Текст книги "Случайный контракт"

Глава 5. Анжелика

– Анж, нам нужно поговорить!

Я с трудом расслабляю пальцы, которыми сжимаю зеркальце и помаду, и продолжаю красить губы.

Не хочу, чтобы он понял, как мне больно на самом деле. Видеть его, слышать его, даже вдыхать запах его парфюма. Который, кстати, я выбирала.

Не дожидаясь ответа, он входит в мой кабинет и закрывает за собой дверь. Садится в кресло напротив.

Я неторопливо заканчиваю красить губы и бросаю в сумочку зеркальце и помаду. Собравшись с духом, смотрю на Валеру. Чистая рубашка, идеально сидящий пиджак, выбрит, прическа – волосок к волоску. Хоть бы какое-то пятнышко, хоть бы щетина или взъерошенные волосы… Хоть бы одна деталь указывала на то, что ему было плохо эти два дня.

Нет. В нем по-прежнему все безупречно. И не догадаешься, какое нутро скрывается за красивым лицом.

Я сама этого долго не видела. Он был для меня идеальным. И наши отношения я считала идеальными. Как и многие наши знакомые.

– Анж… – ласково произносит он.

И я смотрю на него. Светлые волосы, в которые я любила зарываться пальцами. Голубые глаза, которыми мне так нравилось любоваться. Худощавая фигура. Мне в нем нравилось все.

А теперь все так странно. Смотреть можно. Трогать… При мысли о том, чтобы прикоснуться к нему, мне становится плохо. Физически плохо: сердце заходится в бешеной скачке, а воздуха не хватает.

– Анж, давай поговорим…

Рано…

Слишком рано и потому тяжело. Мой мир разбился два дня назад, и я еще брожу по осколкам. Возможно, когда-нибудь, спустя годы, я смогу спокойно смотреть на него, спокойно с ним разговаривать и не чувствовать. Пока – нет. Я слабее, чем думала.

Но ему этого знать нельзя.

Слабых не жалеют. Их в следующий раз бьют гораздо сильнее. Я слишком хорошо усвоила эти слова отца, чтобы снова подставиться. Повестись на голос, в котором сквозит чувство вины, на взгляд, который ищет мои глаза, пытаясь понять: чувствуешь, ты ведь все еще что-то чувствуешь?

Взяв сумочку, я поднимаюсь с кресла.

– Мой рабочий день на сегодня окончен. Последний клиент ушел пятнадцать минут назад. Я и так задержалась.

– Анж, пожалуйста! Уверен, вместе мы найдем выход из ситуации!

Я возвращаю сумочку на стол.

– Сто долларов.

– Что?

– Я частный нотариус, у меня платные консультации, а ты к тому же без записи.

– Ах да, конечно!

Он с улыбкой кивает и, хитро поглядывая в мою сторону, достает свой бумажник. Кладет купюру на стол. Взяв ее, я бросаю ее в сумочку и сажусь в кресло обратно.

– Я тебя слушаю.

Он пытается взять меня за руку, но я делаю вид, что мне срочно нужно передвинуть папку с одного края стола на другой. Поднимаю взгляд на настенные часы и предупреждаю:

– Через полчаса у меня важная встреча.

Во взгляде Валеры мелькает вопрос: «Интересно, с кем?» – но, к счастью, он его не озвучивает. Не думаю, что я сдержалась бы.

– Анж… – тянет он нежно и выпаливает на одном дыхании: – Ты ведь знаешь, что я люблю тебя! Нельзя взять и просто перечеркнуть пять лет!

Я молчу. Напоминаю себе, что это клиент и прежде, чем отправить его по нужному адресу, нужно больше узнать о проблеме.

– То, что произошло между мной и Миланой, ничего не меняет, – продолжает он вдохновленно. – Я по-прежнему люблю тебя. Да, я оступился. Ну так с кем не бывает? Это просто ошибка, Анж! Маленькая ошибка. Я все сделаю… только подскажи, как мне ее исправить?

