Текст книги "Шестое действие"

К тому же время было еще раннее, народ только начал собираться, и внимания заслуживал каждый посетитель.

Так же полагала и Анкрен.

В герцогстве Эрдском положение женщин издавна было свободнее, чем в бывшем королевском домене, ныне – столичной области империи. И даже теперь, когда многие древние обычаи отмерли или забылись, одинокая женщина в пути или во временном пристанище, вроде гостиницы или харчевни, конечно, заслуживала жалости из-за бедности, не позволявшей ей нанять слуг, но не считалась полностью погибшим созданием. Это касалось и мелких сонных городишек, как Аллева, и такого вавилонского сонмища, как Свантер.

Не то в Эрденоне. Здесь более всего укоренились тримейнские правила жизни, и если женщина без спутника входит в харчевню, она либо монахиня, либо проститутка, третьего не дано (знатных дам, ищущих приключений на свою голову, в Эрденоне еще не водилось). Анкрен было все равно, за кого ее примут, лишь бы не мешали.

«Розу и единорога» она выбрала не только потому, что заведение располагалось не слишком далеко от дома Роберта Китцеринга. Анкрен не в первый раз была в Эрденоне и знала, что эта гостиница с харчевней и питейным залом – не самая дорогая, но одна из самых приличных в городе, посещаема и публику здесь можно застать самую неожиданную.

Анкрен не прибегала к умению «отводить глаза» без необходимости. Сейчас был обратный случай: именно необходимость заставила ее появиться в собственном облике. Нужды нет, что на нее тотчас же обратят внимание.

Она солгала, сказав, что только двое в империи, Прокоп и Мозер, знали о ней правду. Был еще один человек, но в этом Анкрен не созналась бы и под пыткой. Однако в Эрденоне у нее никогда не было посредника. Тому имелись особые причины.

Новые порядки не то чтобы уничтожили преступность в столице провинции, но сильно по ней ударили. Наместники проводили в жизнь имперские законы с большим тщанием. Это коснулось всех крупных городов Севера, но в Эрденоне было особенно заметно. В первые годы правления генерал-губернаторы даже не сажали преступников в тюрьмы, да и тюрьмы находились в плачевном состоянии. Их либо казнили после ускоренной судебной процедуры (а застигнутых на месте преступления разрешалось казнить там же, без суда), либо отправляли на пожизненную каторгу, и не в пределах империи, а за море, в Дальние Колонии. Горожане, утомившиеся от безобразий в годы смуты, приветствовали такой образ действий. Нынче о временах междоусобицы мало кто вспоминал, но в Эрденоне по-прежнему находился крупный воинский гарнизон, городская стража по сравнению с той, что была при герцогах, была увеличена вчетверо, действовала сыскная полиция (и поговаривали также о наличии полиции тайной, наподобие аналогичной имперской службы). Еще существовало специальное воинское подразделение, подчиненное непосредственно наместнику. Как знак отличия, они носили красные перевязи, за что и были прозваны «красной бригадой».

Все вышеперечисленное не означало, что в Эрденоне не убивали и не грабили, не ввозили товар беспошлинно, воры не срезали кошельков, опекуны не пускали по ветру состояние сирот, жены не подсыпали мужьям отраву в суп, а чиновники, упаси боже, прекратили брать взятки. Просто это делалось менее откровенно, чем в других городах. Преступники расползлись по окраинам, бандитские шайки не расхаживали открыто средь бела дня по подвластным кварталам, как в Свантере, а деловая братия держалась осторожно, ибо в рядах ее всегда мог оказаться доносчик, о чем в благословенные герцогские времена и помыслить было невозможно. Или так уверяли.

От прежних, еще более ранних времен сохранился и условный язык жестов, не известный более нигде в империи. Волчья Пасть уверял, что язык этот создали тысячу с лишком лет назад воинственные эрдские кланы и он много старше самой империи. Анкрен в эти рассказы не верила, к языку относилась как к детской игре, но выучила его. Иногда это бывало полезно. И сейчас Анкрен воспользовалась им. Когда хозяин сурово воззрился на женщину в строгом приличном платье и шелковой косынке, никак не похожую на тех, что без спутников заходят в питейный зал, она без слов сказала ему: «Нет злых намерений».

