Текст книги "Коллекция нефункциональных мужчин"

Мы едем, едем, едем. Вокруг – леса, поля, люди, дома. Я сижу рядом с типом, называющим меня по утрам “скво”, совершенно по-североамерикански. Я от этого морщусь, как от: “Скворцова, пройдите!” – в очереди к неприличному врачу. Покажите мне хоть одного приличного врача. Вообще, что есть приличие и с чем его есть? Лучше с таком, как хлеб. Говорят, не хлебом единым. Кто говорит?

…А мы все едем, едем, едем. Он красивый мужик, и машина мне его нравится. Последнее время мне попадаются красивые мужики с красивыми машинами – быть может, я несколько порчу эту картину. Быть может, украшаю. Я подобна статуэтке, живущей на каминной полке; это забавно. “Скво”, – во всяком случае, звучит почти трогательно. Мы встречаемся с этим типом несколько лет. Наверное, сие – вредная привычка, похожая на курение: пытаешься бросить – переходишь на более легкие – от омерзения берешься за ментол – ах, садится сердце – тошнит – и снова сильно затягиваешься. Тогда только и получаешь настоящий вкус.

Мы встречаемся спонтанно, практически никогда ни о чем не договариваясь. Видимо, в какие-то моменты у нас все-таки совпадает частота вибраций, и эта чертова электромагнитная природа берет свое.

Тогда я слышу мурчаще-львиное “скво”, и мне не спится в отличие от тела по соседству; именно в такие утра я и ощущаю, насколько вредна моя привычка. (Подозреваю тело по соседству в тех же мыслях). Но, селяви, мы едем, едем, едем. Края и вправду далекие, соседи вряд ли хороши, если не пьют, друзей нет. Иногда надо побыть без друзей, а еще лучше без соседей, подальше от очагов: очень.

…Это он, этот тип принес мне тогда черного пса, оказавшегося сукой. Суку назвали в мою честь Марией; по этому поводу был накрыт чудный стол. На столе находились тарелки, вилки, рюмки и какая-то еда, около стола стояли мы, играя в шведов. Мы еще целовались. Почему-то запомнилось. Вечно не то в голову лезет. Хоть бы одно “то!” Мария, не плачь в компот! Чего тебе надо, Мария? Надо ли тебе еще чего-нибудь?”

– Я не знаю, – отвечает мне Мария, выводя меня из меня же.

Я поняла, что не следует ходить так опрометчиво, ведь я, хоть и скво, однако не жена индейца! Мария, не заставляй меня жить неправильно, отстань! Что в твоем понятии “правильно”? Да ты круглая дура, Мария, катись к черту, учись на пятерки, какая же зануда ты! Как разговаривать с тобой? Я промолчу, а ты – сдохни. Я, между прочим, сейчас самая счастливая женщина. Ну, не во всем мире, но в какой-нибудь его четвертинке… Что? где четвертинка? В багажнике, милый. На самом деле, никогда не называю этого типа “милый”; увы, нас обоих тошнит, спектакля не будет, чем не Хармс?

Я самая счастливая женщина с “четвертинкой”. Почему, Мария? Знаешь, сколько будет девятью девять? Если перевернуть результат, я стану снова восемнадцатилетней. Да и сколько еще мне?

Сколько – мне? Не дрейфь, Мария, и лучше отстань с цифрами.

…Мы едем, едем, едем. Мы выгуливаем нашего пса – нашу псину – Марию, названную в мою честь. Этот тип хотел быть, как всегда, оригинальным. Этот тип просто хотел быть.

Я поинтересовалась у него однажды:

– У тебя есть цель?

– Краткосрочная или вообще?

– И та, и та… – разделила я неделимое.

– Краткосрочная – бросить пить, а вообще – стать индейцем, – очень серьезно сказал он.

Про мою он, кажется, не спросил, а я и не сказала.

Была ли у меня тогда цель? Тогда… Сколь много в этом звуке!

Тогда – да, тогда все было просто, поэтому и не спросил. Но сделал это через год.

– Бросить пить, – сказала я, – и… – и замялась.

– И?.. – пробаритонил он; а баритон – это баритон, не тенор какой-нибудь.

– И… никогда не просыпаться в омерзении от прошлой жизни, – сморозила я.

Он, конечно же, закурил (а я не хочу, чтоб он умер от рака. Не хочу. Это – то самое “и”).

