Текст книги "Юрий Долгорукий. Мифический князь"

Сам Гюрги встречал когда настороженные, а когда даже вызывающие взгляды бородатых, сильных мужей и невольно ежился, становилось страшно: как же с ними справиться? Это хуже, чем под неласковыми взглядами старших братьев ходить. Владимир Мономах успокоил сына:

– Не оставлю тебя здесь, в Суздале жить станешь. А здесь только подворье оставим, чтоб приезжать мог.

– А в Суздале лучше ли?

– Да, там тебе будет спокойней…

Но в голосе Мономаха уверенности почему-то не было, видно, даже князь побаивался, что жизнь сына окажется непростой.

Сам он с удовольствием миновал бы Ростов и отправился сразу в Суздаль, но у Владимира Всеволодовича была еще одна забота – молодому князю Гюрги Владимировичу нужен свадебный пир и в своей земле, а не только в далеком для Ростова Переяславле и с половцами. И предстояло решить, где творить свадебную кашу – в Ростове или Суздале. По обычаю, конечно, в Ростове, да только не лежала к строптивому городу, вернее, к его боярам, душа у Мономаха. И в который раз он переступил через себя, а чтобы скрыть свое недовольство, закатил пир, какого Ростовская земля не видывала. Приказал гулять всем – от посадника до нищего у соборной паперти, чтоб ни одного мужика и даже бабы не осталось трезвыми.

Меды и заморские вина лились рекой, снеди на столах было столько, что даже такому числу едоков не справиться. На свадебный пир съехались все лучшие мужи земли Ростовской, кто только успел и в силе. Перед началом было явно заметно, что Мономах кого-то ждет, да, видно, не дождался. Но повеселел, когда к нему подошел человек, которого куда-то отправляли, что-то стал тихо говорить. Кивнул князь, приказал начинать.

Ростовские бояре понимающе перешептывались меж собой: суздальского тысяцкого ждал небось Георгия Шимоновича. Но у того ногу на охоте лось повредил, ходить-то ходил, а вот дальние поездки пока не совершал.

Снова было шумно, снова гуляющие, основательно напившись, отпускали скабрезные шуточки, снова сидела Елена ни жива ни мертва. Но Мономах напомнил гостям, что молодые уж венчаны в Переяславле, что пир нарочно для Ростова гуляют, потому нечего ждать полного обряда. Ростовчане махнули рукой: пусть себе, славно погуляли, напившись и наевшись вволю. Если и поминали княжью свадьбу, так только этим – богатым столом и повальным запоем. Многие и очнулись, когда князья уже уехали в Суздаль.

Облегченно вздохнули все: и князь Владимир Мономах, и суздальские бояре, и, конечно, Гюрги. Тем, каково молодой жене, ее супруг не интересовался, а свекру она ответила, что все хорошо. Елена уже кое-чему научилась, выучила несколько фраз по-русски, многое понимала, когда говорили ей. Конечно, княгине было обидно невнимание мужа, но Мономах успокоил, что это пока они в дороге:

– Не бойся, станете жить спокойно на месте, будет Гюрги ночевать у тебя в ложнице, пойдут у вас детки. Он добрый, хотя и строптивый.

Елена смотрела, широко раскрыв глаза и боясь спросить, что такое «строптивый». Надо запомнить, чтобы спросить у Жданки. Мономах догадался сам:

– Гюрги не терпит, когда не по его делают.

Это Елена уже понимала, закивала головой:

– Я делаю, делаю… по его…

– Ну и ладно, ну и молодец.

Это для Ростова просто свадебный пир, это для Мономаха женитьба еще одного сына, коих много, это для Руси брак одного из многих и многих князей, а для самих Гюрги и тем более Елены – самое важное в жизни. Вернее, оно еще не стало самым важным и теперь предстояло понять, станет ли… Князь Владимир понимал, каково это – жить с нелюбой или нелюбым. Так хотелось, чтобы сложилось у сына, ведь сноха и собой хороша, и неглупа, и нрав имеет добрый, просто Гюрги еще рано жениться.

Но Мономах ждать не мог, он задумал большое дело – собрать всех князей на половцев и прекрасно понимал, что если это удастся, то он сам может из похода и не вернуться. Как тогда жить младшим сыновьям? Андрей еще слишком мал, чтобы для него что-то делать, а вот Гюрги уже почти взрослый.

