Текст книги "В горах ближе к небу"

Глава 4

Галактика Эол. Далекое прошлое

Элакриэн проснулся. Атмосфера «Этлона» вновь наполнилась драгоценной золотистой воздушной средой. Тяжело выплывая из забытья, Тэлл слышал гул машины, опускающей камеру. Когда та открылась, он все еще оставался неподвижным и безразличным ко всему. Таймер громко пищал, напоминая, что пилот должен полностью прийти в себя.

– Элакриэн, это Коэр, новый оператор. Как самочувствие?

С трудом пошевелившись, Тэлл шумно вздохнул.

– Слышу вздох. Как дела? Ты в порядке?

Коэр впервые сидел за операторским пультом и волновался, поэтому его голос звучал не слишком ободряюще. Стоявший рядом Ари, самый опытный оператор станции, понимающе улыбнулся. Однако и он чувствовал легкое волнение. Нельзя было допустить потерю еще одного пилота, еще одного жителя Хелиона, которых оставалось все меньше. Ни в коем случае!

– Все хорошо, Коэр, – отозвался Элакриэн.

– «Этлон» у цели. Мы видим у себя на экране твой корабль и «Эрбор», – поспешно сообщил оператор.

Пожалуй, слишком поспешно. Ари мягко положил руку на плечо помощника.

– Будь на связи, – уже спокойнее сказал новенький.

– Да, Коэр.

Наконец Элакриэн смог подняться и сесть в лифт, который мгновенно доставил его в кабину управления.

– Включи экран, – распорядился Тэлл, и бортовой компьютер «Этлона» тут же исполнил команду пилота.

Космос «ворвался» внутрь корабля.

«Вот он»… – мысленно отметил Элакриэн, увидев «Эрбор».

Его сердце болезненно сжалось. На фоне россыпи далеких звезд гладкое голубовато – зеленое тело «Эрбо – ра» казалось огромной застывшей глыбой льда.

Тэлл увидел на экране Теуатль – капризное солнце, которому поклоняются ацтланы, – и красный шар их планеты Ацтланики.

Коэр молчал. Ари заранее предупредил его о том, что важные сообщения не следует делать сразу после пробуждения пилота. Надо дать тому возможность самому охватить картину ближнего космоса и только потом уточнять обстановку. Сложная сеть удаленных спутников-наблюдателей обеспечивала операторам возможность видеть происходящее в любом заданном районе. Разумеется, в пределах их сектора галактики.

– Тэлл, тебе решать, как поступить с «Эрбором», – сказал Коэр, когда почувствовал, что время пришло.

Его слова нарушили тягостное молчание.

– Я понял.

Элакриэн переключил экран на режим плотного сканирования. Невидимые лучи пронизывали «Эрбор», позволяя видеть, что там внутри. Груз золота на борту корабля оказался нетронутым.

Манфи… Как ни старался, Тэлл не обнаружил никаких следов ее присутствия.

«Каким образом «Эрбор» мог оказаться здесь?» – удивлялся он.

Оставался еще один шанс узнать хоть что-то – просмотреть записи кассиореса, установленного на «Эрборе». Так назывался сверхчувствительный и точный прибор, в сердцевине которого жили своей особенной жизнью кристаллы. Они умели не только воспринимать и надежно хранить информацию, но еще общаться с пилотами и себе подобными прозрачными собратьями в аналогичных приборах. На близком расстоянии можно было осуществить связь между памятью кристаллов с обоих кораблей. Возможно, там хранится разгадка случившегося с Манфи.

Элакриэн обратился к кассиоресу «Этлона». Он потребовал установить связь с аналогом на «Эрборе», надел на голову специальный шлем-приемник и приготовился к сеансу трансляции запечатленных образов. Некоторое время он сидел с закрытыми глазами, сосредоточившись, пока не увидел внутренние помещения «Эрбора».

«Как темно! Плохо…» – мысленно отметил Тэлл.

Очень некстати он подумал о том, что «Эрбор» – корабль Манфи. В груди родилась тоска…

Элакриэн невольно открыл глаза. Он сидел в мягком кресле кабины управления и видел перед собой голографическую картину космоса. Связь между кристаллами обоих кораблей нарушилась. Рассердившись на себя, Элакриэн резко снял шлем и вскочил с кресла. Теперь надо начинать все сначала.