Хозяин, пожилой упитанный мужчина в опрятном кафтане, темноглазый, видимо с примесью южной крови, ничего не ответил, но по тому, как дернулась его голова, Анкрен не сомневалась: ее поняли. Подозвав слугу, ушастого малого в переднике, хозяин указал на стол в дальнем углу зала. Туда и проводили Анкрен.

Гостиница «Роза и единорог» была выстроена после войны. Это было ясно из самого названия, где объединялись гербы империи и бывшего герцогства Эрдского. На вывеске белый эрдский единорог стоял возле имперской розы, как смирная лошадка у коновязи. Сама гостиница представляла собой большое, удлиненное здание, разделенное на два крыла. Вопреки обычаю, общий зал располагался не на нижнем этаже, под номерами, а вместе с кухней занимал отдельное крыло, соединенное с жилым коридорами. Однако жилое и «питейное» заведения имели отдельные входы. Не всем это нововведение пришлось по нраву, однако приватность обеспечивало, и это оценили как постояльцы, так и выпивохи. Нравилось и то, что потолки в зале были выше обычного, точнее, их вовсе не было. Когда по праздникам зал арендовали ремесленные или торговые гильдии, на потолочных балках под крышей развешивали дополнительные светильники (тележные колеса с укрепленными свечами). Столы сдвигали к стенкам, нанятые музыканты наяривали на волынках, цимбалах и барабане, бюргеры с женами отплясывали в свое удовольствие и чувствовали себя не хуже, чем гости во дворце генерал-губернатора, где на балах зажигали драгоценные люстры, а на хорах играли сладкозвучные скрипки, флажолеты и гобои.

Но бывали в «Розе и единороге» и другие посетители, ради которых дополнительных свечей не зажигали.

Правда, сейчас свечи не горели совсем по причине летнего времени и раннего часа. А посетителей, кроме разухабисто веселящихся студентов и Анкрен, еще не было. Но вскоре публика начнет собираться у стойки и на некоторых столах зажгут масляные лампы…

Ушастый, проводив Анкрен к столу, и не думал удаляться.

– Что мадам прикажет? У нас кухня не хуже, чем в Тримейне.

– Так ли?

– Да хоть побожусь!

– Тогда неси настойку на чайных листьях.

Слуга озадаченно вытаращил бледные глазки.

– Виноват… сегодня уже закончилась.

– Ну вот, а божиться собирался. Что у вас еще на кухне есть?

Она со скукой выслушала перечисленное. Шутка, конечно, была бессмысленной: Анкрен прекрасно знала, что ее любимого напитка не подают и в Тримейне. Не прижился, в отличие от кофе.

– Ладно, давай ветчины, что ли, с редькой. И бутылку реутского. – Она бросила на стол серебряную крону, и слуга исчез.

Есть пока не хотелось, но нужно было чем-то себя занять. Хозяин понял, что она пришла сюда не просто перекусить, раз посадил ее в угол, откуда прекрасно просматривался зал. И, несмотря на ее предупреждение, нервничает. Это значит, что не исключены те самые, не слишком обычные, посетители. Или хозяин опасается, что в зале будут крутиться ищейки. Напрасно он боится, что Анкрен здесь заметят. Сегодня она как раз и добивается, чтоб ее заметили. Но по особой, только ей известной причине.

Хотя Анкрен кое-что скрыла от Мерсера, почти все ею сказанное было правдой.

И относительно его замыслов – тоже. При всем скептическом отношении она не собиралась мешать. Пусть себе ищет вчерашний день в доме старой шлюхи. Хотя, говорят, там бывают и шлюхи молодые.