Так, проблема более-менее обрисована. Осталось уточнить кое-какие нюансы.

– То есть ты засунул свою «маленькую ошибку» в дочку судьи, а теперь хочешь, чтобы я помогла тебе ее по-быстрому высунуть? Мое мнение – ее мама не согласится на такой маленький срок.

Лицо Валеры бледнеет. Ну так нужно было думать чуть раньше. Мне хватило лишь раз увидеть, как Милана за него цепляется, чтобы понять: быстро он от нее не избавится. Ее не смущало даже то, что я застала их в его кабинете. Обняв его за шею, она так и продолжала раскачиваться.

Сложное дело, много работы – отмазки, на которые он ссылался в последние месяцы. Так что у них это было не раз. Он даже отдал ей свои выходные. Так что оступался он очень усердно.

– Анж… – выдыхает он, справившись с эмоциями.

Я снова подхватываю сумочку и поднимаюсь.

– Подожди! Ты что, вот так меня и бросишь? Я думал… В конце концов, я тебе заплатил!

– Все правильно, – соглашаюсь. – Ты сказал о своей проблеме. Я обрисовала последствия. Возможное решение проблемы – это уже вторая консультация.

Он усмехается. Я смотрю на него. Потом на часы. Он лезет в бумажник и достает мне сто долларов.

– В нерабочее время двойная оплата.

Он достает вторую купюру. В глазах недоверие. Зря. Я раньше тоже во многое не поверила бы.

Я кладу двести долларов в сумочку.

– Анж… – Он поднимается, обхватывает меня за плечи, но я делаю шаг в сторону. – Анж, я не хочу, чтобы все закончилось так…

– Тогда я тебя успокою. Мой прогноз следующий… Ты Лязенцову знаешь, она тетка с жесткими принципами. Плюс до одури любит свою дочурку, так что просто так тебя не отпустит. Постарается женить на ней. Милана ведь в тебя влюблена?

Он сжимает челюсти.

Злится.

– И какое же решение проблемы ты можешь мне подсказать?

– Если хочешь выжать из этого брака максимум, сделай предложение сам. Чем дольше ты будешь тянуть, тем менее выгодные условия в итоге получишь.

Выйдя из кабинета, я попадаю в розарий. На самом деле это приемная, а заодно и кабинет моей помощницы. Но из-за обилия букетов роз ее не каждый сразу заметит.

– До завтра, Соня.

– До завтра, Анж… – Она оглушительно чихает и трет нос. – До завтра, Анжелика Генриховна.

Я слышу шаги Валеры у себя за спиной. Раньше в такие моменты меня всегда охватывало предвкушение. Сейчас он подойдет ко мне, обнимет, и все остальное станет неважным…

Он знает, как на меня это действует, а потому я сама к нему оборачиваюсь.

– Маленькая просьба. В ответ на дельную консультацию. Перестань, пожалуйста, присылать цветы. Слышишь, у Сони на них началась аллергия.

– Я присылал их тебе!

– Не стоит. У меня реакция еще хуже: меня при виде них начинает мутить.

Вру, конечно. Я обожаю цветы. Любые. А еще мне нравилось, что они от него. Но теперь я действительно с трудом их переношу.

Хотела отказаться принять, но посыльные твердили, что их дело доставить, а там уж… Хотела выбросить, но Соня упросила оставить. Думаю, когда посыльные стали приходить один за другим, она пожалела об этом, но мужественно держалась.

Выйдя из офиса, осматриваюсь. Целый день была так занята, что даже дождь пропустила. Крупные лужи отражают свет фонарей и позволяют купаться разноцветным листкам. Красиво, пахнет свежестью, и нет, не увяданием, а наоборот – чем-то новым. Но этот запах перебивается терпким парфюмом.

Валера. Стоит у меня за спиной. И сейчас, когда он не видит, я позволяю себе слабость и закрываю глаза. На секунду разрешаю себе поверить, что у нас действительно все как прежде. Он любит меня. Я – его. И между нами нет третьего.

