Текст книги "На осколках тумана"

Глава № 17. Даша

Когда я возвращаюсь в кабинет, там уже только мое руководство. Теперь я замечаю, как внимательно Татьяна Борисовна осматривает мои джинсы и блузу, когда я снимаю куртку. И, видимо, что-то снова ее не устраивает, потому что она на секунду прищуривается, а потом выдает ту самую новость:

– Мы с Дмитрием Викторовичем скоро поженимся!

– Поздравляю, – говорю я, не желая даже искать других слов и изображать дикую радость.

О том, что они любовники, я знала еще когда только устраивалась сюда на работу. Какое мне дело, что они решили узаконить свои отношения? Хотя по напряженному взгляду начальницы понимаю, что она несколько разочарована – точно ждала какой-то более бурной реакции.

Извините, мои эмоции чуть припорошены ментолом и дымом. А на подарок по такому радостному событию, даже если бы и хотела потратиться, все равно денег нет.

– И так как мы скоро уедем в небольшой свадебный отпуск, – продолжает начальница, – я бы хотела обсудить еще кое-что…

Я слушаю вполуха то, что она говорит о перспективах компании. Какая-то нелепость – при таком скудном бюджете мечтать захватить целый мир. Какой туристический бизнес? Это огромные вложения, ниши четко разделены. О, Боже, она хочет заняться организацией именно экстремального отдыха…

Но у нее самой к нему ноль наклонностей. Из разговора я узнаю, что они с Дмитрием Викторовичем в своем путешествии предпочитают просто отсидеться у подножия гор, сидеть при свечах и каминах и любоваться закатами. А ведь могли бы продумать что-то экстремальное, присмотреться, проверить на собственном опыте, сделать первый шаг в сторону нового бизнеса.

Но руководство в качестве первого шага озвучивает иную, не менее нелепую цель – надо сделать красивые, новые визитки, на которых будет указано уже два направления деятельности.

– Я бы хотела вас попросить этим заняться, Даша, – говорит Татьяна Борисовна. – Мне нужно что-то эксклюзивное не только для визиток, но и для буклетов. Возможно, нужно будет даже найти какого-то начинающего художника, фотографа, дизайнера – кого-то, у кого есть чутье и вкус. Это не к спеху, и все же… А то у меня столько дел, сейчас вот надо ехать выбирать платье и костюм.

Все же иногда у Татьяны Борисовны слова не расходятся с делом. Сказала, что надо уехать – и тут же за двери. Вместе с будущим мужем, который вяло пытается отбиваться, что у него разговор с каким-то заказчиком.

– Я сама с ним поговорю, по дороге, – отмахивается она. – Ты же знаешь, у меня это получится лучше.

Я уже даже не удивляюсь, что мужчина с легкостью проглатывает намек на ее превосходство над ним. И облегченно выдыхаю, когда остаюсь одна. Дышать становится легче, а чтобы глотнуть еще больше свободы – я распахиваю окно и жадно впитываю в себя вольный весенний ветер.

Хотела бы и я так, как он…

Чашечка кофе, когда никто не сверлит взглядом спину. Приветливые окна домов напротив и других бизнес-центров, где и живут и работают люди, которым, возможно, однажды тоже было несладко, но они все смогли, настраивают на позитив, проветривают голову, снимают легкую головную боль и дарят чуточку вдохновения.

Я неожиданно вспоминаю, что у меня есть один знакомый фотограф и нахожу визитку, которая выдает его имя – Максим Щавель. Кстати, отличное имя – один раз услышишь, и не забудешь.

Пытаюсь продумать наш разговор, как я буду ему объяснять, кто я такая, поэтому мой голос звучит поначалу чуть напряженно. Но вскоре оказывается, что волновалась я совершенно напрасно.

Стоит только упомянуть про то, как я сидела на ступеньках с туфлями в руках, как фотограф меня узнает. Увы, разработкой логотипа, визиток или буклетами он не занимается – не тот уровень. Но пару контактов дизайнеров и фотографов в этой сфере обещает мне дать.

– Но только с одним условием, – говорит он. – Если вы придете на выставку.

– А что за выставка?

– «В ритме большого города», – поясняет фотограф. – Интересная современная выставка, которая каким-то чудом объединила в себе трех талантливых личностей.

– И одна из них – вы? – не могу удержать улыбки.

