Текст книги "Иллюзии красного"

Женщине показалось, что крыльцо покачнулось и закружилось, все быстрее и быстрее, вовлекая в движение деревья, цветы и небо… Сиур едва успел подхватить ее.

– Что с вами? Может быть, воды?

– Нет-нет, простите… Сейчас все пройдет. Так вы знаете Алешу? – ее глаза наполнились слезами, которые не проливались, а так и стояли, сверкая на солнце и придавая ее взгляду необычайную яркость. – Пойдемте в дом.

Таисия Матвеевна любила чистоту и уют. Повсюду стояли деревянные кадки с цветами, на гладко побеленных стенах множество эстампов, самодельных панно, чеканок, акварелей…

– Это все подарки моих учеников.

Она устало опустилась на кожаный диван с высокой спинкой. В комнате, светлой и просторной, почти ничего больше не было – круглый стол, накрытый плотной желтой скатертью в крупные цветы, несколько стульев и полки с книгами.

– Таисия Матвеевна, – Сиур старался говорить как можно мягче, тщательно подбирая слова. – Расскажите мне об Алеше и Элине, – все, что вы знаете. Поверьте, что это не праздное любопытство! Я живу в Москве, мы с Алешей работаем вместе. С ним может случиться несчастье. Или уже случилось… Но я так не думаю. Почему-то мне кажется, что ему просто нужна помощь.

Сиур не стал хитрить. С Таисией Матвеевной это было совершенно лишнее. Он умел чувствовать людей, и сразу понял, что перед ним чистая, преданная и прекрасная женщина, на которую можно смело положиться во всем и всегда. Редкий экземпляр человеческой породы.

– Хорошо. Раз надо… – Она не стала ни о чем расспрашивать, ничего выяснять, и это само уже говорило о многом. – А что вы хотите услышать? Мне они оба нравились – хорошие, добрые дети. Почему все так вышло? Вы не знаете, почему жизнь бывает неоправданно жестока к одним и так же неоправданно щедра и снисходительна к другим?

Сиур помолчал. Он чувствовал, что женщина сама может ответить на свой вопрос, и задает его просто, чтобы услышать его мнение. Что он думает об этом мире и о людях в нем? Стоит ли раскрывать перед ним свое сердце и касаться дорогих и близких судеб? Достоин ли он этого?

– Я думаю, что жизнь добра ко всем нам, но мы сами любим все усложнять и запутывать. Мы не умеем просто любоваться ею и принимать ее дары. Мы любим нагромождать горы лжи, сожалений и обид, вместо того, чтобы просто смотреть и видеть. Мы смотрим на гибель организма и представляем вселенскую катастрофу. Жизнь, подобно океану, выносит на поверхность мусор, который мы принимаем за жемчуг из самых сокровенных глубин. Не так ли?

Таисия Матвеевна смотрела на него во все глаза. Она не могла поверить, что слышит подобное из уст весьма респектабельного и современного мужчины. Это невероятно. Однако ему стоит все рассказать. Что она и сделала.

Сиур выслушал историю любви Алеши и Элины, похожую на миллионы других таких же историй и в то же время совершенно особенную. Взгляд издалека делает вещи подобными, но когда начинаешь приближаться к ним, из тумана бытия проявляются Знаки Судьбы и оригинальные детали, которых нет и не может быть более ни в какой точке вселенной.

Внучка Элина появилась у Таисии Матвеевны случайно. Подруга, которая работала в детском доме, ушла в декретный отпуск, но место терять не хотела и предложила ей вести по совместительству язык и литературу. Таисию Матвеевну она знала давно и подвоха не ожидала. А если другая устроится на ее место, то кто знает, как оно потом сложится? Вдруг, не захочет уходить, войдет в доверие к заведующей, начнет плести интриги… Ну, вот так и началась эта история.