А потом перед глазами всплывает эта сцена в его кабинете – задранное платье, широко разведенные ноги, его руки на ее талии…

Из-за него я и под машину попала. Вылетела на улицу, в голове вата, перед глазами туман. И тут звонок. Знакомая девочка-волонтер позвонила по поводу крысы – я тут же метнулась. Хотела не думать, отвлечься… А мыслями все равно то и дело возвращалась к Валере.

Из-за него и Воронову этот счет за лечение выкатила. Это я сейчас понимаю, что была неправа. Но все так бесило… Казалось, все вокруг виноваты… Хотелось, чтобы хоть кто-то ответил…

Нужно будет завтра ему позвонить.

– Ты же прекрасно понимаешь, Анж, что ничего не закончено, – голос Валеры возвращает в реальность. – Нас слишком многое связывает: чувства, знакомые, друзья, бизнес родителей.

– Не думаю, что подшипники станут хуже продаваться из-за того, что мы разошлись.

Его губы трогает улыбка. Да, он прав: нас очень многое связывает. И многие ждали, когда эта связь станет сильнее. Пять лет – достаточный срок, чтобы даже двоюродные тетушки начали мечтать о том, как погуляют на свадьбе. Все к этому шло… Но свадьба у Валеры если и будет, то уже без меня…

Визг шин привлекает внимание к черной Инфинити, и я иду вниз по ступенькам.

– А еще, Анж, – доносится вслед, – ты прекрасно понимаешь, что я не смогу тебя отпустить.

– Боюсь, Лязенцева вряд ли это одобрит.

И все.

Это мой максимум выдержки. Да, я не бегу по ступенькам, хотя очень хочется. Я не хлопаю дверью машины – но тут скорее потому, что брат бы меня просто убил. А умереть мне хотелось два дня назад, сегодня я против. Едва оказавшись в салоне, я закрываю лицо ладонями и дышу-дышу-дышу… дышу, чтобы не закричать.

– Ну что, – спустя какое-то время подает голос мой брат, – можно узнать, какие у нас планы на вечер? Просмотр мелодрамы, битье посуды или сразу начинаем с уборки?

Я бросаю в сторону Филиппа укоризненный взгляд.

– Какое битье посуды? Подумаешь, одну чашку разбила!

– Чисто случайно, конечно, – кивает с готовностью он. – И чисто случайно это оказалась чашка Валеры.

Ну не случайно. Поэтому и молчу.

– Так, – говорит Филипп, – если ничего нового в расписании нет, я сразу голосую за третий пункт. А то, если мы вторую ночь подряд после полуночи потащимся с полными мешками к мусорным бакам, могут решить, что мы выносим Валеру. Он ведь у тебя дома больше не появится? Я правильно понимаю?

– Ну… его любимой чашки уже нет, его любимой подушки тоже нет, его любимого пледа нет, и его любимого коврика для ванны тоже нет… Постельное я все выбросила, а без него он спать не привык. Его вещи я вчера отправила с курьером. Надеюсь, что не появится.

– И значит?.. Ну что, мелодрама, да?

Улыбнувшись, я достаю из сумочки триста долларов.

– Валера просил отметить свой переезд.

– Отличный парень! – радуется мой брат. – Нужно было его хоть раз в год бросать. Зря ты так долго держалась. Столько лет пропустили!

Я смеюсь. Смех получается рваным, но он куда лучше, чем слезы. Так считаю я. Так считает Филипп. И так точно считает его рубашка. Вчерашняя лежит у меня в стирке, приходит в себя после моего потекшего макияжа.

Брат начинает прикидывать, куда бы лучше заехать за хорошим спиртным. Я напоминаю ему об отличном винном погребе. Хорошо, что он соглашается: рядом с этим винным погребом у меня есть одно важное дело.

– Там, кстати, и сыры вкусные продают, – говорю я. – Ну и еще что-нибудь присмотри.

