Текст книги "Мой сводный кошмар"

Принципы, планы. Даже память, которая сигналит о том, что лучше держаться подальше, закрывается мутной дымкой, тихо скуля.

Так же тихо, как дверь у меня за спиной.

Глава 9. Кирилл, настоящее

Не знаю, как мужик, с которым она встречается, отпускает ее, позволяет ей спать одной.

Может быть, он делает это, чтобы хотя бы иногда самому отсыпаться. Потому что девушка, которая нежится в лучах лунного света, – ловушка, из которой выбираться не хочется. Наоборот – в нее хочется добровольно войти.

Знаю, что не стоит этого делать, но все равно приближаюсь.

Она не слышит моих шагов.

Не чувствует моего присутствия в комнате.

Сон тихий, спокойный и – напрасно – беспечный.

Не подозревает, что эта полоска трусиков – не защита, а чистый соблазн. Хочется потянуть за них, чтобы ткань нажала на клитор, а потом сдвинуть в сторону и прикоснуться к ней пальцами.

Услышать сонный стон удовольствия, в котором не будет лицемерия – только желание. Увидеть, как она чуть подастся назад, чтобы не упустить и толики ощущений, и погрузиться в нее пальцами.

Сразу двумя, чтобы не томить ни ее, ни себя.

Растянуть ее, подготовить перед тем, как заменить пальцы членом.

И, обхватив за бедра, натягивать на себя, вырывая из ее горла новые стоны. Уже более громкие, более откровенные.

Я не знаю, как ей нравится больше, но с ней хочется попробовать все.

Ее хочется трахать без остановки, пока пульс не исчезнет.

Брать сзади, сбоку, стоя, усадить на себя, чтобы ее пышная грудь раскачивалась перед лицом, а соски напрашивались на мой язык.

Я не знаю, какого они цвета, но почему-то мне кажется – бледно-розового, еще один знак невинности, а на вкус – чистый грех.

Как и вся она – на контрастах.

Добрая, открытая, практически душа нараспашку, страшно и тронуть, – и неожиданно достающая нож из-за пазухи. И бьющая, когда отвернешься.

Невинная, которой я помню ее. И порочная, которую я вижу сейчас.

Она сама – Зазеркалье.

И да, ничего не бывает случайно. Даже выбранный ник на каком-то там сайте. Потому что сейчас я смотрю на ее тело и мне, как голодному до сметаны коту, хочется ее облизать. Облизать, укусить, оставить на ней свои метки, чтобы тот, другой, к которому она завтра уйдет, их увидел.

Тихий выдох Алисы меня остужает.

Сбрасывает с меня морок-видение, в котором я ложусь на нее, развожу ладонями ее ноги и заставляю ее почувствовать, что она в этой комнате не одна.

На хрен все это.

Только проблемы, клубок проблем, который благодаря ей распутываю уже несколько лет.

Мне привычней то, что проще, доступней, понятней. То, что мое, а не чье-то.

А ее пусть и дальше трахает любитель цитрусов и иголок. Пусть теряется в ней, а потом так же споткнется, осмотрится и поймет, что вокруг – пустота.

Кидаю на ее кровать ветку ели, грейпфрут – пусть вдохновляется, может действительно напишет что-то горячее.

Оранжевый шарик, соскользнув, медленно подкатывается к ее боку. Дыхание Алисы замирает, и я уже думаю, что она проснется, откроет глаза и увидит меня. Готовлю себя к визгу, который последует, к разборкам с семейством, которое тут же сбежится, к разговору с отцом.

Но ее взгляд, когда она поймет, что я смотрел на нее, стоит того, чтобы выждать эти пару секунд.

Гнев, злость, раздражение, ненависть – интересно, что отразится в нем ярче всего.

Но я не был готов к тому, что на самом деле увижу.

А это, мать твою, запрещенный прием. Даже для такой лживой девочки, как она. Особенно для такой лживой девочки.

Потому что она действительно открывает глаза, видит меня, невозможно не увидеть – я близко, так близко, что могу прикоснуться к ней. Но вместо того, чтобы испугаться, начать орать или приказать мне убраться, она неожиданно улыбается.

Она, мать твою, улыбается.

А потом опять закрывает глаза и с той же теплой улыбкой опускает руку и прикасается к себе между ног.

Надежда на то, что на этом и остановится, рассыпается горячим прахом, когда она делает то, что хотел сделать я. Сначала скользит ребром ладони поверх трусиков, а потом с разочарованным вздохом сдвигает ткань в сторону.