– Я – ее главный талант, – усмехается он. – И мне бы очень хотелось, чтобы вы это увидели и сами все осознали. Так что, Даша, буду вас ждать. И потом, это же не просто так – вы ведь тоже заинтересованы, чтобы мы с вами увиделись.

– А по телефону нельзя? – надеюсь на чудо. – Я посмотрю в интернете ваши работы, готова даже сейчас… А вообще, я почему-то уверена, что они гениальны. А вы мне – контакты, а?

– Нет уж, – смеется он. – Приходите в эту субботу или воскресенье. Как только придете на выставку – позвоните, и я подойду. Только так, Даша. Только так. И да, захватите с собой подругу. Два восхищения мне будет приятней, чем одно.

Возможно, мне бы и удалось поторговаться с ним и все же уговорить. Но мне действительно хочется увидеть выставку. Может быть, я не только смогу убедиться в гениальности фотографа, но почувствую какой-то иной, более подходящий мне, ритм этого необычного города, состоящего из моря, песка и солнца, но предпочитающего частенько разбрасывать камни.

Но на самом деле, я думаю, что эта выставка – тот маленький шаг, который нас иногда заставляет сделать судьба. Смотрит, смотрит, как мы стараемся, но упрямо идем не в те стороны, вздыхает – и пытается хоть что-то исправить.

Глава № 18. Даша

Неделя у меня выдается насыщенной и напряженной – то ревность начальницы, то странные взгляды ее любовника в мою сторону, то переезд в новый офис. Он состоит из двух кабинетов – один метров шестнадцать, второй метров семь, и меня более чем удивляет, что Татьяна Борисовна решает занять место отдельно от нас.

– Это будет кабинет руководства, – заявляет она с гордостью, – надо будет заказать табличку.

Ну да, конечно. Самое время тратить время и деньги на то, чтобы почесать свое самолюбие.

Меня удивляет, что при такой паталогической ревности, она располагает стол Дмитрия Викторовича в одном кабинете со мной. Удивляет, что его не волнуют ее оговорки про то, что хозяйка и руководитель компании здесь только она. Впрочем, меня слишком многое в последнее время удивляет в своем руководстве.

Как и то, что мне все-таки выплачивается какая-то сумма из тех денег, что я заработала.

Но хотя бы на выставку теперь можно идти в настроении. Правда, не знаю, кто радуется этому событию больше – я, потому что это расширит мой кругозор, я смогу пообщаться с забавной творческой личностью и заполучить контакты, которыми он обещал поделиться. Хозяйка моей квартиры – потому, что это мероприятие займет как минимум половину дня, и она сможет спокойно провести выходной. Или Ольга, которая, подумав, приходит к выводу, что да, она все же понравилась фотографу больше, чем я. Не зря ведь он настаивал на том, чтобы я пришла не одна!

Думаю, что не зря. Хотя кто знаете этих творческих личностей, мне иногда кажется, что за одним лицом можно увидеть не одну, а несколько сущностей. Ну а как бы иначе они возвращались в реальность из своих фантазий и троп гениальности? Кто-то же дергает их время от времени вниз, заставляя опомниться и оглянуться.

В общем, на выставку я собираюсь так, как будто иду на свидание. Даже ощущения те же – немного волнения, предвкушения и ожидания чего-то необычного, чего-то, что пусть капельку, но изменит мой мир.

Заметив Ольгу у галереи, понимаю, что не только я расстаралась. И пышные волосы уложены красиво, и макияж интересный. А еще сегодня подруга предала любимые джинсы, и теперь немного мерзнет под порывами ветра в платье, которое очень красивое, да, но больше подходит для лета. И куртка ничуть не спасает, потому что ее невозможно натянуть на колени.

Я тоже в платье, но оно из плотной и теплой ткани. Не обтягивает, но и не позволяет ветру раздувать его в стороны. Ольга же выглядит как зонтик, который время от времени разлетается и его приходится ловить, чтобы не улетел в небо.

– Привет, – вздыхает Ольга, подхватывая и прижимая к себе платье, которое настойчиво старается улететь. – Надо было нам все-таки вчера на выставку идти – вчера не было такого сильного ветра!

– Угу, – поддакиваю я, старательно сдерживая смех, – вот только вчера кто-то говорил, что у него эта суббота давно расписана по минутам.

– Ну да, просто я уже договорилась на маникюр, педикюр, депиляцию и… – заметив все-таки, что я прячу улыбку, она немного смущается, а потом воинственно вскидывает подбородок. – Что?

