Текст книги "Кинжал Зигфрида"

Старая Русса

Грибовы перебрали водки и плохо себя контролировали. Это сыграло на руку «сыщикам». Будь братья потрезвее, они бы, возможно, промолчали. Но спиртное развязало им языки.

– Мужик сразу показался нам с-странным, – часто моргая, произнес младший из них, Гришка. – Думали, обычный лох. Корчит из себя крутого! Решили развести его на бабки. В мае на кабана только начальство охотится, им сами егеря зверя загоняют, и то по торжественным случаям. По праздникам, в общем, когда день рождения у какой-нибудь шишки или проверка из области приезжает. Да вы сами с усами, не первый день по земле топаете. А этот явился и давай права качать: я, мол, вам – деньги, а вы мне – охоту. Я нарочно из Москвы приехал, чтобы вепря подстрелить.

– Так и сказал? Вепря? – переспросила Астра.

– Ну…

– Мы переглянулись и согласились, – вступил в разговор Степан. – Мужик, видать, совсем тупой… ниче не соображает в охоте. Он из этих… из чинуш, чистенький такой, выбритый. Аж тошнит! Спросили, сколько заплатит. Он «зелень» показал… не жмот, отстегнул пять сотен. Остальное, говорит, когда зверя завалим. Приспичило ему! Гы-гы-гы-гы!

Аким Грибов, который храпел на кровати, с шумом перевернулся и зачмокал во сне губами. Вокруг тусклой лампочки под потолком витали клубы папиросного дыма. Дешевый табак вышибал у Астры слезу, в горле першило. Но она молча переносила тяготы сыскного дела.

– Будет тебе вепрь! – стукнул кулаком по столу младший брат. Посуда подпрыгнула и зазвенела. – Грибовы слово держат!

Он наколол на вилку соленый груздь и смачно захрустел.

– Так вы устроили ему охоту?

– Мы цирк хотели устроить, – признался Степан. – Кабана стрелять никто не собирался. Сговорились поводить мужика по лесу, поприкалываться, а для большей убедительности привлечь к этому каких-нибудь бедовых егерей, которые за бабло не против дурака повалять. Соблазнились мы на посулы этого приезжего. Если он нам авансом пятьсот баксов дал, то за саму охоту еще больше отвалит! Даже если секача добыть не удастся, мы все равно свою долю потребуем. Свалим неудачу на москвича – дескать, промахнулся или спугнул дичь. А мы ни при чем, мы свое отработали.

– И что дальше?

Степан плеснул пива в стакан, промочил горло. Братья к долгим беседам не привыкли, явно тяготились необходимостью рассказывать подробности. Только то, что гости назвались друзьями Неверова, клятвенно заверили, что ищут его по собственной инициативе, пока за дело не взялась милиция, и пообещали денег, пробило брешь в глухой обороне Грибовых.

– Здесь поблизости есть охотничьи угодья, но с местными егерями у нас вражда. Не любим мы друг друга! – объяснил Гришка. – Зато среди дальних имеются знакомые. Посоветовались, выбрали одно захудалое хозяйство, кстати, у домика ихнего как раз подходящее название – «Вепрь». Там два егеря, старый и молодой совсем, необстрелянный пацан. Далековато, конечно, но надежно. Старшой, Макар, ушлый, каждую тропку знает – где кабаны ходят, где жируют, где у них лежки. И от денег не откажется. Домишко-то у них на ладан дышит, зверя подкармливать нечем, в общем, бабки лишними не будут. Москвич как услышал название охотничьего домика – «Вепрь», аж подскочил. «Едем! – требует. – Без разговоров! На моей машине быстро доберемся, бензин тоже за мой счет, водка, закуска – все». Его тачку брать мы не стали: больно приметная. Короче, запрягли нашу «Ниву» и покатили. Думали, он кипеж поднимет, что далеко пилить. А он сидит, сопит в две дырки, смотрит в окно и даже будто радуется, улыбается чему-то.

