Текст книги "Криптия"

Поэтому, стоя в дверях, лакей внимательно прислушивался к разговорам, что велись за господским столом. Ничего он в тех разговорах не понимал, да и не надобно было. Ему не за понимание денег обещали отсыпать, а за то, чтоб верно передавал, о чем ведутся речи в доме консула, особливо если в тех речах поминается доктор Керавн. А уж если консул сам с доктором беседы будет водить, тогда и добавить могут. А он что? Он ведь не со зла, и никакой беды господину консулу не желает. Исключительно для того, чтоб не болтали погаными языками по городу, будто ходит челядь дома Монграна в отрепьях.

Окончательно уловить доктора в силок, внушить ему, будто он сам додумался взять с собой Латрона, – это было еще полдела. Оставалось выбить деньги на экспедицию Керавна из городской казны. И тут возникали препоны.

Иногда Монгране хотелось плюнуть на все и проплатить поездку доктора в Степь за свои деньги. Демон с ним, потом бы возместил. Но поступать так было нельзя. С этой публикой только дай слабину – сядут всей толпой на загривок и с живого не слезут.

– Зачем это вам вообще понадобилось, господин Монграна? – осторожно поинтересовался Фруэла.

Уточнять вопрос он не стал, но консул его и без того прекрасно понял. Учитывая отношение имперских властей к магии, предполагаемую экспедицию лучше держать в тайне. А консул зачем-то привлекает к ней внимание, выставляя вопрос на заседании городского самоуправления.

– Видишь ли, Фруэла, все очень просто. В последнее время я заметил, что меня… как бы это поизящнее выразиться… пасут. Служба спокойствия в империи, конечно, не та, что до войны, но все же она существует.

– Так почему бы вам не избавиться от соглядатая?

– Плохим бы димнийцем я был, если бы так сделал. Ну, избавлюсь я от одного шпиона, пришлют другого, и берись потом вычисляй, кто это. Вдобавок эдак можно спровоцировать имперские власти на какие-то действия против Димна. Лучше пусть в столице получают те сведения, какие мне нужно, и так будет царить полная гармония. Так вот – если я отправлю Керавна тайно, те люди, что следят за мной, этим озаботятся. Возможно, постараются перехватить доктора или убить. А вот если он уедет совершенно открыто, да если это дело будет обсуждаться на виду у всех, все это – провинциальная бюрократия, мелочи, недостойные внимания столицы.

Консулу нравится, как он это сформулировал. Но на деле все выглядит совсем не так гладко. Потому что провинциальная бюрократия она и есть провинциальная, когда за расход каждого медного квадранта приходится писать отчет, и бумага, изведенная на эти отчеты, обойдется дороже истраченных сумм.

Сумма, запрошенная из городского бюджета, в общем-то невелика. Если сравнить с тем, что ушло на празднование в честь победы доблестного димнийского ополчения, – сущие гроши. Но именно потому, что на это празднование вбухана уйма денег, господ магистратов обуяла жажда экономии, и они готовы за эти гроши не то чтоб удавиться, но удавить всех остальных.

И если бы еще речь шла о ком-то другом, а не о докторе Керавне. Так ведь нет. А почтенный доктор своим склочным характером многим в городе успел досадить, и, несмотря на то, что некоторые из присутствующих у него лечились, необходимость оплатить поездку вздорного старикана их не прельщает. Тем более что в отличие от городских бедняков, магистратов Керавн врачевал не бесплатно.

По крайней мере, пока Борс Монграна держит речь перед членами городского самоуправления, доктор не вмешивается. Удивительно, что он способен вести себя столь кротко. Сидит, молчит и слушает. А слушать ему про себя приходится многое… Хорошо, что в Серую башню нынче доктора сопровождает Раи. Будь здесь Латрон, многим из присутствующих не поздоровилось бы, мягко говоря. Однако доктор, несомненно, предвидел последствия и отправил Латрона погулять на воле, с собой же прихватил тихого Сафрана-младшего. Он точно вмешиваться не станет, так что и от этого недотепы есть польза.