Анкрен не имела ничего против шлюх – занятие как занятие. Скорее ей было неприятно, что Мерсер относится к женщинам лишь как к источнику сведений. Ладно, он хотя бы не врет и не притворяется. И умный. За единственным исключением самый умный из всех мужчин, с кем ее сводила жизнь. Поэтому Анкрен внимательно прислушивалась к его рассуждениям. И сделала из них полезный для себя вывод: за тем, кто попытался ее обмануть и убить, не стоят Церковь, имперская тайная служба или другая могущественная организация. Убийца (будем называть его так) предпринял эти действия по личным побуждениям, черт его ведает каким, главное – ресурсы и возможности его ограниченны. Если верить Мерсеру, десять-двенадцать наемников – вот все его (или ее) силы. Первоначальный успех убийцы объяснялся внезапностью. Но стоило его людям промахнуться один раз, и все планы пошли наперекосяк.

Что в результате? А вот что. Наш человечек завел связи с преступным миром Эрда, не сам, конечно, а через своего холопа Венделя. Не такие, чтоб захомутать настоящих деловых, но достаточные, чтобы нанять ребят с ножиками. И то же время не брезгует прибегать к услугам ищеек. Это значит Вендель за прошедшие недели, когда его хозяин понял, что произошел облом, наверняка успел навербовать новых головорезов, а может, нанял и сыщика, как прежде нанимал Мерсера. Правда, судя по нынешнему затишью, в Хонидейле полегли все, кто видел Анкрен в Аллеве. Но Вендель знает ее в лицо и может подробно описать – Мерсер ведь узнал ее по этому описанию.

Ну, так она не станет изменять внешность. В этом вся и штука.

Вендель и его господин хитры, но им еще предстоит узнать: Анкрен находят, только когда она позволяет себя найти. И ловят, когда она позволяет себя поймать.

А вот Мерсера к этому привлекать незачем. Нечего ему лишний грех на душу брать, молод еще. Он, конечно, очень ловко укокошил тех, на мызе, но с Анкрен, которая до последнего будет уклоняться от схватки и даже оружия с собой обычно не носит, ему по этой части не сравниться.

Тени в зале обозначились резче – за окном стало смеркаться, внесли лампы. Студиозусы несколько приумолкли, поскольку почали новый бочонок пенного. За соседним столом играли в карты. В пылу борьбы с преступлениями в Эрдской провинции наместники пытались было запретить любые азартные игры, а именно: шахматы, шашки, карты и кости. Но постепенно запрет был снят. Причиной тому, как уверяли, была не только неискоренимость порока, но и брошенное в самых высоких столичных сферах словцо, что оный запрет слишком уж отдает протестантскими нравами. Правда, сохранились определенные ограничения: заведения, где дозволялось играть, платили особый налог, и единовременные ставки не должны были превышать пятнадцати серебряных крон. Но вряд ли кто верил, что запреты эти нерушимы.

– Дама не скучает в одиночестве? – раздался над ухом Анкрен незнакомый мужской голос.

– Дама никогда не скучает. Дама ждет.

– Кого? – вопрошавший шагнул в сторону, так что Анкрен могла его видеть. Он был средних лет, с грубоватым, но не лишенным привлекательности лицом, острым носом и тяжелыми веками. Облачен был в темно-зеленый, наглухо застегнутый кафтан, с черной оторочкой по бортам и петлицам; в черные штаны, нитяные чулки и башмаки с металлическими пряжками. Оружия при нем не было видно, что, по опыту, ничего не означало.

– Еще не знаю, – серьезно ответила Анкрен, – может быть, вас.

– Тогда вы не станете возражать, если я подсяду?

Анкрен выдержала паузу. В поле ее зрения попало лицо владельца «Розы и единорога». Почтенный гостинник кусал губы, на носу его блестели капельки пота. Это лучше всяких условных знаков говорило об опасности.

– Не стану. Мне ведь нужно понять, вас ли я жду.

Собеседник Анкрен отодвинул стул и сел напротив. Шляпу – широкополую, фетровую, без пера, только с черной лентой вокруг тульи, он не снял. Несмотря на это, Анкрен заметила, что парика на нем нет, но он коротко острижен, будто время от времени вынужден парик надевать. Как чиновник. Впрочем, военные старой закалки и люди строгих религиозных правил также стриглись коротко.

– Кружку темного, – распорядился он, не удосужившись проверить, слышат ли его. Заказ тотчас был исполнен. Далее он обратился к Анкрен: – Вы не похожи на тех женщин, которых можно застать в вечерний час в питейном заведении, даже таком приличном, как «Роза и единорог».