В очередной раз задумавшись над этим, Мономах вздохнул, ничего, перемелется, мука будет. Может, и лучше, что не тронуто сердце сына любовной маетой, полюбит сразу свою женку. Так-то лучше, чем тянуться душой к одной, а жениться на другой. Только бы в Суздале все сложилось…

Елена за время пути замучилась. Как ни хорош санный путь, а все равно тряско и беспокойно. Спать надоело, возок крытый, чтоб не обдувало студеным ветром, потому ничего не видно, когда вставали на ночлег, едва распрямляла ноги и затекшую от сидения спину. Вокруг стеной стоял темный лес, лежали огромные сугробы и казалось, никогда не придет весна, снег никогда не растает. От этого на душе у юной княгини становилось совсем тоскливо. Она слышала рассказы, что есть земли, где снег лежит всегда, так не хотелось думать, что ее везут именно туда. А как же травы, рыба в воде подо льдом, что едят звери, птицы?

Жданка успокаивала:

– Нет, и снег растает, и ручьи побегут, и трава зазеленеет, дай срок. И летом жарко будет. Просто сейчас зима.

Жданка очень старалась, чтобы ее хозяйке было удобно и та ни в чем не нуждалась. На остановках требовала, чтобы их устроили получше, нажимая на то, что княгиня молода, к долгой езде и холодам не привыкла, запросто может занедужить.

Это понимали все, этого боялись, потому лучшее место всегда доставалось не князьям, а княгине с ее служанками. Но Елена не была требовательна, она стойко сносила все тяготы долгой дороги, ни на что не жалуясь, даже тогда, когда князь Владимир нарочно приходил к снохе с вопросами. Один вопрос был у Елены: почему ей тоже нельзя в седле. Мономах смущался, как сказать, что это не принято на Руси, к тому же молодая еще, может себе что повредить женское, как бы потом не жалеть.

Однажды все же сказал, Елена изумленно приподняла красивую черную бровь:

– Но у нас и девушки, и женщины верхом ездят, и ничего…

– Холодно, – чуть смутился Мономах. – Даже мы часто в сани садимся, чтобы не обморозиться.

Разговаривать со снохой было трудно, приходилось звать Жданку, да и о чем говорить? Но Мономах все равно старался, прекрасно понимая, что Гюрги сейчас совсем не до жены, со своими делами бы разобраться.

Суздаль встретил своего князя порошей, сметающей снег с верхушек сугробов, звоном колокола на звоннице единственной оставшейся целой церкви и лаем немногих собак. Приезд стольких гостей, да еще и князя, конечно, был для Суздаля событием из ряда вон выходящим, все население городка высыпало на улицы в праздничном облачении, мужики кланялись, срывая шапки с голов, но тут же выпрямлялись, с любопытством разглядывая санный поезд и самого Мономаха. Им бы на Гюрги прежде всего смотреть, но пока никто не знал, что именно этот рослый и еще нескладный отрок и есть их новый князь, потому разглядывали, оценивая, Владимира Всеволодовича.

Гюрги поразило количество большущих сугробов, словно бы на их месте когда-то были дворы и дома. Отец кивнул:

– Так и есть, не все успели новые хоромы поставить, большинство суздальцев в землянках зимует.

Вот успокоил, так успокоил! В Ростове бояре ворчат, точно псы на чужака, здесь народ в землянках. Нечего сказать, хорошо княжество…

Суздаль был маленьким, совсем маленьким, еще не отстроившимся после разорения сначала князем Олегом Святославичем, а потом вот булгарами. Но об этом Гюрги думал, только пока подъезжали, а немного погодя забыл и о размерах города, и о том, что тот за непроходимыми лесами. Все заслонил собой боярин Георгий Шимонович. С первого взгляда молодой князь понял, что перед ним настоящий наставник, у которого все в порядке, на все есть ответ, и что и как делать, он знает.

И сам тысяцкий тоже понял, что это его подопечный, хотя разговора с князем Владимиром пока не было. Но вот посмотрел Шимонович на Гюрги и нутром почуял, что с этим долговязым отроком, только что ставшим взрослым (скорее по названию, чем по сути), ему придется возиться, наставлять, ругать, воспитывать.