…Мы едем, едем, едем. Машина успокаивает меня. Дорога создает иллюзию движения к цели: у каждого – к своей. Удивительно, как такие разные цели умещаются в одной машине? За окном леса, поля, луга, времена года. Что может быть лучше (хуже) времен года?

…Мы наконец-то приезжаем. Собака с визгом носится по дорожкам сада.

– Ты не оригинален. Опять чья-то недостроенная дача?

– Жена индейца должна смиряться с мелкими тяготами.

Я, хоть и не жена индейца, но смиряюсь.

– Скво! – зовет он.

Я оборачиваюсь и вижу, как “милый”, задрав руки за голову, смотрит на начинающий кончать закат. И мы – вот, Мария, негодуй! – стоим, как два кретина, и смотрим на закат, и потом тоже начинаем кончать, и этот тип так красив, что можно одуреть, и я дурею, дурею, пока нас не настигает врасплох чья-то ночь, и мы шмыгаем в чью-то дачу и я, как самая настоящая скво, смиряюсь с мелкими тяготами.

Тело по соседству быстро засыпает; я всегда поражалась этой его – или, скорее, их – удивительной особенности. Хотя, мой бывший любовник говорил, будто после определенного рода занятий бодры лишь женщины и петухи – наукой доказано. Остальным хочется спать. Что за наука?

Я перешагиваю через начинающее храпеть тело и, накидывая только шаль, крадусь воровато в сад. Я не буду про сад – см. лучше “Темные аллеи” Бунина – но было мне там… Я стояла под луной, и даже не хотелось мне выть на эту луну, – я просто отражалась в Том свете. А еще – через минуту – упала.

Местом падения оказалась клумба; на клумбе росла садовая гвоздика, а рядом лежала чья-то шляпа.

И я куда-то забросила шаль. И надела шляпу. И сорвала гвоздику… И я ходила – голая ведьма – под лунным светом и напевала какой-то тарабарский мотивчик. Мне совсем не было страшно, я не боялась даже этих, ужасных ночью, разлапистых яблонь и кустов смородины – я ничего и никого не боялась, даже свою собственную Марию, а главное – босиком, пятками, пальцами – по земле, можно на четвереньках, можно содрать кожу, а луна, @, будет так же…

Не помню, сколько продолжалось все это, пока не ощутила где-то в районе седьмого шейного позвонка легкое прикосновение.

Это было его – и не-его, нео-его, Его-Не-Спя-щего там, в чужой даче, – прикосновение.

И мы пошли к пруду – ночью, под самыми настоящими звездами, завидуйте, два влюбленных в жизнь моральных урода, два независимых кретина, два оголенных нерва – и мы плавали в этой воде, смывая с себя все то, что можно смыть лишь однажды, потому что знали про грабли; а когда выходили, мокрые и беспорядочные, он сказал что-то мне на ухо – так тихо, что я еле расслышала – не знаю, может, какую-нибудь гадость, но, во всяком случае, он улыбался, я-то знаю, как он может улыбаться; и я почему-то подпрыгнула и почти полетела – наверное, в родне водились ведьмы-то – ведь я была в шляпе и с садовой гвоздикой – и мы оказались счастливы, мой мальчик – как индейцы до испанцев; но больше всего радовало нас наше молчание…

Времена года сменяют друг друга; я, в отличие от них, с некоторых пор перестаю менять цвета волос. Мой мальчик также играет в индейцев; я же теперь могу не только не мешать ему, но и помогать – да что-то не хочется, не хочется, совсем ничего не хочется. Мой мальчик – где-то, я тоже – где-то, нам достаточно хорошо друг без друга, мы же – выродки, ублюдки, плесень, да на нас пахать надо… Не даемся. Сказки любим.

Так вот к чему весь этот бред: мне последнее время везет на красивых мужиков с красивыми машинами. Повторенье – мать ученья. Не думаю, что они сильно портят картину. Может, даже украшают.

Я веду с ними (не)продолжительные беседы при (не)ясной луне; обычно у нас ничего не происходит – ведь даже красивые мужики с красивыми машинами не застрахованы от моего “Скучно, батенька”, – я стараюсь сказать это как можно мягче; говорят, мужская душа, если она вообще есть, совершенная Русалочка по ранимости. Бедные! Но один…

У него была белая-белая машина. Под цвет зубов. Я ему даже сказала, отодвинув на неопределенное время останки индейцев, что… короче, так и сказала. Он, конечно, обалдел, но испортил не все и не сразу – редкое, между тем и не тем, качество, на что и попалась.