В речи Монграны не содержалось ни слова о магии. Предполагалось, что он отправляет доктора в Степь с сугубо прагматическими целями. Поскольку война была окончена, нужно рассмотреть в долгосрочной перспективе возможность контактов с представителями владычных кланов, а также колонизации спорных земель. Нельзя же все оставлять Михалю, демон бы его побрал. (Правильно, кто же здесь любит михальцев, которые везде лезут.)

Нет, речь не идет о разведывательной вылазке. Такими делами должна заниматься имперская служба спокойствия, разве нет? Но доктор Керавн именно такой человек, который способен оценить вышеупомянутые перспективы. У него достаточно опыта, и жизненного, и научного. Он знает языки и обычаи многих народов и сумеет договориться с подданными Владыки Степи.

Кажется, вполне складно и убедительно. Но речь консула словно бы осиное гнездо разворошила. И неясно, что этих хрычей так бесит – расход казенных средств или предполагаемая причастность доктора к колдовству. И если бы только хрычей, которым положено быть жадными и консервативыми по природе своей. Вроде нынешнего казначея Тидеуса – он даже хрипит, когда доказывает консулу, что малейший перересход грозит коллапсом казне города. Но и Дальриа, который ему во внуки годится. Казалось бы, если Тидеус против, то Дальриа должен быть за, поскольку сам метил на место казначея, но не прошел на выборах, да еще и выслушал от Тидеуса унизительные разъяснения, что должность эта не наследственная, и чтоб управлять денежными средствами Димна, нужно быть чем-то большим, чем сыном прежнего казначея. Но не тут-то было. Молодой человек Тидеуса, безусловно, ненавидел, но возможность доказать всю вредность доктора Керавна для города, как выяснилось, привлекала его больше.

Чистенький и упитанный молодой человек. Русые волосы, стриженные в кружок, круглое лицо, румяные щеки. Вот ни за что с виду не скажешь, что этого округло-розового молодца беспокоит что-то, связанное с магией. Такие существа обычно посвящают себя вопросам сугубо практическим. Хотя это, пожалуй, связано. Ведь Дальриа никогда не скрывал, что его ненависть к доктору имеет под собой сугубо денежную основу. Что может быть порочнее, преступнее и безнравственнее, чем получение доходов запретным и, главное, недоступным для большинства путем? Это он и излагает – тоже гладко и округло, не иначе, практиковался. И господа сенаторы, которые, в основном, относятся к амбициям молодого Дальриа скептически, на сей раз поддакивают и кивают.

И начинают рассуждать – да как же так, да этот самый доктор, который сидит тут, как девица на выданье, мог бы обогатить Димн, но не только отказывается это делать, да еще и денег просит? Как не стыдно!

– Напомню вам, господа, – консул отвечает ровно, хотя очень хочется рявкнуть и ударить кулаком по столу, – что господин Керавн не просил у городского самоуправления денег. Это правительство города обратилось к доктору, чтоб он совершил эту поездку. И он любезно согласился, несмотря на тяготы пути и преклонный возраст. Поездка предпринимается исключительно ради пользы Димна! И неужто мы можем требовать, чтобы доктор осуществлял ее за за собственный счет?

Этот язык понятен сенаторам, они перестают бубнить, шипеть и тявкать и вроде бы начинают прислушиваться к словам Монграны. Чтобы закрепить успех, он продолжает:

– И откуда, откуда взялась в ваших мозгах идея о том, что доктор занимается запретным искусством? Эти домыслы достойны торговок с рыбного рынка, но не почтенных отцов города! Будь это так, разве доктор жил бы и действовал открыто, в пределах досягаемости имперских властей? Разве позволил бы выносить план его поездки на всеобщее обсуждение? Напротив, он постарался бы все по возможности скрыть.

Рано обрадовался.

– А откуда мы знаем, что он ничего не скрывает? – скрипит Тидеус. – Откуда нам известно, что он не воспользовался любезным предложением господина консула, чтобы сбежать из Димна? Разве обычный человек, да еще весьма преклонного возраста, решился бы отправиться в путь по опасным землям, только что пережившим войну?

