Текст книги "Рассказы о привидениях"

Гостья из темноты

Маленькая Милдред Берри ужасно боялась темноты, и никто не мог с этим ничего поделать. Родители сочиняли для Милдред истории про Добрую и Нестрашную Темноту, которая живет в детской и послушным детям показывает самые увлекательные сны на свете. Бабушка и дедушка дарили Милдред книжки, в которых рассказывалось про храбрых девочек и мальчиков, которые отважно спали в полной темноте и за это получали в подарок куклу, модель корабля, самокат, щенка или котенка. Милдред не имела ничего против того, чтобы получить в подарок щенка, но бросаться ради этого в пасть Темноте она не собиралась.

Каждый вечер повторялось одно и то же: мама укладывала Милдред в постель и готовилась выключить свет, но тут начинался концерт:

– Нет, нет, мамочка, пожалуйста, не выключай!

– О, Милдред, ну не начинай снова! Как же ты заснешь, если я оставлю свет?

– В темноте я тем более не засну! Там чудовища!

– Ну, полно, детка, ты же уже большая!

(Это было особенно несправедливо: когда шестилетняя Милдред просила родителей купить ей пони, они говорили, что для пони она еще слишком маленькая. А для Страшной Темноты, значит, уже вполне большая?)

– Там чудовища! Чудовища!

– Ну, какие чудовища? Где?

– Везде! Под кроватью, за шторами, в гардеробе, за креслом, в умывальнике…

– Ладно, довольно, Милдред. Я оставлю открытой дверь.

Тем всегда и заканчивалось – мама оставляла дверь в коридор открытой, и так немного света попадало в детскую. Но темные неосвещенные углы все равно таили массу опасностей.

О каких чудовищах говорила Милдред? О, это была целая бандитская клика! Под кроватью жил мистер Трилобит. (Это слово Милдред как-то услышала от папы и решила, что так может называться только чудовище; вспомним, как выглядит трилобит – и согласимся, что Милдред была недалека от истины!) Трилобит никогда не сидел на месте – все время елозил, шуршал и скрипел половицами. Иногда он утаскивал под кровать тапочки Милдред, и утром их никак не удавалось выудить!

В узкой нише между гардеробом и окном жила мадам Жердь: худющая, словно палка, на голове – старомодный чепец с лентами, во рту – страшные желтые клыки, а на руках – длинные-предлинные ногти, похожие на когти. Мадам Жердь постоянно клацала зубами, заунывно подвывала и скребла когтями по оконному стеклу, производя звук, от которого по спине бежали толпы гигантских мурашек-мутантов.

В гардеробе обосновался мистер Колода. Он был толстый, страдал одышкой (точно как папин друг мистер Пердью), а еще его постоянно бил озноб. От озноба мистера Колоды дрожал весь гардероб, позвякивал ключ в замочной скважине, а иногда сами собой распахивались дверцы.

Умывальник оккупировало противное существо по имени Ослиная Задница. Милдред знала, что это нехорошие слова, и вслух их никогда не произносила. Зато их постоянно произносила вслух кухарка – Ослиной Задницей она называла посыльного, который вечно приносил не ту ветчину или неправильный мармелад. Но Ослиная Задница из умывальника была почище посыльного. Она дула, свистела и жужжала в сливную трубу, отчего труба надрывно булькала в ответ, и хотя родители уверяли, что это «самый обыкновенный засор», Милдред отлично знала, что все дело – в Ослиной Заднице.

За креслом жила мисс Пробка – щупленькая беззубая старушка, которая умела губами делать такой звук, как будто из бутылки вынимают пробку. Как бы вам понравилось, если бы в ночной тиши, в темноте, прямо за креслом, раздался бы такой звук? То-то же.

В общем, не зря Милдред боялась темноты, и только глупые взрослые ничего не понимали. Впрочем, им-то бояться было нечего – папа и мама спали вместе, в одной постели! Однажды Милдред заявила, что будет спать вместе с ними, но все, как попугаи, заладили, что так делать нельзя – и папа с мамой, и бабушка с дедушкой, и горничная Роззи, и кухарка, и даже посыльный Ослиная Задница!

