Текст книги "Жизнь как цепочка обстоятельств (сборник)"

Не было печали

«Господи, ну почему ты создал мужчин такими невообразимыми умниками, а мы у тебя – бабы – такие дуры?!»

Это я чуть ли не вслух бормотала, с отчаянием в душе бредя через парк к метро. «Ведь посмотри, как все нечестно устроено, Господи! У мужчины же что? Вот ему любовь, вот работа, вот футбол, вот друзья, вот пиво, вот рыбалка, вот, вот, вот… все ему… И это еще замечательно, если любовь где-то на первых позициях!.. Но как бы то ни было – у него и одно, и другое, и третье, и пятое, и десятое… Все разложено по параллельным полкам, все одинаково важно, всему достойное место. И что ему эта любовь? Ну потерял, допустим, – жаль, конечно, но не такая уж и беда – вон еще сколько всего!

Счастливцы! Они не впадают в любовную зависимость…

А у нас, у женщин? Вот тебе любовь – и… И все! Остальное под ней. Или в ней, как в коконе. Все ею накрыто. Потеряй ты ее – и ты все потеряла. Себя потеряла. А как жить? Господи, как же мне плохо! Почему он так со мной…»

Я опять завыла мысленно дурным воем, да что там мысленно – явно вслух и завыла, только тихо. Замычала скорее, и слезы брызнули. Но плакать на улице в голос не хотелось ужасно, так что опять, как всегда, скрепилась, понадеявшись дома, спрятавшись от мужа в ванной, всерьез оттянуться в хорошем, бесконтрольном рыдании.

«И как я работаю?! Абсолютно не понимаю. Мне ж сейчас не до того совершенно…»

Сегодня прошло четыре клиента – и я, как могла, эмпатировала. То есть втягивалась в их обстоятельства, подключалась к ситуации, но только без их эмоций. Так, чтобы и способность соображать не отваливалась. И слава богу, не было ни одного с проблемами, похожими на мои, а то бы собственные переживания накрыли – и прощай, психологическое консультирование: ничем уже и никому не смогла бы помочь.

Сегодня не было ни одного такого, как я… А завтра? Мне давно уже пора пойти к кому-то из коллег за тем же самым: пусть помогут, пусть разберут мою ситуацию без этой моей растерянности и обиды, без моего отчаяния, которое напрочь перекрывает способность что-то рационально обдумать, из чего-то сделать выводы, что-то исправить.

Пока шла к метро, в ритм надорванному шагу выбивалось:

 
Тонкая
    в сердце
        ссадина
Ноет,
    как гул
        струны.
Не по заслугам
        дадено.
Отнято
    без
        вины.
 

Да-а… Еще недавно я думала – за что мне, мол, такое счастье! А теперь – ну за что? За что ж я так мучаюсь? Почему он вот так со мной: то был, был, и любовь была – и вдруг нет ничего. Ни с того ни с сего. Ну просто было – и вдруг нет. Да разве так бывает? Ну что ж я ему сделала-то?!

Мои ботинки не так грубы, чтобы казаться тинейджерскими. Но они основательны. Ботинки на толстой подошве выглядят основательно. Всего лишь деталь. Но подсознание ее воспринимает именно так. В моей профессии это важно – я психолог-консультант. Клиенты должны доверять уже одному моему виду. Они должны чувствовать, что вот именно здесь им помогут решить их застарелые проблемы.

Мне двадцать восемь. Не так уж и много для нашей специальности. А выгляжу я даже моложе. В моей профессии это плохо. Я стараюсь юность облика компенсировать. Черно-белой одеждой, например – черные джинсы, белая майка. Надеваю очки с простыми стеклами. Подкалываю волосы на затылке или затягиваю в хвост. Что там говорить – выгляжу я хорошо. У меня белая, нежная кожа. И очень ровный румянец. Мне не нужно ни пудры, ни тона – кожа как у младенца. У меня лучистые глаза и родинка над губой. Лицо безусловно привлекательное. И фигура ничего. Но я ее скрываю. Не паранджой или мешковатым платьем, а джинсами и просторными майками. Хотя все равно виден и рост, и осанка… Но женственность я не подчеркиваю, мне нельзя. И возраст желательно усугубить. Я – психолог-консультант.

