по таблетке глюканата кальция.

Сара, Лиза и Дуня заняли пост в прихожей – пора на прогулку. Ксюша обулась в старенькие кроссовки, надела куртку. Остальную часть туалета составляли широкие спортивные брюки на резинках вокруг щиколоток и безразмерная линялая футболка.

У подъезда стояла иномарка – автомобиль с затемненными стеклами. При появлении Ксюши с тремя собаками (Сара и Дуня на поводках, Лиза свободна) в машине требовательно засигналили. Ксюша не обратила внимания. Дернула за поводки, направляя собак по привычному маршруту на пустырь.

Когда они возвращались, машина тронулась с места, преградила им путь. Плавно поехало вниз темное стекло со стороны водителя. Физиономия давешнего бандита. Перекошена от злости, но слова цедит вежливо:

– Ксения Георгиевна! То, что вы пожелали своему мужу, случилось. Он сдо… умер. Необходимо решить имущественные проблемы. Пожалуйста, поедемте со мной! Это в ваших интересах.

– Костик умер? – деловито уточнила Ксюша.

– Две недели назад.

Тень скорби не пробежала по Ксюшиному лицу, но и радостью оно не осветилось. Только неприкрытая злость вспыхнула.

– Отбросил копыта, сволочь!

Бандит ухмыльнулся. Презрения заслуживали и самодур покойник, и его вдова, толстая дурында.

– Я вас убедительно прошу сесть в машину. – Он кивнул на заднее сиденье.

– Ладно, – согласилась Ксюша. – Отведу собак и спущусь.

Подранный собаками бандит вел машину молча и нахально. Он объезжал автомобильные пробки по тротуарам, опасно подрезал другие авто и не обращал внимания на светофоры. Совсем как Костик, тот в жизни не стоял ни в одной очереди. Локтями народ растолкает, к прилавку пробьется и свое получит. А Ксюша треть жизни в очередях провела.

У нее начался второй период похмелья, когда злость на себя саму перетекает в обиду на весь мир и даже загробных его представителей. Ксюша желала Костику тысячи самых мучительных смертей. А он, гад, взял и умер! Отомстил! Сам теперь на том свете в белых тапках, а она здесь терзайся. Накаркала! В мысленном препирательстве с мужем она желала ему хорошенько поджариться в аду. Костик победно улыбался и заявлял, что специально с ней не развелся. Пусть теперь всякая мразь вдовой ее обзывает.

– Вот тебе! – вслух сказала Ксюша и показала фигу затылку водителя.

От неожиданности тот едва не нажал на тормоз. Чокнутая! Определенно чокнутая! Правильно, что предупредил начальство по телефону: везет сдвинутую по фазе крейзи, готовьтесь.

Второй период у Ксюши обычно длится до семи вечера, когда снова приходит желание выпить, подружиться с миром, погрузиться в эйфорию хмельного «как бы все в порядке и даже замечательно в моей жизни».

Ни отреставрированный особняк в центре Москвы, ни многочисленная охрана, ни коридоры, холлы и просторная приемная, оборудованные с нарочито дорогой простотой, ни секретарша, спрыгнувшая с подиума конкурса красоты, не произвели на Ксюшу впечатления. Все это были декорации из фильма, а она, Ксюша, в артистки не собиралась.

Секретарша защебетала приветствия, а потом уверения в глубоком соболезновании.

– Хватит сопли распускать! – грубо перебила Ксюша. – Какого лешего меня сюда притащили?

Секретарше стоило большого труда выдавить вежливую улыбку. Она распахнула дверь в кабинет:

– Прошу вас!

Из-за стола поднялся и двинулся навстречу Ксюше гладко выбритый-вымытый-благоухающий, закованный в дорогой костюм с деланой улыбочкой молодой человек. Стекла его узеньких модных очков слегка блеснули, а лакированная бровь дернулась при виде Ксюшиного наряда (она не стала переодеваться) и рваных брюк сопровождающего.

В дверце полированного шкафа, как в зеркале, Ксюша увидела отражение секретарши за своей спиной. Девица скорчила физиономию, одной рукой показывала на Ксюшу, а другой крутила у виска.

Хозяин кабинета едва заметно кивнул секретарше и протянул Ксюше обе руки.