Младший Грибов замолчал и сглотнул. Кадык на его жилистой шее дернулся. Степан жевал капусту, кусочек моркови застрял в его бороде. Братья никуда не торопились в отличие от незваных гостей.

Матвей решил кое-что уточнить.

– Значит, вы хотели схитрить? – спросил он. – Вместо настоящей охоты устроить мнимую? И егеря должны были вам в этом помочь? А потом совместными усилиями содрать с лоха бабки за якобы выполненную работу?

– Правильно, – кивнул Степан. – Сечешь! Договориться с Макаром и Ванькой оказалось легко. Они, как услышали про деньги на халяву, сразу согласились. По большому счету мы ведь не просили их закон нарушать. Просто сделать вид, что охотимся на кабана. Они – загонщики, мы – стрелки. Предупредили москвича: дескать, кабан на открытую местность не выйдет, поэтому зверя лучше ждать в чаще. Там гущина, обзор плохой, опытный стрелок и тот может промахнуться. А ваш Неверов, похоже, чуть ли не впервые с ружьем в лесу очутился.

– Ага! – ухмыльнулся Гришка. – Я было подумал, он и стрелять-то не мастак. Велели ему попробовать. Ниче, справился. Выстрелить-то он выстрелил, однако в бегущего кабана нипочем бы не попал. Мы успокоились. Все шло как по маслу! Тут еще туман подвалил… Любой, кто понимает, в момент бы подвох заметил. Какая в тумане охота? Егеря поступили по совести, сказали москвичу: «Лучше это дело отложить до ясной погоды. Не ровен час вместо кабана друг друга подстрелим». Но тот ни в какую! Упертый оказался. «Пошли, – говорит. – Не люблю откладывать. Кто знает, что завтра будет?» Ну а нам-то что? Нам только того и надо. В тумане новичок и вовсе растеряется, пальнет куда попало или вообще стрелять не станет. Мы на него и свалим вину. Охота из-за кого не удалась? Из-за него! Гони бабло – и до свидания!

Астра покусывала губу от нетерпения, но не торопила рассказчика. Тот взял паузу.

– Как же все получилось? – не выдержал Матвей. – Кто-то попал под выстрел? Я даже догадываюсь кто. Судя по тому, что вы трое сидите и ужинаете в добром здравии, пострадал наш друг Неверов.

Грибовы, и без того красные от выпитого, побагровели.

– Ты нам убийство не шей! – взревел Гришка. – Мы на это не подписывались. Мы обещали рассказать, как дело было. Никто его не убивал!

– А где же он?

– Мы почем знаем? В него никто не стрелял.

– Куда же он делся? Почему не вернулся вместе с вами в город?

– Может, он в лесу заблудился… – неуверенно предположил Степан. – Или кабан его задрал.

– Ах, кабан все-таки был? – встрепенулась Астра.

Грибовы с возмущением уставились на нее. Куда лезет, баба?

– Ну, был, – признался Гришка. – Черт его разберет, откуда он выскочил. Макар с Ванькой клялись и божились, что не выгоняли зверя, в глаза его не видели. Туман ведь стоял! И тут огромный такой секач ошалелый возьми и вынырни как из-под земли! – увлекся он, заново переживая странную охоту. – Мы замерли. Он пронесся мимо, вломился в кусты и пропал в тумане.

– А Неверов? Выстрелил?

– Нет, он тоже не ожидал. Оцепенел сначала. Крикнул: «Вепрь! Вепрь!» И кинулся преследовать.

Грибовы замолчали. У Астры от волнения перехватило горло:

– Догнал?

– А мы почем знаем? – повторил свою излюбленную фразу Гришка. – Мы его больше не видели.

– Кабана?

– И кабана, и этого, москвича вашего. Звали его до хрипоты, стреляли в воздух – и ниче.

– Как? – поразился Матвей. – Вы оставили человека в лесу?