Милдред лежала в кровати, натянув одеяло до самых глаз, и прислушивалась. Вот. Слышите скрежет? Это мадам Жердь взялась скрести когтями по стеклу. Так, а вот мистер Трилобит заерзал под кроватью. За креслом хлопнуло – мисс Пробка взялась за дело. В умывальнике булькнуло – проделки Ослиной Задницы. Только что-то мистера Колоды сегодня не слышно…

Вдруг Милдред услышала шаги. Тихие шаги в коридоре. Они приближались к детской, и это не были шаркающие шаги папы или четкие, звонкие каблучки мамы. Все ближе, и ближе, и ближе. Милдред села в кровати и замерла от страха. Но вскоре испуг сменился изумлением: на пороге детской стояла маленькая девочка. Выглядела она лет на шесть-семь – то есть была ровесницей Милдред.

– Ты кто? – шепотом спросила Милдред.

– Меня зовут Дина. Можно к тебе?

– Заходи!

Дина вошла в детскую и приблизилась к кровати.

– Забирайся сюда, – сказала Милдред и похлопала по одеялу.

Дина уселась на кровать.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Милдред. – Как ты сюда попала? Роззи забыла запереть дверь?

– Двери мне не помеха, – ответила Дина и засмеялась. – Но вообще я живу тут давно.

Милдред была озадачена. Она доподлинно знала, что до нынешней ночи была единственной маленькой девочкой во всем доме. Но вот теперь Дина говорит, что живет в доме давно?

– Ты – моя незаконнорожденная сестра? – блеснула догадкой Милдред. Она слышала обрывки разговоров взрослых и знала, что иногда у людей внезапно обнаруживаются родственники, и чаще всего такие внезапно обнаружившиеся родственники считаются незаконнорожденными.

Дина снова засмеялась в ответ, но потом резко стала серьезной и сказала:

– Обещай мне, что не испугаешься, и не будешь визжать.

– Ну-у-у… ладно, обещаю, – пообещала Милдред, но про себя решила, что если случится что-то страшное, то завизжит непременно. Обещание обещанием, но кто ее, эту Дину, знает – вот и двери ей не помеха, а это подозрительно!

– Я – привидение, – Дина сделала эффектную паузу.

Милдред открыла рот, но кричать или визжать все же не стала. Потом подумала немного, и сказала:

– Ты не страшное привидение и совсем не старое! Вот бабушкина подруга, миссис Невилл, жаловалась, что к ней все время является призрак ее прапрадедушки, который дожил до девяноста трех лет. Вот это, наверное, жуть!

Помолчали.

– А почему я тебя раньше здесь не видела? – возобновила беседу Милдред.

– Я пряталась на чердаке.

– Ой, и как тебе только не страшно там, в темноте?

– Совсем не страшно. Чего бояться темноты?

– Как – чего?! – Милдред вскрикнула в полный голос, позабыв об осторожности, и испуганно прикрыла губы ладошкой. Потом продолжила громким шепотом:

– Разве ты не знаешь, что в темноте прячутся чудовища? Ты же привидение! Ты должна это знать!

– Вот именно! Я привидение, и как привидение уверяю тебя – никаких чудовищ в темноте нету!

Милдред недоверчиво поглядела на свою собеседницу и спросила:

– Да? А как же тогда Трилобит?

– А, этот, – беспечно махнула рукой Дина. – Никакое он не чудовище. Самый обыкновенный подкроватный дух – питается крошками от печенья, закатившимися под кровать мелочами и пауками.

– Так вот, значит, кто съел пуговицу от моего синего платья! А я ее обыскалась везде! – ошеломленно пролепетала Милдред.

– Конечно, съел – Трилобит обожает пуговицы! – уверила Дина.

– А мадам Жердь? Она тоже не чудовище? – спросила Милдред.

– Конечно, нет, – сказала Дина. – Она – стражник окна!

– Стражник окна! – эхом повторила Милдред.

– Именно. Всю ночь напролет она смотрит в окно, и как только злые духи, витающие в ночи, вознамериваются заглянуть в комнату, мадам Жердь стуком ногтей по стеклу отгоняет их прочь. Клыки ей также нужны для устрашения непрошенных гостей! – объяснила Дина.

– Ну, а мистер Колода? – горя нетерпением, спросила Милдред.

– Мистер Колода – дух гардероба и борец с молью. Когда он трясет гардероб, моль, усевшаяся было со всеми удобствами на пальто или свитер, падает на пол! Когда такая тряска происходит постоянно, моли надоедает, и она подыскивает себе новое пристанище.

