Текст книги "Моё сводное наваждение"

Моё сводное наваждение
Автор: Наталья Семёнова

Глава 1. Любовь

Пока он читал, я влюбилась – так, как мы обычно засыпаем: медленно, а потом вдруг сразу.

Джон Грин «Виноваты звезды»

– Любовь, ты же понимаешь, да, что другого выхода просто нет? – в который раз интересуется мама.

На протяжении двух последних недель мы с ней возвращаемся к этому разговору снова и снова. Возможно, таким образом она хочет убедить в необходимости моего переезда к отцу саму себя? Все же, она меня любит. Как умеет.

– Понимаю, – отвечаю я коротко, подхватывая сумку с ноутбуком и прощальным взглядом осматриваю голые стены спальни. Я буду по ней скучать. Даже не знаю, удастся ли мне сюда когда-нибудь вернуться.

Если у мамы всё сложится с её новым мужчиной – наш дом она продаст.

Мне, вдруг, становится грустно, а грудь царапает какое-то горькое на вкус чувство. Недовольство? Но нет, быть недовольной решениями мамы я не имею права. Она точно знает, как будет лучше для меня.

– Поторопись, детка. Мне ещё нужно успеть в салон перед вылетом.

– Прости. Уже иду.

Мы друг за другом спускаемся по лестнице на первый этаж и через небольшой холл выходим во двор, где нас уже ждёт машина. Мама настояла на том, чтобы я взяла с собой в новый дом лишь всё самое необходимое, язвительно заметив, что на всё остальное пусть раскошеливается мой "папочка", с её же слов, если он откажет мне в чём-либо, то крупно пожалеет об этом; потому все мои вещи с легкостью уместились в просторном багажнике кроссовера. И там действительно всё самое важное, лично для меня. А что касается остального… Не думаю, что мне хватит наглости, впрочем, как и смелости, просить о чём-то человека, с которым за всю свою сознательную жизнь я общалась от силы пару раз. И то, не совсем удачно.

Мама однажды случайно заметила, что до моих трёх лет мой отец души во мне не чаял. А затем она запретила ему со мной видеться, потому что поняла, что даже наличие меня не сможет помочь им быть вместе.

Я занимаю место на заднем сидении рядом с мамой, и она тут же велит водителю трогаться в путь. Смотрю на наш дом до тех самых пор, пока его не скрывают плотные кроны высоких деревьев с листьями сочно-зелёной расцветки, затем сажусь ровно и смотрю на свои короткие ногти, покрытые прозрачным лаком. Не могу понять, что я чувствую…

– Не нужно слёз, детка, – немного раздражённо замечает мама. – Дом твоего отца в тысячу раз больше нашего. Я ему чётко дала понять, что тебе необходима самая просторная и светлая комната в нём. Если же он засунет тебя в тёмную комнатушку, то обязательно…

– Пожалеет, – говорю я тихо и тут же спохватываюсь: – Извини, что перебила!

Мама на секунду сужает глаза, а затем её взгляд меняется, становясь блестящим, словно она сама вознамерилась плакать, но она быстро берёт себя в руки и, отвернувшись к окну, продолжает:

– Ничего страшного, детка. Именно так – он крупно об этом пожалеет.

Думаю, когда-то, совсем давно, она его по-настоящему любила. Опять же, как умела. Они оба были слишком молоды для серьёзных решений, но я уверена, что мама тогда не просто хотела обеспечить своё будущее за счёт его богатой семьи и его собственной перспективности, но и испытывала к нему настоящие чувства. Иначе, как объяснить её сегодняшнюю, копившуюся многие годы, ненависть к нему за то, что однажды он её отверг?