Подавив вспышку гнева, он сел на прежнее место, приготовился восстановить связь и закрыл глаза. Ему хотелось сохранить «Эрбор». Для него слишком дорого все, что связано с Манфи.

«Если бы я смог каким – то чудом включить бортовой компьютер «Эрбора», – думал он.

Тэлл снова увидел кабину управления «Эрбора». Яркая вспышка откинула его назад, расслабленное тело резко дернулось. Однако ему удалось сохранить спокойствие, и связь не прервалась.

– Кто здесь? – воскликнул Элакриэн и вспомнил, что он всего лишь наблюдатель, который просматривает память кристаллов.

Тэлл напряг все свое внимание, но не смог уловить никаких признаков постороннего присутствия на борту «Эрбора». Звездолет был необитаем. Вспышка, на которую среагировал Элакриэн, – всего лишь след уничтоженной памяти кристаллов. Сомнений больше не осталось: Манфи погубил чей-то злой умысел. Брошен вызов не только Тэллу, который любил ее всем своим страстным и нетерпеливым сердцем. Брошен вызов каждому жителю Хелиона.

Что он мог сделать? Виртуальное присутствие на «Эрборе» начинало угнетать его. Пожалуй, так он ничего не сможет предпринять.

«Я должен придумать способ оживить компьютер корабля Манфи», – решил Элакриэн.

Снимая шлем, он продолжал думать, как ему поступить. Он ужасно устал. Затекшее тело неприятно ныло. Глянув на табло отсчета времени, пилот почувствовал себя несколько сбитым с толку. Неужели сеанс виртуальной связи продолжался так долго?

Элакриэн понимал, что обязан принять решение. В таких случаях он использовал неписаное правило: думать о себе, как о постороннем, который мог попасть в похожую ситуацию. Он не должен ошибиться. Кроме того, Тэлл боялся упустить любую мелочь, способную натолкнуть его на догадку: что случилось с Манфи и почему «Эрбор» оказался рядом с Ацтланикой.

Первым побуждением Тэлла стало желание отправиться на «Эрбор» самому, осмотреть его как следует, наладить при помощи кассиоресов связь и восстановить в памяти компьютера информацию, необходимую для управления кораблем. «Этлон» и «Эрбор» были из одной серии, их устройство совпадало до мельчайших деталей.

– Воздушная среда «Этлона» на десять процентов ниже нормы, – любезно сообщил контролер режимов жизнеобеспечения.

Тэлл уже видел показания приборов и знал, что процент содержания золота в воздухе заметно упал. Значит, скоро он будет ощущать дискомфорт. Никто не мог знать, что «Этлон» пробудет в космосе намного дольше, чем планировалось.

Элакриэн потянулся к ажурной подставке, на которой стоял нюхательный прибор, взял его и несколько раз вдохнул мельчайший золотой порошок. По телу растеклось приятное тепло. Он отключил экран, вошел в лифт и поднялся в свой кабинет.

Огромная черепаха смотрела на него янтарными глазами. Тэлл сел на ее широкий панцирь и задумался. Могло оказаться, что на «Эрборе» выведено из строя что-нибудь еще, и тогда он рисковал попасть в затруднительное положение. Вдалеке от Хелиона он не мог рассчитывать на помощь. В случае неприятностей под угрозой окажется его жизнь и судьба обоих кораблей.

Тэлл прекрасно осознавал, что в данный момент ему стоит надеяться только на свои собственные силы. Решение пришло неожиданно. Он пошлет на «Эрбор» робота! Легкость, появившаяся вслед за тем, как его посетила эта мысль, свидетельствовала, что он поступает правильно.

Элакриэн нажал несколько клавиш на панцире черепахи, и правая стена кабинета раздвинулась. В нише за ней стояли три робота. Элакриэн крайне редко прибегал к их услугам. Своим видом они чем-то напоминали черепах: черные и гладкие фигуры с оболочками-панцирями на спине, сложив перед собой четыре манипулятора, ожидали приказаний. Их глаза светились тем же янтарным огнем, что и глаза золотой черепахи в кабинете Тэлла. Роботы могли выполнять множество функций; они подчинялись не только сигналам, но и голосовым командам. Любой из роботов, находясь в подчинении главного бортового компьютера, мог справиться с управлением кораблем и заменить пилота.