– Ну да, – соглашается он, – не все же нам пить. Мы приличные люди.

Из машины я выхожу вместе с ним. Только он в погреб, а я в ветеринарную клинику, где оставляла свою подопечную. Была надежда, что найдется сердобольная душа, которая ее заберет, но два дня активных призывов в соцсетях результата не дали. Да и кому она нужна в таком состоянии?

Держать ее в клинике еще дольше нет смысла. А у меня дома сейчас внезапно оказалось много свободного места.

– Забираете? – спрашивает доктор, увидев меня. – Ну и правильно. Она у нас хорошо отдохнула, а дома быстрее на поправку пойдет.

– Да, – говорю, рассматривая ее. – Мы домой.

Я прикупаю клетку со всеми удобствами и забираю Ириску с собой. Стоим у машины, ждем брата. Он идет с приличным пакетом, широко улыбается, а потом замечает крысу, и…

– Так! Предупреждаю сразу…

Я готовлюсь к тому, что придется его упрашивать ее чуть-чуть потерпеть и все-таки довезти. По одному адресу едем! Но он тяжело вздыхает и повторяет:

– Предупреждаю сразу: сыр не дам, я на нее не рассчитывал.

Ириска смотрит на него с четким выражением: «Ты совсем обалдел? Крысе сыра не дать? Кто тебя спрашивать будет?»

– Что это с ней? – спрашивает он с подозрением. – Хвост трубой. Она что, хочет поспорить?

– Да ты что? Видишь, как она приветливо машет хвостиком? Считай, что согласно кивает.

Ну кто виноват, что он так плохо понимает животных? А я переводчик начинающий, так что тоже могу ошибаться.

Глава 6. Анжелика

– Жуй давай! – командует Филипп, просовывая маленький кусочек сыра Ириске.

Та смотрит на него с подозрением. Ну еще бы: такие угрозы поступали, а вдруг что задумал?

– Жуй, пока закуска осталась!

А вот это она понимает. Снова угрозы – это привычней, чем ласка. Подвигав длинными усиками, Ириска берет угощение.

– Ну все, зверь накормлен! Плюсик в карму засчитан – можем пить дальше.

С чувством выполненного долга Филипп обновляет в бокалах вино. Хорошее, терпкое, приличной выдержки. В общем, своих денег оно определенно стоит.

Настроение не улучшает, но на такой быстрый эффект я и не рассчитываю. Все равно, куда ни глянь, все в квартире напоминает о Валере. Кофемашина, которую он включал по утрам, заставляя меня просыпаться. Стол, за которым мы делили с ним завтрак. Шторы, которые в порыве страсти иногда забывали сдвигать.

И это только на кухне. В других комнатах хуже: воспоминания еще ярче, сильнее. Если бы не Филипп, я вряд ли смогла бы здесь находиться. А он приехал по первому же звонку. И две ночи остается у меня, хотя у него есть личная жизнь.

– Еще одна ночь, и все, – клятвенно обещаю я. – Завтра я возьму себя в руки и тебя отпущу. Ты же знаешь, я сильная. Это я с непривычки раскисла.

– Да понятное дело. Не хватало еще, чтобы ты к такому привыкла! – бухтит он. – Я-то что, я тебя любую приму, даже мямлю. А вот отец не поймет. Придется всю его школу жизни заново проходить. Ты готова?

Сам он при этом делает вид, что вздрагивает от ужаса, и я начинаю смеяться. Да, отец у нас строгий. Не показывать слабость, бить первой – это уже на подкорке.

– Кстати, – Филипп крутит бокал, рассматривая вино. – Когда ты думаешь ему сообщить? Долго тянуть не получится.

К сожалению, это не тот случай, когда моя личная жизнь никого не касается. Отец Валеры – дядя Сережа, старинный друг моего отца, у них общий бизнес. А еще у дяди Сережи грядет юбилей. Понятно, что я тоже приглашена. И не пойти не могу.