– А что, прикажешь нам тоже в лесу оставаться? – рассвирепел Степан. – Он же не глухой! И слышал стрельбу. Сам мог выстрелить из ружья. Мы до вечера бродили вокруг да около, пытались его отыскать. Только в тумане это бесполезно. Егеря тоже руками разводили да затылки почесывали. Решили возвращаться в домик, а наутро опять идти на поиски. Ждали, что он сам выйдет. Там просека рядом – отличный ориентир. Не дождались…

– Может, заблудился новичок?

Грибовы одинаковым движением пожали плечами.

– Или выбрался на лесную дорогу далеко от охотничьего домика да поленился назад топать. Чего ему волноваться? Пошел да и пошел себе, на деревушку наткнулся, переночевал, поел, сел на автобус и был таков. Главное – денег платить не надо за наши старания! Мы так и подумали: сбежал мужик, пожадничал.

За окном залаяли собаки.

– Пойду дам им поесть, – сказал Гришка. – Голодные с утра.

Он вышел, а Степан потянулся к бутылке.

– Погоди, – остановил его Карелин. – Чем дело закончилось? Где Неверов?

– У молодки какой-нибудь на перинах нежится, ночевка, видать, была сладкая. Прилип мужик. Или у егерей гостит, в «Вепре».

Грибов сомневался, что москвич столько времени сидит в охотничьем домике. Но другие объяснения были ничем не лучше.

– То есть… вы его не нашли и… спокойно уехали домой? – не верила своим ушам Астра.

– Он сбежал от нас. Денег пожалел. Тем более секача мы ему не загнали. Обиделся парень! Короче, если начистоту, мы были уверены, что не застанем его в городе. Послали Гришку потихоньку проверить, стоит еще тачка у Шемякина или нет. Оказалось – стоит, как стояла, и хозяин не появлялся. Тут мы призадумались. Какие могут быть варианты? Загулял у деревенской шалавы или вернулся в домик егерей, погостить. У залетных пташек разные причуды бывают.

– Другие соображения имеются?

Степан опустил жуликоватые глаза, поскреб бороду.

– Хреново, если чувак заблудился, забрел на болото и… В тех местах гиблые топи, Дамианова трясина. Слыхали?

– Хочешь сказать, Неверов утонул в болоте?

– Ну… всякое случается.

– С «Вепрем» связь есть?

Грибов покачал головой.

– Не-а. Сотовая не берет, а на спутниковую они не заработали. Говорю же, захудалое хозяйство. Да появится ваш Неверов! Взрослый мужик с ружьем в лесу не пропадет. Это ж не зима, чтобы замерзнуть, и не сибирская тайга, чтобы месяцами блудить. Я у него приборчик видел наподобие компаса.

– А вдруг его «монашка» в трясину заманила? – сказал младший Грибов, и все повернулись в его сторону. Он стоял в дверях, раскуривая папиросу. – Я лично в привидения не верю, но люди зря болтать не станут. В тех местах призраки бродят! Морочат охотников, гробокопателей разных, богомольцев пугают.

– При-и-израки? – протянул Матвей. – Это интересно. Хотя все могло быть гораздо проще. Вы отвезли Неверова подальше, убили его, ограбили и утопили труп в болоте. Потом придумали басню про охоту на кабана и незадачливого охотника, который заблудился в трех соснах.

Из глаз Гришки полетели искры от услышанного.

– Эй, ты че? Опять убийство нам шьешь? Не убивали мы москвича. Мы не душегубы, чтобы из-за бабла человека порешить. Между прочим, он нас предупредил, что денег у него с собой больше нет. Обещал, когда вернемся с добычей, здесь доплатить. Понял?

Матвей недоверчиво хмыкнул.

– Мы тут кумекали… про нечистую силу, – хрипло произнес Степан. – Я думаю, дыма без огня не бывает. У меня дружок в армии был, родом из Голыгина. Он такие страсти рассказывал! Будто неподалеку от ихней деревни в старину кому-то отрубили головы, а тела бросили в болото. И теперь, когда туман ложится, они выходят на дорогу, головы держат под мышкой и кланяются. Жуть!