Сенаторы возроптали, соглашаясь.

Тидеус – полная противоположность Дальриа, и не тем лишь, что один молод, а другой стар. Дальриа – округл и розов, Тидеус – сух и желт. Молодой человек даже и в обличениях прагматичен. Казначея, оказывается, волнует что-то еще помимо казны. Ибо продолжает, потрясая пальцем:

– Не для того ли стремится он в степи, населенные мерзкими язычниками, чтобы без помех творить там гнусные колдовские ритуалы? Или, поскольку мы знаем, что в земли те проникла михальская зараза, стакнуться с теми, кто еретическим образом полагает, что занятия магией угодны богам?

– Тогда не лучше ли просто изгнать его, и пусть себе едет куда угодно, и зачем угодно, только не за счет города? – говорит кто-то из сенаторов.

– Нет, не лучше! – откликается казначей. – Лучше всего – провести следствие по деятельности так называемого доктора! Иначе невозможно и представить, как человек с подобной репутацией мог столько времени без помех осуществлять свои затеи в нашем богохранимом городе! И даже ввести в заблуждение нашего уважаемого консула, славного своим здравомыслием! Кроме как при содействии злобных чар сие недостижимо!

– Вы так хорошо разбираетесь в чарах? – «Славный здравомыслием» Монграна усмехается.

Но казначею совершенно не до смеха.

– Нужно быть слепцом, чтоб отрицать очевидное! – провозглашает он. – Все мы были свидетелями того, что Керавн добивался успеха там, где отступали другие, умудренные опытом почтенные врачи. И наоборот, отказывался от проверенных временем методов лечения, прибегая к непонятным отговоркам. А почему, спрашивается? Не потому ли, что исцеления, достигаемые с помощью жестоких обрядов, использующих кровь невинных младенцев, могильные останки и внутренности нечистых животных, недостижимы при условии, что пациент воистину добродетелен и благочестив, а потому храним богами? А если мои слова не убеждают вас, то в Димне достаточно сведущих людей, способных подтвердить, что я сказал правду.

Монграна собрался было возразить, но не успел. Доктор, который до сего терпеливо и даже скучающе сносил выпады в свой адрес, вскочил с табурета.

– Сведущие люди? Я уже говорил Саккаро, чтобы переходил от врачевания к сочинениям платных доносов, у него к этому делу явное призвание. Так же, как у других безграмотных знахарей, услугами которых привык пользоваться ваш казначей. Демон бы вас побрал! Я вот не учу никого, как считать деньги в казне, или торговать сукном, или взымать таможенные сборы. Но почему-то все кругом считают себя сведущими в медицине и берутся о ней судить. – Теперь остановить доктора будет трудно. Ладно, хоть собственно колдовства в своих речах он не касался. Потому что чем упорнее он будет утверждать, что не сведущ в этом вопросе, тем сильнее магистрат проникнется обратным убеждением. Но Керавн свернул совсем в другую сторону. – Вот что, господа хорошие. Ничего мне от вас не надо, и раньше не было, а теперь тем паче. Не следует напрягаться, изгоняя меня. Я и сам собирался уехать. Да и вам, по большей части, напрягаться здоровье не позволяет – мне ли не знать. И будьте благодарны, что исключительно профессиональное врачебное благородство не позволяет мне огласить во всеуслышание, от каких болезней я лечил некоторых добродетельных пациентов и каких именно лекарств оные благочестивцы от меня требовали!

Молчание. Тидеус опускается на свое место. На пергаментных его щеках – алые пятна. А вот румяный от природы – или хорошего питания– Дальриа недоуменно хлопает глазами. очевидно, мама ему некоторых вещей не объясняла. А состояние здоровья пока не ввело его в круг пациентов доктора Керавна. Но среди прочих сенаторов таковых, видно, хватало. От каких таких недомоганий Керавн их лечил, Монграна не знал, но огласить список болезней и требуемых лекарств они не хотели. А ведь если начать все расследовать, доктор вряд ли будет крепко держаться за врачебную этику.