Терпеть не могу тех, кто сидит на наркоте, никогда не понимал, зачем они рискуют всем ради какой-то дозы херни, которая тебя самого убивает. Но сейчас я сам чем-то похож на одного из них, потому что знаю, что этого делать не стоит, но жадно слежу за тем, как ее палец скользит вокруг клитора.

Нежно, слишком нежно и лишь слегка задевая его, словно она хочет и тем не менее боится ускорить оргазм.

Когда ее дыхание становится тяжелее и она прикусывает губу, продолжая как-то неумело ласкать себя, понимаю, что попал в точку. И черт знает, что меня дергает опуститься рядом с кроватью и накрыть ее палец своим, показывая, как надо, показывая, что на самом деле ей хочется жестче, быстрее и не стоит ускользать от удовольствия, которого ждешь.

Ее разгоряченное дыхание задевает мое лицо, но я смотрю сейчас вниз, на переплетение наших пальцев.

Она не отталкивает мою ладонь, не шарахается, и я поначалу скольжу своим пальцем рядом с ее, а потом делаю это сам.

– Сильнее… – слышится тихий шепот. – Сильнее, пожалуйста…

И, блядь, это как пистолет у виска, когда лучше послушать и не отказывать. Тем более если приказ совпадает с тем, что хочешь и сам.

Я ускоряю движения и то скольжу вокруг клитора, то надавливаю на него и тру подушечкой пальца. А потом замечаю, что ей больше нравится, когда я задеваю ее чувствительную точку костяшками, и даю ей именно это.

Гладкая кожа под моими пальцами влажная от ее желания, хочется развести ее ноги, подуть на разгоряченную плоть, щелкнуть по клитору языком. Но даю пока только пальцы, на которых она танцует свое удовольствие.

Подается ко мне, отстраняется и снова насаживается, как будто мы уже трахаемся.

Именно мы.

Потому что, даже если она сейчас в полусне-полуяви, она видела меня, а не кого-то другого.

Пусть даже потом будет думать, что сон, или вообще не вспомнит о том, что ей показалось, но сейчас она знает, что с ней именно я. И именно от моих пальцев она начинает дрожать.

Именно мои пальцы заставляют ее застонать.

Именно с моими пальцами между ног она, тихо всхлипнув, кончает.

Именно о ребро моей ладони она, остывая после оргазма, продолжает тереться.

Именно мне она, вздохнув, сонно шепчет:

– Спасибо…

По ее дыханию понимаю, что она вновь погружается в сон, но у меня стойкое ощущение, что я тоже где-то там, за гранью реальности.

За гранью реальности, в которой все понятно и четко и в которой она бы не отплясывала на моих пальцах у себя между ног, а я бы точно не думал о том, как бы мог заставить ее проснуться окончательно.

Все, что произошло только что, будто не про нас – про кого-то другого. Про тех, кого не питает неприязнь, потому что для этого чувства из-за других места просто не остается.

Выталкиваю себя из ее комнаты.

Принимаю душ; лежа на кровати, отвечаю на сообщения в вайбере, с которыми и так затянул, и не волнует, что поздно и кто-то из собеседников может проснуться. А мысли то и дело возвращаются в другую комнату, и перед глазами другая кровать, в которой нет такой пустоты, как в моей.

Затуманенный взгляд Алисы, когда она открыла глаза и увидела меня рядом с собой… Ее улыбка, которой она перекрыла мне кислород… Ее стоны с тихими просьбами, когда она таяла от моих пальцев…

Или у нее настолько хреново со зрением, что она приняла меня за другого и представляла кого-то другого.

Или она действительно представляла меня.

Первый вариант отметается, потому что при таких проблемах с глазами она бы натыкалась даже на стены, а я этого не заметил. Второй кажется бредом.

Потому что у нее не было удивления. Такое ощущение, что тот, кого она представляла, в ее снах частый гость.

Смартфон светится новыми сообщениями, но читать их не хочется.

Закрываю глаза, пытаюсь уснуть, чтобы выбросить из головы лишние мысли, которые ночью кажутся слишком громкими, тягучими и слишком реальными. Но сон не идет, в комнате душно, несмотря на открытые окна и ночную прохладу первых чисел июня.

Хочется куда-то идти, что-то делать, чем-то занять себя.