Мой вид реально должен вызывать доверие. И он не может оставлять сомнений. Мне должны симпатизировать женщины. А для мужчин следует выглядеть так, чтобы они на меня не отвлекались. Вместе с тем мой облик ни в коем случае не должен быть отталкивающим, нет, он просто обязан привлекать – но привлекать так, как тянутся в случае чего к надежному врачу с хорошей репутацией. Моя улыбка должна греть, а спокойные уверенные интонации успокаивать и внушать веру в лучшее будущее.

Вот такая я, наверное, и есть. Вернее – была. Похоже, в данный момент мне уже не очень-то удается сохранять уверенность и спокойствие – могу ли я их внушать? Вопрос риторический… И доведись теперь столкнуться в работе с проблемой, похожей на мою, – едва ли у меня получится сохранить профессиональную рассудительность. Скорее всего, я рискую загрузиться чьими-то переживаниями по самую макушку, смешав их со своими. У нас это называется перенос… Я не смогу помочь разрулить ситуацию клиента, как не могу помочь сама себе. Потому что сильные эмоции буквально блокируют способность рационально решать проблемы. Собственно говоря, поэтому-то люди к нам и идут. Не оттого, что мы самые умные, а потому что мы их переживаниями не заморочены и смотрим на картинку их жизни чистым взглядом человека со стороны.

Сколько раз слышала: ну как у психолога могут быть какие-то проблемы в личной жизни?! Какой же он тогда психолог?.. Но это просто незнание нашей кухни. Часто люди думают, что психологи видят других насквозь и точно знают, как надо поступать в любой ситуации. Это не так. Мы, конечно, должны разбираться в людях, потому что, во-первых, нас этому пять лет учили, а во-вторых, мы этим занимаемся изо дня в день. Но жизнь так затейливо устроена, что каждая человеческая история, сколь ни будь она обыкновенна, в каком-то смысле все равно уникальная. Это потому что отношения людей почти никогда не бывают простыми линейными процессами. В них так много всего намешано, что свести все к А + В можно только условно. Вот почему в нашем деле популярен девиз: рецептов не выписываем, советов не даем. Ведь любой человек лучше всех знает свою собственную жизнь и правильнее будет, если порядок в ней наведет он сам. А мы только поможем ему восстановить способность быть логичным и рациональным. Поможем расставить акценты и структурировать груду событий с накрученными на них переживаниями в более-менее стройную схему, в которой уже наконец-то можно будет хоть как-то безболезненно существовать, двигаясь дальше, а не циклясь в проклятом замкнутом круге.

А в частной жизни всякий психолог – обычный человек. И, как любой человек, в шуме зашкаливающих эмоций он не слышит чистых нот благоразумия и рассудительности. Но как хирург не станет сам себе вырезать аппендицит, а парикмахер за стрижкой отправится к другому парикмахеру – так психолог должен обратиться за помощью к своему коллеге.

Видимо, это и мне теперь необходимо. Ведь я сама себе не принадлежу. Я попалась. Я зависима – и не вижу пока для себя подходящего выхода.

Господи! А давно ли сердце было свободным?! И вот… С Виталиком почти сразу все пошло не по правилам.

В их компании я работаю на полставки. Точнее, по договору, два-три раза в неделю провожу тренинги под разные задачи, которые ставит руководство. А он там трудится начальником отдела продаж. И один раз явился на мое занятие. Как же Вит смотрел на меня тогда – о, это реально задевало. Думаю, я ему сразу понравилась, как и он мне – но дело не в этом. Все время, пока я вела тренинг, он смотрел так, словно я его любимая полоумная тетушка, которая по тридцатому разу возбужденно пересказывает историю своей молодости. В этом взгляде читались и усталость, и терпеливая снисходительность. Он едва заметно улыбался уголками губ, будто раз и навсегда решился родственницу не огорчать, какую бы там чушь она ему ни загибала. Ни в чем практически не участвовал – а тренинг был по управлению конфликтами, – прикрывал чуть-чуть глаза и доброжелательно кивал, слегка отмахивая ладонью на соседа справа или слева, если я к нему обращалась, – стрелки переводил. Ясно было, что пришел он ко мне не потому, что не знал, как с конфликтами справляться, и не потому, что некуда время девать. Ну, может, руководство загоняет менеджеров на такие занятия, не знаю… В общем, почему-то он пришел, и мы познакомились.