Знала я его давно, Володю-то. Интересного уже тем, что его не интересуют индейцы. Знала-знала, подушку грызла-грызла, чуда ждала-ждала, да так ночевать и осталась.

– Машенька, – говорил он, немного отводя глаза. – Машенька…

Если бы не обстоятельства, я обязательно влюбилась бы, и никакие индейцы б не помешали, да только… как объяснить духовную импотенцию, как прополоскать внутренний second hand, как разгладить шнурки?

Продолжая любить и ненавидеть индейцев, я приходила к Володе. Он жил один, недавно развелся и жутко страдал. От бытовой неустроенности.

Я не понимаю, почему произошло так: он сам не понимал, но мои нечастые визиты делали его жизнь несколько приятней, а мою… – ха! На моей они просто не давали поставить точку, ставя точки над “ё”. Я приходила к нему вечером; мы долго пили чай или что-нибудь более милое; иногда он бренчал на гитаре; нас связывало общее прошлое; нас связывала наша невозможность – наше желание – недостижимого.

Даже если мы и не любили друг друга, то это были именно вечера любви – на ночи я не оставалась, боясь испортить сказку – утренним.

Мы говорили, говорили, говорили; удивительно – было о чем! – и не приходилось усиленно подбирать слова; слова шли – горлом, как кровь, только вот не смертельная, – сами.

Он был очень красивый, Володя. Я не могу его описать, – но действительно – очень; иногда я любовалась – мне же везло на красивых мужиков с красивыми машинами…

Мы катались. Смеялись. Прожигали минуты. Параллельно индейцам.

Дело начинало принимать крутой оборот; я ходила растерянная до тех самых пор, пока не поняла, что мальчик-то играет во что-то другое, но тоже не мое, – и, как только дошло до меня сие, слегла я с больной головой.

“Почему?” – спрашивало правое полушарие у левого. “Потому!” – отвечало левое полушарие правому.

…Так я похоронила Марию. Марии больше не существовало. Остались просто индейцы и просто Володя. Наш мир безнадежно запараллелен. Едва ли я не смогу обойтись без них; едва ли не приснюсь им я.

Но иногда, в полнолуние, ко мне приходит еще та собака. Мы дружно смотрим в форточку; мы никогда не плачем. Мы знаем: Мария воскреснет.

Да кажется даже, она где-то тут уже топчется! Она мудра. Она сделает это не больно.

Типа, диптих

Страус – не птица, зато быстро бегает. Как и мужчина. Именно эта особенность – бег по кругу (эллипсу, квадрату, бермудскому треугольнику) с препятствиями и есть свойство, объединяющее мужчину и страуса. Страус не умеет летать – мужчина тоже не умеет летать: это неумение компенсируется (сублимируется) отличительной особенностью, этаким общим знаменателем двух видов не-птиц. У страуса небольшая голова и крепкие ноги. У мужчины также крепкие ноги, хотя и не такие, как у страуса; что же касается головы, то она может быть совершенно разных параметров и форм. В голове (внутри черепной коробки) мужчины может находиться как слишком много, так и слишком мало серого в-ва (мозга): серое в-во (мозг) мужчины, как и серое в-во (мозг) страуса находит идеальное среднее лишь в случаях, занесенных в “Книгу Ян” (автор П. Дхармейтер)[1]1
  П. Дхармейтер. Книга Ян, Ы, 1989. (Примеч. автора).


[Закрыть] еще в прошлом столетии. В “Книге Ян” отмечается, что “идеальное среднее мозга мужчины зависит от экстремальных ситуаций на планете”.

Чем ближе к катастрофе (экологической в т. ч.), чем ближе к войне или эпидемии, тем быстрее усредняется серое в-во (мозг) мужчины. В обычном состоянии он очень напоминает серое в-во (мозг) страуса – как по количеству извилин, так и по весу.

Руки у мужчин обычно сильные, жилистые, но бывают и исключения, особенно у артистических натур – тогда руки у мужчины не очень сильные и менее жилистые. Шея мужчины не такая длинная, как шея страуса, зато может поворачиваться в разные стороны абсолютно так же, что говорит о несомненном сходстве двух видов не-птиц.

Туловище мужчины может быть покрыто растительностью (тип волос), а может и не быть покрыто растительностью, чего, конечно, нельзя сказать о страусе – его туловище полностью покрыто растительностью (тип перьев). Но наличие туловища, опять же, подтверждает сходство страуса и мужчины.