Работая в детском доме, Таисия Матвеевна подружилась с маленькой девочкой, у которой было мелодичное имя – Элина. Кто ее так назвал, неизвестно. Девочку принесли к дверям роддома ночью и оставили одну, на ручке у нее был браслетик, на котором среди прочих элементов орнамента латинскими буквами было выгравировано слово Элина. Так ее и назвали.

– Вы не пытались узнать, кто ее родители? – Сиур сразу вспомнил истории убитых – старого антиквара, ясновидящей вдовы, Сташкова. Все они были «без роду, без племени», либо детдомовские, либо воспитанные тетками, бабками… Странное совпадение.

– Как не пыталась? – Таисия Матвеевна вздохнула. – Только бесполезно все. Вот я ее и растила как свою родную внучку, в дочки-то она мне не подходила, по возрасту. А с каким трудом удалось оформить документы, вы себе не представляете! Взять ребенка из детского дома не так просто. Хорошая она девочка, только дикая очень.

Сиур отметил, что женщина не говорит об Элине «была», а рассказывает о ней, как о живой.

– Вам нравился Алеша? – спросил он, чтобы побудить Таисию Матвеевну продолжать.

– Представьте, да. Он на эту Элинину дикость не обращал никакого внимания, ему, наверное, даже нравилась такая ее манера. То задумается невесть о чем, и мечтает! То начинает смеяться по всякому поводу и баловаться. И стихи очень любит, только не все подряд, а сложные… С глубоко упрятанным смыслом. Прочитает какие-нибудь строчки, и спрашивает, что мы об этом думаем? А мы сидим и молчим. Сразу-то и не сообразишь. И тут она подождет… да и объяснит, как она понимает. Знаете, я всю жизнь преподаю литературу и очень ее люблю, но до таких глубин, до такого неожиданного взгляда на вещи никогда моя мысль не доходила. Еще бывало, ни с того, ни с сего такое скажет… Вот у меня сережечки есть старые, от мамы оставшиеся – сапфиры натуральные, в круглой оправе и перевиты золотой ленточкой. Когда Элине восемнадцать исполнилось, я их хотела ей подарить. Она на них посмотрела, помолчала и заявила, что такой камень носили жрецы Юпитера в Риме на указательном пальце! Ну, что это? Странная она девушка… А Лешеньке это нравилось. Хотя он больше спортом увлекался, ходил в походы. Они сплавлялись на плотах по порогам. Потом он уговорил Элину пойти с ними. Думаю, ей просто хотелось быть с ним рядом.

Таисия Матвеевна взяла с полки толстый альбом для фотографий в бархатной обложке.

– Вот, смотрите, красота какая! Природа необыкновенная, – камни, вода, карликовые сосны.

На обрывистом берегу, покрытом ползучим кустарником, стоят несколько парней и одна девушка, в касках, спасательных жилетах, с огромными рюкзаками. Девушка тоненькая, изящная, с мечтательно-печальным взглядом. Рядом с ней – Леха, собственной персоной, молодой, застенчивый и влюбленный. Даже на фото смотрит на Элину, а не в объектив.

– Это они как раз перед тем походом сфотографировались, из которого Алеша вернулся без Элиночки. Он себя до сих пор винит, считает, что если бы он тогда не уговорил ее… А я так не думаю. Он обещал писать, но ни одного письма я не получила. Это все чувство вины, оно сжигает изнутри, как огонь, если дать ему разгореться.

– Да. – Сиур внимательно рассматривал фото. Элина ему понравилась. На ее руке что-то блестит, из-за блика не видно, что, – все расплылось. – Алеша всегда скрывал от всех нас Элину и все, что с ней связано. А что это у нее на руке так блестит?

Таисия Матвеевна поднесла фото к самым глазам.

– Это тот самый браслетик, про который я вам говорила. Элина его не снимала. – Женщина беззвучно заплакала. Слезы катились по ее бледным щекам. – Соседка меня все в церковь зовет, говорит, надо заупокойную службу заказать, свечки поминальные поставить, тогда легче станет. А я никак не могу решиться.