Георгия Шимоновича уже предупредили, что князь сыновей везет, все приготовил к встрече, были и столы богатые накрыты, и банька вовремя истоплена, и для ночлега приготовлено.

Навстречу дорогим гостям спустился с крыльца не только Георгий Шимонович, но и его наложница-половчанка, крещенная Марьей. Поклонилась, как полагается, поднесла чарку на блюде, облобызалась с Мономахом. Князь с усмешкой глянул на боярина: ишь какова! Тот также взглядом ответил, мол, вот так-то!

А красавица, скользнув темными глазами по молодому князю, но успев оценить его пока нескладную юношескую фигуру, обещавшую стать весьма крепкой, направилась к повозке, в которой ехала Елена. Княгиня, услышав родную речь, рот раскрыла от изумления. Вот радость-то! Обнаружить в далекой заснеженной, укрытой от людских глаз непроходимыми лесами земле половчанку, да еще и при боярине! Елена почувствовала, как камень свалился с души, взрослая, опытная женщина, да еще и почти своего рода, могла стать прекрасной наставницей. Так и получилось, Шимонович наставлял Гюрги, а его наложница-половчанка – молодую княгиню.

– Как ты тут? – Мономах обвел взглядом окрест терема, хотя было понятно, что имел в виду всю землю.

– Понемногу, – развел руками Шимонович, и Юрий ему не поверил. Понемногу здесь не было, двор вычищен, везде порядок, даже на подъезде чувствовалось, что живет хозяин. И приткнуться к такому как-то надежно и спокойно. На душе заметно полегчало…

Зато немного кольнуло ревностью у самого князя Владимира, уж слишком явно сын спешил под опеку боярина. Но разумный Мономах себя переборол, сам же решил этого сына сюда привезти, чего ж теперь к кому-то ревновать.

– Георгий Шимонович, поговорить хочу с тобой о князе молодом.

Боярин чуть усмехнулся в усы:

– Спешен тот разговор? Чаю, не ноне ехать дальше собрался или в Киев возвращаться, князь Владимир Всеволодович? Может, банька сначала да за стол, а там и беседа легче пойдет?

Конечно, так и сделали. Но прежде убедились, что пристроена юная княгиня. Это оказалось легче, чем думали, ею с удовольствием занялась наложница боярина. Узнав о такой удаче, Мономах даже порадовался:

– Вот и славно, так хорошо получается. А то Гюрги по-половецки ни слова, а женка его по-русски – лишь чуть.

Шимонович улыбнулся:

– Да нужны ли слова мужу с женой? Ничего, привыкнет и говорить научится.

Глядя, как о чем-то разговаривают два сына, оглядывая двор и терем, Мономах чуть вздохнул:

– Не рано ли женил да в князья определил? Вот о том и хотел речь вести, Георгий Шимонович.

Тот снова усмехнулся:

– Догадываюсь. Не бойся, князь, не обидим твоего сына, в обиду ростовским боярам не дадим, и что сам знаю и разумею, всему научу.

– Спасибо тебе, Георгий. Уж не знал, как и подступить с таким разговором.

– Да чего уж там, банька готова, после договорим, Владимир Всеволодович.

После знатной баньки долго сидели за столом, отведывая то одно, то другое. Мария на правах хозяюшки сначала потчевала дорогих гостей, потом ушла на женскую половину к Елене.

Князь Владимир Мономах с Георгием Шимоновичем долго вели беседу наедине, обговаривая и обговаривая, как воспитывать юного князя, как быть с ростовскими боярами, как поднимать Ростово-Суздальское княжество… Снова и снова убеждался Мономах, что доверяет сына разумному наставнику, что не допустит Шимонович, чтобы Гюрги бездарно прожил в Суздале, хотя бы и два года, постарается заинтересовать его не только ратными заботами, но и хозяйственными. Понимал отец, что это очень важно не только для Ростова и Суздаля, но и для всех княжеств Руси.

– Здесь земли не просто богатые, а сверх меры богатые, только взять то богатство не всякий может. И есть у тутошней землицы то, чего нет у Новгорода да северных земель, чего, может, и у южных нет тоже – черная она. Такая, что родить может хлебушек сполна, только не ленись, ухаживай за ней. И пахотных земель много, разве что сорной травой заросшие. Траву выводить все же легче, чем сводить лес.