Впрочем, казначей на следствии уже не настаивал, и Дальриа остался в отнюдь не гордом одиночестве.

Борс Монграна был доволен. Пусть вначале ему не понравилось, что доктор вмешался в ход заседания, но дело обернулось к лучшему. Сейчас главное – не дать местным инакомыслящим опомниться.

– Итак, господа, я полагаю, что мы несколько отвлеклись от обсуждаемого вопроса. Предлагаю прекратить прения и вернуться к сути дела. Большинство из вас теперь согласно, что поездка доктора в пограничье полезна и необходима, не так ли? А потому ее необходимо профинансировать.

«Пусть берет деньги и убирается отсюда подальше к демоновой матери», – было написано на лицах отцов города. Даже казначей не возражал. Лишь неугомонный Дальриа еще держал оборону.

– Я готов согласиться с тем, что казна может оплатить поездку доктора. Но ведь нужна еще и охрана! И проводник! Им также придется платить! Или вы считаете, что доктор обеспечит им пропитание колдовством?

Все бы тебе, мальчик, про еду. Небось, проголодался уже. Ну, так выдадим тебе пряник.

Доктор мыслил так же и снова успел упредить Монграну.

– Я не собираюсь нанимать охрану, и магия здесь ни при чем. Мой ученик родом из тех краев и сумеет провести меня по землям степных племен. Кроме того, как может подтвердить глава городского ополчения, он – опытный воин. Поэтому Латрон будет и проводником и охранником.

Против такого даже Дальриа не стал возражать. Отцы-сенаторы облегченно вздохнули. Кто-то из них, без сомнения, имевший несчастье познакомиться с докторским учеником, пробормотал:

– Хоть какая-то польза от этого уголовника…

Консул объявил голосование и уже считал дело решенным, когда в дверях появился Фруэла. Скучная физиономия секретаря выражала явную тревогу. Не в крайней степени, если бы вдруг случилась новая война или большой пожар, но все-таки.

Бочком он приблизился к консулу, встал за его креслом.

– Господин Монграна, возникли некоторые сложности… Сейчас в портовом квартале большая драка…

– А я-то здесь при чем? – раздраженно спросил Монграна. Не хватало еще, в самом деле, из-за каждой портовой потасовки беспокоиться. – Пусть Грау пошлет своих людей, чтоб уняли смутьянов. Это его прямая обязанность.

– Но… люди из ополчения драку и начали, и… – Фруэла наклонился и зашептал консулу на ухо.

Теперь вздохнул уже Монграна. Демон побери, именно сейчас. И ведь учит жизнь – нельзя, нельзя расслабляться, и никак не выучишь урок.

– Господа, я объявляю перерыв, в связи с некоторыми неотложными обстоятельствами. Мы решим вопрос о поездке доктора Керавна в другой раз.

И под недоуменным взглядом доктора – на кой тогда было затеяно все это представление – сделал знак заканчивать заседание.

– Ну куда вы смотрели, капитан? Сами же говорили – он контуженый, и потому нельзя его снова принимать в ополчение. И сами притом позволяете своим людям водить с ним компанию.

– А с чего я должен был запрещать? – угрюмо оправдывается Грау. – Никогда у нас такого не было, чтоб командир ополченцам указывал, кого в кабак звать. А они приятели, весь год на войне рядом, ну и решили выпить за его выздоровление, святое же дело…

Он осекается, сообразив, что ляпнул что-то не то.

Консулу вовсе не нравится устраивать разнос столь заслуженному воину, как Грау. Но приходится.

Беспорядки в порту оказались не столь страшны, как предсказывал Фруэла. Труп был всего один (если сравнить с некоторыми портовыми побоищами – просто смех). Ну, правда, есть еще трое тяжелораненых, с которыми неизвестно что будет. Да много поломанных рук, ног и ребер и прочих мелких повреждений. Пожар удалось потушить вовремя, с кабака на другие здания он не перекинулся. Зачинщики под арестом. И все бы ничего, если б главным зачинщиком беспорядков, а также несомненным убийцей не оказался ученик доктора Керавна.