– Скажу, куда я денусь?

Мой тяжелый вздох, наверное, даже соседи услышали и прониклись. А Филипп, наоборот, улыбается.

– Вот поэтому я родню буду знакомить только с женой. Ну, если встречу ту, с которой захочу обменяться золотишком, – добавляет он, заметив мой заинтересованный взгляд. – А у вас полгорода были в курсе, что у вас отношения, теперь половина города будет пережевывать, что вы расстались. Жуть.

– Не преувеличивай, – спорю я, но не очень активно. – Знали только близкие люди.

Звонок в дверь прерывает наш разговор. Я демонстративно отворачиваюсь к окну: я никого не жду, никому открывать не планирую. А Филипп после третьего звонка не выдерживает.

– Пойду открою, – говорит, поднимаясь.

– А если это Валера?

– Дам ему в морду. Фингалом ее, конечно, вряд ли испортишь, но хоть какая-то метка. А потом как захочешь – или впущу, или нет.

– Не надо его впускать! И вообще-то он был сегодня у нотариальной конторы. Ты что, его не заметил?

– Это надо было выходить из машины. А если сам пришел – значит, на фингале настаивает.

Я слышу, как Филипп с кем-то переговаривается. Голос мужской, приглушенный. Валера? Все-таки он?

Вскоре Филипп возвращается. Один. С какой-то коробочкой в упаковке.

– Курьер?

– Мне кажется или я слышу разочарование?

Конечно, кажется. А чтобы меньше казалось, я поворачиваюсь к окну.

– Завтра же вышлю ему следом за чемоданами.

– Как хочешь.

Услышав какой-то треск, оборачиваюсь и бросаюсь к Филиппу. А он уже ножом ловко вспорол упаковку.

– Завтра вернешь, – говорит примирительно. – А сегодня мы посмотрим, от чего ты отказываешься. Поверь, так ему будет только больнее.

Логика в этом есть. Ну или думать так помогает вино, но мы выуживаем на свет продолговатый футляр. Открываем его. Браслет – массивный, с красивыми изумрудами.

– Ого! – присвистывает Филипп. – Кажется, я уже нашел того, от кого готов принять золотишко!

Радуется он, правда, недолго. Переводит взгляд на меня, смотрит на браслет и дает совсем другой комментарий:

– Да не, не подходит. Камней пожалел!

– Посмотрю, что ты подаришь жене.

Он хмыкает. Закрыв футляр, кладет его на верх холодильника, но я, чтобы не забыть, забираю в сумочку. Завтра отправлю с курьером. Похоже, в этом месяце у них будет перевыполнен план.

– Мне торопиться некуда, – говорит Филипп, когда мы снова сидим за вином. – Вот будет, как тебе, тридцать три…

Да, в отличие от меня, ему повезло. Во-первых, он младше, ему двадцать семь. А во-вторых, мужчинам по умолчанию дают куда больший срок для свободы. Это на женщин окружение давит.

«Тебе уже тридцать…», «Тебе уже тридцать один…», «Тебе уже тридцать два»… Подозреваю, меня ждет новая мантра: «Тебе уже тридцать три! Что же делать?!»

Мы долго сидим, о чем-то болтаем, молчим. Я даже верю, что все – справилась, вычеркнула, стерла, забыла. А когда захожу в нашу комнату, душу берет в тиски такая тоска, что хочется свернуться в клубок.

Тишина. Тишина больше всего раздражает. Обычно она разбавлялась шагами Валеры, его дыханием, его голосом, шелестом, когда он читает. Кровать кажется огромной, пустой, я лежу на ней в позе звезды и бездумно смотрю в потолок.

Переворачиваюсь на бок – взгляд падает на обои. Мы выбирали их вместе. Чтобы оттенок теплый, чтобы глаза отдыхали, чтобы в комнате нравилось.