– Твоя бабушка обязательно заедет в гости на этой неделе, чтобы проверить, как тебя устроили, – информирует меня мама, когда машина выезжает на объездную дорогу, чтобы по возможности доехать на другой конец города как можно скорей и без городских пробок. – Она так же пообещала мне, что будет навещать тебя один раз каждые две недели. Обязательно делись с ней тем, что тебя может не устраивать – она вместо меня хорошенько разберётся с твоим отцом.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

Впрочем, по-настоящему жаловаться на что-либо своей молодой бабушке я не планирую. Ей ни к чему мои проблемы. Как она сама часто любит говорить: ей и своих забот хватает по горло. Именно поэтому на время учёбы в институте я еду жить к своему отцу, а не к ней. Плюс, это было одно из его условий, если мама по-прежнему хотела, чтобы он оплачивал моё обучение.

– Никто не имеет права меня осуждать, верно? – вновь берётся рассуждать мама, очевидно, сама с собой, ещё через полчаса дороги. – Я вырастила тебя, обеспечила тебе будущее. И теперь имею полное право заняться своей личной жизнью. Я не бросаю тебя, детка, ведь так? Я всего лишь хочу быть счастливой.

И богатой. И жить за границей, чтобы утереть носы своим завистливым подругам видом шикарной загородной виллы своего иностранного мужчины. Я лишь в своей голове, совсем тихонечко даже в собственных мыслях, отмечаю, что устраивать свою личную жизнь маме никогда и ни в кое мере не мешала необходимость устройства моего будущего, как и забота о моём воспитании.

– Тебя действительно не за что осуждать, мама.

– Именно об этом я и говорю…

Она продолжает приводить ещё какие-то доводы в пользу правильности своих поступков, многие из которых я наверняка уже не раз слышала, но сейчас моё сознание напрочь отказывается воспринимать человеческую речь, полностью сосредоточившись на охватившем его волнении.

Мы приближаемся к дому моего отца.

Что я знаю о его семье?

Ничтожно мало. У него есть жена, сын от неё, семилетнего возраста – мой брат, с которым я даже не знакома – и пасынок, кажется, мой ровесник. Его я тоже ни разу не видела, как и его мать, жену папы. Сомневаюсь, что все из них ужасно рады тому, что в их жизнь вторгнется, по сути, посторонний человек. До сих пор не понимаю по какой причине папа настоял, чтобы я жила с ним и его семьёй.

Машина притормаживает у высоких и красивых кованных ворот, которые приветливо разъезжаются в стороны, пропуская нас на территорию особняка.

Я здесь впервые, и потому против воли с любопытством разглядываю ухоженные лужайки и далёкий сад с правой стороны трехэтажного в очень светлых тонах дома. Тут красиво. Всё очень элегантно и со вкусом. Мне кажется, в таких местах нужно проводить экскурсии, а не жить…

– Посмотрите на него, – саркастично замечает мама. – Вышел встречать дочь, как примерный и любящий отец. И неважно, что почти все её семнадцать лет ему не было дела до неё.

Вот тут я не могу согласиться с ней, ведь это как раз она запрещала ему со мной видеться, но, разумеется, я молчу.

Машина останавливается на подъезде к дому, и мы с мамой выбираемся из салона.

– Здравствуй, Эвелина, – приветствует маму широкой улыбкой мужчина, мой отец. Мне он, так же улыбаясь, кивает: – Любовь, добро пожаловать в твой новый дом.

Я разглядываю его отливающие медью на солнце волосы на голове и подбородке и нечаянно задумываюсь: он, как и мама будет звать меня исключительно полным именем? Кстати, я не редко замечала в мамином взгляде на меня подобие тоски от того, что внешностью я пошла в отца, а не в неё. Те же рыжие волосы, глубокого синего цвета глаза и полные ровные губы. Правда, не понятно в кого я такая маленькая, потому что оба мои родители отличались высоким ростом. Наверное, в неизвестного дедушку по маминой линии.

– Здравствуй, Андрей, – холодно отвечает мама, оглядывая высокомерным взглядом фигуры женщины и мальчика, стоящих у главных дверей. – Что же твоя драгоценная жена не подошла поздороваться с матерью твоей родной дочери?

– Разве, ты не зайдёшь в дом, Эвелина? – деланно удивляется мужчина. – Не проверишь достаточно ли просторна и светла комната нашей дочери?