«Медлить незачем», – подумал Тэлл, принимаясь за работу.

В нижних помещениях «Этлона» золотистая среда была не столь насыщенной, как в верхнем ярусе корабля, где пилот проводил много времени. Процент ее пригодности упал недопустимо низко. Элакриэн испытывал легкую слабость и периодически вдыхал золотистый порошок. Подготовкой челнока – небольшого летательного аппарата, которых на борту «Этлона» имелось пять, – занимался робот. Тэлл проверял точность его реакций. Он так увлекся, что забыл обо всем, кроме работы. Впервые за долгое время он был почти счастлив.

Находясь в сильном возбуждении, Элакриэн забывал вдыхать порошок. Он перестал замечать слабость. Иногда мысль о том, что он плохо заботится о своем теле, приходила ему на ум и вызывала легкое чувство вины. Но Тэллу некогда было заострять на этом внимание. Он спешил.

Наконец робот сообщил, что все готово к перелету на «Эрбор».

Элакриэн с трудом добрался до лифта и вдохнул полной грудью насыщенный золотом воздух. Ощутив головокружение, он прислонился к хрустальной стенке. Лифт почти мгновенно доставил пилота в кабину управления. Тэлл сел в удобное кресло и расслабился, медленно приходя в себя.

Таймер в его перстне отсчитывал время, отпущенное им самому себе на короткий отдых. Перед глазами возникла густая тьма. Пилот провалился в тревожный сон, из которого его вывел пронзительный писк таймера.

– Пора отправлять челнок!

Элакриэн даже не заметил, что думает вслух. Включилась связь со станцией Хелиона.

– Тэлл, как дела?

Взволнованный голос оператора окончательно привел пилота в чувство.

– Очень устал, – признался Элакриэн. – Челнок с роботом на борту готов к отправке на «Эрбор». В моем воздухе низкая концентрация золота. Среда истощается, а резерв исчерпан.

– Плохо, – огорчился Коэр. – Постарайся ускорить работы. По нашим расчетам, арумия[3]3
  Арумий – фантастическое название насыщенной золотом воздушной смеси для дыхания.


[Закрыть] должно хватить. Увы, ты не сможешь позволить себе камеру пассивного присутствия, но крепкий сон, когда оба корабля лягут на курс к Хелиону, будет вполне уместен.

– Да, Коэр. Я тебя понял.

Тэлл отдал компьютеру приказ использовать последнюю порцию дыхательной смеси. Золотистая среда кабины управления снова стала комфортной.

Челнок стартовал и благополучно достиг «Эрбора». Долгие часы, проведенные за работой, пролетали незаметно для Тэлла. Наконец все наладилось. Робот, подчиненный командам главного бортового компьютера «Этлона», принял управление кораблем Манфи.

Оба корабля, увеличивая скорость, возвращались на Хелион – планету мудрых и высокоразвитых существ, которым осталось сделать всего несколько решающих шагов для постижения самых сокровенных тайн Вселенной.

Теперь Элакриэн мог позволить себе отдых. Он вернулся в свой кабинет, опустился на мягкое ложе и закрыл глаза. Он думал о Манфи…

Планета Земля, Памир. Наше время

Снежные шапки гор, залитые полуденным солнцем, выглядели сказочно. Илья Вересов нигде больше не видел такой сверкающей белизны и ярко-синего неба.

– Хочу домой, в Москву, – заунывно бубнил Голдин. – Надоело все. Вокруг одни маразматики…

Они сидели на большом гладком камне и разговаривали.

– Ты посмотри, красота какая! – говорил ему Илья. – А что в Москве? Дома, асфальт, выхлопные газы… и повсюду люди суетятся, как муравьи.

Но Голдин упрямо твердил свое.

– Чем горы-то лучше? Камни, скалы, ледники, ветер. И пустота… Как можно это любить?

– Эх, Жека! Ничего-то ты не понимаешь! – вздохнул Вересов.

– Хочу в Москву…

– Ну, черт с тобой, езжай. Силой тебя здесь держать никто не будет.

К ним подбежал запыхавшийся Саворский.

– Ребята! В туннеле взрыв! Сегодня база связывалась со строителями… Вот.