– Ксения Георгиевна! – пропел он. Так общаются с детьми и умственно отсталыми. От объятий Ксюша уклонилась (во дает!), но руку ее он захватил, затряс. – К сожалению, мы с вами не знакомы. Я вообще только узнал о вашем существовании. А Костя! – Херувимчик отпустил ее руку, свои молитвенно прижал к груди. – Он был моим лучшим другом! Формально он – начальник, я заместитель. Но нас связывали истинно товарищеские отношения.

Ксюша усмехнулась. Спектакль перед ней разыгрывает. За дурочку принимает. Сам, наверное, и пришил Костика.

– Что же это я? Вы присаживайтесь, вот сюда, в кресло. Удобно? Свет не мешает? Может, штору задвинуть? Чай, кофе? А давайте по русскому обычаю, помянем? – Он оглянулся на секретаршу: – Быстро все накрыть. Ах, ведь я забыл представиться. Кирилл Сергеевич Наветов. Прошу если не любить, то хотя бы жаловать.

Смазливая секретарша принесла два подноса с тарелками, бутылками и рюмками, поставила на журнальный столик.

Наветов перехватил жадный и одновременно сомневающийся (до семи вечера далеко) взгляд, который Ксюша бросила на бутылку с коньяком.

– Надо, надо, – приговаривал он, разливая коньяк, – обычай требует. Ну! Вечная память! Пусть земля будет пухом Косте Самодурову!

И поперхнулся, услышав Ксюшино напутствие:

– Туда ему и дорога!

Ксюша позавтракать не успела, да и пить без закуски себе не позволяла. Взяла белый хлеб, обильно намазала его сырным маслом, сверху положила ветчину, три кружочка сырокопченой колбасы, два варено-копченой, длинный ломтик маринованного огурчика, веточку петрушки – и все закрыла еще одним куском хлеба. Принялась жевать.

Наветов только пригубил коньяк. Покусывал кружок лимона и наблюдал за уплетающей большой бутерброд Ксюшей. Он видел толстую неопрятную бабу, прожорливую любительницу поддать. Как мог Костик на такой жениться? Разве только с тюремной голодухи. Впрочем, окажись она современной волчицей, Наветову бы туго пришлось. А эту клушу он в два счета вокруг пальца обведет.

– Еще по одной. – Он разлил коньяк. – Извините великодушно, Ксения Георгиевна, что поздно нашли вас. Костю похоронили две недели назад. Не волнуйтесь – по высшему разряду. Есть видеопленка, мы вам обязательно дадим. Ну, не чокаясь, до дна, за Костика.

После второй рюмки Ксюша сделала себе рыбный бутерброд – с лососем, семгой, стерлядкой и осетром. В хамском поедании угощений она находила злое удовольствие. Лощеный хмырь думает, что он хитрый и ловкий. А перед ним сидит глупая толстушка, непонятным образом когда-то женившая на себе красавца Костика. Думает, втереть ей очки труда не составит. Пусть попробует.

– Бог любит троицу. – Наветов снова наполнил Ксюшину рюмку. – Теперь – за вас! Пусть вам, дорогая Ксения Георгиевна, сопутствует удача и много, много денег!

Он протянул к ней рюмку, чтобы чокнуться. Не получилось. Ксюша демонстративно отправила содержимое своей в рот. Втянула носом воздух, энергично выдохнула и принялась за пирожные. Под действием коньяка Ксюшина злость подтаяла. Ей даже стало жалко Костика, который в расцвете тридцати семи лет сыграл в ящик. Ксюша энергично и громко высморкалась в бумажную салфетку – слезы навернулись.

– Пристрелили? – спросила она.

Наветов изобразил притворную скорбь и молча развел руками: что, мол, поделаешь. Ксюша без приглашения взяла бутылку, налила в свою рюмку и залпом выпила. Подождала секунду и спросила:

– Что вам от меня надо?

– Видите ли, – затараторил Наветов, – вы оказались единственной наследницей Самодурова. Не бог весть какое богатство. Экспорт леса и еще всякая мелочишка. В последнее время дела шли не блестяще, за фирмой долги. Не буду вам морочить голову, Ксения Георгиевна, хочу сделать выгодное предложение. Вы продаете мне акции, а я вам, – он выдержал эффектную паузу, палец поднял, привлекая внимание, – я вам пятьдесят тысяч долларов! Наличными или на счет в любой банк. Сбербанк, например? Очень хорошие деньги! Себе в убыток, но фирма мне дорога. В смысле – сердцу.

– Нет! – буркнула Ксюша, оглядывая стол и соображая, что бы еще съесть.