Мне почему-то хочется улыбнуться от того, что отец откровенно насмехается над мамой. Очевидно, не мне одной пришлось по нескольку раз выслушивать всё её условия. Ловлю взгляд мужчины и вижу, как он, не заметно для мамы, быстро мне подмигивает. Непослушная улыбка всё же вырывается на волю, но я тут же её прячу.

– У меня нет времени. И я всё же рассчитываю на то, что к этому возрасту ты научился держать слово. Детка, – это уже мне, – дай мне тебя обнять на прощание.

Странно, но именно сейчас, находясь в руках мамы, я, вдруг, понимаю, что перестала нервничать. Совсем.

Но вот надолго ли?

Мама зачем-то не выпускает меня из объятий до тех самых пор, пока последняя коробка не выгружается из багажника машины. Вот тогда она, мазнув по моей щеке губами с дорогой помадой и, открыв заднюю дверцу, напутствует напоследок:

– Будь умницей, милая. Не делай того, что я бы не одобрила. Я обязательно навещу тебя на новый год и буду очень по тебе скучать. Помни о своих занятиях балетом, хорошо питайся и почаще бывай на свежем воздухе. – Тут она с некоторым призрением оглядывает территорию и замечает: – Благо места тут предостаточно для прогулок.

На мои плечи неожиданно ложатся теплые ладони папы и ободряюще сжимают их пальцами, а над головой звучит его слегка насмешливый голос:

– Мы не пропадём, Эвелина.

Мама мерит его надменным взглядом и забирается в машину:

– Я позвоню тебе, детка, как только мой самолёт сядет в аэропорту.

– Буду ждать, – успеваю я откликнуться, прежде чем машина срывается с места.

Уехала.

Это не первая наша разлука, но тогда они были короче, а со мной не хотя возилась бабушка. В смысле, мы жили в одном доме, но каждая занималась своими делами.

Как будет проходить теперешняя разлука с мамой я не имею ни малейшего представления. И я так же не знаю, что чувствую по этому поводу.

Мужчина убирает руки с моих плеч и ловит мой взгляд:

– Пойдём. Никита с нетерпением ждал встречи с тобой. Сдаётся мне, он заранее проникся любовью к своей старшей сестре. И если тебя не затруднит, будь с ним потерпеливей. Так вышло, что они с Мироном по сей день ищут общий язык.

Последнее предложение мужчина произнёс с какой-то усталостью и обречённостью. Или недовольством? Впрочем, у меня ещё будет время разобраться в отношениях людей, с которыми я буду вынуждена жить.

– Конечно, – говорю я, чтобы не казаться не вежливой.

Отец знакомит меня со своей женой и сыном. Меня вновь охватывают волнение и робость. Кажется, Никиту тоже. Галина же напротив – вся светится радушием и даже делает попытку меня приветливо обнять, впрочем, заканчивается она моими неловкими движениями и глухим "спасибо". Надеюсь, она не решит, что я бестактная грубиянка.

Мы проходим в огромный холл с широкой бетонной в коврах лестницей по середине, и я, вдруг, отчётливо понимаю, что хочу остаться одна. Я ощущаю себя невыносимо одинокой среди этих незнакомых людей и абсолютное одиночество кажется спасением.

– Я покажу тебе твою комнату, – предлагает мужчина и приглашающе ведёт рукой в сторону лестницы.

– Я с вами! – не высоко подпрыгнув на месте, улыбается Никита.

Комната действительно оказывается очень просторной и светлой. Здесь даже имеется лоджия, двери которой распахнуты настежь; лёгкие занавески в пол, что обрамляют выход на неё, колышутся от лёгкого ветерка. Кровать ужасно огромная, большой шкаф-купе под одежду, кресла, туалетный столик, рабочий стол… И, кажется, та дверь ведёт в собственную ванную комнату. Столько всего… И я опять не знаю, как ко всему относиться.

– Люба, тебе нравится твоя комната? – осторожно интересуется Никита.

– Очень, – выдыхаю я и опускаю глаза в пол, не представляя, что делать или говорить дальше.