– О, надо попросить мистера Колоду пожить два-три дня в мамином гардеробе, а то она жаловалась, что моль съела ее новую меховую горжетку! – сказала Милдред. – Но скажи мне, неужели даже Ослиная Задница – не чудовище?

– И Ослиная Задница, и мисс Пробка – самые обыкновенные домашние духи, – уверила Дина. – Ослиная Задница отвечает за все водосточные трубы в доме – продувает их, чтобы они не засорялись. А мисс Пробка просто слишком старая – когда-то давным-давно ее постукивание было зачем-то нужно, но теперь уже никто не помнит – зачем. И сама она тоже этого не помнит, но делает – по привычке.

– Как хорошо, что ты пришла и все мне объяснила, – сказала Милдред. – Теперь я вижу, что в темноте действительно нет ничего страшного, а даже наоборот!

– Здорово! – сказала Дина. – А ты не будешь против, если я время от времени буду тебя навещать? Мы могли бы поиграть в лото или в узелки…

– Конечно, приходи! А то от папы с мамой не дождешься, чтобы они со мной поиграли, а бабушка с дедушкой играть и вовсе не умеют, только рассказывают истории про каких-то кузин и двоюродных внучатых племянников, которых я никогда в глаза не видела!

– Отлично! Тогда до завтра! – сказала Диана. – Мне закрыть дверь в коридор?

– Закрывай! – храбро разрешила Милдред.

Она удобно улеглась, укрылась одеялом, и мысли стали кружиться в ее голове, словно стеклышки калейдоскопа.

«Интересно, а если уронить на пол карандаш, Трилобит съест его?»

«А зачем мадам Жердь подвывает, если злые духи за окном ее все равно не слышат?»

«Раз я теперь не боюсь темноты, я могу попросить у мамы и папы щенка!»

А потом Милдред, наконец, крепко уснула.

Заберите свое привидение!

Стояла темная грозовая ночь.

Дождевые потоки заливали оконное стекло, словно слезы – лицо безутешной вдовы; оголенные ветви деревьев, узловатые, будто руки покойников, зловеще скреблись по подоконнику; ветер уныло завывал в трубах, а небо то и дело освещалось молниями, похожими на зарево далекого пожара. «И шагу не пройдешь, со страху портков не обделавши», – говорили обычно жители деревушки Хайер Пикстон, характеризуя подобные погодные условия.

Однако в гостиной нотариуса Биллингса было уютно и тепло, весело потрескивали поленья в камине, и погодные условия за окном вовсе не мешали хозяину и его гостю вести приятную беседу. Гостем был партнер мистера Биллингса, совладелец нотариальной конторы «Биллингс, Флетчер и Коул», мистер Флетчер. Что же касается мистера Коула, то его никто никогда в глаза не видел, и злые языки поговаривали, что мистер Биллингс и мистер Флетчер придумали третьего совладельца для солидности, но сейчас не об этом.

Потягивая херес, партнеры обсуждали курьезное дело, с которым совсем недавно им пришлось столкнуться. Некий мистер Лиджинс, владелец особняка «Ивы», что в трех милях от Хайер Пикстон, подал иск на фермера Джулиуса Фаста, обвиняя последнего в том, что он «подбросил свое фамильное привидение во владения мистера Лиджинса с целью нарушения душевного спокойствия его родственников и для приведения в упадок семейного бизнеса истца». Далее в иске говорилось о подброшенном привидении. Оказывается, у фермера Фаста была полоумная бабка, которая постоянно глотала вещи – пуговицы, монеты, наперстки, пробки, чайные ложечки, монокли, запонки и т. п. Причем с течением времени габариты проглатываемых вещей увеличивались, и кончилось тем, что старушка отдала Богу душу, проглотив кофемолку. Некоторые фольклористы и литературоведы полагают даже, что именно образу бабушки фермера Фаста и обязана своим появлением знаменитая песенка «Жила-была старуха, что проглотила муху».

Спустя месяц после смерти глотательницы по деревне пошли слухи, что старушка вернулась – теперь в виде привидения, и продолжает пожирать все, что попадается ей на глаза. Активнее всего поддерживал эти слухи Джулиус Фаст, внук глотательницы – каждый день у него была новая история о похождениях покойной родственницы. Некоторые обитатели Хайер Пикстон подозревали, что фермер придумывает все эти небылицы, чтобы получать бесплатную выпивку в пабе, но дальнейшие события убедили даже самых заядлых скептиков в том, что привидение старухи существует.