Прихватив сигареты и зажигалку, выхожу на крыльцо. Вдыхаю ночную, хотя скорее уже утреннюю прохладу, блуждаю взглядом по темно-сизым окрестностям, от которых немного отвык, и только теперь понимаю, как сильно меня тянуло сюда. И что, если бы не настойчивая просьба отца, я бы вряд ли вернулся.

Разве что еще через несколько лет.

И зря.

Потому что ни одно утро в Мадриде не сравнится с сегодняшним.

Наверное, оттого первая затяжка за сутки не приносит удовольствия, а всего лишь царапает горло.

Серый дым, скручиваясь в причудливые узоры, уносится в сторону. Проследив за ним, неожиданно замечаю, как от угла дома отделяется мужская фигура и не просто уверенно приближается, но и нагло начинает подъем по ступенькам.

Сомневаюсь, что грабитель, преодолев такую систему охраны, вышел из дома в одних штанах на голое тело и в тапочках, поэтому спокойно слежу за его приближением.

– Привет, – говорит он, подняв взгляд от земли и, пожалуй, только сейчас заметив меня.

Ну и да, грабители вряд ли здороваются.

– Привет, – отвечаю этому чем-то замученному уже с утра мужику. – Ты кто?

– Ты, наверное, Кирилл, – проявляет он поразительную осведомленность и поражает еще больше, когда протягивает мне руку и представляется: – А я – Вячеслав.

Теперь сморю на него внимательней.

Темноволосый, заметно уставший, лицо… да обычное, как у всех мужиков. Меня интересует не это. Он достаточно высокий и крепкий – где он, блядь, прятался, пока я был в комнате у Алисы?

Под кровать не поместится. Гулял у дома, как сторожевая собака, изгоняя бессонницу? Так попросил бы у своей подружки зачитать ему пару глав про драконов – безотказное средство.

– Понятно. – Он кивает и опускает руку, которую я не собирался ему пожимать.

Смотрю на него еще пристальней: ни толики обиды или уязвленного самолюбия. Такое ощущение, что он действительно все понимает.

А я хочу понять, как можно дойти до такого состояния, когда у тебя в постели секс-бомба, которая изнывает от желания, а ты где-то бродишь. И вместо тебя ее трахает пальцами кто-то другой.

Да ты, блядь, затрахай ее до такого состояния, что она не может дышать, а уже потом обтирай углы дома.

Хотя, может, все так и было. И выглядит он таким измочаленным как раз из-за этого.

Выбрасываю сигарету, прикуриваю новую, буквально проталкивая в себя едкий дым.

– Хорошо, поговорим в другой раз, – говорит этот офонаревший лунатик, явно рассчитывая здесь хорошенько обосноваться. – Я понимаю, тебе нужно привыкнуть к этой мысли. Да и некогда сейчас поговорить всерьез. Я выскочил на пару минут. Она ненавидит табачный дым, а я пока никак не могу бросить курить. Вообще-то, я шел за грейпфрутом.

– Грейпфрутом?

– Да, – усмехается он, и на этот раз выглядит каким-то счастливым до зубовного скрежета. – В последнее время она без грейпфрутов не может уснуть. Уже что только ни пробовали – и массаж, и травяные чаи. Помогает только грейпфрут.

Бля…

То есть она уснула не потому, что с удовольствием кончила благодаря мне. А потому, что я бросил грейпфрут ей в кровать?

Не успевает у меня мелькнуть мысль, что это какой-то сюр и я незаметно нырнул в кроличью нору, как в поле зрения появляется новый персонаж – Полина в красном коротеньком пеньюаре и босиком. Она останавливается в дверях, скрещивает на груди руки и, глядя на Славика, предъявляет претензии:

– Снова куришь? Я же просила… просила тебя, но тебе плевать, да? Я же говорила, что плохо сейчас переношу сигаретный дым!

Ее возмущение наконец складывает эту часть семейной мозаики.

– И вообще… – продолжает она с новыми силами.

А потом понимает, что дым тянется не от того, на кого она набросилась, переводит взгляд в сторону, замечает меня и стихает.

– Я… – голос становится тише и мягче, хотя я не думаю бросать сигарету.

Если ей неприятно – пусть отойдет.

– Славик, – просит она мужчину, который и слова ей не сказал, весь этот бред выслушал молча, – ты принесешь мне грейпфрут? Пожалуйста.

– Конечно.

Мне кажется, из его глаз пропадает даже усталость, да и выглядит он уже не так паршиво, как в начале знакомства.