– Ничего, – пытаюсь успокоиться, но получается слабо. – Не знаю, какие у Щавеля на твой счет планы, но мое мнение – ты правильно сделала, что подготовилась на все случаи жизни.

– Дашка! – щеки подруги алеют. – Я даже не думала… ты… все, я теперь не пойду!

Смеясь, я подхватываю Ольгу под руку, чтобы она не сбежала, тащу ее в сторону галереи и по пути нахожу весомые аргументы, чтобы все же зайти.

– Во-первых, он увидит только то, что ты позволишь ему сама. Я имею в виду, что про депиляцию он может и не узнать. Во-вторых, внутри помещения ветра нет. А так как это выставка гениальных личностей и она пользуется успехом, а у тебя теперь одна рука занята, – добавляю я, когда подруга начинает упрямиться, – и ты не в силах удерживать подол платья, может так статься, что о твоей депиляции будет не в курсе один только Щавель.

На самом деле, я сильно лукавлю – потока зрителей или очереди у входа не наблюдается. Но на подругу моя угроза действует так, как и нужно – она ахает и практически добегает до двери галереи. Я едва за ней поспеваю.

У входа она чуть задерживается, оглядывается на меня, решительно выдыхает и заходит.

Я делаю так же, чтобы сбить волнение, которое вдруг усиливается. Удивительно – мне даже чуточку страшно. С чего – непонятно. Фотограф меня интересует лишь в качестве талантливой личности, так что трепещу я точно не по поводу встреч с ним. И все же у меня четкое ощущение, что сравнение со свиданием было не зря.

Нелепо и странно, но я чувствую себя так, как будто иду не посмотреть фотографии, а на встречу с мужчиной, который мне нравится, но об этом пока даже не знает.

Глава № 19. Даша

Я редко бываю на выставках, поэтому меня удивляет, что вопреки тому, что помпезное открытие было вчера, сегодня все равно в галерее довольно много людей. Гардеробная – по желанию, но Ольга очень хочет продемонстрировать свое платье, поэтому говорит, что здесь душно и убеждает в этом меня.

– Хорошо-хорошо, – сдаюсь я, избавляясь от верхней одежды.

Подруга крутится по сторонам, и я шепчу ей, что Щавель придет только, если мы ему позвоним.

– А ты позвонишь? – интересуется она.

– Да. Но так как он захочет услышать в свою честь дифирамбы, надо хоть подготовиться. Давай посмотрим работы?

– Конечно, – соглашается она живо. – Мы ведь для этого и пришли.

Ну да, ну да. Обеих из нас на выставку привели совершенно иные интересы. Меня – контакты фотографов и дизайнеров, а ее… ну здесь даже пояснять не приходится – лично сам Щавель.

Галерея довольно большая, и здесь много работ, мимо которых с задумчивым видом прохаживаются зрители. У некоторых фотографий они останавливаются, словно увидели что-то необычное, обсуждают и не торопясь идут дальше. Ни Ольга, ни я в искусстве фотографии не разбираемся, поэтому не можем оценить ракурс, свет или что там еще, и все же многие работы словно тормозят возле себя, заставляя всмотреться.

Старый, заброшенный трамвай, красная краска с которого облезает крупными хлопьями. Он кажется разбитым, больным и забытым на отстойнике, куда его загнали. Но над ним нависают ярко-сиреневые ветки сирени. Они заботливо прячут его от солнца, дают тень, в которой он может и дальше едва заметно дышать, надеясь, что однажды снова понадобится людям, которым служил столько лет.

Дождь, вечер и лужа, на которую смотрит худой котенок. Несчастный, потерянный и голодный, он словно выискивает в темной воде светлые звезды. И, пожалуй, одну точно находит, потому что на той стороне улицы видны два силуэта детей – мальчик и девочка. И девочка уже делает шаг в сторону котенка, хотя мальчик и пытается ее удержать.

Море – свободное, неприступное, бьющееся о пустынный пирс в густых сумерках и своим нравом заставляя сгущаться серые тени. Солнечный луч пронзает сизое небо, где мечется беспокойная чайка. Эта фотография настолько живая, настолько глубокая, что я долго не могу от нее отойти. И так долго всматриваюсь в нее, что мне начинает казаться – я уже видела этот пирс.