Пусто. На тарелках сиротливо чахнут листочки салата. На них еще недавно лежали колбаса и рыба. От пирожных остались только крошки. А закусить надо. Чувствует, что опьянела. Ксюша собрала листья салата и стала их жевать – как корова или коза. Наветов изо всех сил старался не показывать виду, что его шокируют манеры вдовы.

Эта бабища – крайне неприятный сюрприз. Знай Наветов прежде о ее существовании, он бы совершенно иначе повел игру. Например, сладкую парочку, Красавчика и его супругу, одновременно отправил в райские кущи или к черту в пекло под траурный марш Шопена. Но если они по очереди станут поселяться на том свете, к его большой выгоде, только дурак не догадается, кто музыку заказывал. Зарубежные партнеры легкий запах криминала переносят, а зловония чураются. Сложная многоходовка, задуманная Наветовым еще при жизни Самодурова, рассыпалась как карточный домик. Бумаги, которым еще вчера цены не было, сегодня превратились в прах. Из-за этой, чтоб она сдохла, прямой наследницы.

Ксюша не посягала на грязные Костиковы деньги. Переживет без клока шерсти с поганой овцы. Но сообщить об этом прямо не подумала.

– Как понимать ваш отказ? – удивился Наветов.

– Как хотите, – вяло отозвалась Ксюша.

Наветов не мог допустить мысли, что кто-то добровольно откажется от большой суммы. Единственное объяснение – торгуется.

– Сколько вы хотите? – спросил он.

– В десять раз больше.

Ксюша брякнула от балды, чтобы отвязался. И оторопела от его быстрой реакции:

– Согласен!

Пятьдесят тысяч, конечно, грязные деньги. Но умножить на десять… пятьсот тысяч – они гораздо светлее выглядят. Хмель вмиг слетел с Ксюши. Она пыталась вспомнить, сколько в цифре нулей и сколько породистых щенков по сто долларов каждый вмещается в эту сумму.

– О чем вы задумались? Вы готовы сейчас подписать бумаги? Я приглашаю юриста? – Вопросы из Наветова так и посыпались.

Ксюша понимала, что затребовала мало (во привалило!). С Костиком они разделались, и ее пришить могут. Недавно в сериале видела – там из-за акций народ как зайцев стреляли…

– Ну вот что, господин Наветов! – Она медленно и тщательно вытерла салфеткой пальцы и губы. – В отличие от проходимца Костика, у меня есть завещание. Наследники – двенадцать двоюродных братьев и сестер.

Ксюша врала: завещания у нее не было, а единственного двоюродного брата, живущего в Забайкалье, она никогда не видела.

– Ясно выражаюсь? – Она вылила себе остатки кофе из серебряного кофейника. – Второе. За мной остается пять процентов акций.

Это тоже из сериала. Там хорошему герою настойчиво советовали не расставаться со всем пакетом. У Костика наверняка было сто процентов – не из тех он, чтобы делиться.

– У вас девяносто пять, – цитировала Ксюша мыльную оперу, – у меня пять с правом продажи только вам. Устраивает? Хорошо. С вами свяжутся мои юристы, – она поднялась и направилась к двери, – с ними бумаги и подготовите.

«Мои юристы» – прозвучало! У толстой распустехи в старой куртке и спортивных штанах, в каких даже шпана уже не щеголяет, свои юристы!

Но они появились. Гораздо быстрее, чем ожидал Наветов. И не какие-нибудь самодеятельные, а высокопрофессиональные, из солидной фирмы. Наветов неприятно удивился.

У Ксюши друзей не было, но среди клиентов каких только профессий не наблюдалось. Бакс – свирепый эрдель семейной пары юристов – трепетал перед Ксюшей. До нее собаку стригли по шесть часов, с двумя намордниками и носом, перетянутым ремнями. Ксюша, только Бакс пасть разинул, засунула ему кулак в глотку, придавила гортань: будешь выкаблучиваться или поведешь себя как хороший мальчик? Шелковый стал. Два часа по нему машинкой возишь – только с ноги на ногу переминается. А в конце ее награду – поджаренные сухарики – принимает с благодарным визгом, как бифштексы сырые от юристов не берет. Славный пес. Цены бы ему не было, если бы хозяева твердость проявили, не потакали. На Ксюшу, собачьего парикмахера, они молились. И без уговоров взялись оформить ей наследство.

Вечером Ксюша устроила поминки по усопшему мужу. И так напоминалась, что на следующий день собаки до полудня не могли ее с кровати стащить.