– Все зависит от целей, которые приводят нас в питейное заведение.

– И эти цели, насколько я понимаю, не имеют ничего общего с тем, чтобы навязываться мужчинам?

– Я никому не навязываю свою компанию. Мне навязывают. Иногда.

Все это напоминало ее знакомство с Мерсером, но, в отличие от Мерсера, этот человек даже не пытался прикидываться, будто Анкрен интересует его как женщина. И конечно, он не ответил, как Мерсер: «Камень в мой огород». Смотрел пристально – изучал. И ждал. Классический прием: тяни паузу сколько можешь, пока собеседник сам не выложит, что нужно. Похоже, она нашла своего сыщика.

– Может быть, меня привела сюда жажда, – неопределенно сказала Анкрен.

Узкие глаза под тяжелыми веками блеснули.

– Не жажда еды и питья… а жажда слов Господних?

Анкрен искренне удивилась этим словам. Неужто она ошиблась? Короткая стрижка, отсутствие украшений в одежде, шляпа без пера… Религиозный фанатик? Но он слишком выдержанно себя вел.

Она оглянулась, ища подтверждения или опровержения своих догадок. Зал был уже переполнен. Дородные девицы в пестрых чепцах и полосатых юбках сновали между столами. Студенты задирали каких-то типов, смахивающих на приказчиков, правда, дальше слов дело пока не шло. Мастеровые на отдыхе, проезжие купцы, комиссары из хлебного ведомства, припав к блюдам, кружкам, округлостям подавальщиц, начинали предаваться дозволенным радостям. Игроки шлепали картами о стол.

– Вы совсем не едите и не пьете, – сказал собеседник Анкрен.

– Ну, вы же сами упомянули насчет еды и питья…

– Может, у вас нет денег, чтобы расплатиться?

– Что такое деньги? Нынче их полно, а завтра нет ни гроша. Но все гоняются за ними… хотя саван с карманами не сошьешь…

Все-таки она не ошиблась. У каждой ищейки свои методы; этот будет соблазнять ее деньгами. Ладно, сыграем в поддавки…

Тех, кто был за соседним столом, больше волновали другие игры. Как в любой стране, в Эрде-и-Карнионе короли, дамы и валеты изображали библейских и эпических героев, а также наиболее прославленных рыцарей древности, их имена в разговоре заменяли названия мастей.

– Шестерка червей.

– Герцогиня Мехт.

– Радульф Тримейнский.

– Ха! Моя взяла! Ангел с мечом! Гони денежки!

– А это видел? Царь Давид, король Артур и Пентесилея!

– Моя карта старше! – игрок имел основания так утверждать: «ангел с мечом» обозначал пикового туза. Но противник его полагал иначе.

– Черта с два! Сдох твой ангел!

– Укороти язык, кощунник! – окрик раздался из-за соседнего стола – один из скромных горожан, мирно коротавший вечер в компании таких же незаметных личностей, вскочил с табурета.

– А твое какое собачье дело? – ощерился игрок. – Тебя звали? Я только что ангела убил, а он лезет!

– Как смеешь богохульствовать, тварь! Ангела он убил! Казнь тебе вечная за такие слова и геенна огненная!

– Это где же я богохульствовал? Я что, Церковь оскорбил, перед святыми дарами на колени не встал? Я про карту говорил! Ангел твой с мечом – карта игральная, бумажка размалеванная, грязная, мне же, однако, кучу денег принесет!

– Вы слышали, братья, каково он об ангеле нашем глаголет! Да не жить тебе, иуда, после этого! Подохни, грешник, для смерти вечной! – В руке уже не тихого горожанина внезапно оказался длинный нож. Его товарищи также, проявляя чудеса благочестия, достали клинки.

– Ура! – завопил кто-то из студентов, вываливаясь из-за стола. – Щас приложим… кого-нибудь.