После тренинга Вит задержался… Хотя нет, я сама его удержала, спросила, действительно ли ему все это было так тяжело и скучно. Он возразил, но так, как разуверяют маленького ребенка. Потом пошутил как-то удачно, потом проводить меня вызвался. Ну и понеслось. Впрочем, не то что сразу понеслось, но, говорю же, сразу друг другу понравились. А это ведь каждый знает, когда что-то такое начинается, ты при встрече с ним – или с ней – прямо вспыхиваешь радостью, и сталкивает вас – как разнозаряженные частицы, так вот и несет друг к другу. И вам кажется, что вы ведете себя очень естественно, совсем обычно, но просто вот так обрадовались встрече. Просто радость у вас – и только. А со стороны уже для всех все ясно: у людей намечается роман. Вы думаете, что у вас есть восхитительная, вас одних будоражащая тайна, а все вокруг уже в курсе, можно не сомневаться… Больше Виталик на мои тренинги не приходил. Но мы стали переписываться, потом перезваниваться, потом встречаться в кафе, устраиваться в холле поболтать, вместе обедать.

И я все чаще задумывалась, потому что уже видела, к чему дело идет. Даже не то что видела – тут и слепой догадался бы – я понимала и хотела этого. Всего с ним хотела. Да что там – я его уже обожала. И однажды, помню, проведя очередное занятие с его коллегами и с Витом слегка пообщавшись, спешила в свою консультацию и размышляла об этой порции счастья, которая мне, похоже, выпала. Что-то меня во всем этом смущало, и, кажется, даже не мое и его семейное положение… Какое-то предчувствие опасности… или беды…

Так чем же мне это счастье может грозить?

Ну, например, заразу какую-нибудь подхвачу. А? Красавцы, как он, имеют много соблазнов, много соблазнов – много и риска…

И что? Во-первых, не так уж и страшно. А во-вторых… Да зачем о такой ерунде заранее думать, даже придумывать на пустом месте!

Ладно. А вот, скажем, беременность… А? Тьфу-тьфу-тьфу!

Да нет, этого-то можно избежать. Шанс реальный… Нет, тут что-то другое пугает.

Вот, допустим, стали встречаться – и я влюбилась. А Вит – наоборот… Я страдаю… Причем сразу по двум причинам: от любовной тоски и от ущемленного самолюбия.

Тьфу ты! Ну вот откуда такие мысли?..

Ну хорошо. А если другая напасть? Все случилось – но мне не понравилось. Или быстро надоело… А он влюбился. Он страдает – стало быть, я виновата. Тоже, знаете, не клубника со сливками…

Да ладно. С чего это мне не понравится – я ж люблю его?.. Нет, тут другое. Допустим, поладили. И дальше что? Ну, поначалу о последствиях вообще не думаешь, понятно. Но раз уж я все-таки задумалась… Знаю ведь, чем все кончается. Допустим, затянуло – тут-то и попадаешь в безвыходность. Особенно если крепко прижмет. И что тогда? Я, например, не хочу ничего менять. Но если включаюсь – пропадаю с головой. А семьи куда? У него еще и дети. А кругом, так сказать, враги… Это ж сплетен не оберешься! Дойдет до моего мужа, до его жены… Да, вот что меня беспокоит, вот где опасность!

Так я прикидывала, когда у нас все только начиналось – но в то же время как была счастлива! А теперь? Теперь я ужасно несчастна.

Нет, не заразилась, не забеременела, не охладела. Не утащило нас в омут непреодолимого взаимного притяжения, где маячит развод и разрушения… Зато он, Виталик…

Но еще же совсем недавно, ну я же видела, чувствовала: любит, любит, это точно! И что сейчас?! Откуда? Господи, как мне быть? Получается, все-таки затянуло меня в эту воронку! Но только без него. Одну затянуло! Да, я вроде бы предвидела и такой конец. Вот только в свои будущие одинокие страдания как-то не верила. Ну не верилось мне.