– Почему? – Сиур чувствовал себя неловко. Он не мог найти сочувственных слов, а молчать было не принято. Но что тут скажешь?..

– Потому, что Элиночка жива. Вы только не подумайте, что бабка, мол, чокнулась от горя. Я ее видела во сне, и она меня успокоила. Со мной, говорит, бабушка, все в порядке, не плачь. Проснулась я утром, помолилась, поплакала, и согласилась. Тело ведь так и не нашли. А значит, мертвой ее никто не видел. Сердце мне подсказывает, что поминать ее еще рано.

Валерия работала, как всегда, допоздна. Несколько раз она наливала из термоса заваренные по рецепту сладчайшего Бориса Ивановича травы от кашля. Горький отвар обжигал горло. Хотелось спать. Она встала, потянулась. За окном стояла густая душистая тьма, безветренная и беззвездная.

– Ночью будет дождь, – подумала Валерия. Она любила спать под шум дождя, когда в открытое окно врывались свежесть и влага, звуки падающих на листья капель. Тогда приходили на ум непонятные и приятно-тревожные мысли.

Валерия открыла створку окна и улеглась спать. Влад так и не позвонил. Наверное, что-то не получилось, как было задумано. Она хотела еще поразмышлять, но травы оказали успокаивающее действие и сон прилетел незаметно и легко, как пушинка на ресницы.

Ливень хлынул внезапно и оглушительно, забарабанил по стеклам и подоконнику, ворвался запахом промокшей листвы… Валерия проснулась. На часах – около трех утра. Боже! Как теперь снова уснуть? Термос с отваром стоял на тумбочке у кровати. Она налила полстакана, с трудом проглотила. Показалось, кто-то пытается открыть входную дверь.

Некоторое время Валерия пыталась делать вид, что не замечает странных звуков – словно кто-то вставил ключ в замок и открывает его, правда, без особого успеха. Она села и прислушалась. Действительно, кто-то возится за дверью. Сердце забилось так громко, что она испугалась. На цыпочках прокралась в прихожую и посмотрела в глазок. Темнота. На лестничной клетке нет света. За дверью отчетливо слышались приглушенные мужские голоса.

Валерия почувствовала, как ледяная волна страха поднялась к горлу, охватила его тугой петлей, не давая вдохнуть. Что же делать? Звонить в милицию? Пока они приедут! Да и приедут ли? Она лихорадочно начала вспоминать, куда положила топор, после того, как мастер стелил на ее балконе деревянный пол. Прошла на кухню, не зажигая света и трясясь от страха, налила большую кастрюлю воды и поставила на огонь. Когда дверь откроется, она плеснет туда кипяток. Паника нарастала стремительной лавиной, отнимая остатки рассудка.

– Позвонить Владу! – спасительная мысль быстро угасла. – Что он может сделать на другом конце города? Пока он доедет до ее дома, все будет кончено.

Перед ее глазами возник труп Евгения, густые брызги крови повсюду, отвратительные, приторно пахнущие пятна… Она почувствовала, как ноги стали ватными, а звуки глухими и далекими. Если она потеряет сознание… Усилием воли, преодолевая тошноту и озноб, она вырвалась из тумана забытья и схватила трубку телефона. Тишина. Валерия не сразу поняла, что телефонный кабель обрезан. Господи! Спаси и помоги!

– Там, в комнате, сотовый! – она кинулась к тумбочке, опрокинув термос с отваром. Острый запах трав, разлившийся вокруг, сообщил о том, что колба лопнула.

Она едва сумела набрать номер, так дрожали руки.

– Влад! Влад! Это вы?

– Что случилось? Кто это? – Влад спросонья никак не мог понять, кто и что от него хочет.

– Это Валерия!

– О, простите. Я слушаю, Валерия. Вы чем-то напуганы?

– Влад! Кто-то пытается открыть мою дверь! Там мужчины, я слышала их голоса… Я случайно проснулась ночью, от шума ливня. Они убьют меня! Помогите! Сделайте что-нибудь! Вы же обещали! – ее голос прерывался и дрожал, страх тек настолько мощным потоком, что Влад почти физически ощущал его. Он сразу понял, что это не истерика и не бабские выдумки, что все серьезно.