Однажды мистер Лиджинс, хозяин особняка «Ивы», спустился ночью в кухню, чтобы попить воды, и к своему ужасу и негодованию обнаружил там призрак бабки фермера Фаста, которая с завидной сноровкой и скоростью поедала кухонную утварь. Мистер Лиджинс схватил чугунную сковороду, которую призрак еще не успел проглотить, и, размахивая ею и оглашая кухню громогласными проклятиями, бросился преследовать незваную гостью. Привидение ретировалось, однако спустя два дня вновь появилось в «Ивах» – на сей раз в комнате супруги мистера Лиджинса. Проснувшись среди ночи, миссис Лиджинс увидела прямо возле своей кровати призрак старухи, который сноровисто поедал украшения из шкатулки, стоявшей на прикроватном столике. Миссис Лиджинс закричала и лишилась чувств, на крик прибежала дочь супругов Лиджинс, восемнадцатилетняя Айрис, и тоже лишилась чувств. В общем, когда на место событий прибыл сам мистер Лиджинс, он обнаружил два бездыханных тела и пустую шкатулку. Семейный доктор, мистер Барри, быстро привел в чувство миссис и мисс Лиджинс, а вот драгоценности исчезли бесследно.

Однако окончательно терпение мистера Лиджинса лопнуло после того, как он среди бела дня зашел в свой кабинет и обнаружил там прожорливое привидение, методично поедающее письменные принадлежности с рабочего стола хозяина «Ив». На следующее утро мистер Лиджинс подал иск в контору «Биллингс, Флетчер и Коул». Положение осложнялось еще и тем, что мисс Айрис Лиджинс и мистер Роджер Фаст, сын фермера, были влюблены друг в друга, что приводило мистера Лиджинса в бешенство.

Джулиус Фаст, естественно, свою вину отрицал – мол, привидение само ходит, где хочет, разрешения не спрашивает, а если старушке «Ивы» приглянулись больше родной фермы – так что тут поделать?

В общем, дело обещало быть сложным, но, кажется, эти сложности лишь приятно будоражили мистера Биллингса и мистера Флетчера.

– Как вам кажется, коллега, – сказал мистер Биллингс, – не придумал ли Лиджинс всю эту историю ради страховки? Я слышал, дела его последнее время идут не слишком хорошо, а «Ивы» нуждаются в серьезном ремонте – зима не за горами…

– Что ж, это вполне может быть! – согласился мистер Флетчер. – Если драгоценности миссис Лиджинс были застрахованы…

– …То ради хорошей страховки ее супруг вполне мог нагородить весь этот огород!

– Ну да, а кухонную утварь и письменные принадлежности, якобы съеденные привидением, выбросил или спрятал где-нибудь, для отвода глаз…

Партнеры помолчали, обдумывая эту версию.

– Но, с другой стороны, – нарушил, наконец, молчание мистер Биллингс, – доктор Барри подтвердил под присягой, что обморок миссис и мисс Лиджинс был настоящим – значит, дамы все же что-то видели. Что-то, что напугало их до потери чувств!

– Да-а-а, – задумчиво протянул мистер Флетчер. – Но все же не представляю себе! Неужели фермер Фаст упаковал призрак своей бабки в мешок из-под картошки и под покровом тьмы притащил его в «Ивы»!

– Вы правы, коллега – это невероятно, – сказал мистер Биллингс. – Прямо не знаю, что и сказать. Пожалуй, самым надежным источником информации в этом деле была бы сама старуха, но как привлечь к судебному разбирательству привидение?

Партнеры немного посмеялись и вновь наполнили бокалы. Разговор постепенно свернул в иное русло, и история с призраком была временно позабыта.

Однако, когда мистер Биллингс и мистер Флетчер поспорили по поводу точной формулировки какого-то закона и отправились в библиотеку, чтобы свериться с кодексом, призрак сам напомнил джентльменам о себе – причем самым недвусмысленным образом. Когда партнеры вошли в библиотеку, они с изумлением обнаружили там пожилую даму в каком-то подобие старинной ночной сорочки, которая пыталась засунуть себе в рот мраморное пресс-папье со стола мистера Биллингса. Увидев двух мужчин, привидение спешно вынуло неподатливое пресс-папье изо рта и поставило его на место, стыдливо потупив глаза.