Князь, слушая наставника своего сына, смеялся:

– Ты, я гляжу, Георгий Шимонович, знатным хозяином стал.

– Да какой же я хозяин, когда у меня тут и деревеньки нет?

– Дам. Выбирай какие.

Боярин недоверчиво покосился на своего князя:

– Это как?

– А так. К каким местам больше душа лежит?

Рука Шимоновича полезла обычным русским жестом в затылок:

– Дак…

Мономах расхохотался:

– А тебя варягом обзывают! Вон, как простой суздальский мужик репу чешешь.

Шимонович смущенно шмыгнул носом:

– С кем поведешься.

– Так какие земли тебе любы?

– По Нерли. Хороша больно землица, красиво… спасу нет!

– Значит, по Нерли и получишь. Скажешь, какие деревеньки любы, а позже летом приеду, посмотрю, как ты на своей земле распорядился. Ежели с толком, то добавлю.

Сказал и с хитрецой вгляделся в лицо тысяцкого – на что больше отреагирует. Тот фыркнул:

– Чего это – без толку? Да я уж все про то, как хлеб растят да убирают, знаю!

– Верю, верю.

– Только вот все голову ломаю: где людишек на ростовские земли брать? Даже если полон привести, он же работать не станет, только под плетью, а чтоб хозяином землицы себя почувствовать да рачительным хозяином, того не будет. И из южных княжеств приманивать тоже не след, там своих мало.

Мономах прекрасно понимал, что чуть хитрит Шимонович, ждет, чтоб разрешил из Переяславльской земли к себе принимать. Но такому разреши, он через десяток лет и сам Переяславль пустым оставит. Схитрил и князь, не ответил, вернее, ответил, но не про то, чего ждал Шимонович.

– А чем приманивать собираешься? Тут снега дольше лежат, новые поля распахивать надо…

Боярин попался на хитрость, стал говорить о помощи, которая новым поселенцам в первые годы нужна, что нужно не брать с них мытного два-три года вовсе, напротив, помочь в складчину купить лошадь, отсеяться, а уж потом вернут сторицей.

Мономах слушал наставника своего сына и дивился: Шимонович словно повторял его собственные мысли. Хорошо бы и Гюрги такие же внушить, да пока у княжича скорее недовольство из-за своего будущего княжения. Шимонович на эти слова Мономаха спокойно ответил:

– Молод он еще, Владимир Всеволодович, откуда таким мыслям взяться. Ничего, повзрослеет, а мы постепенно приучим…

Князь был доволен, не ошибся он в выборе наставника для своего сына, лучше и не найти.

И еще одно великое дело (он даже сам не подозревал, как это дело в веках отзовется) сделал Владимир Мономах в Ростовской, а вернее, Суздальской земле. Заложил в небольшом селе на берегу Клязьмы новую каменную церковь Святого Спаса и повелел ставить град и насыпь вокруг него, назвав своим именем. Так был основан город Владимир Залесский, при сыне Юрия Владимировича, Андрее Боголюбском, ставший не просто большим градом, но и центром теперь уже Владимиро-Суздальского княжества. Туда через полсотни лет перенесет свою столицу князь Андрей Боголюбский.

Если честно, то Гюрги не мог этого понять, к чему среди сугробов и вдали от других городов ставить новый град? Был бы на широкой реке, вон как Ярославль, тогда ясно, а так кому в сем граде садиться? Спросил у отца, тот кивнул:

– Подумал об этом. В Переяславле немало есть тех, кому уже невмоготу рядом с половцами жить, чую, вот-вот с места поднимутся и куда-нибудь утекут. Да многие уходят… А куда? Садятся недалече в черниговских землях. Святославичам пополнение, а нам – разор. От меня все одно уйдут, трудно рядом со степняками, так пусть лучше к тебе придут. Буду сюда переселять, помогу перебраться, а как придут, вы уж тут помогите. Вот будет и вам народец. Иного пути не вижу, полона вам не взять, да и полоняники – плохие насельцы, лучше своих, русских брать. Понял ли?

Гюрги кивнул:

– Понял.

– Здесь землицы отменной много, не жалей, позволяй косить да хлебушек растить. Надо еще подумать, как землю давать, чтоб она княжьей оставалась, но и в руки переселенцев надолго уходила. Если человек знает, что он на земле всего на год-другой, он так и ходить за ней станет, а вот если будет знать, что детям да внукам оставить должен, тогда другое дело.