Служанки, визжа и громыхая по половицам, словно конница на марше, бросились к выходам. Хозяина «Розы и единорога» нигде не было видно. Что характерно, исчез и вышибала-охранник, при том что его вмешательство было необходимо. Мало того что поборники благочестия набросились на картежников; студенты, не очень разобравшись, в чем дело, принялись тузить приказчиков – безо всякого упоминания ангела-туза.

Кто не собирался вмешиваться, так это Анкрен. Но, к большому удивлению, ее руку крепко схватили и прижали к столешнице. С чего вдруг сосед проявил такую прыть, она поняла только в следующее мгновение.

Двери распахнулись, на пороге, а также при выходе из жилого крыла показались крепкие ребята в камзолах из буйволовой кожи. На перевязях ярко-красного цвета, кроме широких шпаг, более напоминающих тесаки, висели пороховницы и патронташи, в руках были мушкеты.

– Всем лечь мордой на пол и бросить оружие! – заорал один из них. – Кто не подчинится – берем как ангелиста!

Вопреки ожиданиям, приказу подчинились отнюдь не все. Во-первых, ангелисты, пойманные в ловушку, не собирались сдаваться без боя. Не полегли на половицы и студиозусы, обиженные тем, что их лишили вожделенной драки.

– Бей мужичье! Бей краснобригадовцев! – Самый рьяный схватил со стола лампу и швырнул о стену. То, что мученик науки тут же рухнул, получив прикладом по голове, не остановило его товарищей. Их подвергли подобному же вразумлению. Сосед Анкрен, волоча ее за собой, поднялся из-за стола, но без намерения вступать в драку.

– Все в порядке, парни! – крикнул он. – Возьмите эту бабу – она одна из них!

И тут же взвыл – воспользовавшись тем, что он отвлекся, Анкрен вывернула ему руку и одновременно подсекла под колено, так что он невольно ее выпустил. Ей совсем не хотелось исчезать на глазах у всех, а для этого нужно было скрыться из виду хоть на миг. Рядом был опорный столб, и Анкрен спряталась за него. А дальше… шут с ней, с изобретательностью, покажем им кошку.

– Черт, где же она? Брысь, проклятая!

Долго так нельзя. Надо выбираться. Входы перекрыты, а у окон тоже люди – опытные попались. Есть слуховое окно, но оно высоко, не добраться… Разве что… Это что за цепь, не якорная же? Верно, они на таких по праздникам люстры свои колесничные подвешивают, потому с балки и свисают. Что же, по вантам лазить было труднее. Правда, тогда на ней не было этих юбок… кошки по цепям не лазают, ну так уж простите, кошка не настоящая.

Идти по балке оказалось неожиданно легко – если сравнить, каково было драться, стоя на канатах. Больше усилий приходилось тратить на то, чтобы сохранить морок. Вряд ли кто-то сейчас задирал голову, чтобы полюбоваться, как Анкрен сияет над залом своим исподним, но все же осторожность не помешает.

Однако она глянула вниз. Драка была в разгаре. Студенты с криком «Гип-гип-ура!» кидались на солдат, не причиняя тем, впрочем, серьезного урона, и лишь замедляли продвижение, наравне с упавшими скамейками и разбитой посудой. Малочисленные, но совершенно трезвые ангелисты были гораздо опаснее. Что удивительно – на стороне «красных» против ангелистов сражались двое картежников, причем весьма сноровисто, – и никто им лечь мордой в пол не приказывал. Мужчина в зеленом кафтане озирал поле боя, как полководец.

Слуховое окно, к счастью, не было застеклено, и Анкрен без помех удалось выбраться на крышу. Черт, сколько это будет продолжаться? Опять сигать из окна… и даже на мостовую спуститься нельзя – там полицейские…

Ладно. Сегодня она снова допустила ошибку. Но на сей раз ошибся и сыщик.

11. Любовь среди загадок

Когда арестованных выволокли из «Розы и единорога», сержант «красной бригады», человек дотошный, спросил у руководившего операцией:

– Капитан Форсети! С чего вы взяли, что та баба была из ангелистов?

– А кем же еще ей быть? Ходит в черном, изъясняется притчами из Святого Писания, говорит, будто деньги – это прах…

– Но вроде среди этой братии раньше женщин не водилось. Среди главарей, по крайности.