– Всякий раз даю себе слово не делать этого больше – и не могу сдержаться! – посетовало привидение.

– Э-э-э… добрый вечер, – сказал мистер Биллингс, который умел в любой ситуации сохранять хорошие манеры.

– Да, добрый, – неуверенно поддакнул из-за спины мистера Биллингса мистер Флетчер.

– Господа, я старая больная женщина – то есть, старое больное привидение! И я пришла к вам в такую погоду вовсе не для того, чтобы съесть ваше пресс-папье! – сообщила старуха.

– Мы так и догадались, – сказал мистер Биллингс. – Давайте все присядем и поговорим.

Все присели – мистер Биллингс и мистер Флетчер – в кресла, а старуха просто зависла в воздухе, поджав колени.

– Итак, что же привело вас к нам? – светским тоном спросил мистер Биллингс.

– Да все дело в этом глупом иске! – вскричало привидение. – Мистер Лиджинс совсем сбрендил, если считает, что нас, призраков, можно подбросить, словно бандероль! Мы сами выбираем, где нам обитать, и приходим и уходим по собственному усмотрению!

– Я так и думал! – воскликнул мистер Флетчер, обрадовавшись, что его предположения подтвердились.

– И правильно думали, молодой человек, – похвалило нотариуса привидение. – Но я залезла в дом к этому напыщенному индюку не случайно! Вы, верно, знаете, что мой правнучек – Родди, такой славный мальчик! – и Айрис Лиджинс любят друг друга и хотят пожениться?

– Да, это известно решительно всем в Хайер Пикстон! – хором сказали мистер Биллингс и мистер Флетчер.

– Ну вот! Они такая красивая пара, даже удивительно, что у эдакой жабы мистера Лиджинса уродилась такая славная дочка! Но этот бурдюк хочет поломать жизнь бедным деткам! Ему, видите ли, Родди не хорош! Вот я и решила тут немного подсобить. А вы, господа, мне поможете – теперь я вижу, что этот иск даже на руку!

– Каким же образом мы поможем вам? – удивился мистер Биллингс.

– Вы передадите мистеру Лиджинсу мои условия! – сказало привидение. – Он дает разрешение на брак Айрис и Родди, и тогда я, так и быть, оставлю «Ивы» в покое. И даже верну то, что съела – не нужны мне их кастрюли и драгоценности! Вот, в знак моих добрых намерений – передайте мистеру Лиджинсу, – и с этими словами старуха вынула изо рта бриллиантовое кольцо миссис Лиджинс.

– Что ж, мадам, мы сделаем так, как вы желаете – и как можно скорее! – заверил мистер Биллингс.

На следующий день в нотариальной конторе «Биллингс, Флетчер и Коул» состоялось ознакомление мистера Лиджинса и мистера Фаста с условиями старухи-глотательницы.

– Ну, дает бабка! – только и сказал мистер Фаст, улыбаясь в усы.

Реакция мистера Лиджинса была более основательной. Хозяин «Ив» бегал по кабинету, размахивая руками, грозил всем физической расправой и разорением, и только после того, как мистер Биллингс предъявил ему кольцо, немного остыл.

– А какие у меня гарантии, что после свадьбы старуха больше не заявится ко мне в имение? – спросил, наконец, мистер Лиджинс.

– Она дала честное слово! – сказал мистер Флетчер так, словно речь шла о честном слове самой королевы.

– С ума сойти! Я должен верить честному слову привидения! – вновь завелся мистер Лиджинс.

– Боюсь, у вас нет иного выхода, – сказал мистер Биллингс.

Еще немного для проформы поупрямствовав, мистер Лиджинс согласился на условия привидения. И вскоре уже вся деревушка Хайер Пикстон готовилась к свадьбе Айрис Лиджинс и Роджера Фаста.

В день свадьбы, вернувшись из церкви, миссис и мистер Лиджинс обнаружили на ковре в гостиной живописную груду из кухонной утвари, ювелирных украшений и письменных принадлежностей – привидение, как и обещало, вернуло все до последней вещицы. А саму старушку с тех пор больше никто в Хайер Пикстон не видел.