– Валерия!

– Да! Что мне делать? Они пытаются открыть замок!

– Я понял. Слушайте внимательно. Немедленно после нашего разговора звоните ноль три и вызывайте скорую помощь, сами себе. Скажите, что у вас сердечный приступ, что вы умираете! Вы меня слышите? – Влад подумал, что это даже не будет выдумкой.

– Но… Господи, пока они приедут… – было слышно, как она плачет в трубку.

– Черт! Пока они будут ехать, у вас есть еще один шанс. Звоните соседу или соседке, с которыми у вас близкие, дружеские отношения, и скажите то же самое – что у вас сердечный приступ и что вы умираете. Пусть он или она немедленно, – вы слышите? – немедленно несут вам валидол, или корвалол, или нитроглицерин! Все! Не теряйте ни секунды! Я тоже еду!

Он положил трубку, вскочил в джинсы, и, на ходу натягивая футболку, побежал вниз по лестнице. Услышав, как захлопнулась дверь, Влад кивнул сам себе и проверил, в кармане ли ключи от машины. Они оказались там.

Врачи скорой выходили на улицу, возмущенно переговариваясь, когда Влад ворвался в подъезд дома, в котором жила Валерия. Он чувствовал себя виноватым – закрутился, не перезвонил, не принял меры. Сиур не похвалит его за такой расклад. Только бы женщина осталась жива! Об этом он молился за рулем своего автомобиля всю дорогу по ночному, мокрому от ливня шоссе.

Слава Богу, все обошлось… Влад перевел дух, увидев Валерию, бледную, с трясущимися губами, но живую. Живую! У него отлегло от сердца. Теперь он все уладит, прямо сейчас. Заберет ее, заедет за Тиной и отвезет обоих на квартиру шефа. Тот оставил ключи, – как чувствовал! Надо спрятать фигурку Будды и рубиновую серьгу. Но куда? У него просто голова кругом идет! Скорее бы Сиур возвращался.

– Я сделала все, как вы сказали. Спасибо. – Валерия заплакала. – Господи, какой ужас! Хорошо, что сосед сразу же пришел. Они…

– Успокойтесь, подумайте о чем-нибудь приятном. А я с ним поговорю. Идет?

– Идет, – она через силу улыбнулась. – Он на кухне. Когда приехала скорая, мне почти не пришлось притворяться. Они слишком долго искали в темноте этаж и квартиру, и если бы не Игорь…

– Его зовут Игорь?

– Игорь Вячеславович, он брал у меня уроки английского…

– Приятно, что люди тянутся к знаниям, иногда это спасает жизнь!

– Вы еще шутите! – Валерия улыбнулась, уже более живо. Ее глаза прояснились, слабый румянец окрасил щеки.

Влад отправился на кухню, где длиннющий и худой Игорь Вячеславович, научный сотрудник института прикладной химии, пил чай из трав, успокаивая свою нервную систему, взбудораженную ночным происшествием. Он был рад, что смог услужить такой женщине, как Валерия Леопольдовна. Конечно, он сразу же примчался с валидолом, – у него всегда есть в аптечке, потому что у самого сердце пошаливает. А у двери какие-то люди. Он в темноте не рассмотрел. Подумал, она еще кому-то из соседей позвонила.

– Что они делали? – поинтересовался Влад с беззаботным видом.

– Откуда я знаю? Темнота… Мне вообще-то показалось, что у них был фонарик, но они его сразу погасили, когда я открыл дверь. Странно. Действительно, кто это такие? И что они делали у чужой двери? Тогда я об этом не подумал, – спешил очень, перенервничал…

– Сколько их было?