Старые, сломленные лавочки, на которых старушки тщетно пытаются найти место, куда можно присесть, чтобы не упасть от усталости.

Ночные фонари, которые заглядывают в окна людей, чтобы им было спокойно и уютно. И они не жалуются на ливень, просто немного согнулись, чтобы спрятать «лицо».

Люди – много людей: целующиеся, в ссоре, за минуту до расставания, в пути и уставшие от долгой дороги.

Меня настолько потрясают работы, что хочется навсегда забыть о встроенной камере в телефоне. Как ни старайся, это все равно будет не то и не так.

Не так пронзительно. Не так по-настоящему. И не так жизненно.

На Ольгу, наверное, работы производят такое же сильное впечатление, потому что не слышно ни одного комментарии, не поступает ни одного намека позвонить Щавелю. Мы просто молча идем от фотографии к фотографии, любуясь городом, собирая его по кусочкам, чтобы узнать с тех сторон, которые до этого словно были спрятаны в чей-то тайник.

Мы обходим едва ли половину работ, но я уже сейчас готова позвонить Щавелю и признать, что он гениален. Он – и два других фотографа, чьи имена видны внизу фотографий.

Я достаю телефон, пытаюсь унять волнение, которое меня охватило от такого таланта чувствовать душу города, улавливать его ритм, то медленный и томительный, то быстрый, за которым попробуй угнаться. Нахожу контакт фотографа, нажимаю на зеленую кнопку, и вдруг…

– Ну и как? – слышится мужской голос по ту сторону телефона.

А я не могу ничего сказать. Я понятия не имею, кому я звоню. Забываю.

– Хм, значит, вы уже в галерее, – делает кто-то вывод.

Я киваю, слышу в ответ гудки, медленно возвращаю свой телефон в сумочку.

И завороженно смотрю на фотографию, к которой только что подошла. Хотя она кажется мне даже не фотографией, а картиной – настолько она нереальная, хотя и из жизни.

Моей жизни.

Потому что на этой фотографии я.

– Красиво, – доносится до меня голос Ольги. – Ты очень красивая, Даш.

Подруга говорит что-то еще, я киваю на каждое ее слово.

А потом становится тихо, удивительно тихо, как будто я остаюсь с этой фотографией один на один.

Склоняю голову набок, прикусываю губу и смотрю, впервые смотрю, как выглядит со стороны кусочек моей собственной жизни.

Расколотые с одной стороны ступени, позади закрытые жалюзи, на которых осела пыль. А на этих ступенях сидит девушка, сжимая в одной руке туфли на каблуках. Девушка настолько глубоко погружена в свои мысли, что не замечает, как ветер треплет ее волосы, собранные в хвост, и не поправляет светлую прядь, что уже выбилась из прически. Она даже не обращает внимания, что шнуровка на боковом разрезе ее длинной юбки расслабилась и позволяет увидеть ажурную кромку чулок.

Ей нет никакого дела до людей, которые, проходя мимо, оглядываются на нее с интересом. А еще…

– Она так напряженно всматривается вдаль, – слышу, как звучат мои мысли, – словно надеется, что сейчас в этот поворот свернет…

Приятный голос, знакомый, но, наверное, так и должно быть. Это ведь мои мысли.

– Кто? – раздается в ответ уже иное, чуждое удивление, которое заставляет меня слегка удивиться.

Неужели здесь непонятно? Как можно этого не увидеть? Это же элементарно.

– Счастье, – выдыхаю очевидный ответ.

– Счастье… – слышу ответный выдох, словно кто-то пробует давно забытое слово на вкус.

И на секунду мне кажется, что фотография умеет творить волшебство, потому что на меня накатывает странное ощущение, как будто счастье действительно бродит поблизости.

И если набраться храбрости и обернуться, его даже можно увидеть.

Странное чувство, которое холодит, будоражит, страшит, и я хочу, но не могу заставить себя повернуть голову.

А вдруг это только иллюзия?

А вдруг это тоже самообман?

И все-таки я так сильно хочу, чтобы это было реальностью, хочу на секунду позволить себе поддаться безумию…

Опускаю голову, чтобы разочарование не было сильным, уже хочу обернуться, но…

– Да ну, ерунда какая-то! – фыркает кто-то резко у меня за спиной.

И я выныриваю из непонятной прострации, где реальность граничила с волшебством.

И отчетливо понимаю, что так не бывает.