Приобняв Полину, он целует ее в макушку и торопится исполнить приказ-просьбу капризной девчонки.

Но вместо того, чтобы вернуться в дом, она подходит ко мне.

Даже видя в моих руках сигарету.

И несмотря на дым, который, как заявляла секунду назад, просто не переносит.

– Иди в дом, ты босая, – киваю на ее ноги.

Но вместо того, чтобы послушаться, она делает еще один шаг, и мне приходится отвернуться, чтобы дым не попал на нее.

– Я не думала… – слышу прерывистый вздох. – Не думала, что ты когда-то вернешься…

Невысокая, стройная, как тростинка, длинные светлые волосы треплет поднявшийся ветер. Обхватывает себя ладонями, чувствуя холод, а все равно не уходит.

Влезла во взрослую жизнь, но взгляд по-детски восторженный. Смотрит так, как будто я похож на ее кумира из детства. Может, и так? Понятия не имею, чем и кем она увлекалась. Какую музыку слушала, какие книги читала, какие фильмы ей нравились больше.

Помню только, что часто крутилась у меня под ногами. Вот и сейчас вспомнила эту привычку.

– Иди в дом, – повторяю, заметив, что она начинает дрожать.

Кивает.

А потом неожиданно обхватывает меня холодными ладонями, утыкается куда-то в подмышку и громко сопит.

– Эй, – усмехаюсь. – Ты сейчас уснешь прямо здесь, без грейпфрута.

– Я так рада, что ты вернулся, – вздыхает она. – Мне так тебя не хватало…

Она так сильно переживает, будто я оставил ее в детдоме. Хотя у нее теперь полный комплект из родителей, сестра, два сводных брата и будущий муж. Муж, кстати, возвращается с очищенными дольками грейпфрута, и я спешу избавиться от этого упрямого сгустка сентиментальности.

– Иди, Полина, – треплю ее по светлой макушке, – завтра я еще не уеду.

Она отстраняется, взгляд растерянный.

– Ты планируешь уезжать?

– Ты же в курсе, что я здесь давно не живу.

– Но я думала… – Она задумчиво смотрит себе под ноги, потом пожимает плечами. – Может, и к лучшему, да?

Она явно не ждет от меня банальности, что все, что ни делается, к лучшему. Кивает каким-то своим мыслям, а потом, широко улыбнувшись, уже без просьб возвращается в дом. Славик идет за ней следом с тарелкой.

Потушив окурок, потираю глаза: болят, но сонливости нет. Зайдя в гостиную, наливаю себе немного виски, прихватываю бокал с собой и едва не налетаю на отца, который стоит у основания лестницы.

– Не спится? – спрашиваю его.

– Захотелось попить. – Он смотрит на мой бокал. – Вода на ночь лучше.

– Когда-нибудь применю твой совет.

Я уже далеко не в том возрасте, чтобы меня контролировать. К тому же пара глотков виски – это пустяк в сравнении с теми загулами, что у меня были раньше.

Хочет пить, но за водой не торопится.

Пока иду к своей комнате, чувствую на себе его взгляд. Забавно, похоже на контроль, как в старые времена, когда то, что я войду ночью в комнату, не означало, что я там останусь.

А у отца действительно чуткая половинка. Видимо, заметив, что он вышел, из спальни выходит и Виктория. Приветливо улыбается, заметив меня, обнимает отца и уговаривает его вернуться и лечь, а в ответ на его планы обещает, что воду ему сама принесет.

Славик спешит за новым грейпфрутом.

Через приоткрытую дверь видно, как Полина лежит на животе и болтает ногами, ожидая его возвращения.

И лишь один человек в этом доме, судя по всему, не страдает бессонницей.

Хотя, может, секрет в том, что она не простой человек. Как-никак «мать занудных драконов».

Интересно, что снится ей? Возможно, она как раз парит в облаках, хватается руками за чешую, старается не упасть с дракона – не потому, что боится. Вернее, не столько поэтому. А чтобы не было стыдно перед другими.

Осознав, что замедлился у ее комнаты, встряхиваю головой. А у своей комнаты, не оборачиваясь, негромко роняю:

– Спокойной ночи, отец.

– Спокойной, – слышу тихий ответ.

И двери закрываются практически одновременно: моя, а спустя секунду его.