– По-моему, двое мужчин… – Сосед глубоко вздохнул, поморщился и потер левую сторону груди. – А тут скорая приехала. Врачи переговаривались громко, искали в темноте квартиру. Ну, эти двое куда-то делись. Ушли, наверное. Хозяйка долго не открывала, мы было решили, что она не в состоянии добраться до двери… А потом она открыла, и как только нас увидела, упала в обморок… прямо в прихожей. Вот и все.

– Спасибо. Вы очень отзывчивый человек! До утра еще несколько часов, успеете выспаться.

Игорь Вячеславович удалился, зевая, а Влад обследовал замок на двери – на нем оказалось несколько царапин. Кому-то не хватило нескольких минут, чтобы взломать дверь. Валерию спас сотовый телефон. Нельзя ее больше оставлять тут одну.

– Возьмите документы, деньги и все, что вам может понадобиться. Будду и ту серьгу, что спрятал у вас Евгений, мы тоже заберем.

– Это Евгений настоял, чтобы я обзавелась сотовым телефоном. Он спас меня.

Валерия сидела на кровати с отсутствующим видом, невыносимое напряжение сменилось апатией. Влад вздохнул и присел рядом, мягко взял ее за руку.

– Все позади. Собирайтесь. Нужно заехать еще в одно место.

Тина не удивилась, когда Влад разбудил ее посреди ночи, велел собираться.

– Мы переезжаем. Я познакомлю тебя с Валерией.

– Замечательно! – Тина засмеялась. – Когда-то я чуть не плакала оттого, что в моей жизни мало приключений! Вот компенсация! Боюсь, теперь их более, чем достаточно!

Людмилочка проснулась, помогла ей сложить вещи. Они успели попить чаю на дорожку.

– Когда что-нибудь необычное происходит, мне всегда хочется есть! – сообщила Людмилочка, отрезая толстый кусок сыра и укладывая его на булку с маслом. – Увидеть Влада мне приятно в любое время суток. Я провожу тебя.

Валерия подругам понравилась. И они ей. Влад что-то шептал на ухо Люмилочке, она хихикала со счастливым видом. Попрощавшись, Тина села в машину, она была рада переменам.

В квартире шефа Влад пооткрывал все форточки, и пространство наполнилось свежим воздухом и шумом дождя. Валерия захотела принять горячий душ, ее знобило. Тина стелила постель, мурлыкала что-то себе под нос, улыбалась.

– Когда Сиур вернется?

– Скоро. – Ее вопрос застал Влада врасплох. Он как раз обдумывал, каким образом показать ей серьгу с рубином.

– Ты что-то хочешь мне сказать?

– Ей-богу, она читает мысли, – подумал он. И произнес загадочным тоном, – Скорее показать. Смотри!

Жестом фокусника он достал из кармана и поднес к свету огромный, оправленный в золото рубин. Красные брызги разлетелись по стенам и потолку. Тина зажмурилась.

– Какое чудо! Тот самый рубин? Он в тысячу раз прекраснее, чем я думала!

Она положила камень на ладонь – розовое сияние осветило ее лицо. Свет камня ласкал, она физически ощущала его тепло, переливы магнетических волн. Словно огонь разливался по жилам, не обжигая, а обволакивая текучими мягкими потоками.

– Какое странное ощущение… я словно таю в его лучах! Таю… Он великолепен, как утренняя звезда на светлеющем небе!

– Я знал, что тебе понравится. Будду я тоже забрал.

Он достал фигурку, поставил на столик. Сонные глазки божка томно и ласково мерцали, созерцая людей, капли дождя на мокром подоконнике, алый рубин, комнату с бархатными шторами… На востоке темную синеву неба чуть окрасил пурпур. Ветер разгонял тучи, в образовавшихся просветах меркли одинокие звезды… Над Москвой занималась хмурая заря.

ГЛАВА 29

Сиур никак не мог уснуть. Ворочаясь с боку на бок, он обдумывал рассказ Таисии Матвеевны, сопоставлял, анализировал, сравнивал… и никак не мог отделаться от ощущения, что разгадка рядом. Она прямо здесь. Еще один последний штрих, и все станет ясно. Но этот-то самый штрих и ускользал все время, не поддавался.