Он изменился. Вдруг. Разлюбил меня? Но ведь это же не может быть! Так внезапно, так неожиданно… Или все-таки может? Вон у Марины Цветаевой: «Вчера еще в глаза глядел – а нынче все косится в сторону…» Вот так и он косится. Да разве же сама я не знаю, и без Цветаевой, и без всех, что все может быть?! Все бывает, знаю я! Но поверить не могу.

Если бы такое случилось не со мной! Если бы ко мне пришла на консультацию девушка и рассказала эту историю? О! Сколько рабочих гипотез я бы выдвинула и рассмотрела! Сколько выводящих из тупика вопросов перед ней бы поставила! Как я была бы рассудительна и как конструктивна! Как уравновешенна и трезва… Но нет. Не посторонняя девушка, а я сама героиня очередной трагедии под названием «Неразделенная любовь». И я места себе не нахожу, и не могу ни рассуждать, ни вести себя достойно. Я могу только плакать и спрашивать: почему?

Задумчиво смотрю на свою клиентку (у нас не принято называть клиентов пациентами, хотя сами они нередко обращаются к психологам словом «доктор». Но мы же не врачи. Мы – фасилитаторы. То есть облегчители. Мы облегчаем груз проблем. Мы помогаем разобраться в ситуации). Смотрю на Ларису, и мне снова хочется плакать от жалости. К ней, к себе.

Сегодня Лариса сидит вся подобранная. Она ко мне не первый раз приходит, и настроение у нее постоянно меняется: то воодушевится, то насторожится, то впадет в уныние. Мне не должно быть ее жалко. Жалость мешает думать, мешает анализировать. Жалость – это уже избыточная вовлеченность. Жалость – это слишком эмоционально, эмоции мешают работе. Наша жалость – во вред клиенту. Я беру себя в руки. Я не должна жалеть. Я должна эмпатировать. Сопереживать и чувствовать ее беду, не теряя способности к рацио. Поскулить с нею вместе может любая подруга. Я должна разложить перед ней ее реальность таким образом, чтобы она увидела ее как на ладони. Чтобы поняла, откуда что берется, где чего не хватает и что нужно сделать, чтобы все улучшить.

– Понимаете, – Лариса точно выжимает из себя слова, – я же тоже была подростком, да? Но я никогда не была такой, каким вырос мой сын.

Я киваю сочувственно, но сдержанно.

– Он же как с цепи сорвался. Я ведь вам рассказывала, что всегда была строгой матерью. И мальчик был как шелковый. А теперь я его не узнаю! Он грубит, он прогуливает занятия. Он курит! У него такая компания, что мне страшно мимо них проходить во дворе.

– Почему вам страшно? Чего именно вы боитесь?

– Вы бы видели эти рожи! А их гогот! И мой сын среди них! И представляете – мне же говорит, что я его достала, что со мной невозможно жить… Вот что, интересно, делать, когда тебе собственный сын так говорит?

– А вас беспокоит именно то, что он так говорит? Или то, что он так думает, чувствует?

– Понимаете, он очень изменился. Просто стал другим человеком, как будто это не мой сын.

– Для этого возраста он ведет себя достаточно типично. Тут и от вашего терпения многое зависит.

– Но я не могу выносить его хамства. А он стал постоянно мне хамить. Почему?

– По закону маятника.

– То есть?

– Вы своей строгостью, жесткой требовательностью и контролем слишком перетянули маятник ваших с сыном отношений в одну сторону, и теперь его с той же силой понесло в другую.

– Вы вот так думаете?

Я взяла со стола браслетку часов, подняла ее за кончик. Часы раскачивались в руке. Лариса наблюдала с тревожным непониманием.

– Если качнуть что-то вправо – оно потом обязательно устремится влево. Чем сильнее качать – тем сильнее будет отмашка в другую сторону.

Лариса напряженно следила за качающимися часами.