А значит, все предшествующие труды – виверне под хвост. Ничего себе, сходили попить пивка…

– Я уже и допросил их, – продолжал Грау.

– Сказано же было – Латрона сам допрошу!

– Ну так я же не с ним говорил. А с сержантом Габельганом и рядовым Хлео.

– Габельган… это который награду получал? Такой… – Консул провел пальцем по подбородку, обозначая шрам.

– Ага. Он Латрону помогал тот подкоп устроить, по ним же оползень и вдарил. Габельган-то легко отделался, а Латрона со всей силой приложило… В общем, они с Хлео пошли в увольнительную и по пути встретили Латрона. И предложили…

– …обмыть выздоровление, это я уже понял.

– Точно так. Они явились в этот кабак, «Пьяный кракен», туда часто наши ополченцы ходят… ходили. Говорят, сидели себе спокойно, выпивали тихо, никого не трогали. Хлео по этой части врать не станет, он парень смирный, даром что здоровый, как кабан. И к Латрону привязался какой-то выпивоха. Кто таков – они не знают. И никто не знает, хозяин «Кракена» тоже. Не из завсегдатаев был. Короче, понес, что Латрон в ополчении выслужился за счет смазливой рожи и это… вы уж простите меня, господин консул, как подстилка офицерская. А как изуродовало его, так он никому стал не нужен, вот его на улицу и вышвырнули, и он теперь рядовых обихаживает… и что, Латрон стал бы такое терпеть?

– Мерзко, конечно, и несправедливо. Но если б у нас убивали за каждую гнусность, брошенную по пьянке, полгорода бы полегло.

– Да, но сказать такое парню из Степи? Там знаете, что за подобные слова полагается? А Латрон, опять же…

– Контуженый, помню. А дружки его куда смотрели? Почему не придержали, когда он человека резать полез?

– А не успели, господин консул. И справедливости ради – у того пьяницы тоже тесак при себе имелся. Когда они с Латроном за оружие взялись, никто промеж них не сунулся. Не то чтоб от страха, Габельган говорит, а просто развлекался народ, решил – помашутся, кровь слегка друг другу подпустят, – а всем развлечение бесплатное. А когда Латрон того мерзавца прикончил, кабатчик вышибал позвал, чтоб его повязали. Тут Габельган с Хлео и встряли – обидно ведь. Короче, завязалась драка, сбежался еще народ, подтянулись парни из городской стражи, опять же у судовладельцев свои охранники, думают, что они в порту хозяева, и просто матросня… А кто масляную лампу со стола сбил, отчего «Пьяный кракен» занялся, того никто не знает.

– И все-то у вас, Грау, складно получается. Никто, кроме никому не известного пьяницы, не виноват. И Латрон не виноват. А ведь он не просто под горячую руку человека зашиб, он его убивал умышленно, чему есть свидетелей пара десятков, а то и больше. И приятели его – прямо служители пречистой девы Рассы. Подвигов насовершали… в мирное время.

– Те же свидетели на суде покажут, – твердо сказал Грау, – что убитый оскорблял служащих ополчения Димна непотребными словами, чего терпеть не должно. И стражники наши не могут себя в глазах людей тюфяками и тряпками выказывать, они обязаны уметь за себя постоять, что в мирное время, что в военное. Кабак сгорел… оно, конечно… только чья тут вина, уже не установишь.

– Установишь или нет – это я сам разберусь. Свободны, капитан.

А ведь Грау-то, пожалуй, прав, размышлял Монграна, возвращаясь домой. За убийство гражданина Димна в таком случае полагается виселица либо рабство на галерах, но суд будет, скорее всего, на стороне Латрона и его приятелей. Оправдать их не оправдают, но приговор смягчат. Ученика доктора, похоже, изгонят из города, благо у него и гражданских прав нету, или отправят на принудительные работы, а сержант с рядовым отделаются взысканиями по службе. И на все это можно было бы закрыть глаза, если бы безобразие не случилось в удивительно неподходящее время.