Глава 11

Париж. 1939 год, сентябрь

Клумбы перед особняком на улице Пюто источали аромат цветов. По фасаду здания вился плющ, тронутый медью и багрянцем. Яркие краски таили в себе увядание.

Двое мужчин – один подтянутый, седой, другой помоложе, с черными усиками на красивом лице – стояли у окна. Оба были эмигрантами из России, но разговаривали между собой по-французски.

– Превосходные розы, – сдержанно произнес седовласый господин. – И все красных оттенков. Будто кровь. Мы стоим на пороге новой эпохи, дорогой Серж, на пороге великих перемен. Революция, выбросившая нас из родной страны, словно жалких отщепенцев, рассеяла искры вражды по всей Европе. Да что Европа, весь мир заражен бациллой ненависти. Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем! Когда такие слова звучат из уст не политического агитатора, а поэта, становится по-настоящему жутко. Кому-то вдруг понадобилось столкнуть народы лбами, натравить сословие на сословие, противопоставить одну идеологию другой. Пресловутая классовая борьба! Боже, какая пошлая выдумка…

– Вы полагаете, это выдумка?

– А что же еще? Воюют идеи, а не люди. Но идея всеобщего равенства – полная утопия. Заметьте, большевики подают свои несъедобные блюда под весьма благородным соусом. Гитлер использует тот же прием: он обещает немцам сытую и сладкую жизнь. На самом деле эти вожди безумны, они увлекут своих приспешников в пропасть и утопят мир в крови.

Молодой человек порывисто вздохнул:

– Я бы не стал делать поспешных выводов.

– Какая спешка? Мы безнадежно опаздываем, мой друг. Пора позаботиться о судьбе нашей картотеки и архивов. Лучше всего их уничтожить.

– Зачем? – горячо воскликнул Серж, пораженный столь радикальным предложением.

– Началась война. Полагаю, скоро здесь будут хозяйничать нацисты.

Серж разразился патриотической тирадой, исполненной героического пафоса. Пожилой собеседник слушал его, скрывая улыбку. Давно ли он был таким же молодым и безрассудно храбрым, излучал энтузиазм и веру в светлое будущее России? И где он теперь? Нашел убежище во Франции, откуда тоже собирается бежать. Вечный беглец! Печальная участь…

Пожилой господин отошел от окна и задумчиво обвел взглядом со вкусом отделанный кабинет: дубовые панели, резьба, бронзовые подсвечники, тяжеловесная мебель. Целую стену занимает старинный гобелен. На переднем плане могучий красавец голыми руками сражается с медведем, в отдалении за поединком наблюдает свита – знатные всадники, слуги, которые сдерживают охотничьих собак.

– Вам нравится? – Хозяин кабинета обернулся к молодому собеседнику. – Зигфрид на своей последней охоте. Великий и бесстрашный герой германского эпоса был убит, когда наклонился к ручью испить воды, – так гласит легенда. Скажете, вероломство? Семена вражды дают отравленные всходы. Сначала вы убиваете, потом вас убивают. Всему виной – жажда власти, тотального господства. Сюжет германских мифов представляет собой борьбу за некое чудесное золото. Обладание им сулит безграничное могущество. Разумеется, это только аллегория. Разве история человечества не то же самое? Вы никогда не задумывались, почему люди ведут непрерывные войны? Когда двое дерутся, за этим всегда кроется кто-то третий. Победители захватывают земли, города и сокровища тех, кто проиграл. Третий подбрасывает им сей вечный мотив, чтобы отвлечь от главного. Истинное богатство не измеряется военными трофеями.

«Что вы имеете в виду? – хотел спросил молодой человек, но воздержался, подумав: – Пожалуй, я покажусь глупцом, если буду задавать нелепые вопросы».