– Вот, – говорю ей, – видите? – Я качнула замирающие часики посильнее. – Понимаете? В вашей ситуации то же самое.

– Ну допустим. И что теперь?

– Ну вот смотрите. Если я не хочу, чтобы часы качались влево, есть два варианта. Первый: я должна продолжать удерживать их какой-то силой справа. Но это положение неустойчиво. Маятник согласно физическим законам все равно стремится уйти в противоположную сторону. – Лариса болезненно уставилась на кончик браслетки, который я так и держу оттянутым в правую сторону. – Есть у вас возможность силой удерживать сына в изоляции под своим контролем?

– С тех пор как он вырос – нет.

– Так. Но это ведь не должно было стать для вас совсем уж большой неожиданностью, Лариса, ведь правда? Дети растут… – Я улыбаюсь, вполне приветливо и немного сочувственно.

– Для меня неожиданность то, что он курит, хамит, грубит мне на каждом шагу, поздно приходит домой, игнорирует мои запреты…

– Лариса, дети в возрасте Антона вступают в конфликтный период своей жизни. На биохимическом уровне они переживают гормональную бурю – думаете, им легко? Конфликт происходит внутри организма, который полностью перестраивается, все это очень болезненно для самих детей в первую очередь.

– Да, я понимаю.

– Кроме того, вы слишком пережали «вправо». Но ребенок подрос и понесся «влево». Итак: ресурсов на удержание сына при себе у нас нет?

– Ну, я не знаю…

– Да они и не нужны. Человек меняется – естественно менять стиль отношений с ним. Вот представьте, что Антоша так и остается послушным мальчиком, каким он был для вас раньше. И что дальше? Учтите, что из послушного сына он превратится в послушного мужа! То есть, проще говоря, в подкаблучника. Вы этого хотите?

Сникнув, Лариса, отрицательно качает головой.

– Но почему именно в подкаблучника? В конце концов, он может продолжать слушать меня, я же его мама, я ему добра желаю… у меня жизненный опыт… Да и когда он еще женится…

– Ну когда-нибудь, по-видимому, женится.

– Но почему он именно должен стать «подкаблучником»?

– Потому что послушные взрослые дети суровых матерей чаще всего выбирают себе именно таких, как их матери, суровых, властных жен.

– Почему?

– Потому что им привит только один способ приспособления к внешнему миру – послушание. И они стремятся застабилизировать свое положение как ведомого. Для этого они находят партнера ведущего, с сильным характером, похожего на маму. Правда, есть и другой вариант: он не становится «подкаблучником», а остается «маменькиным сынком».

– Вот! И что в этом плохого?

– А то, что человек вырастает несамостоятельным. Он действительно продолжает слушаться маму. Но очень затрудняется принимать собственные решения, осознанно нести ответственность за все, что происходит в его жизни, и строить отношения с другими женщинами. И даже если мама такого вечного ребенка готова и способна всю жизнь руководить им, все равно она не вечна. И когда-нибудь он останется один. Вы понимаете? Один перед жизнью, в которой он не научился жить. Со всеми названными проблемами. Вы такой судьбы сыну хотите?

– Нет, конечно.

Я опять поднимаю часы за кончик, раскачиваю браслет.

– Итак, удержать в неустойчивом положении не можем. – Браслетка раскачивается с большой амплитудой. – Отмашка в обратную сторону нам тоже не подходит. Что же остается?

– Что? – спрашивает Лариса с надеждой. Я останавливаю браслет в вертикальном положении.

– Нормальное положение подвешенных часов – вот такое. Они просто стремятся сверху вниз, как и любой предмет, по законам притяжения. И если не тянуть вправо, они влево не полетят.

– Но сейчас-то уже улетели. В смысле – мой сын улетел. От меня. – Лариса кусает губы и ждет.

– Ситуация непростая. Но не катастрофическая.

– И что нужно делать?

– Нужно налаживать отношения не в воображаемых обстоятельствах, а в реальных. Если продолжить сравнение с маятником, то, так как часы уже раскачались, теперь нужно помочь им, уменьшая амплитуду движения, – я говорю медленно, а Лариса, не отрывая взгляда от затихающих часов, медленно кивает, – вернуться в их нормальное положение, понимаете?