Мономах чуть помолчал, а потом добавил:

– Но в город вам больше мастеровых присылать стану, чтобы свои ремесла были, не только ратаи. Не возить же горшки да бочки издали, своих горшечников да бондарей иметь надо. Да всех мастеровых своих. Следи, чтобы и у строителей все время ученики были, пусть помогают и учатся сразу. Ох, тяжкую ношу я на тебя, сын, взваливаю, но иначе нельзя. Руки чешутся самому здесь все поднимать, да никак, если я от Киева уйду, снова свара меж князей начнется, тогда никакие леса да болота от набегов не спасут, не уберегут. И некого мне, кроме тебя, здесь сажать. Запомни, Гюрги, за этой землей будущее, поставь новые города, охрани границы, насели людьми – и потомки тебе спасибо через много лет скажут. Земля богатая, эти богатства только взять надо умеючи и охранять тоже.

Гюрги слушал внимательно, перебивать или свое слово говорить и не мыслил сначала, и вдруг его точно прорвало:

– Я мало что знаю здесь, отче, да только мыслю, что тутошнее богатство иное, чем у Новгорода или Киева. Здесь землей брать надо, раз хлеб растет на ней отменно, так и пусть хлебушком да овсом живет княжество.

Князь даже с некоторым изумлением уставился на сына. Вот те на! Только что был мальчишкой-несмышленышем и вдруг рассуждает, точно государственный муж. Хмыкнул:

– Сам придумал или у кого услышал?

Гюрги чуть смутился:

– Что услышал да на ум взял, а до чего сам додумался. Шимонович верно говорит, меха у всех есть, у Новгорода – тоже, а хлеб не у всех хорошо растет. И если может Суздаль с Новгородом хлебом торговать, так и должно это делать.

Когда это он успел такие разговоры с Шимоновичем вести? – подивился Мономах, сердце снова кольнула легкая ревность, но князь взял себя в руки, порадовавшись, сколь толкового наставника сыну выбрал.

– Взрослеешь, Гюрги, на глазах. Вставай на ноги, сколь смогу – помогу. И навещу скоро.

Недолго пробыл в Ростове князь Владимир Мономах, все же своя земля стояла без присмотра, а там половцы рядом, скоро весна, снова ждать их нападок. Можно женить всех княжичей и князей на половецких княжнах, а дочерей выдать замуж к степнякам, но всегда найдутся ханы, не породнившиеся с русскими, да и те, кто породнился, своего не упустят. Вон у Святослава тесть, Тугоркан, еще как набегал на Киев, так что и сам голову сложил от русского меча. Кроме того, надо было успеть вернуться до ледохода и оттепели, иначе потом дороги так развезет, что не обрадуешься.

Перед отъездом снова сидели за разговором князь Владимир с боярином Георгием.

– Мыслю, то худо, что нынче здесь князь, а завтра в другой земле. Потому и не стремятся князья свои земли обустраивать. Надо, чтобы привязан был на всю жизнь, чтобы знал, что детям оставит, внукам, чтобы для них старался, а не только для себя. Тогда и будут все беречь свою землю да своих смердов, а не драть с них три шкуры, потому что скоро к другим.

– Согласен, только как это сделать? – вздохнул Мономах. – Как Киевский стол к следующему князю переходит, так и снова круговерть начинается. Удалось мне и при Святославе Ростовскую землю удержать, но только потому, что отказался я от распри за Киев и Чернигов уступил без свары. Святослав и Олег Всеволодович мне вроде как обязаны, а что дальше? Святослав недужен часто, кто за ним?

Мономах, задумавшись, смотрел на пламя свечи, чуть колебавшееся от его вздоха. Немного помолчали, потом князь снова посетовал:

– По уму бы Всеволоду сесть, да только мыслю, не пустят его киевляне. Святослав сколько сидит, столько свои закрома набивает, о горожанах и вовсе забыл, только и тащит к себе в сундуки, словно и на тот свет готов все утащить. Гориславичей в Киеве терпеть не могут, чуть подтолкни – и пойдет смута по Киеву.