Услышав шорох, оглядываюсь. Ириска с интересом рассматривает интерьер – да и пусть. Поднявшись, выпускаю ее из клетки – и правда, чего сидеть? Она осторожно делает шаги, бережет лапки, постоянно принюхивается, а потом подходит к стене и начинает водить по ней носиком.

– Ты права…

Найдя маникюрные ножницы, я подхожу к стене. С трудом, но все-таки нахожу стык обоев и, поддев их, тяну вниз. На совесть поклеили, обои держатся цепко, но мне все-таки удается ухватиться за лист.

Шелест.

Треск.

Белая стена, которая открывается.

Сажусь на пол и смотрю на нее. Мне нравится. Так мне нравится больше.

– Анжелика! – слышу за спиной возмущенный голос Филиппа. – Зачем ты выпустила крысу из клетки? Смотри, что она натворила!

Крыса, обиженно подняв хвостик, трусит ко мне и взбирается на колени. Чтобы не навредить ей случайно, я кладу на пол ножницы.

– Мы с Ириской решили делать ремонт.

Пауза.

– Отличная идея! – хвалит Филипп. – Только это нужно доверить профессионалам!

Шаги.

Шелест, треск.

И полночи два профессионала – частный нотариус и начальник отдела сбыта самого крупного завода подшипников – занимаются делом. Рвут обои на стенах.

Ириска, как вдохновитель, тихо спит в клетке.

– И как тебе? – спрашивает Филипп, заглянув утром в комнату.

Я обвожу взглядом ободранные стены и широко улыбаюсь, представляя, как покрашу их в персиковый цвет. Или в мятный. Или даже в розовый. Выбор широкий, времени по вечерам свободного много.

– Все понятно, – хмыкает брат. – Только мусор нужно было оставить на утро. Две ночи подряд с мешками таскаемся.

Я смеюсь и целую его в чуть влажную щеку. Это у него привычка такая – естественно обсыхать, с детства терпеть не может вытираться полотенцами. Так, пару раз если приложит к телу, и все. Вот и сейчас короткие темные волосы торчат, как у ежа, во все стороны, по торсу еще стекают капли воды, даже на ресницах, кажется, капельки. Карие глаза утром кажутся почему-то еще темнее, как будто без него досыпают.

А я, на удивление, чувствую себя бодро, хотя мы и поздно легли. Пока ободрали стены, пока это отметили, пока прошлись к мусорным бакам проветриться…

– Может, сырники сделаешь? – придя на кухню и заглянув в сковородку, начинает ныть брат.

– Омлет, – отрезаю я, но потом смягчаюсь. – Могу заказать из ресторана.

– В ресторане я и сам могу заказать, – вздыхает он. – Но я подумал, раз я живу с женщиной, могу рассчитывать на домашнюю еду. Причем не на что-нибудь, а на то, что заказываю.

– На сто процентов ты можешь рассчитывать на такой вариант, только если живешь с домработницей.

Он хмуро смотрит на тарелку с омлетом, которую я ставлю перед ним, и ворчит:

– Я это учту.

Омлет получился воздушным, поэтому вскоре жалобы прекращаются. Я вообще неплохо готовлю, но мы часто с Валерой заказывали доставку из ресторана. У него много работы, у меня много работы, а свободное время нам нравилось проводить за другими делами.

– Сама-то чего не ешь? – косится Филипп с подозрением.

– Позже что-нибудь перехвачу.

Да, идея с омлетом была не лучшей: я его по утрам часто готовила. Наверное, и правда нужно приноровиться к сырникам. Менять так менять. Выбросив омлет, я мою тарелки. Кофе пьем уже на лету: оба торопимся.

Я то и дело нажимаю на кнопку лифта, как будто он может от этого быстрее приехать. Два раза проверяю, не забыла ли футляр с браслетом. Потом еще успеваю проверить, точно ли поставила квартиру на сигнализацию.

– Не суетись, – одергивает Филипп. – А то у меня чувство, что я первоклашку в школу веду. С учетом нашей разницы в возрасте, это какие-то неправильные ощущения. Дисбаланс получается.