И, не желая обнаружить свое невежество, он заговорил о Зигфриде и пресловутом золоте, из-за которого разгорелся весь сыр-бор:

– Зигфрид – вымышленный персонаж, он олицетворяет безупречного витязя, призванного спасти себя и богов. Он убивает дракона, отбирает у него золотой клад, и, если мне не изменяет память, там еще было какое-то кольцо. Однако скорая гибель помешала ему воспользоваться могуществом кольца, и оно возвращается к «русалкам Рейна». Кажется, я пересказываю либретто опер Вагнера, – смутился Серж. – Мифы полны противоречий и грешат разбродом в толковании тех или иных вещей.

– На то они и мифы. Это ведь не руководство к действиям, а упражнения для ума. Как рассказать слепому о солнечном свете? Какие слова вы употребите, чтобы донести до него то, о чем он не имеет представления? И даже зрячим следует соблюдать осторожность. Нельзя смотреть на солнце без риска ослепнуть. Не потому ли иносказание и притча – излюбленный язык пророков?

Молодой человек опять не сообразил толком, о чем речь, но не подал виду. Что-то неуловимое присутствовало в этом разговоре.

Между тем пожилой господин продолжал развивать свою мысль:

– Вас не удивляет сверхъестественная сила и неуязвимость Зигфрида? – спросил он, указывая на гобелен. – Храбрец приказал слугам не спускать собак, а остальным охотникам не приближаться к медведю. Он настиг зверя на бегу, взял его живьем, крепко связал и приторочил к седлу. Каково? А?!

И процитировал:

 
Стрелою златоперой пронзенные насквозь,
Свалились тур матерый, четыре зубра, лось.
От Зигфрида ни разу не ускользнула дичь —
Ведь даже лань его скакун мог на бегу настичь.
 

Серж еще сильнее сконфузился. Его усики нервно подергивались.

– Но… известно же, что Зигфрид искупался в крови убитого дракона. Листок липы упал ему на спину, и только это место осталось незащищенным.

Он не понимал, к чему клонит хозяин кабинета, и нервничал.

– Вам это не напоминает миф об Ахилле? – усмехнулся тот. – У каждого есть слабое место, куда можно ударить. «Ахиллесова пята»! Богиня Фетида пожелала сделать сына бессмертным и окунула его в воды Стикса. Она держала его за пятку, посему убить легендарного воина можно было, лишь попав в эту часть тела.

Серж молчал, не зная, что говорить.

– Даже боги ошибаются, – едва заметно улыбнулся седовласый господин. – Даже великие герои уязвимы. Это позволяет нам, обычным людям, примириться с нашими слабостями.

– Да…

– Кстати, священная река Стикс протекает во мраке царства мертвых, но, искупавшись в ее водах, можно обрести бессмертие. Это намек.

– М-м-м…

Серж неопределенно качнул головой. Он терялся, не находя слов для поддержания разговора. Перед глазами поплыл туман, язык отяжелел, губы не слушались.

– А еще во владениях Аида порхают боги сновидений. Одни посылают радостные сны, другие – мучительные кошмары. Есть там и боги лживых снов! Они навязывают людям заблуждения, которые ведут к гибели. – Хозяин кабинета пристально взглянул на собеседника. – Вы чем-то расстроены, мой дорогой? – Он ободряюще похлопал молодого человека по плечу. – Вас огорчает гибель Зигфрида? Или начало военных действий в Европе?

Серж почувствовал, как последняя фраза вывела его из транса. Он словно очнулся от какого-то дурмана и задал вопрос:

– Вы думаете, нам придется эвакуировать архивы?

– Я буду настаивать на уничтожении.

– Как можно?

– Нужно, милый Серж. Необходимо! Кое-кому давно не дают покоя наши бумаги. Боюсь, мой старый знакомый, барон фон Штейн, сгорает от нетерпения…

Он оборвал себя на полуслове. Его молодой собеседник напряженно размышлял над судьбой Зигфрида.