– Все течет, Лойс, все меняется. Донесли мне, будто в Аллеве одна объявилась и натворила дел. По описанию – та самая… И куда она делась, будь она проклята?

– Эк она у вас славно вывернулась, капитан, – сказал один из «картежников». – Откуда силы взялись?

– Они же все бешеные, ангелисты, – подхватил его собрат. – Другие люди как люди, а эти… То, понимаешь, сидят тише воды ниже травы, молитвы бормочут, хоть над ухом у них из пушек стреляй. А то слово безобидное услышат – и кидаются все кругом крушить и добрым людям брюхо потрошить.

– На то и был расчет. Ходили слухи, будто здесь главари ангелистов сходки свои устраивают – у самой площади Правосудия! – но никак они себя не выдавали.

– Что же! Они наглые, зато мы хитрые!

– Не заноситесь, парни, – пресек капитан восторги сыщиков. – Вы неплохо поработали, но нужно было не глазеть, как начальство носом в пол тычется, а ловить бабу. Гостиницу всю перетряхнули?

– Да, капитан.

– Ладно, придется самому. – Он оглядел тех, кто оставался у гостиницы в мерцающем свете щитковых фонарей. Городские стражи бердышами пихали под бока арестованных. К ним относились нарушители общественного спокойствия, в первую очередь студенты, и все личности, показавшиеся служителям порядка подозрительными. Полдюжины полицейских возле крытого возка охраняли главный улов: четверых мужчин, крепко связанных, с мешками на голове. Эту меру предосторожности при перевозке заключенных тайная полиция заимствовала у Святых Трибуналов. Далее стояли гвардейцы генерал-губернатора, их перевязи в темноте казались черными.

К гвардейцам капитан Форсети и обратился:

– Прочешите окрестные кварталы. Я с вами. – Далее он приказал одному из «картежников»: – Расплатишься с гостинником. Его светлость не желает, чтобы его добрые подданные несли убытки. Всю эту сволочь – в Курятник. Завтра разберемся, кто чистый, кто нечистый. А этих, – он кивнул в сторону людей с мешками на голове, – сами знаете куда. После облавы я вас догоню.

Эрденон, как город до некоторой степени столичный и себя уважающий, мог похвастаться тем, что в стенах своих содержит не одно узилище. Городская тюрьма Сент-Алексис, самая старая из всех, непочтительно именовалась Курятником, возможно потому, что среди тамошних заключенных было немало женщин, особенно в послевоенное время, когда количество проституток выросло до невиданного на Севере числа. Сейчас оно значительно уменьшилось, но жаловаться на пустоту камер коменданту Курятника не приходилось. Кроме шлюх и уголовных преступников, сюда попадали пьяницы, буяны, игроки и несостоятельные должники, так что в камерах было скорее тесно, чем просторно. Сидеть там, конечно, было не сахар, но считалось, что это цветочки в сравнении с Фортецией – военной тюрьмой для злоумышлявших против государства и Церкви. Были еще темницы под резиденцией генерал-губернатора. Про них точно никто ничего не знал, но все боялись.

Капитан Форсети не сказал, может быть нарочно, куда следует везти арестованных сектантов, – в Фортецию или к наместнику, но, видимо, полицейские и так это знали. Они сноровисто покидали ангелистов в тюремный возок, заперли дверь. Один сел за кучера, двое устроились на доске, прибитой снаружи к задней стенке возка наподобие скамейки. Еще двое сопровождали возок верхом, и, наконец, в авангарде шел полицейский с фонарем. Для скорости он мог бы сесть на одну из упряжных лошадей, но сейчас, после наступления темноты, по узким улицам предпочтительнее было двигаться шагом.

Предпринятые меры предосторожности были не лишними. В отличие от многих других еретиков и сектантов, полагавшихся в основном на слово Божье, ангелисты предпочитали подкреплять свои доводы железом и свинцом. Ангел-Мститель, явившийся, как уверяли, взору основателей секты, был вооружен обнаженным мечом, и ступившим на путь ангельский следовало подражать ему. Ангелисты никогда не считались умелыми бойцами, изучать воинское искусство было ниже их достоинства, но фанатизм и пренебрежение к тому, что ценят обычные люди, а также полная непредсказуемость поступков заставляли власти опасаться их.