– А как?

– Во-первых, набраться терпения – противодействие уже накоплено, нужно подождать. Ну и по возможности притормозить – то есть продумать и внедрить в ваши отношения новую стратегию, более продуктивную. Наш разговор начинался с того, что вы запретили сыну встречаться с друзьями под угрозой невыдачи ему карманных денег и…

Я делаю паузу, но Лариса молчит. Я продолжаю:

– …И отказа во встречах с отцом. Так?

– Ну да, – печально соглашается Лариса.

– По сути, вы объявили Антону войну. И он ваш запрет нарушил, следовательно, вызов принял. А теперь нам нужно обсудить конкретные моменты поведения мальчика и ваши реакции.

Лариса со вздохом кивает. Я улыбаюсь ободряюще.

– Вы развернули военные действия. Нужно подумать, как их свернуть, как наладить в вашей семье мирную жизнь.

Вечером я позвонила Виту. Не сдержалась. Но он не взял трубку.

Так бывало и раньше. Бывало, не удобно говорить, или не услышал сразу звонка… Потом всегда перезванивал. Я прождала до поздней ночи. Я не могла спать – все хватала телефон, надеясь увидеть эсэмэску. Он не перезвонил. И не написал. Эта тупая боль в груди, с которой я теперь живу, кажется, никогда уже не пройдет…

Проблема новой клиентки, слава богу, опять не выглядит похожей на мою.

– Ваша мама всегда плохо относилась к вашим друзьям? – уточняю по ходу беседы.

– Что касается мужчин – да. Она никогда не принимала моих парней. Из-за нее, мне кажется, я до сих пор и не замужем. Она как-то умеет вбить клин в любые мои отношения.

– А мама замужем?

– Она с отцом давно в разводе.

– Отношения родители поддерживают?

– Папа был бы рад. Но мама не хочет даже слышать о нем. Считает его предателем. У него другая семья.

– Сколько лет вам было, когда они развелись?

– Лет восемнадцать. Они не очень хорошо жили. Часто ругались. У мамы довольно жесткий характер. Она очень категоричная. А отец мягкий человек, терпеливый. Но вечно и он терпеть не захотел.

– Вы встречаетесь с отцом?

– Конечно. Он всегда говорил, что от меня не уходил. И кстати, уходил он не к другой женщине, а именно от мамы – с новой женой стали жить только через год… Он просто не смог больше жить с моей мамой.

– А как мама относится к тому, что вы общаетесь с отцом?

– Плохо, конечно. Раньше она вообще плакала и кричала на меня из-за этого. Теперь язвит. Но я стараюсь от нее скрывать. Мне ее жалко.

– Вы не думали о том, что ваша мама, возможно, сводит счеты с вашим отцом через неприятие ваших мужчин?

– Сейчас как раз об этом подумала. Но что же делать? Эти мои новые отношения слишком важны для меня. Я люблю Сашу и хочу, чтоб мы были вместе. Но и с мамой не могу же я пойти на разрыв! Ведь правда?.. Неужели нет выхода?

– Разумеется есть.

– Какой?

– Всегда есть варианты. Давайте искать…

Сегодня у них тренинг. То есть я опять там, у него в компании. Значит – будет встреча с Витом!

Бегом через парк. Сердце ноет. Тревога и радость – неужели увижу любимого?.. Если только он на месте. Господи! А вдруг нет… В последнее время Вит перестал меня информировать о своих перемещениях, не то что раньше. Может, например, отгул взять – а я и знать ничего не буду. Буду торопиться, с ума сходить от волнения, мечтать о встрече и бояться ее, вся на нервах, и – ничего. Приду – а там пустота! Потому что теперь для меня пустота везде, где нет его.