– Золото было проклято, – невпопад произнес Серж.

– Бесстрашие – вот лекарство от проклятий.

– Но Зигфрида не упрекнешь в трусости. О-о, я вспомнил! Чтобы воспользоваться силой кольца, скованного из магического золота, нужно было отречься от любви.

– Вы начитались сказок, Серж… Как ваша очаровательная Мишель? Вы женитесь?

– Мы решили отложить свадьбу до окончания войны.

– Напрасно. Взгляните на розы за окном. Срывайте их сейчас, пока дыхание зимы не погубило их красоту и свежесть…

Новгородская область. Деревня Камка. Наше время

Филофея вытащила ухватом из печи чугунок с распаренной картошкой и позвала обедать Василису с Улитой. От постоянной возни с водой ее руки потрескались, загрубели. Не верится, что когда-то они были праздными, ухоженными, гладкими, с розовым лаком на отполированных ногтях. Не верится, что вместо застиранных обносок, черных брюк, кофты и платка она когда-то носила красивую яркую одежду.

– Штаны монахиням носить не положено! – ворчали сестры.

Авксентий, бывало, заступался за молодую помощницу, корил их:

– Одежды для тела надобны, они не в силах ни очистить душу, ни запятнать ее. Пусть ходит в чем ей удобно. В ваших-то юбках несподручно грядки полоть да грибы собирать.

Сестры краснели, сердились.

– Монашество – стезя смирения, – наставлял их преподобный. – Один Господь есть судья наших дел!

Авксентий стал ей вторым отцом – мудрым, всепонимающим и всепрощающим. С его смертью она осиротела. «Он любил меня, а я его обманывала, – терзала себя Филофея. – Я так и не призналась ему в том, что меня мучает. Я лживая, грязная женщина, притворяющаяся праведницей. Бог меня покарает!»

Каждый раз, принимаясь за еду, обитательницы Камки произносили слова молитвы и поминали почившего Авксентия. Им его не хватало.

Филофея поставила на выскобленный стол квашеную капусту с клюквой, вчерашний хлеб, тарелки с картошкой. Сестрам полила растопленным салом, а себе только сольцой посыпала. На глаза набежали слезы. Преподобный не хвалил ее за излишнюю строгость к себе:

– Угнетать плоть постом следует в меру. Лишь гордыня заставляет нас усердствовать в сем деле. Не через пустой желудок придем мы в рай, а через божественный дух!

Отец тоже подкладывал Тае лучшие кусочки, покупал ей лакомства и чудесные подарки. Он баловал ее, а она отвечала ему нежной любовью.

– Что ж ты сухую картоху ешь? – заметила сестра Улита. – Гляди, с ног свалишься! Кто тогда нам, старым, поможет?

– Бог милостив, – шептала Василиса. – Скоро приберет нас.

«А как же я? – в отчаянии думала послушница. – Неужели мне придется доживать век одной в забытой всеми Камке?»

Тут же приходили ей на ум примеры отшельников, и на щеках выступала краска стыда. Значит, слаба ее вера, раз в душе живет страх!

Вспомнилась отцовская улыбка, его суровый голос, который совершенно не пугал Таю. Она была его любимицей. Он садился в глубокое мягкое кресло, дочка – на скамеечку рядом, и они беседовали о жизни, о Боге, о любви.

– Любовь – это все сказки для таких глупышек, как ты, – посмеивался отец. – Можно любить детей, любить жизнь, любить свое дело, наконец. А между мужчиной и женщиной возникает страсть, физическое влечение, инстинкт продолжения рода. И не более!

Таисия не возражала. Отец старше, умнее, опытней: раз говорит, значит, знает. А ей не пристало сомневаться. Спорить с родителями непозволительно. Отец любимую дочь плохому учить не станет.

Как же хотелось его увидеть! Уткнуться по-детски в колени, выплакать свое горе, рассказать все страшные тайны. Особенно про Ангела… Про то, как он приходит в безлунные ночи, приникает к оконному стеклу и ведет греховные речи, произносит обольстительные слова.