Ну, ради его душевного баланса стою спокойно, только туфелькой тихонько постукиваю.

– Что, – взглянув на меня, интересуется Филипп, – так не терпится «умыть» своего бывшего? Подсказка: ты можешь поехать вслед за курьером и все посмотреть своими глазами. Как у него бледнеет лицо, когда он получает коробку. Как у него трясутся пальцы, когда он ее раскрывает. Как он трепетно берет в руки браслет и в судорогах от слез опускается на колени…

– Слушай, – теперь моя очередь коситься на него с подозрением, – ты же вроде бы говорил, что в байкерский клуб записался, а не в литературный кружок?

– Туда не записывают.

– В литературный кружок? Все места уже заняты? Жаль. У тебя явный талант. Я даже купила бы один экземпляр твоей книжки.

– В байкерский клуб вступают, а не записывают. – Он вздыхает. – Нет, про возраст нам точно наврали.

– Я каждый раз думаю так же, когда смотрю в паспорт.

Мы, смеясь, заходим в лифт, который, наконец, приезжает. С одиннадцатого этажа пешком, да еще на каблуках, идти не хочется. И даже то, что в нем уже есть пассажир, не смущает.

Сосед. Живет выше меня, кажется, этажа на два. Филипп его игнорирует. Я киваю. А сосед нет. Стоит, молча смотрит. Когда дверь открывается, вылетает первым, даже не думая меня пропустить.

Нет, ну если бы он спешил так домой, я бы еще поняла. Прижало по дороге, бывает. Но чтобы так бежать на работу…

– Видела? – шипит мне на ухо Филипп и кивает на камеры в лифте. Такие же у нас на входе в парадное и во дворе. – По-моему, это первый, кто сопоставил ночь, мусорные мешки и пропажу Валеры.

Мы выезжаем со двора и сворачиваем за угол. Я замечаю какого-то мужичка с до боли знакомой ношей, прошу брата притормозить. Так и есть: в руках у мужика подушка, в другой коврик из ванной и плед.

– Не переживай, – утешает брат, рассмотрев, как и я, ношу в деталях. – Соседи у вас дома не были, так что слухи про расчлененку так быстро не расползутся.

Тихо радуюсь, что я не позавтракала.

– Лучше скажи, машину из ремонта когда заберешь? – спрашивает Филипп, выруливая на оживленный проспект.

Ну, значит, я и правда выгляжу лучше, чем два дня назад. Потому что до этого он говорил со мной, как будто я тяжко больна. И был таким терпеливым, что постоянно хотелось рыдать. А проспект он этот терпеть не может и, если бы не я, выбрал бы другую дорогу. А так плетемся, плетемся, а ему же еще и назад.

– Вечером заберу, – радую его. – И, как и обещала, с сегодняшнего дня даю тебе вольную.

Он облегченно вздыхает. А еще его радует, что я прошу его высадить меня чуть раньше. Тут отличная домашняя пекарня, с очень вкусными круассанами. Захвачу пару штук себе и помощнице. Она их, как и я, обожает, но из-за цены редко себе позволяет. Цены тут и правда кусаются. Но я считаю, что это оправданно.

– Так, наверное, я возьму…

– Анжелика!

Моя ладонь опускается вниз, но, подавив вздох, я с улыбкой оборачиваюсь к Виктории. Стуча каблуками, она от входа направляется сразу ко мне и целует возле моей щеки воздух. Я делаю так же.

Мы не близкие подруги, но часто пересекаемся в общей компании. Она такая болтушка, что я пытаюсь поскорее закупиться круассанами и уйти. Но куда там! Стоит у меня над душой, что-то говорит о том, как они хорошо отдохнули на островах, с какой-то другой нашей общей знакомой.

Вставить слово не успевает никто. Мы с продавцом общаемся жестами.

– Извини, Виктория, мне пора, – прервав историю про отдых, я киваю на пакет с круассанами и чуть смягчаю уход. – Кстати, очень красивый загар.