Глаза у мужчин разные: серые, голубые, карие, реже – черные и зеленые, чаще – недоуменные, пьяные или злые, очень редко встречаются глаза проницательные или умные. Последний вид глаз отмечен в “Книге Ян” как исчезающий и требующий выведения в искусственных условиях. Это также указывает на общие черты мужчины и страуса, ведь именно П. Дхармейтер предлагает выводить в искусственных условиях страусиные яйца!

Вместо клюва у мужчин губы, но это не является его характерным отличием от страуса. Редкий мужчина говорит губами нечто членораздельное и использует их не по назначению, как-то: ест, пьет, рассуждает, плюется.

Некоторые мужчины применяют губы в качестве составляющей оральной эротики, что, в общем и целом, ведет к росту заболеваний, передающихся половым путем (ЗППП).

Мужчины, как и страусы, склонны оставлять после себя потомство. Но если брачный период страуса имеет место быть не чаще пары раз в год, то брачный период мужчины не ограничен: с наступлением пубертата начинается непрерывный поиск самки, с помощью которой он надеется втайне от самого себя самоутвердиться и избавиться от мокрой постели по утрам. Страус ищет самку обычно для продолжения рода; мужчина же ищет самку далеко не всегда для продолжения рода.

П. Дхармейтер утверждает, что как раз немногие мужчины согласны продолжить род, особенно в силу неустойчивой и нестабильной социально-экономической обстановки, а также из-за боязни, что самка привяжется к детенышу больше, чем к самцу (мужчине). Правда, отдельные особи стремятся иметь детенышей, но это не является общим правилом; они – в меньшинстве.

Страус всю жизнь хочет заботиться о своей страусихе; мужчина заботиться всю жизнь о своей женщине не хочет.

Снова ссылаясь на исследования П. Дхармейтер хотелось бы подчеркнуть, что мужчина (примат) не хочет очень многого, так как может лишь немногое.

Он не хочет рано вставать, не хочет работать, не хочет использовать продукты собственного натурального хозяйства (если таковое имеется) для собственноручного приготовления пищи, не хочет просыпаться по утрам в мокрой постели, не хочет, чтобы к нему лезли в душу. Опять же (по исследованиям П. Дхармейтер): мужчина считает, что у него есть душа, но, опыт многих поколений женщин (от финно-угорской группы до всей индоевропейской расы) доказывает как раз обратное: можно найти много примеров тому, но описание заняло бы в тысячу раз больше страниц, чем позволяет объем данного издания.

У мужчины может быть борода, а может и не быть бороды. У страуса бороды нет. Но, несмотря на ее отсутствие или присутствие, мужчины и страусы (средние данные) легко зарывают голову в песок, особенно в дискомфортных или опасных для существования тела ситуациях. Правда, менее удобно зарываться с головой в песок мужчине с бородой, поэтому последние делают это несколько реже безбородых.

Бороды у мужчин могут быть самого разного фасона и цвета: черные, рыжие, коричневые, седые и др. Также они делятся на красивые и некрасивые, приятные и неприятные, колючие и мягкие, ароматные и вонючие, любимые женщинами и нелюбимые женщинами, на ухоженные и “никакие”.

Ступни у мужчины гораздо больше по размеру, чем ступни женщины. На ступни мужчины надевают ботинки, кеды, кроссовки, тапки, сапоги, валенки. Иногда – перед этим – натягивают на ноги носки, портянки и кальсоны (устар.). По восстановленным опытам П. Дхармейтер, носки мужчины после дневной носки чрезвычайно дурно пахнут; кстати, часто именно носки становятся камнем преткновения в развитии отношений мужчины и женщины: мужчина предлагает последней постирать их, женщина обычно отказывается, что в тяжелых случаях, особенно в момент кризиса середины жизни как жанра, доводит пару до разрыва, чему, впрочем, пара не сильно огорчается, получив возможность нового поиска полового партнера.

Обычно, в среднем, мужчины вступают в брак один-два раза плюс-минус бесконечность. Известны, правда, и способы безбрачия (целибат, евнушество, гейство, импотенция, умственная отсталость, масонство, монашество, страх и проч.) как средства борьбы за собственную суверенность. Однако статистика показывает, что женатый мужчина (в среднем) живет на несколько лет дольше неженатого.

(Этого нельзя сказать о женщине; замужняя женщина обычно живет меньше незамужней).

Что толкает мужчину в узы брака? В прошлом веке был достаточно популярен банальный анекдот об идеальной жене – “слепоглухонемой красавице, владелице винного магазина, сироте”.