Или подходящее. Как для кого.

Согласие среди отцов города, достигнутое с таким трудом, рассыплется во прах. Из-за дурацкой кабацкой драки. Потому что, как ни верти, ученик доктора – преступник и убийца, а это бросает тень и на самого Керавна. Каким бы мягким ни был приговор, Латрон не сможет по закону выступать как сопровождающее лицо. Более того. Пока вопрос об экспедиции будет решаться сызнова, нежелательно выпускать его из-под ареста, даже под залог. Неизвестно, что он натворит… а если даже и ничего, магистрату достаточно и того, что было.

Дома он приказал незамедлительно подавать ужин. Афарот видела, что хозяин устал и зол, и не приставала с расспросами. Так же поступил и лакей, помогавший консулу переодеться. Зажег светильники, принес поднос с едой и вино, и поспешил ретироваться. Фруэлу консул отпустил до разговора с капитаном, и сегодня ужинал в одиночестве. По крайней мере, никто его не раздражал.

Это ж надо, чтоб давно взлелеянный, тщательно продуманный замысел, сорвался из-за глупой вспыльчивости полубезумного бродяги. Так великие начинания гибнут из-за нелепых случайностей…

Только вот было ли это случайностью?

Латрон уж месяца два как стал выползать из дома Керавна после болезни. Шатался по улицам, надо думать, и в кабаки заходил, и никаких гибельных последствий это за собою не влекло. И лишь когда стало известно о предполагаемой поездке доктора – а скрывать это стало невозможно лишь в последние седмицы…

Бокал неожиданно показал консулу пустое дно, и, полюбовавшись этим зрелищем, Борс Монграна напомнил себе, что не следует быть слишком подозрительным и повсюду видеть заговоры. Если бы босяк, привязавшийся к Латрону в «Пьяном кракене», хотел учинить беспорядки, способные помешать замыслам консула, он бы постарался удрать, а не вступать со степняком в драку. Ну нет дураков, чтоб так запросто жертвовать жизнью. Совпадение…

Или все же нет? Неизвестный, но покойный приставучий паршивец откуда-то знал, что Латрон раньше служил в ополчении и что его оттуда уволили. Откуда? Димн – город большой, а Латрон – не самый знаменитый в нем человек. Он также знал, как можно оскорбить выходца из Степи, чтоб он тут же полез в драку.

А вот чего дорогой – слишком дорогой – покойник не знал, что Латрон озлится настолько, что драка немедля обернется убийством. Потому что раньше Апелла-степняк, даже если и встревал в потасовки, смертоубийств в городе не устраивал. А что после ранения он плохо владел собой, догадывался только Грау, и вряд ли он кому-нибудь, кроме консула, об этом говорил.

Так что никто приносить себя в жертву и не собирался. Помахать кулаками, может, даже ножиком, угодить в кутузку за компанию со вспыльчивым степняком… а почти принятое магистратом решение вновь двинется по замкнутому кругу.

А вот тот, кто нанял бедолагу, вполне мог допустить, что ненужную фигуру сбросят с доски. Какой серьезный наниматель считается с такими мелочами? Убийство даже выгоднее – обгорелый труп не допросишь, а мы, к сожалению, еще не получили в свое распоряжение магические силы, позволяющие, как говорят, брать показания даже у мертвых…

Но все это, к сожалению, только домыслы. На то, чтобы заполучить какие-то доказательства, понадобится время, а его вечно не хватает.

Вот и сейчас… Почти совсем стемнело, светильники прогорели… Масла, что ли, Афарот жалеет? Монграна поднял голову, чтобы позвать лакея, и обнаружил, что тот стоит в дверях.

– Чего тебе?

– Господин… – Лакей сглотнул. – Тут к вам пришли.

– Кого еще Привратник принес на ночь глядя?