Теперь во тьме тюремного возка они сбились в кучу, лишенные возможности видеть не только происходящее снаружи, но и друг друга. Будь на их месте какие-нибудь лютеране, они бы хором затянули псалмы. Но эти молчали. Хотя, возможно, молились про себя. Или пытались угадать направление пути по громыханию колес и стуку копыт по булыжной мостовой, по редким окликам стражников.

Поэтому, когда стражники разом завопили, а лошади заржали, ангелисты не могли понять происходящее. И не до этого было. Лошади рванули с места, словно обезумев, возок трясло и кидало, с криками ярости и боли стражники, не удержавшись на задней скамейке, полетели на мостовую. О том, что делают их конные товарищи, оставалось только гадать. Среди общей ругани то и дело поминали пожар. И когда с одного из ангелистов при особо сильном толчке свалился надетый мешок, он, подкатившись к двери и припав к ней лицом, вроде бы увидел сквозь щель пламя, объявшее дома и окружившее возок. Ни треска огня, ни грохота рушащихся балок не было слышно, однако громыхание колес совокупно с бранью, ржанием и визгом были оглушительными.

Потом возок рванулся так, словно лошади, впряженные в него, обрели крылья или, что проще, поднялись на свечку и заплясали. Постромки оборвались, и возок рухнул набок. Будь это обычная карета, пассажиры вылетели бы на мостовую и переломали себе кости. Но запертая дверь спасла жизнь арестантам, они отделались лишь синяками, в крайнем случае вывихами.

Лязгнуло железо – сбили замок. Дверь возка распахнулась, и тот арестант, что избавился от мешка, увидел, как в проеме явилось тонкое лицо в обрамлении растрепанных светлых волос.

– Ангел-Мститель… – выдохнул он.

– Не пори горячку. Выходите все, и быстро!

У двери стояла женщина с мушкетом. Даже ангелист мог сообразить, во-первых, что ангелы не пользуются огнестрельным оружием, во-вторых, судя по тому, как женщина держала мушкет, стрелять она не собиралась, а сбила замок прикладом. В присутствии ангелов засовы должны падать сами. Тем временем женщина также разглядела, что трое арестантов ее не видят, а четвертый не в силах освободить их.

– Черт! – с этим восклицанием, окончательно перечеркнувшим ее принадлежность к ангельскому сонму, она бросила мушкет и подхватила тесак стражника, лежавшего в беспамятстве на земле. Лезвием подцепила веревку на запястьях ангелиста и перерезала ее. Освобожденный нагнулся и стал стаскивать мешки с товарищей.

– Живее! Бежим, пока все кодло не опомнилось! – торопила его женщина.

– Так руки же… – просипел кто-то из сектантов.

– Ноги-то у вас свободны!

Они рванули в переулок вслед за женщиной. Зрелище, надобно сказать, было дикое: впереди патлатая особа с тесаком, за ней то ли гонятся, то ли поспешают четверо здоровых мужиков в черном, среди которых только у одного не связаны руки. Но даже если кто-то из добрых горожан и выглянул из-за ставень, вряд ли сумел это зрелище оценить. Пламя, озарявшее путь тюремного возка, бесследно угасло, и ни одной полоски дыма не было видно на черном небе. Луна то выглядывала в проемы между черепичными крышами, то снова пряталась за ними, проявляя робость и любопытство. Ангелисты, поначалу растерявшиеся, спотыкались и отставали, но потом прибавили ходу и сравнялись со спасительницей; она же, наоборот, исчерпав силы или, может быть, решив, что достигла достаточно безопасного места, остановилась на перекрестке трех улиц.

– Ладно, братцы. Я свое дело сделала. Теперь все врассыпную.

– Погоди, – сказал первый ангелист. – Дай тесак, на братьях нужно срезать узы.