Культура смеха полностью подтверждает вышеупомянутое, опять же – в среднем.

От женщины (в браке) мужчина ждет исполнения некоторых примитивных функций. Хорошо, если их желания совпадают. Однако обычно их желания все-таки не совпадают, поэтому увеличивается количество разводов, абортов, практикуется как безотцовщина, так и безматеринщина, возрастает численность сексуальных меньшинств, презрительно относящихся к натуралам.

Что еще можно сказать о мужчине?

Темновековая медицинская психология гласит, будто понятие “удовольствия” (женского) не зависит от размера фаллоса мужчины. Обычно мужчина комплексует из-за малого размера фаллоса, и в этом его главное отличие от страуса: страус по этому поводу не комплексует никогда. Правда, мужчина может комплексовать и при наличии немалого фаллоса, не умея с ним обращаться.

Мужчины, не умеющие обращаться с собственным фаллосом, втайне очень ранимы, а также вызывают массовое недовольство женщин самых различных этнических групп и социальных прослоек. Часто именно мужчины, неправильно или неумело работающие фаллосами, становятся импотентами и смотрят немецкие порнофильмы, а также практикуют самостимуляцию.

Впрочем, порнофильмы и самостимуляцию практикуют не только импотенты: некоторые просто боятся женщин и согласны на крайние меры (см. выше), лишь бы избежать общения с ними.

Мужчины любят, когда их хвалят, когда ими восхищаются. Они обожают подарки, все блестящее и красивое. Они в чем-то похожи на маленьких недоразвитых детей, что позволяет наиболее гуманной части представительниц прекрасного пола относиться к ним снисходительно или вовсе не замечать.

Мужчины любят пожить за чужой счет: редкий мужчина не хотел бы пожить за чужой счет; уже в прошлом веке практика альфонсов получила широкое распространение, но, судя по прогнозам социологов, скоро она исчерпает себя.

Мужчины любят футбол. Они могут смотреть футбол без отрыва от самостимуляции или альфонсирования.

Мужчины любят охоту, рыбалку, крепкие спиртные напитки и все то, что возвращает их к первобытной структуре.

Иногда мужчины читают не только газеты. Это не самый редкий, но и не самый распространенный тип мужчин. Хотя, по исследованиям П. Дхармейтер, сколько бы книг мужчина ни прочитал, умнее он не станет – эта привилегия навсегда остается привилегией чисто женской: женщина обязательно поумнеет, даже если станет читать только газеты.

Зимой мужчины носят дубленки, куртки, утепленные плащи, шапки и шарфы. Мужчины хуже, чем женщины, переносят холод; страус же и вовсе неморозоустойчив.

Если мужчина заболевает, это надолго: он очень трепетно относится к состоянию своего здоровья, его иммунная система легковозбудима, и малейшая простуда может ввести его в депрессивный транс.

В депрессивном трансе мужчина станет есть мед и, глотая таблетки, жалеть себя, обвиняя человечество и, преимущественно, лучшую его часть, в собственных неудачах, в то время как лучшая половина человечества впадает в депрессивный транс лишь перед возможным состоянием клинической смерти.

Летом мужчина ходит в легких брюках или шортах, а также в разнообразных рубашках или футболках. Летом мужчине теплее, он меньше болеет и пытается улыбаться, хотя и потеет.

Впрочем, улыбка мужчины не должна вызывать доверия у прекрасного пола, и прекрасный пол уже начинает усваивать данную аксиому.

Мужчина может быть суеверен, особенно в межсезонье. В межсезонье мужчина посещает книжные магазины, роясь в Канте, Шопенгауэре или Конфуции; в межсезонье мужчину могут посетить думки о смысле жизни. Впрочем, часто поиски заканчиваются попойками в специально существующих для этого холостяцких квартирах и приближением измученного фаллоса к чему-то, отдаленно напоминающему прекрасный пол: мужчины практикуют и резиновых кукол, продающихся в магазинах “Интим”.

Мужчины любят изменять женам или, в отсутствие жен, просто менять женщин. Иного мужчину хлебом не корми, дай только изменить жене или сменить женщину.

Мужчина нередко водит машину, играет на каком-нибудь музыкальном инструменте, заходит в Интернет, мечтает.

Мужчина любит мечтать даже больше, чем страус. Мечта мужчины заключается в каком-нибудь нереализованном юношеском проекте (например, повоевать у Тамерлана, стать известным режиссером или просто космонавтом, переспать с двумя-тремя японками сразу). На втором месте стоят деньги, на третьем – женщины (ведь только достаточно богатый мужчина может в наше смутное время переспать с двумя-тремя японками).