– Это госпожа Сафран…

– А еще кто?

– Никого… то есть слуги, конечно, сопровождают, а так – никого.

Монграна озадачился. У Кайто Сафрана, возглавлявшего нынче фамильный торговый дом, склок с городским самоуправлением не было. По крайней мере таких, чтоб почтенной мамаше вечерней порой поспешать в дом консула. Или что-то еще случилось, а он не знает?

– Ладно, проси.

Лакей, прочистив горло, объявил:

– Достопочтенная госпожа Элисса Сафран! – с таким выражением, будто в дом Монграны пожаловала по меньшей мере вдовствующая императрица. Надо признать, стать, осанка и выражение лица явившейся в комнате дамы вполне соответствовали подобному тону.

Но Монграну этим не прошибить, он многое в жизни повидал, и многих. В том числе и нынешнюю вдовствующую императрицу, которая на самом деле была сухонькой и подвижной.

Он вежливо поприветствовал гостью и предложил ей сесть. После чего спросил:

– Чему обязан удовольствием лицезреть вас?

Она чуть качнула головой:

– Полагаю, эта встреча и впрямь послужит к обоюдному удовольствию.

Монграна позволил себе усомниться. Будь госпожа Сафран лет на пятнадцать – двадцать моложе… или приведи она с собой молоденькую дочку, каковой у нее не имелось, – тогда да. А так… Что она может предложить консулу?

Но Монграна не позволил столь неподобающим мыслям отразиться у себя на лице. А и позволил бы – невелика беда, в комнате полумрак… кстати, он же собирался приказать добавить света. Велел слуге добавить масла в светильники, после чего отослал.

При свете тени обозначились резче, а лицо почтенной дамы выглядело не моложе, но решительнее.

– До меня дошли слухи, что у вас неприятности, консул. Точнее, не столько у вас, сколько у вашего подопечного.

– Не надо верить слухам, добрая госпожа.

– О, – она изобразила нечто отдаленно напоминающее улыбку, – у меня надежный источник.

И тут до Монграны дошло. Привратник и все демоны, это ж надо так заработаться, чтобы забыть то, что знал все время, – младший сын госпожи Сафран также ходит в учениках у доктора Керавна. И он был на недавнем заседании магистрата! Можно представить, что он поведал матушке…

– Вас беспокоит то, что юный Раи состоит при докторе Керавне?

– Совершенно верно, консул.

Монграна заметил, что она сознательно опускает слово «господин». Впрочем, его это не волновало.

– Напрасно. Ведь ваш сын не замешан в недавних событиях, и последствия никак на нем не отразятся. Или, – он пристально посмотрел на патрицианку, – замешан?

– Отнюдь. Но вот насчет того, что последствия на Раи не отразятся, это вы, консул, ошибаетесь.

Ну да. Ее мальчик подвергался опасности, находясь в одном доме с убийцей, да еще возможно, и сумасшедшим.

– Собираетесь потребовать компенсации, госпожа Сафран?

– Да. В каком-то смысле это можно и так назвать. Компенсации.

– Вынужден вас разочаровать. Хотя прискорбные события, на которые вы намекаете, нарушили порядок и спокойствие в городе Димне, жизнь и здоровье вашего сына от этого не пострадали. Так что ему ничего по нашим законам не полагается, а что касается возмутителей спокойствия, они ответят за совершенное перед судом. Если вы боитесь за безопасность сына, могу вас утешить – ему более не грозит общение с виновником беспорядков. Каков бы ни был приговор, вряд ли ему позволят остаться в Димне.

– Вы ничего не поняли, консул, – чеканит Элисса Сафран. – Меня не волнует, что вы сделаете с этим полоумным головорезом. Важно лишь, что теперь он не сможет сопровождать доктора Керавна.

– И что с того?

– А то, что я желаю, чтобы вместо него с Керавном отправился Раи.

Монграна расхохотался:

– Вы что, всерьез полагаете, что такой мальчик, как Раи, может заменить Латрона как телохранителя и проводника в Степи?