Глава 10. Алиса, настоящее

Иногда истории рождаются из случайно оброненных кем-то слов. Когда-то, проходя мимо, я зацепилась взглядом за двух женщин среднего возраста. Я не слышала, о чем они говорили до этого, ветер донес всего одну фразу: «Как камни с неба…» – тяжко вздохнула одна. Вторая женщина согласно кивнула.

Они стояли на остановке, но одна смотрела на часы, а вторая – на проезжающие мимо машины, как будто надеялась, что какая-то иномарка остановится ради нее.

И тут же в мыслях мелькнул сюжет о том, что когда-то давно, когда она еще не разучилась смеяться, у нее был лучший друг. И когда он приезжал к ней на джипе, детвора крутилась у машины и посматривала на окна, пытаясь понять, кто же настолько крутой.

Она думала: это дружба. Он думал: это любовь.

Остальные были уверены, что слишком рано и это расчет, и всячески пытались донести до них свою мысль. Оглянитесь, что вы придумали, думаете, вы особенные? Посмотрите, как живут все.

Так они и дружили-любили несколько лет, не решаясь сдвинуть свои отношения в новую плоскость. Она боялась, что подумают остальные, она ведь с ним не из-за денег, просто он самый лучший. Он боялся ее спугнуть.

А потом она захотела любви, думала, что и правда влюбилась, и нашла кого-то другого. Того, кто, по мнению остальных, ей куда больше подходит, ведь шапка должна быть по ровне, не так ли?

Свадьба, на которую друг не приехал.

Ребенок, измены мужа, работа, чтобы прокормить всех троих, – на дружбу не оставалось времени. Не было времени даже спросить, почему не приехал, да и обида мешала. На себя времени и подавно не оставалось, все куда-то спешила, все чем-то была занята, толком не высыпалась.

Но однажды она словно очнулась, взглянула на себя и поняла, что годы ушли. Вот так, безвозвратно, и в зеркале уже не юная девушка, а женщина, которая расслабилась, запустила себя.

А где же та, прежняя хохотушка? Нет ее, не вернуть. Можно только разбудить эхо воспоминаний. Фотографии, старые фильмы, которые раньше терпеть не могла, а теперь они дарили глотки ее молодости.

Сильно, безумно просто хотелось ей позвонить одному человеку. Но не помнила номера, да и выглядела не очень. Все думала: вот возьму себя в руки, начну ходить по салонам, подтянется кожа, постройнею, тогда как-то найду. Хотя бы взгляну на него…

Дети выросли, у них появились свои заботы-секреты. Муж стал другом, других отношений с ней не хотел. Кожа не подтянулась, наоборот – чуть обвисла, да еще появились морщинки.

Не было дня, чтобы она не вспоминала о том, кого отпустила сама. Но искать его теперь не было смысла.

Разве что так, смотреть в окна проезжающих джипов и надеяться, что он сам узнает ее. Спустя годы, в нелепой шапке, тесноватой куртке непонятного цвета. Если один раз судьба их столкнула, столкнет еще раз.

Если судьба…

И не понимала, что камни с неба, на которые сетует, – это не наказание, а слезы ее судьбы.

Не знала и не узнает, что много лет назад, когда друг спешил на ее свадьбу, чтобы забрать ее, чтобы просто украсть, даже если будет сопротивляться, его машина разбилась. Несутся по дороге черные джипы, но ни в одном нет его. Бессмысленно ждать.

Так и останется она матерью, от которой дети вскоре уйдут в свою жизнь, и нелюбимой женой.

Зато никто не осудит.

Она ведь как все…

Иногда истории мелькают, даже если просто долго смотреть на что-то обычное, на какую-то привычную вещь. Огонь в камине может выстроить визуальный ряд про замок демона и взгляд хозяина замка, в котором светятся искры. Бегущий мимо кот с наглой откормленной мордой, притворяющийся бездомным, может заявить, что он – главный герой, и вообще, на самом деле заколдованный орк.

У меня довольно богатая фантазия, но и она иногда дает сбой. Вот как сейчас. Я знаю, что нужно вставать, что у меня остается на сборы не так много времени, но…

Продолжаю крутить в руках огромный грейпфрут, и у меня ни одной внятной версии, почему он оказался в моей постели вместе с веточкой ели.

Удивительный запах, с какой-то тихой нотой тоски – наверное, потому, что подруги-ветки остались жить дальше, а она вскоре засохнет. Вот выбросят ее – и начнет увядать…

Откуда же ты взялась?