Глубокая ночь накрыла своим непроницаемым покрывалом запущенный сад и домик с верандой, в котором Сиур мучительно искал разгадку истории любви и смерти… Он проваливался в дремоту, и девочка Элина улыбалась ему с обрывистого берега, придерживая рукой тяжелый рюкзак…

Ветер приносил из сада запах лавра и апельсинов, густо сдобренный привкусом гари. Терция больше не могла ждать. Беспокойство съедало ее… Мальчик, которого она послала с условным знаком к Сервию, так и не вернулся. Она ходила по опустевшему дому и замечала повсюду тончайший слой пепла, особенно хорошо он был заметен на светлом мраморе пола, оконных проемов, на поверхности бассейна в атриуме – тусклая жирная пленка покрыла прозрачную поверхность воды, и рыбки на яркой мозаике дна плавали как будто в тумане.

Терция решила заняться своей прической, чтобы немного успокоиться. Она разделила густую копну волос на две половины и принялась тщательно расчесывать их золотым гребнем. Это было нелегкой задачей. Жесткие и блестящие, вьющиеся на концах пряди перепутались. Наконец, ей удалось справиться с ними. Часть локонов у висков она перевила ниткой мелкого жемчуга и уложила их поперек головы, наподобие узкой диадемы, остальным позволила свободно спадать пышным каскадом по спине. Множество непослушных черных завитков с милой небрежностью обрамляли ее круглое лицо с ямочками на щеках.

Придирчиво разглядывая себя в зеркале, Терция осталась очень довольна. Справедливости ради, стоит сказать, что она всегда нравилась сама себе. Ее не смущали несколько грубоватые пропорции фигуры, полные формы, слегка неправильные черты лица. Она была красива, и знала это, – вопреки всем канонам и принятым нормам. Взгляды мужчин красноречиво говорили ей, что она привлекательна и желанна. Гораздо более, чем их тощие спутницы с идеальными греческими профилями и беспробудной унылостью во взоре. Вот и Сервий, благосклонности которого добивались самые знатные, прекрасные и юные римлянки, сразу и бесповоротно выбрал ее. И если сказать по совести, разве у него был выбор? Она всегда брала то, что хотела, невзирая ни на какие обстоятельства и условности. Пусть другие хнычут, что жизнь пролетела слишком быстро и незаметно, унося с собою свежесть молодого тела и трепет чувств. Весна наступает каждый год, и ничто не может помешать этому. А те цветы, что распускаются в сердце, вообще неподвластны ходу светил. Жизнь никому и ни в чем не отказывает. Это мы сами не смеем принимать ее дары. Боимся, не решаемся, сомневаемся и медлим, тогда как каждый миг – это слеза Любви на ладони Вечности…

Терция не из тех, кто постоянно раздумывает и ноет, не в силах сделать ни одного шага навстречу всем стихиям бытия. Она хочет охватить все – от легкого шелеста олив в саду до урагана в открытом море, когда дикий ветер рвет паруса и швыряет в лицо соленые брызги; от тихого шепота страсти до неистовых стонов экстаза, когда солнце опрокидывается с небес и тонет в океане нежности… Разве не за этим она пришла в этот суровый и загадочный мир, полный света и неясных теней, из-за которых так легко сбиться с пути? Но даже в самой непроглядной мгле всегда есть маяк на высоком утесе. Главное – это смотреть в даль и искать направление.

Терция не могла объяснить то, что она чувствовала, никому, даже Сервию. Она снова и снова задавала себе вопрос: люблю ли я его? Пытаясь ответить, она натыкалась на следующий: а что это такое – любить?