Нутро всё ещё грызёт желание остаться одной.

– Давай, Никит, мы оставим Любу осваиваться, а сами, может быть, пойдём поныряем в бассейне? – предлагает мужчина сыну, вновь быстро мне подмигивая.

Неужели, у меня на лице всё написано? Мне мгновенно становится неловко, и я чувствую повышающийся жар на щеках.

– Да! – радуется мальчик. – И Любу возьмём с собой! Люба, ты же пойдёшь с нами?

– Я…

– Ник, твоя сестра только приехала, ей нужно отдохнуть с дороги. Вы ещё успеете нарезвиться в бассейне.

Плечики Никиты слегка поникают, но он всё равно мне улыбается:

– Отдыхай. Но только недолго – я хочу показать тебе свою комнату и железную дорогу!

– Хорошо, – улыбаюсь я, вдруг, искренне желая посмотреть на эту самую железную дорогу.

Никита, удовлетворённо кивнув, выбегает из комнаты, а отец, прежде чем отправится вслед за ним, предлагает:

– Спускайся вниз, как будешь готова. Обед обычно подают в два часа, – подмигивает он напоследок.

Я киваю, и, наконец, остаюсь одна. Ещё раз осматриваюсь, а затем иду к кровати и укладываюсь на её краешке, сворачиваясь клубком.

Глаза начинает щипать, но я не позволяю себе плакать. Две недели назад я пообещала себе, что справлюсь с чем угодно. Я не разочарую вновь ни бабушку, ни маму, ни вообще кого-либо в принципе.

Глава 2. Любовь

Мне отчего-то не хочется разбирать свои вещи, но я всё равно это делаю. Я так привыкла делать то, что не хочется, что, наверное, это стало моей второй натурой. Мама часто повторяла: делай то, что должен и никого не подведёшь. Её собственная интерпретация крылатого выражения.

Затем я выхожу на лоджию и долго смотрю на фонтан в центре ухоженных лужаек.

Всё же здесь очень красиво.

И уже ближе к двум часам дня решаю, что не явиться на первый в этом доме обед будет невежливо.

Осторожно выхожу из своей комнаты и спускаюсь на первый этаж. В какой стороне находится столовая я не имею ни малейшего представления. И как же мне быть?

– Полагаю, будет не лишним, – раздаётся за моей спиной голос отца, отчего я чуть вздрагиваю и разворачиваюсь в его сторону, – после обеда устроить тебе экскурсию по дому. Что скажешь?

– Я буду очень признательна, – улыбаюсь я робко.

– Проголодалась? Я шёл как раз за тобой.

– Да. Спасибо.

Мужчина ещё секунду разглядывает меня пристальным взглядом, а затем невесомо касается ладонью моих лопаток, указывая направление в столовую. По пути он мне рассказывает о назначении некоторых комнат. Вот открыта дверь в библиотеку, книги в ней собирались годами, начиная с моего прапрадедушки. Рядом с ней бильярдная.

– Играешь? – интересуется папа, пока мы идём дальше.

– Нет. Не пробовала даже.

– Могу как-нибудь научить, если хочешь.

– Да, конечно.

Отец замолкает, и я вновь чувствую на себе его пристальный взгляд, словно я диковинка, которую он пытается изучить. Все наши предыдущие встречи проходили исключительно при маме – она не хотела, чтобы мы с ним оставались наедине. Может быть, ревновала? Или же поступала так из вредности. В любом случае, познакомиться как следует нам с ним не удавалось ни разу. И мне тоже интересно, что он за человек. То есть, самой понять какой он, а не полагаться на речи мамы о нём.

– Люба, – вдруг, останавливается он. – Понятно, что для тебя переезд в новый дом, к почти не знакомым людям – это стресс. Но я хочу заверить тебя, что готов сделать, что угодно, чтобы ты как можно скорее здесь освоилась и почувствовала себя, как дома. Договорились? Обращайся ко мне по любому поводу. Мне очень хочется, чтобы мы с тобой подружились.

– И мне, – говорю я искренне, потупив взгляд. – Хочется.