Вдыхаю ее запах, и хочется пройтись по тропинке в лесу, делая вид, что собираешь грибы, хотя сейчас их и нет. Просто идти, слушать, как что-то кричат птицы друг другу, наблюдать за тем, как куда-то торопится ежик…

Запах ели настолько расслабляет, что глаза опять закрываются, грейпфрут холодит ладонь. Позволяю себе чуть понежиться, пока лениво перебираются версии, откуда у меня это чудо.

Да, если меня ночью растормошить, я могу поговорить, выразить свое мнение по какому-то вопросу, даже посмеяться, а утром забыть. И не вспомню, пока кто-то не скажет: «Как, а ночью же ты говорила…»

Тогда да, проясняется. Но это не тот вариант. Я могу не помнить самого разговора и что он вообще был, но все свои ночные передвижения, если они и случаются, помню прекрасно.

Федор Иванович или мама – нет, это было бы странно. Славик не мог ошибиться дверью да и не вел бы себя в моей комнате настолько бесцеремонно. Полина слишком любит грейпфруты сама, чтобы их с кем-то делить. Да и ель… она еще не утратила насыщенных ноток, иголки зеленые…

Перед глазами мелькает история, как дух замка, заметив новую гостью, присматривается к ней и, даже зная, что он дух и между ними ничего не может быть, начинает ухаживать. Посылая такие подарки, появляясь ночью в ее комнате и просто наблюдая за тем, как она спит, и…

И тут же ярко вспыхивает другая картинка. Где нет духа замка, да и замка как такового. Но у кровати стоит мужчина, который внимательно наблюдает, как девушка… прямо при нем…

Подскакиваю от ужасной, неправдоподобной догадки.

Растираю пальцами виски, как будто это чем-то может помочь. Прикрываю глаза, чтобы сосредоточиться, выудить из остатков сна маленькие осколки, которые ускользают, потому что утро, их пора властвовать позади.

И начинаю мелко дрожать, потому что наконец понимаю. Несмотря на абсурдность и на то, что такого не может быть никогда…

Сон, в котором Кирилл приходил в мою комнату и в котором прикасался ко мне, на этот раз не был сном.

Я долго стою под душем. Непозволительно долго, даже зная, что у меня нет этих лишних минут.

Но мне все еще холодно, несмотря на горячие струи воды и пар, который окутывает душевую кабину.

Наверное, потому, что мысленно я ползу в вязких воспоминаниях, перебирая свои старые сны, связанные с Кириллом.

Когда-то давно, кажется в прошлой жизни, мне снилось, что мы с ним едем в машине, а когда к нам подходят его друзья, он не уходит с ними, а представляет меня. Отказывается ехать на вечеринку, потому что нам вместе не скучно, нам хорошо.

– Из-за нее? – хмурит Макс брови.

Девушки, лиц которых не помню, не вижу, обиженно поджимают губы, пытаются обнять Кирилла. А он убирает их руки и отвечает:

– Из-за нее. Потому что она для меня значит гораздо больше, чем вы все, вместе взятые.

И мы с ним уезжаем, а нам завистливо смотрят вслед.

И мне не приходится идти по городу без копейки в кармане, без телефона и возможности позвонить. Не приходится просить, чтобы пропустили в метро, и выслушивать длинную речь по поводу обнаглевших и понаехавших. И не приходится, потупив взгляд, принимать помощь от незнакомого мужчины, который, услышав отповедь контролера, платит за меня и, сочувственно улыбаясь, говорит:

– Лети к тем, кто тебя ждет.

Не приходится сдерживать слезы, потому что тот, от кого улетала, не ждет. А тот, к кому лечу, не ожидает моего появления, и его просто может не оказаться на месте.

И не приходится, сгорая от стыда, что-то врать Луке, в лавку которого я прихожу. Потому что больше некуда – в поселок пешком не дойду, а номеров, чтобы попросить телефон у кого-то и позвонить, просто не помню. Не приходится долго пить чай, чтобы успокоиться самой и успокоить его, упросить не вмешиваться, не говорить, не устраивать разбор полетов тем, кого он подозревает. Да, просто ушла погулять. Сама, без денег и телефона. Вот такая растяпа.

А еще когда-то мне снилось, что Кирилл, несмотря на мой резкий ответ, что не его дело, как я добралась домой, выйдя из его машины, стоит у моей двери и хочет войти. Не для того, чтобы еще раз спросить. А чтобы, не спрашивая ни о чем, извиниться.