Если мужчина голоден, он мечтает о вкусной и здоровой пище. А голоден мужчина практически всегда. У мужчины прямо-таки зверский аппетит – вот только с утра мужчина ест мало, с утра мужчина почему-то почти не может есть, как и страус.

Мужчина, по статистике, имеет образование: а) неполное среднее; б) среднее; в) среднее специальное; г) неоконченное высшее; д) высшее; е) второе высшее. Также он может быть кандидатом, доктором наук или профессором; реже – академиком, генералом, и еще реже – президентом.

У мужчины может быть самая различная профессия: грузчик, вор-карманник, актер, тракторист, свиновод, сутенер, менеджер, депутат, рок-музыкант. Грузчики и свиноводы обычно не блещут интеллектом.

Коэффициент интеллекта (КИ) тракториста выше, чем КИ грузчика, но ниже КИ актера и президента. При обследовании одного рок-музыканта (данные П. Дхармейтер) КИ не был выявлен по умолчанию, но после принятия крепкого спиртного напитка, выпускаемого фирмой “Кристалл”, заметно повысился, что позволяет говорить об определении КИ рок-музыканта только в состоянии алкогольного опьянения. (КИ “депутатский” мало чем отличался от описанного выше).

Испытуемую группу мужчин-писателей также протестировали; КИ мужчин-писателей приближался к КИ сутенеров.

Мужчины редко дарят цветы представительницам прекрасного пола; это их внутривидовая черта. Мужчины а) стесняются дарить цветы; б) забывают; в) жалеют на них деньги; г) не видят цветов за тычинками.

Среди мужчин много дальтоников, алкоголиков, недалеких и особоодаренных. Особоодаренные говорят мало; особоодаренные могут многозначительно наклонить голову и хлопнуть по плечу впопад; впрочем, по данным П. Дхармейтер, особоодаренные мужчины могут сочетать в себе и дальтоника, и алкоголика.

Недалекие, а поэтому всегда близкие мужчины также могут сочетать в себе дальтоника и алкоголика, но, в отличие от особоодаренных, говорят гораздо больше, не наклоняют многозначительно голову, а хлопают по плечу и вовсе невпопад.

Среди мужчин встречаются толстые и тонкие, лысые и кудрявые, дураки и не совсем, а также богатые, бедные, ни богатые, ни бедные.

Еще бывают маньяки. Другие мужчины (находящиеся на иной стадии) снимают про маньяков фильмы. Фильмы про маньяков вызывают острые ощущения.

Некоторые мужчины любят путешествовать. Среди них можно выделить альпинистов с ярко выраженным мортидо, моряков и кладоискателей. Кладоискатели очень сильно хотят разбогатеть, поэтому пускаются на пути во все тяжкие. Самым тяжким грехом кладоискателя считается прикосновение к “нечистой” женщине. “Курица – не птица, баба – не человек”, – говорят обычно кладоискатели, поджаривая на костре куриные окорочка.

Но, в целом, даже кладоискатели поддаются дрессировке. “Страус – не птица, мужчина – не человек”, – так обычно говорят дрессировщицы, украшая свои шляпы страусиными перьями. Чаще всего именно кладоискатели и дрессировщицы создают идеальный союз вопреки закону логического жанра. После дрессировки кладоискатели становятся шелковыми достаточно быстро, причем о собственной дрессировке, что характерно для вида, даже не подозревают.

Обычно у кладоискателей и дрессировщиц рождаются не самые некрасивые дети и, в отличие от первопредков, они не трогают ни страуса, ни курицу.

Подведем же итог: в целом, мужчина, как было установлено и подтверждено исследованиями П. Дхармейтер, не многим отличается от страуса, но многим – от женщины. Даже состав крови у мужчины другой.

Мужчина менее морозоустойчив, менее коммуникабелен, менее тонок.

Мужчина часто боится женщину, отказывается от завтрака, смотрит футбол и вообще делает какой-то вид. Подчеркнем еще раз: мужчина напоминает недоразвитого маленького ребенка, а также не прочь вступить в контакт с более или менее симпатичной особью (не)своего пола, как и страус.

Некоторые мужчины предпочитают красивых женщин, а некоторые предпочитают мужчин. И лишь кладоискатель счастлив, потому как только он один и знает, что такое – любить женщину. Вопреки закону жанра.

Et cetera. Et cetera. Et cetera.