Моя последняя герцогиня

Леди Сэвидж льстила репутация покровительницы талантов и богемной светской львицы, поэтому, не жалея собственных сил, а также денег лорда Сэвиджа, каждую среду в своем доме на Риджентс-стрит она устраивала салон. Художники, поэты, музыканты – все лондонские знаменитости, а также те, кому в скором времени предстояло ими стать, с радостью пользовались гостеприимством эксцентричной дамы. И хотя в искусстве, по молчаливому согласию гостей, леди Сэвидж не смыслила ровным счетом ничего, обеды самопровозглашенная меценатка давала отменные, вино и коньяк выставляла самого высокого качества, на сигары не скупилась – так чего еще было желать?

Однажды апрельским вечером (как раз была среда) гости салона, плотно отобедав, вели в гостиной спор по поводу того, кого из «мастадонтов» викторианской поэзии потомки будут почитать более – лорда Альфреда Теннисона или мистера Роберта Браунинга?

Леди Сэвидж, выглядевшая в своем зеленом атласном платье с кистями и в тюрбане с пером, слово попугай в компании ворон, вступила в дискуссию:

– Полагаю, Теннисон слишком сентиментален и романтичен! Чего только стоят эти его «Королевские идиллии»! Мне ближе Браунинг, да и вам, господа, я полагаю, он должен быть милее – сколь часто люди искусства становятся героями его стихов!

– Вы правы, мадам, – поспешил подлизаться к хозяйке салона мистер Эбинизер Спринг, толстоватый лысеющий человечек лет пятидесяти, мастер любовной лирики, прославившийся благодаря поэтическому сборнику «Песни под луною». – Вспомним хотя бы «Мою последнюю герцогиню»: вроде бы повествуется о загадочной смерти прекрасной юной аристократки, а главный герой, тем не менее – портрет!

– А отчего вы решили, что герцогиня эта была непременно юна и прекрасна, мистер Спринг? – спросил вальяжно развалившийся в креслах мистер Генри Баррет, молодой, подающий надежды портретист, «свежее приобретение» салона леди Сэвидж. Мистер Баррет был чрезвычайно хорош собой, чем и объяснялся тот факт, что его порой непростительно развязные манеры и обычай всем перечить легко сходили ему с рук.

– Но, позвольте, в тексте об этом ясно сказано, – капризным тоном парировал мастер любовной лирики и процитировал по памяти:

 
Вот на стене портрет моей жены,
Последней герцогини. Вы должны
Признать: он несравненен. День деньской
Трудился Фра Пандольфо, и живой
Она предстала, хоть её уж нет.
 

– Ха! Здесь говорится о совершенстве портрета, а не о красоте герцогини! – воскликнул мистер Баррет, и в глазах его запрыгали озорные чертики. Леди Сэвидж ласково посмотрела на молодого красавца, и, ободренный этим взглядом, художник продолжил:

– Может, этот Фра Пандольфо решил польстить герцогине и приукрасил ее – уж мы-то, портретисты, знаем, что без умения приукрасить объект в нашем деле не продержаться!

Тут и там в зале послышались смешки, и только сэр Джошуа Ригби, почетный член Королевской Академии искусств, гневно тряхнул седой шевелюрой, яростно смял в пепельнице сигарету и пробубнил себе в усы что-то о «наглом молокососе».

– Какой же вам видится герцогиня, дорогой друг? – спросил мистер Эбинизер Спринг, саркастически интонируя «дорогого друга».

– Я думаю, она была противная толстая тетка, интригами и обманом добившаяся брака с герцогом! Целыми днями она курила папиросы, посыпая пеплом дорогие ковры и прожигая обивку на мебели в доме герцога, ругалась с прислугой и заигрывала с молодыми конюхами, вульгарно скаля зубы, два из которых были золотыми.

– Полноте, мистер Баррет, – хохоча, сказала леди Сэвидж и легонько стукнула художника веером по руке. Восприняв это как поощрение, мистер Баррет добавил:

– Но худшим из всего было то, что герцогиня ужасно храпела! Неудивительно, что после долгих бессонных ночей герцог обезумел и умертвил опостылевшую супругу!

В общем, Генри Баррет весь вечер был в центре всеобщего внимания, и домой, в скромную квартирку в Челси, он вернулся весьма довольным и изрядно набравшимся хозяйского коньяку.