– Отлично, – слышу я улыбку в его голосе. – Ну, пойдём.

Столовая оказывается в раза два больше, чем была в нашем с мамой доме. Но я не успеваю, как следует осмотреться, потому что, как только мы с папой входим в помещение, Галина очень громко меня приветствует, кажется, давая мне понять каким статусом я обладаю в её глазах:

– А вот и наша гостья! Никита, можешь сесть за стол, раз все, наконец, собрались.

Возможно, ей всё же не пришлось по душе наше неловкое знакомство?

– Боюсь, это я виноват в задержке обеда, – улыбается папа. Как по мне – немного натянуто. – Провёл своей дочери частичную экскурсию. Знакомься, Люба, это – Мирон. Мирон, а это наша Любовь.

Я ещё раньше заметила сидящего за огромным столом рядом с Галиной светловолосого парня. Её сына. Он бесцельно смотрел в панорамное окно, за которым от лёгкого ветра дрожали листья берёзы, но как только папа произнёс наши имена, парень, зевая, повернул голову в нашу сторону. Его невероятно ярко-синий взгляд сначала мазнул по моей фигуре: от носков балеток до самых плеч, а затем впился в мои глаза. Совсем ненадолго. Но я успела разглядеть в его взгляде пренебрежение. Грудь царапнула обида – я ему заранее не нравлюсь. То есть, я хочу сказать – ему абсолютно ровно от моего присутствия. А вот я сама чувствую, как от волнения начинает повышаться пульс. Потому что он, мой сводный брат, оказался ужасно красив.

– Люба! – занимая своё место за столом, восклицает Никита. – Ты сядешь рядом со мной?

– Конечно, – глухо выдыхаю я и на нетвёрдых ногах иду к накрытому столу.

В ушах звенит кровь, лицо, шею и грудь невыносимо печёт, и мне это ужасно не нравится. Словно я в миг подхватила сильнейшую простуду, которая, помимо всего прочего, ещё и путает мысли, рассеивает внимание и заставляет нутро дрожать от озноба.

Можно подумать, мне раньше не приходилось видеть красивых, уверенных в себе парней. А Мирон именно такой – расслабленная поза, скучающий вид. Приходилось, конечно. Вот только я никогда с ними не общалась, и уж тем более, не собиралась жить под одной крышей. Ужас. Кажется, дело – дрянь.

– Что, Никит, не плохую новую игрушку подогнал тебе отец? – насмешливо спрашивает возмутитель моего спокойствия. И я вновь чувствую, как от его слов больно царапает грудь.

– Люба не игрушка! Она моя сестра!

– Мирон, – сдержанно замечает отец. – Если ты хочешь что-то мне сказать – говори прямо. Именно так, обычно, поступают настоящие мужчины.

– Андрей! – тут же возмущается Галина. – Мирон не имел ввиду ничего плохого, ведь так, дорогой?

Жена отца, насколько мне известно, старше него на несколько лет. Но после её слов – а Мирон действительно повёл себя не лучшим образом, насмехаясь над решениями взрослого, и надо мной заодно, по всей видимости, – я решаю, что возраст далеко не показатель ума. Например, моя мама даже мысли не допускает, что я могу сказать при взрослых что-нибудь настолько дерзкое, а мама Мирона ничего необычного в его словах не услышала. Ну или сделала вид, что тоже не говорит в пользу её зрелого возраста.

– Ни-че-го-ше-ньки, – хмыкнув, кивает Мирон и подхватывает пальцами ложку для супа. – Всем самого приятного аппетита, – насмешливо заканчивает он свою речь.

Я решаюсь поднять на него глаза и вижу, как он переводит взгляд с меня на тарелку перед ним. И у меня бегут мурашки по коже от того холода в его глазах, что я успеваю заметить.

Все за столом приступают к еде, в том числе, и я.