Вижу я только шею и декольте, так что это вполне может быть пудра, но Виктория расплывается в довольной улыбке.

– Ну конечно, беги. У тебя же работа.

Я киваю. Да. Не все в нашей компании считают, что это женщине в плюс, но меня это мало волнует.

– А, кстати, – догоняет меня ее голос. – А что у вас случилось с Валерой?

Я оборачиваюсь. Слабо себе представляю, чтобы он с ней откровенничал. Но если так, значит, с разговором с папой нужно поторопиться. Вряд ли ему понравится, что эту новость он узнает последним.

– А что с Валерой?

– Вы поссорились? Просто он практически двое суток торчал в «Стрекозе». И обычно же не пьет, так только, чуть-чуть, больше для вида. А тут как будто дорвался! И то и дело говорил: «Анжелика, надо поговорить с Анжеликой». К нему столько баб лезло, а он нет. Ноль внимания. Повезло тебе с ним. Может, поскорее помиритесь?

Неопределенно качнув головой, я выхожу из пекарни. Повезло… Знала бы она, как мне с ним повезло…

Иду, стараюсь не думать об этом, а мыслями все равно возвращаюсь к словам Виктории. Столько баб к нему лезло, а он…

– Доброе утро, Анжелика Генриховна! – выглядывает помощница из цветника, едва я вхожу.

Я кладу на ее стол круассаны и прохожу к себе. Вскоре дверь в кабинет открывается и Соня заходит с чашечкой кофе.

– Вы не просили, но я…

Киваю.

Из приемной так пахнет цветами.

К нему столько баб лезло, а он…

Рука тянется к сумочке, я достаю футляр и кладу его перед собой.

– Анжелика Генриховна… – окликает помощница.

Повернув голову, вижу в ее руках какой-то конверт.

– Доставили к вам. С курьером.

– Спасибо.

Помощница направляется к двери. Я смотрю на футляр. А потом бросаю взгляд на конверт и, заметив отправителя, выбираю его.

«Воронов Александр Юрьевич».

Надо же, весьма любопытно!

Я собиралась его набрать, извиниться, а тут письмо. Что он мне может писать, интересно? Надеюсь, хотя бы не матом?

Сначала выпадает платежка. Взглянув на нее, не верю глазам: он оплатил счет за лечение и лекарства Ириски!

Вот это мужчина! Без единого слова, без упрека, без выяснения отношений! И да, и без мата! Даже неудобно, что я о нем так подумала!

И тут выпадает какой-то бланк с печатью. Начинаю читать и снова не верю глазам.

«Воронов Александр Юрьевич… После ДТП 13 ноября пребывает в тяжелом состоянии.

Основные жалобы: плохой сон, неважное питание, также проявляются признаки паранойи: пациент считает, что его хотят раскрутить на деньги. Изредка бывают галлюцинации – белая крыса, которая машет ему сломанной лапкой и требует монетку на пропитание.

Прогноз: неутешительный.

Стоимость лечения в стационаре сроком две недели составит…»

– Анжелика Генриховна! – влетает в кабинет моя помощница. – Анжелика Генриховна, что случилось?

У нее глаза круглые, волнуется. Нет, правда переживает обо мне, она же видела и цветы, и Валеру. Хорошо, что я ей круассаны купила. А волноваться не стоит.

Но ничего этого я сказать не могу. Я вообще ничего сказать не могу, потому что не могу перестать хохотать.

А самое забавное – подпись главврача и печать настоящие! Ну или то, что стоимость стационара за две недели копейка в копейку как лечение для Ириски. Хоть бери и животных на передержку теперь туда отправляй!

– Соня, – вытерев слезы у глаз, выдавливаю я сквозь икоту. – Вы-ызови, пож-жалуйста, курьера…

– Да, минутку.

– Погоди! – останавливаю ее. – Пусть придет через ч-час. Я х-хочу ему заодно еще кое-что передать.