С трудом выпутавшись из плаща и кое-как скинув ботинки, Генри Баррет прошел в тесную студию и оторопело уставился на мольберт, стоявший посреди комнаты. Днем, перед тем, как отправиться на прием к леди Сэвидж, художник закончил важный заказ – портрет леди Джулии Бриск. Лорд Бриск, который неизменно присутствовал во время всех сеансов, был доволен тем, как продвигается работа, и обещал заплатить мистеру Баррету пятнадцать фунтов. Это позволило бы художнику забыть о деньгах на ближайшие два, а то и три месяца.

Портрет леди Бриск был полностью завершен, и художник собирался, вернувшись от леди Сэвидж, покрыть его лаком. Теперь же, глядя на мольберт, Генри Баррет не верил своим глазам, потому что за время его отсутствия портрет совершенно преобразился. Вместо миловидной леди Бриск с полотна взирала толстощекая тетка средних лет с папиросой в зубах. Кружевной воротник ее голубого платья весь был усыпан пеплом, а дополнял неприятную картину презрительный взгляд. В общем, с мольберта на художника взирала та самая «последняя герцогиня», сомнений быть не могло.

Мистер Баррет энергично тряхнул головой, но видение не исчезло. Тогда, решив, что он просто переборщил с коньяком, художник завесил картину тряпицей и отправился спать.

Однако уснуть мистеру Баррету не удалось. Сначала из студии донеслись тяжелые шаги и странные вздохи, похожие на одышку. Решив, что это ходит мучающийся бессонницей сосед с верхнего этажа, художник накрыл голову одеялом и приготовился уснуть вот что бы то ни стало, но тут из студии раздался храп. То, что храпели именно в студии, не оставляло сомнений. Мистер Баррет встал с постели и на цыпочках прокрался из спальни в студию.

Тряпица, которую он совершенно точно накинул на мольберт, теперь лежала на полу, а изображенная на портрете герцогиня развязно подмигнула мистеру Баррету и растянула рот в улыбке, обнажая два золотых зуба. Всем своим видом она как бы иллюстрировала строки Браунинга:

 
Бывало, часто, свой чудесный взгляд
Дарила, улыбаясь, наугад.
Казалось, всё вокруг её пленит:
Неважно, кто иль что…
 

Чтобы покончить с навязчивым видением, мистер Баррет схватил краски и кисти и принялся мазок за мазком закрашивать противное лицо. Однако скрыть презрительную золотозубую ухмылку все не удавалось, и обезумевший художник, отбросив кисти, стал втирать краску в холст голыми руками. Красный, зеленый, синий, оранжевый – мистер Баррет не разбирал цветов, думая лишь о том, чтобы слой краски был достаточно плотным. Но герцогиня не спешила покидать свое пристанище; в конце концов, художник почувствовал дурноту, упал и прямо возле мольберта забылся тяжелым сном.

Проснулся мистер Баррет от настойчивого стука в дверь.

Весь перепачканный красками, с лихорадочно горящими глазами и осунувшимся лицом, художник отправился открывать визитерам, коими оказались леди и лорд Бриск.

Леди, горя нетерпеньем, тотчас же проскользнула в студию, не обращая внимания на невнятный лепет художника; лорд двинулся следом.

«Все пропало», – подумал мистер Баррет, и был прав. Леди Бриск, увидев на мольберте вместо своего портрета жуткое месиво из всех цветов спектра, в обмороке мягко осела на пол, а ее супруг, размахивая тростью, страшным голосом орал на мистера Баррета, бессильно прислонившегося к стене, обещая стереть его в порошок, ославить на весь Лондон и пустить по ветру.

Когда супруги Бриск, наконец, убрались восвояси, мистер Баррет на четвереньках, стараясь не глядеть на мольберт, прополз из прихожей в спальню, где спустя три дня его, отощавшего и совершенно безумного, и нашла квартирная хозяйка в сопровождении констебля. Художник сидел, завернувшись в одеяло, на кровати, и, раскачиваясь из стороны в сторону, бесконечно повторял одно и то же: «Конец настал улыбкам».

Два месяца в клинике доктора Нила, признанного специалиста по нервным болезням, вернули мистера Баррета к жизни, однако кое-что в художнике переменилось навсегда: он перестал писать портреты, полностью сосредоточившись на натюрмортах, снес букинисту полное собрание сочинений Роберта Браунинга, прекратил посещать салон леди Сэвидж (тем самым смертельно обидев последнюю) и более никогда, никогда, никогда не улыбался.