Те сны были настолько живыми, что я не раз просыпалась и мне казалось, что под дверью действительно кто-то стоит.

Даже не кто-то, а именно он.

Кажется, я даже слышала его дыхание, хотя это и нереально. Лежала с открытыми глазами, смотрела на дверь и слушала, как гулко стучит мое сердце. А тихие удаляющиеся шаги, когда снова закрывала глаза, – конечно, всего лишь продолжение сна.

Эти сны отпустили, да и практически стерлись из памяти. Это сейчас нахлынули как волна, неся за собой и другие…

Вот иду я по улице, меня окликает белокурая пассия Кирилла. Окликает так, как и в жизни: «Эй, доброе утро, Никто!»

Я, как всегда, прохожу мимо, делая вид, что не слышу и мне все равно. А со ступеней нашего дома сбегает Кирилл и говорит ей: «Это ты Никто. А она – Алиса, понятно? Ну-ка, повтори ее имя! Я жду!»

Но и эти сны не сбывались, хотя снились с четверга на пятницу, и с пятницы на субботу, и с субботы на воскресенье, и…

Разные вариации, в которых я перестаю быть Никто, – они не были вещими. Но они помогли стать сильнее.

Эти сны сейчас даже смешно вспоминать.

В отличие от тех, которые появились значительно позже.

И которые словно показывали, что могло бы быть, если бы Кирилл не уехал.

Наверное, тогда у меня в жизни просто было мало чего-то по-настоящему стоящего, вот и тянулась к прошлому и к вариантам того, как все могло бы сложиться. А потом закрутилось: окончание школы, поступление в институт, новые друзья и знакомые.

Сегодня ночью мне показалось, что один из снов случайно вернулся. Мне показалось так, поэтому и…

А что показалось ему?

Почему не ушел? Зачем вообще приходил? И зачем прикасался ко мне, если однажды сам велел от него держаться подальше?

Он мог бы забрать ветку ели и оранжевый фрукт, которые сейчас лежат на кровати, и я бы все списала на сон.

Даже если пришел с ними случайно, мог бы забрать.

Но он их оставил.

Намеренно.

Чтобы я вспомнила.

Любимый шампунь из тибетских трав лучше всякой мантры помогает вернуть себе душевное равновесие.

Ну что же, я помню. А действовать буду по обстоятельствам.

Есть шанс, что Кирилл как раз таки спишет все случившееся на сон. Мой или его – не имеет значения.

Выйдя из душа, наспех завязываю полотенце на голове, надеваю джинсы, любимую белую майку, захватываю с собой джинсовую короткую куртку – по утрам еще довольно прохладно, тем более когда едешь на байке, и спускаюсь на кухню.

Благо в холодильнике изобилие. Евгения Петровна и так каждый день старается сделать что-нибудь вкусненькое, и побольше-побольше, но вчера она скорее присматривала за тем, чтобы яства из ресторана не посрамили хозяина. Осталось много до неприличия, но я выуживаю черный хлеб, красную рыбу и, пока сооружаю бутерброд, слежу, чтобы из турки не убежал кофе.

Смеюсь про себя: Лука, как ценитель и давний поклонник чая, мой выбор бы не одобрил.

Время на телефоне показывает, что мне уже пора выходить, но вдруг я успею сделать хотя бы глоток…

Еще нет и восьми, все в доме спят, и я стараюсь передвигаться бесшумно. В открытое окно доносится пение птиц и шум ветра, небо нависает сизыми тучами, думая: а не опрокинуться ли на землю дождем? Негромко напеваю под нос «Осень» Centr, которую когда-то давно где-то услышала, и она врезалась в память, сотни раз стояла на повторе, пока не запомнилась:

 
И все не так уже, в глазах нет искры,
А осень бьет и падают листья.
И кто-то медленный, а кто-то быстрый.
Ваше счастье на земле – это всего лишь мысли.
 

На душе хорошо и спокойно.

И вдруг я чувствую, что на кухне уже не одна.

А потом убеждаюсь в этом, когда слышу у себя за спиной те же слова, что только что пела, только на этот раз вместе с мелодией.

И еще до того, как мужской голос сухо отвечает: «Занят», я понимаю, что это Кирилл.

И вспоминаю, где впервые услышала эту песню, – три года назад, когда она неожиданно заменила тяжелый рок в качестве рингтона у него на смартфоне.