– Не стоит понапрасну насмешничать. Мой сын никого не будет заменять. Он – ученик Керавна. Не более. Но и не менее. А доктор в последнее время преступно манкировал своими обязанностями наставника. И если у Раи появилась возможность чему-то научиться, он не должен ее упускать.

– Госпожа, желание матери, чтобы сын ее повидал жизнь и набрался опыта, – воистину достойно похвалы. Но вы понимаете, что эта поездка опасна? Для любого горожанина, тем паче для того, кто никогда не выбирался за стены Димна.

– Не стоит думать, что я бессердечна, консул. Конечно же, меня тревожит благополучие сына, и я позабочусь о нем, а соответственно – о благополучии доктора. Я дам им охрану.

– Но…

– Вы считаете, магистрат не будет возражать против излишних расходов? Будет. А пожертвование от неизвестного благотворителя, имеющее целью поддержать полезное для Димна дело, их устроит. Я также обещаю использовать влияние, которым пользуется в городском самоуправлении торговый дом Сафран, чтобы поддержать вас на следующем заседании.

– Вот как? Однако, сударыня, вы должны также понимать, что решения, связанные с городским самоуправлением, я не могу принимать единолично. Кроме того, я не уверен, что доктор захочет взять на себя такую ответственность…

– А вы позаботьтесь о том, чтобы он захотел. Иначе ни денег, ни поддержки не будет. – И она, не прощаясь, выплыла из комнаты.

Вот же стерва! Однако… не слишком ли много совпадений? Сперва, едва лишь уладилось дело с сопровождением Керавна, – драка с убийством, которые свели на нет прежние усилия, а теперь вот, прямо с порога – новое решение проблемы? Нет, господа мои, такого не бывает. Консул еще до прихода Элиссы рассудил, что драка была подстроена. Неужели тот «серьезный наниматель», о котором думал Монграна, – Элисса Сафран?

Только не надо – «быть такого не может». Всякое может быть в этой жизни. Хотя обидно, конечно, что за интригами стоит не имперская служба спокойствия, а старая баба с избыточными понятиями о материнской заботе. И это, кстати, не менее опасно, чем действия верховных властей. Такие вот любящие мамаши ради блага своего чада сметут все и вся. Но когда на тебя пытается давить империя, это хотя бы не так обидно. А тебе, консул Монграна, везде столичные шпионы мерещатся.

Надо будет приказать Афарот, пусть вызнает насчет того, не нанимала ли госпожа Сафран кого на службу и не сгинул ли он. Среди прислуги болтают о таких пустяках, а Афарот убьется, чтоб навредить другой бабе.

Она думает, что может использовать консула в своих целях? Но ведь точно так же можно использовать ее самое. И ее деньги.

Консул не лгал, заявляя, что не может принять решения сразу и должен сперва посоветоваться. Только вот советоваться он решил вовсе не с доктором Керавном. То есть доктора, разумеется, тоже необходимо поставить в известность. Но прежде необходимо переговорить совсем с другим человеком.

– Вы уж поосторожнее, господин консул, – предупредил тюремщик.

– Что, буйствует?

– Да нет, тихо сидит. Это и подозрительно…

В отличие от Габельгана и Хлео, находившихся на гауптвахте при казарме, Латрона заключили до суда в городскую тюрьму. Не состоял он уже в ополчении, чтоб его на гауптвахту отправлять, да и преступление его было серьезнее. Консул распорядился, чтоб убийцу, ввиду его опасности для окружающих, поместили в одиночную камеру, отделив его от прочих уголовников, в основном мошенников и воров, ожидавших своей участи.

– Другие-то шумят, ругаются, мисками швыряются, – повествовал тюремщик, – а этот – хоть бы хны, спокойный такой… ни в жизнь не подумаешь, что человека попластает на куски за пару слов. Такие-то опаснее всего… может, мне лучше все же с вами?

– Не беспокойся, – сказал Монграна. – Или думаешь, что он меня по голове приложит, в мою одежду обрядится и удерет?