Шимоновичу очень хотелось сказать: «Ну и подтолкнул бы!», ведь киевляне, да и не только они, явно хотели бы себе Мономаха. Но князь вдруг продолжил:

– Не хочу я того.

– А если после Святослава тебя крикнут?

Умен Шимонович, ничего и объяснять не нужно, сидит далече от Киева, а все понимает.

– На противостояние с Всеволодом не пойду, как не пошел с его отцом. Негоже ради своей корысти Русь в свары сталкивать. Единой она должна быть, а не розной… единой. Иначе погибель, по отдельности всех побьют, и самых слабых, и самых сильных. Столько лет уже не могу князей вместе собрать против половцев. Один бы раз собрались без зазнайства друг перед другом, вместе побили степняков, чтоб много лет потом жить спокойно.

– С тем, что бить надо, согласен. И что вместе – тоже согласен. А вот можно ли их на много лет побить, им же ровно числа нет, одного убьешь, два взамен нарождаются и сразу с саблей в руках и на коне.

Мономах невесело рассмеялся в ответ на удачную шутку Шимоновича.

– Да уж, они точно, как грибы после дождя. Да только нам иного пути нет – только объединяться и бить сразу всех. Хоть какое-то время поутихнут. Хорошо хоть вам здесь спокойней.

– Да здесь грабить некого, не то давно бы нашлись те, кто спокойствия лишил.

– И все равно надо людишками земли населять, без них к чему и земля… Тебе волю даю, княжьим именем дело делать станешь, но своей мыслью. Гюрги учи, пусть привыкает, что это его земля, навечно его, пусть мыслит себя суздальским князем. Бояр ростовских пока не трогайте, сил маловато, после разберетесь. Я тоже мыслю, что князь должен долго на одной земле сидеть и своим сыновьям ее оставлять. Будь моя воля, так и было бы…

Самый младший из сыновей Мономаха, Андрей, так умаялся во время этой поездки, что не чаял, когда обратно до дома доберется. Главный вывод, который сделал для себя мальчик: жениться не стоит, потому что приходится сидеть дурак дураком на виду у всех и делать вид, что ты рад. Андрей точно знал, что Гюрги только терпел все это, тоже желая, чтобы скорей кончилось. А кто виноват во всем? Конечно, эта девушка, которая сидела рядом с братом! Елену Андрей уже не любил, она грозила отобрать у него любимого Гюрги.

И только когда Гюрги подтвердил, что ни за что не променяет брата на жену, Андрей успокоился. Почти успокоился, он все равно ревниво приглядывался к Гюрги и старался как можно больше времени проводить с ним. Именно ревнивое разглядывание позволило Андрею заметить то, чего не видел Гюрги. Не видел просто потому, что жена для него была чем-то вроде многочисленной челяди, крутившейся во дворе, есть и ладно.

Перед самым отъездом Андрей, прощаясь со старшим братом, вдруг шепнул:

– Твоя женка на мать нашу похожа…

Гюрги, которому мать была очень дорога, возмущенно фыркнул:

– Вот еще!

Братьев отвлекли, разговор был до поры забыт… Сам Гюрги напомнил Андрею другое:

– Нашу клятву не забыл ли?

– Помню, как забыть. Всегда верен буду.

– Со мной бы остаться…

– Не, отец сказывал, как приедем, в дружину возьмет, – глаза мальчика блестели. Конечно, переход от женского воспитания к отцовскому всегда важен, и для ребенка крутой поворот в жизни. Переживания по этому поводу заслонили для Андрея даже мысли из-за разлуки с братом.

После отъезда отца Гюрги на время останется в Ростове, а вообще-то, он будет больше времени проводить в Суздале, потому и княжество станет зваться Суздальским. Не имея возможности открыто бороться с ростовскими боярами, как и новгородцы, не желавшими подчиняться князю, Юрий Владимирович просто перенесет место своего стола в Суздаль (а его сын Андрей Боголюбский – и вовсе во Владимир).

Началось такое «переселение» с… дружины. В этом тоже был свой расчет, посоветовал Шимонович:

– Владимир Всеволодович, у Ростова своя дружина сильная, а у Суздаля только моя сотня да ополчение. Суздаль поднапрягся бы, да и свою дружину содержал, только как на то ростовчане посмотрят?

– А нужна Суздалю своя дружина?