Она подолгу сидела у фонтана, наблюдая, как его прохладные струи, журча, стекают по мраморному желобку в каменную чашу бассейна. Это помогало ей сосредоточиться. Глядя на изменчивую игру воды, она сравнивала ее с быстротечностью и непокорностью жизни, и понимала, что вечное непостоянство – это она сама, Терция, мятежная дочь Рима. Что вчера, когда она не знала Сервия и его не было рядом, вода в фонтане была совсем не такой. Она текла и шумела по-другому, и создавала иное настроение. Теперь же все не так – фонтан и его нескончаемая песня вызывают в ее воображении романтические образы, светлую и легкую печаль, волнующие мечты…

Любовь невидима, но она непроявленно присутствует во всем сущем. Все, что мы видим и чувствуем – есть ее отражение, свет этого мира, и любого другого. Даже камень любит. Но у него бесконечно мало любви. Есть люди, подобные камням. Так они и живут… Человека делает великим и могущественным, необыкновенным созданием, его способность любить… Она одна может поднять его до немыслимых высот. И только степень ее отсутствия может обрушить его вниз, превратить в камень, или еще хуже – в ничто.

…Порыв ветра пробрал ее холодом до костей. Терция вынырнула из своих сложных размышлений, которые были самой большой ее странностью. Как похолодало! Она пошла в свою спальню, чтобы надеть теплую накидку. Невыносимый зной сменился пронизывающим холодом, небо стало темным, как в сумерки. А ведь еще даже полдень не наступил! Где же Сервий, почему он не ответил на послание?

– Госпожа! Госпожа! Поднялся сильный ветер! Все люди бегут к морю, чтобы уплыть как можно скорее. Почти ни одного судна не осталось! Только лодки… Случилось что-то страшное, небо потемнело, как ночью…

Служанки, вернувшиеся с рынка без покупок, насмерть перепуганные, наперебой рассказывали о панике, охватившей жителей города, о том, что началось что-то невообразимое – темнота, буря, черный дождь. Они были вне себя от страха. Терция подумала, что нужно отпустить их.

– Вы можете делать что хотите. Я отпускаю вас. Бегите, спасайтесь, как другие.

– А вы, госпожа? Мы не можем покинуть вас!

Но Терция уже не слушала их. Они свободны и могут позаботиться о себе, – больше не стоит о них думать. Ее волновало то, что происходит все эти дни – непонятные природные явления, внезапные изменения погоды. Сервий тоже показывал ей черное облако над горой. Но где же он сам? Она не могла сейчас сосредоточиться ни на чем, кроме него. Что с ним? Она вспомнила, что ночью ложе как будто дрожало, и слышался отдаленный гул. У Терции был отменный крепкий сон, и она так и не проснулась окончательно, а утром решила, что ей все приснилось. Напрасно она не придала значения тому, что ее любимая ваза, оставленная на краю столика, ночью упала и разбилась. Неужели Сервий ничего не замечает? Почему он не дает знать о себе?

Мелькнула мысль, что он поддался всеобщему страху, забыл о ней, бросил все и решил спасать свою жизнь. Может, отплыл в море на каком-нибудь судне? Это было невероятно. Терция отказалась от этих предположений, как от абсурдных. Сервий забывал о себе, когда был рядом с ней. Он готов на все ради нее, – если бы могло возникнуть малейшее сомнение по этому поводу, он бы не приблизился к Терции на полет стрелы. «На что он готов ради меня» – было основной меркой, с которой она начинала свои отношения с мужчиной. И мерка эта была невероятно высокой и жесткой.

– Если бы он имел хоть малейшую возможность передвигаться, то давно был бы здесь! – сказала она себе. – Значит…

Она позвала служанок. Никто не откликнулся…Наверное, убежали. Ну, что ж, она сама отпустила их…

Терция все еще не знала, что ей предпринять. Сильный порыв ветра обрушился на сад, ломая ветки, гоняя по двору листья и мелкие сучья. Она выбежала на улицу. Тоненькие деревца гнулись до земли, по вымощенной камнями дороге неслась пыльная поземка, мусор, оборванная листва, лепестки цветов, какие-то тряпки, перья и мелкие предметы. Ветер крепчал. С потемневшего неба падали черные хлопья сажи. Откуда она взялась? Сажа таяла, оставляя черные пятна на стенах домов, на одежде. Да это же черный снег!..