Раньше он звонил каждый день, даже по нескольку раз звонил. Я знала все о его планах. Или многое… Своей предупредительности, как и всего остального, он лишил меня внезапно. В общем, есть маленькая вероятность, что его в конторе не будет – вот отсюда и тревога моя, и страх, которые чувствую, пока бегу через парк к их офису. Нет, я вру. Не только отсюда. Есть еще нечто, которого так боюсь в последнее время… Мы встретимся – но он будет холоден, как лоб покойника. И безразличен, как могильная трава. Господи, вот откуда у меня такие образы?!. Господи, укрепи мой дух. Помоги! Помоги, мне ведь вечером еще клиентов в консультации принимать – а я уже с самого утра как тряпка застиранная!..

– Но вы же видите, как он мной постоянно манипулирует! – Ольга, кажется, собирается плакать.

Всякий раз с грустью отмечаю особенную бессмысленность наших встреч с ней. Я поражаюсь: и как ей не жалко собственных денег, которые она платит за эти сеансы. Совершенно не нацелена на результат. По крайней мере, на заявленный. Изначально считается, что Оля хотела бы улучшить отношения с мужем. Я, естественно, работаю с поведенческими паттернами, вскрываю устойчивые и неэффективные схемы общения. Пытаюсь выявить видимые для клиентки связи между ее поступками и особенностями семейных отношений. Но она, похоже, приходит просто поболтать. Может, например, попытаться обсудить со мной, кто мой парикмахер, или где я купила эту кофточку, или вот вдруг начать плакать и жаловаться на жизнь – тянет время. Обычно меня это очень напрягает, я хочу быть профессионалом и жажду результата для своих клиентов. Я не хочу быть просто сливным бачком для их психических отправлений. Но сейчас даже благодарна Ольге за передышку. Мне самой в пору тянуть время: я измотана своими проблемами – мне все труднее заставлять себя сосредотачиваться на чужих.

– Оля, постоянно манипулировать можно только тем, кто позволяет собой манипулировать, – пытаюсь внушать, игнорируя ее слезливые потуги. – Давайте посмотрим, как именно вы это допускаете, попробуем разобраться почему.

Консультирую на автомате. Хорошо – у сегодняшних клиентов ситуации в целом типичные. Некоторое время еще можно продержаться на опыте, на технологиях. Все-таки я не новичок в нашем деле. Но это пока. В какой-то момент наработок может и не хватить, а соображаю я все хуже. Пока выезжаю на опыте… Дальше-то что?

После тренинга заглянула к нему – вроде новый диск принесла. Еще недавно мы систематически обменивались музыкой – тогда Вит казался таким увлеченным… Теперь он долго пялился в комп, пока я сидела, умирая, рядом. Он не отрывался от экрана, и взгляд был такой, точно в мониторе заключены в этот момент все его надежды на счастливое будущее. Там типа все надежды – а тут я сижу… «Что-то хотела?» – спросил вяло, не поворачивая головы и не прекращая шарить мышью. «Новый альбом принесла». – Пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы подавить очередной взрыв боли где-то над солнечным сплетением и ответить так скупо и спокойно. У меня было такое чувство, словно я публично оплевана с ног до головы. И вот представить только! Мне все равно не хотелось уходить с этого лобного места возле его рабочего стола – я болела и умирала, но и жила! Я только возле него теперь живая, только его хочу видеть и слышать. Он молча вставил мой диск в дисковод, пробежал глазами менюшку, что-то скопировал. Вернул диск. К нему зашел какой-то парень. Боже, как оживилось при мне совсем было окаменевшее лицо Виталика! Он прямо озарился весь готовностью общаться – не со мной, естественно. Они бодро заговорили о чем-то непонятном. Видимо это было продолжение каких-то производственных терок. «Ладно, пока», – я встала, направилась к выходу. «Давай, всего», – ответил он – и снова к тому парню потянулся. Меня никто не останавливал. Во мне тут явно не нуждались. В коридоре я еле-еле удержалась от слез, думаю, лицо все равно кривилось. Но я его сохраняла как могла. Встречая знакомых кивала, выдавливала подобие улыбки. А внутри бушевала самая разрушительная истерика. Мама дорогая! Как мне дальше жить?! Как работать?!.

– Просто посоветовали к вам зайти, – мямлит девушка. – Ну просто у меня отец умер. И он типа мне мерещится все время, снится… Я о нем думаю…

– Вы были очень близки с папой?