Раньше он являлся, едва она успевала опустить голову на подушку и сомкнуть веки, а в последнее время сон и явь перемешались. Раньше святость Авксентия охраняла ее покой, отпугивала бесов и демонов. Когда Господь забрал старца к себе, нечистая сила воспрянула, пошла в наступление. Филофея с ужасом вскакивала посреди ночи, не понимая, спит она или бодрствует. Просыпается во сне или наяву?

Лицо Ангела смутным пятном виднелось за стеклом окна, в черноте ночи; его голос доносился тихо, будто издалека, но ему невозможно было противиться. Руки и ноги послушницы наливались свинцом, язык и губы немели, и она не могла ни пошевелиться, ни крикнуть. Читая Жития святых, она находила подтверждение своему состоянию. В давние времена преподобная Евдокия сподобилась узреть ангела, при виде небесного вестника женщина была так ослеплена его сиянием и поражена чудесным видом, что уста ее молчали несколько дней.

«Так то был настоящий посланец Божий, – дрожа, думала Филофея. – А кто является мне и смущает меня?»

На этот вопрос не было ответа. Ангел говорил ей о любви, о неземном блаженстве, которое она познает в его объятиях, о свете небесного огня, который пробудит ее сердце для любовного чувства.

– Выйди ко мне… – раздавалось то ли за окном, то ли в уме потрясенной сладостным и ужасным голосом посланника Филофеи. – Выйди…

«Ты от Бога… или от сатаны? – хотела спросить она, но не могла вымолвить ни слова. – Соблазняешь меня или испытываешь?»

Молодые мужчины, которых она встречала у колодца или в лесу, отталкивали ее своим видом и грубыми речами. Они предлагали воды наносить, дров наколоть, продуктов подбросить. Филофея, опуская глаза долу, только молча трясла головой. Нет, мол! Не надо!

Иногда попадались упрямцы, и от них непросто было отделаться. Носили-таки воду, рубили дрова, оставляли крупу, сахар, консервы. Сестры все принимали – голодно стало в Камке.

– А этот… строитель… заглядывается на тебя, – говорила Улита, обращаясь к послушнице. – Сердечко-то екает? Проверь себя, сестрица.

Строителя звали Михаил. Его послала в здешние места подрядная фирма.

– Я инженер, провожу независимую экспертизу состояния старой монастырской дороги, – объяснил он. – Можно ли провести дренажные работы и восстановить ее? Если да, то есть резон говорить о возрождении Дамиановой пустыни, а если нет… то придется отказаться от этой идеи. Без дороги никакое строительство невозможно. Заказчик просит дать заключение и составить приблизительную смету. Сейчас в России входит в моду благотворительность. Богачи подумывают о душе, о загробном мире, об искуплении грехов. Как будто пожертвованиями на храмы можно заслужить рай небесный! Вы как считаете, Филофея? Можно?

Она молча качала головой. Нельзя. Сестры тоже качали головами. Авксентий вот ни гроша не имел, но Царствие Небесное себе обеспечил.

Михаил взялся ухаживать за Филофеей. Однако куда ему было соперничать с Ангелом? Благо молодой человек не знал, с кем вступил в состязание.

– Она ведь еще не монахиня? – спрашивал он у старушек. – Не постриглась? Значит, дорога в мир ей не заказана.

Инженер бродил с планшетом и приборами по монастырскому тракту, что-то измерял, записывал. Уезжал, снова приезжал. Привозил гостинцы обитательницам Камки – ладан, свечи, спички, черные платки, еду.

– Слухи ходят, нечисто тут, на болотах, – как-то сказал он. – Призраки балуют. Или бандиты под них косят.

– Что? – не поняли сестры.

– Осторожней вам надо быть, – посоветовал Михаил. – Двери запирать покрепче. Ружьишко бы тоже не помешало.