Счастье не пыталось подкрасться, оно не собиралось даже подкрадываться. Я в реальности. В галерее. А позади меня два незнакомца – мужчина и женщина. Которые даже не видят меня, не замечают меня, потому что смотрят на фотографию, и пытаются понять, почему именно это захотел снять фотограф.

– Какое может быть счастье в таких условиях? – продолжает капризно женщина, которую я не вижу и видеть уже не хочу. – Ты посмотри… Я вообще не понимаю, как это могло оказаться на такой выставке! Нет, Щавель не гениален, бедный мальчик просто сошел с ума. Как это могли выставить в галерее?

Мне хочется сжаться от слов незнакомой женщины, но я лишь сильнее выпрямляю спину.

– Ну, посмотри-посмотри, – продолжает она убеждать своего собеседника, который не торопится с ней соглашаться. – На стене не графити, а какое-то убожество, я даже разобрать не могу – это точно цветок? А надпись? Ты видишь, что там написано? А ведь это могут увидеть и дети!

Я бросаю еще один взгляд на фотографию и впервые, как обычно, замечаю детали, которые от меня ускользнули. На стене дома, у которого сидит девушка, кто-то пытался нарисовать некий цветок, но изобразил его в виде набора каких-то осколков. А вот кто-то другой уверенно и так, что в смысле не приходится сомневаться, черканул над ромашкой пошленький лозунг: «Fuck me».

Нет, женщина в чем-то права. Ну можно же было замазать эту надпись? Или отфотошопить цветок, чтобы с уверенностью сказать, что конкретно эти осколки собой представляют.

Я грустно вздыхаю. Всматриваюсь в цветок, и мне кажется…

– Это ромашка, – без толики сомнений сообщает за моей спиной мужской голос. – Ромашка, которая мерзнет от первой изморози.

– Ты о графити? – интересуется женщина.

Мужчина медлит с ответом.

Я замираю. Не знаю почему, но очень хочу услышать, что именно он скажет, хочу услышать, наверное, потому, что мне нравится то, что он видит. Он умеет видеть оттенки, которых я даже не замечаю, но которые мне интересны.

– Знаешь… – начинает мужчина задумчиво.

Но я не успеваю услышать, что именно он говорит.

Ко мне подлетает вихрь в разноцветном платье и уносит меня к художнику, который уже пришел и желает послушать оды в честь своей гениальности.

Это чушь, и так не бывает, я, видимо, просто снова на секунду шагнула за какую-то грань, потому что мне кажется, что два выдоха звучат в унисон.

Мой.

И мужчины, который остается у фотографии.

И только спустя минуту, когда мы оказываемся уже достаточно далеко и я вижу улыбающееся лицо Щавеля, я замедляюсь, высвобождаюсь из хватки подруги и оборачиваюсь.

Мне очень хочется обернуться. Меня словно что-то толкает обернуться и увидеть мужчину, который не только уверенно заглядывает в самую суть, но и вскрывает ее.

Но мужчина и женщина уже отходят от фотографии, плавно перебираясь к другим, и я вижу не так и много. Темноволосая женщина одета в эффектный брючный костюм, сколько ей лет, пожалуй, точно не скажет и паспорт, потому что она ухоженная, явно очень следит за собой и денег на себя не жалеет. Женщина неожиданно поворачивает голову в мою сторону и мне начинает казаться, что она смотрит именно на меня, хотя вряд ли. Возможно, она смотрит на Щавеля, которого, кажется, знает. Красивая. Очень красивая женщина.

А вот мужчина…

Он словно избегает взглядов. Нет, не боится, но старается, чтобы в первую очередь было заметно женщину рядом с ним, отнюдь не его.

Все, что я различаю – это синий модный костюм, жилистую фигуру, высокий рост и короткие черные волосы.

А потом мужчина и женщина переходят в другой зал.

И я знаю, что мы уже вряд ли пересечемся. Потому что фотограф подхватывает меня и Ольгу, убеждает, что его гениальные работы мы видели, а остальные можно и пропустить, и мы идем на чашечку кофе в ресторан, который находится всего в двух минутах ходьбы.

Ольга пытается произвести впечатление и действительно заказывает только кофе. Мы же с фотографом уверенно выбираем вино.

Хочется не столько выпить, сколько прочувствовать вкус этого дня. Он чуть терпкий, приятный, но с ноткой легкой горечи. Как будто все в порядке и хорошо, и все же что-то пошло немного не так.