– Не очень… Точнее, не были близки. Понимаете, мой папа был лох. Мама его всегда презирала, смеялась над ним… Ну и я тоже.

– Вам тяжело оттого… что вы смеялись над отцом, пока он был жив?

– Ну типа да… Он мне мерещится. Он умер – а я его везде вижу. Он умер… Его убили. Бросили под поезд. Сначала избили… Мы с мамой всегда его презирали, а теперь вот…

Меня пробивает пот. Совершенно непрофессионально. Я разучилась держать удар. Вместо того чтобы помочь девушке, загружаюсь ее ситуацией сама. Мне страшно, мне больно, точно это кого-то из моих… из близких – Господи, не приведи!.. Вот это уже сигнал. Вот мне и не хватает технологий. И опыта как не бывало.

Пытаюсь собраться. Слушаю. Она долго рассказывает. Все про то, как они с мамой унижали и травили папу. Как он, очевидно, был несчастлив в семье. И как потом его жестоко убили. Много-много подробностей. Я пытаюсь держать равновесие. Я стараюсь изо всех сил. Нужно помочь ей ослабить чувство вины – оно всегда не конструктивно…

– Понимаете, – говорю, – в прошлом уже ничего поправить нельзя. Оно было и осталось у вас за спиной. Но в будущее мы можем взять из него наш жизненный опыт. С теми выводами, которые мы сделаем.

Я рисую схему. Луч и точка на нем, где-то ближе к началу.

– Вот это, – объясняю, – линия вашей жизни. Это отрезок, который вы уже прожили. Здесь точка, где вы теперь находитесь. А это – луч вашей будущей жизни. Видите? – Я делаю паузу, смотрю на нее, побуждая все это осознать. – Понимаете? Вот в этот отрезок уже хода нет. В то, что слева от точки сегодняшнего дня, мы уже вмешаться не можем.

Она недоверчиво смотрит на рисунок.

– Но почему я так с ним обращалась?

– Вы жалеете об этом?

– Я не знаю. Просто теперь он никак от меня не уходит.

– Вам это мешает?

– Да. Я все время мучаюсь, нет покоя.

– Люди совершают ошибки. Особенно в молодости… Говорят, на ошибках учатся…

– Папе это уже не поможет.

– Вы знаете, я думаю, ваш отец все равно был счастлив, что у него есть дочь – такая красивая.

– Да, я похожа на маму. Он маму любил.

– Вы все равно были для него радостью. Несмотря на ошибки. Может, даже злые… Но ведь все ошибаются. Важно свои ошибки осознать, чтобы не тащить их в будущее, понимаете?

– Угу.

– Однако если постоянно обдумывать, как нужно было поступить, что сделано, что не сделано в прошлом – то мы оттягиваем энергию из настоящего и будущего, понимаете? Оттягиваем вот отсюда. – И снова тычу ручкой в схему, в ту ее часть, где уже ничего и никогда не будет по-другому. А сама отбиваюсь от навязчивой мысли: «Ничего нельзя поправить, ничего!.. Все равно ничего не изменишь в прошлом, не изменишь…»

Мне страшно. Эта девчонка, Юля, ко мне, похоже, больше не придет. Уходя сказала, что ей полегчало. Но у меня такое впечатление, что она это сказала просто из вежливости, из какой-то неловкости, из желания эту возникшую между нами неловкость сгладить.

Нет. Все. Хватит. Нужно срочно посоветоваться с кем-то из коллег. Все это может плохо кончиться.

В буфет потащилась совершенно уже деморализованная. Похоже, Юля меня добила. Да чего там! Я и была добитая, своего хватает. Просто теперь еще последние силы ушли на это бесплодное консультирование. И тупо в голове крутится: ты чмо! Ты не профи! Вообще – правильно тебя бросили…

– О, Женька! – из-за столика в углу мне приглашающе махнул рукой коллега Сергей. Вот! Лучше и не придумаешь. Сам-то меня консультировать не сможет – мы приятели, почти друзья, а в нашем деле это железное противопоказание: полноценной работы в таких случаях не получается. Зато у него не считано знакомых психологов – порекомендует кого-нибудь.