Суп-пюре с грибами оказывается безумно вкусным, и моё сознание, отвлёкшись на хоть что-то приятное за этим столом, постепенно успокаивается. Я совсем чуть-чуть прислушиваюсь к разговору папы и Никиты, в ремарки Галины, которые она очень часто вносит, а на голосе Мирона постоянно внутренне вздрагиваю. Повезло, что слышно его не часто. Они не говорят ни о чём важном. Обычные беседы людей о разных пустяках, которые каждый день обедают вместе. Но мне всё равно интересно. Таким образом я их неспеша узнаю. И возможно, через некоторое время сама буду участвовать в подобных беседах. Но не сегодня. Нет.

Но Галине, вероятно, наплевать на мою неготовность беседовать. Мы ждём, когда нам подадут десерт, и она елейным голосом замечает:

– Что же ты, Любочка, совсем не участвуешь в разговоре? Расскажи нам немного о себе? – тут же предлагает она. – Мы же совершенно ничего о тебе не знаем.

Сомневаюсь, что совершенно ничего, впрочем, как и сомневаюсь, что смогу рассказать что-то, чего она может не знать. Опускаю глаза на свои руки, пальцы которых теребят подол сарафана и тихо перечисляю:

– Я хожу на уроки балета, изучаю иностранные языки: английский, немецкий и французский. Раз в неделю посещаю занятия по фортепьяно. И в этом году у меня получилось поступить в высшую школу бизнеса МГУ.

О том, что я люблю сочинять песни и петь, умалчиваю. Как и о многом другом, чем по настоянию мамы пробовала заниматься, но она решала, что у меня не выходит. Пробовали мы, кстати говоря, многое, но в итоге мама остановилась на балете, языках и фортепьяно. Занятия, по её мнению, очень подходящие для воспитанной, молодой "леди". А школа бизнеса нам нужна для того, чтобы я сама смогла обеспечить своё будущее. Так как удачно выйти замуж мне не светит – сорта не того.

Иной раз я очень жалела, что не похожа на своих бабушку и маму. Потому что мне казалось, что это их разочаровывает и расстраивает. А с другой стороны, радовалась, что мне не придётся всю жизнь жить, как они – за чей-нибудь счёт. Пусть менеджмент не мечта моей жизни, но иметь хорошее образование лучше, чем пытаться привлечь состоятельного мужчину. Учитывая то, что я абсолютно не умею общаться с парнями.

– Ну, дорогая, я была бы удивлена, если бы ты не поступила, учитывая финансирование твоего отца.

– И ты будешь-таки удивлена, Галина, – усмехается папа. – Мало просто заплатить за обучение, нужно, кроме этого, сдать вступительные экзамены. Странно, что ты об этом не знаешь, учитывая то, что твой сын их удачно сдал и тоже будет там учиться.

Что?

Я бездумно поднимаю глаза на Мирона, удивлённая тем, что мы ещё и учится будем вместе и успеваю заметить, как он едва заметно кривится от досады. И сдаётся мне, причина этой досады не наш совпавший выбор профиля, а неосведомлённость его матери в его делах и, напротив, осведомлённость моего папы.

– Я… – теряется Галина и смотрит на своего сына, кажется, в поисках поддержки.

– Не успел ей сообщить, что сделал свой выбор в пользу бизнеса, – равнодушно пожимает тот плечами, а затем отталкивается от спинки стула и ставит свои локти на стол, прищурившись на папу: – А вот откуда об этом знаешь ты – вопрос.

– Мне, видишь ли, в принципе, нравится быть в курсе дел членов моей семьи.

– Что, даже номинальных?

– Перестань, Мирон. Не помню, чтобы я относился к тебе, как к чужому, – напряжённо отвечает отец.

Кажется, это не первый их подобный разговор…

– Можешь больше не утруждаться, – зло бросает парень. – Теперь, когда рядом есть родная дочь – тебе должно хватать забот о ней и Никите, а мои дела, пусть остаются моими. – После этих слов он встаёт из-за стола и идёт на выход: – На ужин меня не ждите.

– Андрей, – укоризненно произносит Галина, бросив на меня недовольный взгляд.

Кажется, я была права в том, что далеко не все люди в этом доме рады моему к ним переезду. Если не хуже…