– Хорошо, – она протянула ему оружие. Пока сектант резал веревки, она отступила на шаг, чтобы отдышаться. Ее лицо в мертвенном свете луны казалось совсем белым, и усталость, выбелившая его, была больше той, что вызвана быстрым и продолжительным бегом. От изнеможения ее внимание рассеялось. Она упустила мгновение, когда на голову ей упал черный мешок – один из тех, тюремных, а к горлу прислонилось лезвие тесака.

Действия первого ангелиста изумили остальных.

– Брат, что ты делаешь?!

– Это ведьма, дьявол, который явился искушать нас!

– Ты обезумел! Эта женщина нас спасла!

– Нет, вы слепы! Вы не заметили, как в том вертепе, где схватили нас прислужники Маммоны, она превратилась в адскую кошку, а я видел это своими глазами! А потом предстала нам в облике Ангела-Мстителя. Но сказано: сатана может явиться в обличье ангела света!

– Но зачем тогда нужно было спасать нас?

– Чтобы вернее погубить! Те, что ввергли нас в узилище, пытали бы жалкую плоть, а этой окаянной надобны наши души! Говорю вам – она пришла в зареве пламени сатанинского, и ад следовал за ней. Но перед нами силы адские бессильны – держите ее!

Ангелисты, сдвинувшись, схватили женщину за руки и плечи.

– Слышите – она молчит! Силы адские отступают. Но прежде, чем она измыслит хитрость, нужно убить ее!

– Как? Ведьму палят огнем, а развести костер не из чего…

– Я слышал, если отрубить ведьме голову, не глядя ей в глаза, она не оживет.

– Истинно так! Сам Господь вложил мне в руки сей меч. Держите ее крепче и не отпускайте, какой бы облик она ни приняла. А я исполню свой долг, даже если она оборотится в меня самого!

Лезвие отвели от горла Анкрен, но лишь для того, чтоб ударить по нему… И не ударили.

Воинственный ангелист качнулся назад и, всхлипнув, повалился навзничь, непристойно раскинув ноги.

– Господи! Что это?

– Не поминай Господа, дурень! Это сатана оцепенил Дариуса, чтоб ведьме помочь.

Другой сектант, отцепившись от левой руки Анкрен, нагнулся к упавшему.

– Он же мертвый, братья! Из-под спины кровь течет… Боже, помилуй нас!

– Да не болтай ты, а снеси ей голову, иначе нам не жить…

– Сейчас. Держите ее крепко, братья… ох!

Не успев поднять тесак, второй повалился рядом с первым. В это же время Анкрен, как будто дожидавшаяся подходящего момента, перехватила руку державшего ее, пригнулась и непостижимым образом перебросила его через плечо, приложив затылком о мостовую. Последний из ангелистов, не став дожидаться развития событий, бросился прочь.

Анкрен стащила с головы окаянный мешок и увидела Мерсера, выходившего из-за угла с балестром наперевес. Она не слишком удивилась, ибо уже знала свойства этого оружия поражать пулей бесшумно.

– Малый удрал, – сообщил Мерсер. – Снова будешь браниться, что я не оставил тебе пленных? Хотя тот, что валяется у твоих ног, вроде бы жив.

Она не ответила, и, вглядевшись в ее лицо, Мерсер не стал продолжать разговора.

– Ладно, пошли…

Брошенный ангелист застонал, не открывая глаз, и не попытался подняться. Поэтому Мерсер не тронул его. Он думал, Анкрен поднимет тесак, однако она молча двинулась прочь.

Покуда они петляли по темным улицам, Мерсер снова убедился, что его спутница хорошо знает город – они ни разу не забрели в тупик. Шум и суматоха, вызванные мнимым пожаром и нападением на тюремный возок, затихли: облава сместилась на окраины, а Мерсер с Анкрен возвращались к площади Правосудия. Анкрен молчала, и это Мерсеру совсем не нравилось.

За то недолгое время, что они были знакомы, им пришлось повидать и пережить кое-что похуже этой несуразицы с ангелистами, и драка в Хонидейле была более опасной и жестокой. Но Анкрен не приняла случившееся там близко к сердцу, равно как и предшествующие действия Мерсера, которые можно было счесть обманом и предательством.