Терция наклонила голову, пытаясь противостоять ветру, надела на голову накидку. Нужно было все время держать ее руками. Ничего не было видно, приходилось передвигаться наугад. Терция хорошо знала дорогу к казарме гладиаторов, единственному месту, где она могла что-то узнать о Сервии. Она шла очень быстро, а потом побежала. По дороге катились мелкие камешки, комки грязи. Вдоль улицы тянулся высокий сплошной каменный забор, за которым она сможет, наконец, увидеть мужчину, с которым хочет разделить все – дыхание, поцелуи, ласки, рассвет над морем, и, если уж так сложилось, то и смерть. Лучше бы все вышло по-другому! Но жизнь не спрашивает, она – происходит.

Терция уже видела поворот к жилищу гладиаторов, высоченные тополя у входа, когда раздался нарастающий подземный гул, словно что-то огромное и страшное зашевелилось в глубине, вздымая земную твердь, безжалостно стряхивая с нее все живое и неживое, перемолачивая неумолимыми и мощными жерновами… Женщина потеряла равновесие; мостовая вырвалась из-под ее ног, каменный забор раскололся со страшным грохотом, и обрушился, рассыпавшись по дороге крупными и мелкими обломками, потонув в густом облаке пыли.

Большой обломок известняка, вырубленного рабами в темных лабиринтах катакомб, попал Терции в голову, – она упала, а остальные камни беспорядочно посыпались, погребая под собою ее тело… Последнее, что возникло в ее сознании – жаркие объятия в тени апельсиновых деревьев, под журчание прозрачных струй фонтана, лицо гладиатора, красивое и искаженное страстью, и ее собственный шепот, беззвучный, безумный…

– О, Сервий, ты слишком нежен… Примени же немного силы! Совсем немного… Насилие… это так возбуждает…

Она позволяла себе быть собой – всегда. И во всем. В любви тоже. Ни на кого не похожая, своевольная и гибкая, она привлекала этим особым свойством – изменчивой неповторимостью.

Когда пыль рассеялась, Терция осталась лежать, откинув левую руку в золотых браслетах поперек мостовой, засыпанной камнями. Ее светлая накидка, вся в пятнах сажи, сбилась, открыв черноволосую голову, утопающую в пышных вьющихся прядях, припорошенных грязно-серой пылью, словно погребальной вуалью… Из уголка закрытого глаза, который уцелел, вытекла одна скупая слезинка. Одна-единственная, как сожаление о том, что все так быстро кончилось. А может быть, о том, что все усилия оказались напрасны, что она так и не добежала, так и не успела, так и не узнала, так и не…

Везувий, прекрасный и грозный, стер с лица земли Помпеи, – провинциальный городок могучей империи, – укутав навеки толстым слоем пепла его сады и виноградники, изящные виллы, мраморные фонтаны, оливковые рощи и большой прямоугольник форума [37]37
  Форум – в Древнем Риме площадь, рынок, ставшие центром политической жизни.


[Закрыть] с храмом Юпитера, похожим на этрусские [38]38
  Этруски – древние племена, населявшие в 1-м тыс. до н. э. С. – З. Апеннинского п-ова и создавшие развитую цивилизацию, предшествовавшую римской и оказавшую на нее большое влияние.


[Закрыть] святилища, храмом Аполлона, покровителя муз, и базиликой [39]39
  Базилика – прямоугольное здание, разделенное внутри рядами колонн или столбов на продольные части.


[Закрыть], театрами и знаменитыми термами, школой гладиаторов и амфитеатром, над которым сливались воедино восторженные крики зрителей и последний вздох умирающих, кровь и золото, гибель, восторг и наслаждение… Огнедышащий вулкан дописал эту страничку жизни мужчины и женщины из Рима, по-своему… В порыве, в движении, в расцвете. В ожидании…