– А то как же? Думаешь, одним знанием, что в Ростове князь отныне сидит, булгар испугаешь? Пока до Ростова дойдет, пока там расчухаются, Суздаль и округу снова пожгут. А будь и здесь дружина, не полезли бы.

– Это я понимаю, но не могу же я у Ростова дружину отнимать, чтобы тебе отдать.

Шимонович даже руками замахал:

– Упаси бог! Не нужна мне ростовская дружина, пусть себе. Я свою содержать буду, только чтобы Ростов не мешал.

– Ну и что ты советуешь?

Глаза боярина хитро прищурились, видно, успел подумать об этом:

– А ты либо ростовскую дружину себе потребуй, либо предложи Суздалю самому содержать. Только меня не поминай, я ростовским боярам точно кость в горле.

– Ну ты и хитер! Ладно, будь по-твоему.

Ростовские бояре и впрямь взвыли, только услышав о том, что дружину, ими вскормленную и вооруженную, нужно князю отдать:

– К чему это?!

Мономах был спокоен:

– Гюрги Владимирович у вас князем остается, а как князю без дружины?

Ну, молодого Гюрги бояре еще были готовы терпеть, но отдавать ему свое детище… Послышались разрозненные, не слишком уверенные возражения:

– Да если будет нужно…

– Мы дружину выведем…

– В дружине свой воевода есть…

Князь усмехнулся:

– Да то ростовская дружина, которая лишь Ростов и защищать станет, а Гюрги нужна своя, чтобы и к другим городам никого не пускала.

Бояре прекрасно понимали, о каком именно городе ведет речь Мономах, но как же не хотелось соглашаться, чтобы ростовские дружинники еще и за пригород свои жизни клали! Мономах тянуть не стал, предложил:

– Ну, тогда Суздаль свою дружину для защиты заведет и кормить станет.

– Ну да? – усомнился кто-то из бояр. – Это сколько ж деньжищ надо!

– Суздаль согласен, да и я свои княжьи тоже дам. Ростов не трону, пусть свою сам содержит.

– А коли сами содержать будем, так и сами распоряжаться!

Бояре попались в поставленную ловушку. Мономах вроде даже сокрушенно развел руками:

– В том ваша воля. Княжья дружина будет в Суздале, ежели вам понадобится, позовете, Ростов – моя земля, потому всех защищать станет. Ну, и князю придется в Суздале часто бывать.

И это пришлось по душе ростовчанам, им князь на своем подворье не слишком нужен, без него как-то вольготней. Пусть себе сидит в Суздале при Шимоновиче, лишь бы Ростову не мешал.

Получалось, что все по боярской воле сделано, но даже Гюрги понимал, что отец просто подвел бояр к такой воле, они решили, как князю было нужно. Георгий Шимонович шепнул:

– Учись, Гюрги, как надо людей заставлять делать по-твоему, но так, чтобы они думали, что делают по-своему.

И вот уже, как ни оттягивали этот миг, сани, увозившие князя Владимира и младшего из его сыновей, Андрея, выезжали из ворот. Конечно, Гюрги отправился провожать сколько можно, но не до Ярославля же. Немного проехали, встали, Мономах вылез из саней сказать последнее слово напутствия сыну.

– Сердце болит, Гюрги, что тебя здесь оставляю, но ты князь, здесь ли, в другом ли княжестве, все одно без отцовского пригляда править. Постарайся стать хозяином этой земли, а я постараюсь, чтобы она твоей была. Ежели, конечно, приживешься. Не дай бог, совсем тошно станет, пиши – заберу отсюда. И Шимоновича слушайся, он дурного не посоветует.

Глядя вслед обозу, увозившему князя с сыном и собранное полетное за этот год, Гюрги пытался понять, рад он своему княжению или боится его.

В Ростове после того пробыл недолго, у него нашелся еще один повод уехать в Суздаль, подсказал снова Шимонович: княгиня-то там… Если честно, то Гюрги попросту забыл о том, что женат, не до Елены молодому князю, только успевал головой крутить, чтобы впросак не попасть. Но за повод уехать ухватился.

Бояре согласно закивали головами:

– Как же, как же… молодо, горячо… к женке тянет… пусть уж едет, наследник нужен…

Им было на руку отсутствие князя, пусть и совсем молодого.