Илья некоторое время молча смотрел на него. Смысл сказанного не доходил до его сознания. Первым опомнился Голдин.

– Как взрыв? Почему? – удивился он. – Обвал, что ли?

Кострома пожал плечами.

– Никто пока не знает. Может, террористический акт. Комиссия нагрянула из Душанбе. Военных нагнали, ментов…

– Жертвы есть? – спросил Вересов.

– Говорят, есть. Предположительно два человека.

– Вот что, Жека. Никуда ты не поедешь, – Илья повернулся к Голдину. – Во всяком случае ни сегодня, ни завтра. Дороги наверняка оцеплены. Думаю, скоро спецы и здесь появятся. Будут всех расспрашивать. Кто что видел, слышал?

Голдин подпрыгнул от возмущения.

– А я при чем? Откуда я знаю про взрыв? Чего меня расспрашивать?

– Как чего? – усмехнулся Вересов. – Вот ты откуда здесь появился? Чем занимаешься? От нашей базы до строительства рукой подать.

– Я… из общины.

– Это ты так говоришь. Может, ты диверсант! Заложил взрывчатку в туннеле, потом убежать хотел. Но не повезло. Попался в капкан!

Он оглушительно захохотал.

– Маразм! – завопил Голдин. – Ты, Илья, издеваешься надо мной! Зачем бы я тогда около лагеря крутился, если я диверсант? Я бы другую дорогу нашел.

– Так ведь ты не знал, что завхоз капканы расставил.

У Голдина был такой растерянный вид, что Кострома не выдержал и тоже засмеялся.

– Да ну вас! – обиделся Женя. – Нашли чем развлекаться. Разводняк устроили… Там несчастье, люди погибли, а вы…

Но Вересов уже его не слушал. Он думал о золоте. Маркова увезли в ближайшую больницу. О найденном в его рюкзаке самородке знали только он и Саня Аксельрод. Говорить об этом при опросе или не говорить? С одной стороны, золото не имеет отношения к взрыву в туннеле, а с другой… Кто знает?

– Надо нашим сообщить, – сказал он. – Потапенко и Аксельроду. Пусть спускаются сюда, в лагерь. Иди, Кострома, попроси, чтобы на следующем сеансе связи им обязательно передали. Нам все равно придется тут задержаться.

– На сколько?

– Не знаю. A y них продукты кончаются.

Саворский нехотя поплелся к большой палатке, где находилась радиостанция.

– Почему мне так не везет? – сокрушался Голдин. – Жена с негром убежала, с работы уволили, денег нет, мать пилит днями и ночами! Хотел в горах спрятаться. И не вышло! Такие маразматики собрались в этой типа общине, что легче повеситься, чем с ними сутки провести. Что за жизнь?! А?

Вересов поскреб заросший подбородок и улыбнулся.

– Нет, ты послушай, – не унимался Женя. – Решил я убежать от них, так поди ж ты! В капкан угодил! Хорошо, что вы рядом оказались. Вот скажи, Илья, кто-нибудь из ребят попадался в завхозовы капканы?

– Ну… вроде нет.

– Вот! – он многозначительно поднял кверху указательный палец. – То-то и оно! А я сразу напоролся. Чуть ногу не потерял.

– Не преувеличивай, – засмеялся Вересов. – Строишь из себя мученика. У нас вон Марков в расщелину свалился, ногу сломал, ребра повредил. Всякое бывает.

Женя обхватил голову руками и застонал.

– Не-е-ет… Это совсем другое. У людей случайности происходят, а у меня – закономерности. Понимаешь, в чем разница? Не успел я домой собраться, в Москву, как на тебе! Взрыв в туннеле! Ни много ни мало. И сиди теперь, дорогой Женя, кукуй здесь до второго пришествия. Скажешь, это нормально?

Вересов задумался.

– Знаешь, Жека, нам в этом походе тоже не везет. Прямо рок какой-то преследует. Гоша травму получил, перед этим… он банки консервные распотрошил. Зачем, спрашивается. Говорит, мол, его голос какой-то заставил. Наверное, глюки, горная болезнь. Потом мы под камнепад попали. Чудом живы остались. Не ты один пострадал.

И это Илья еще не упомянул ни о самородке, ни о мертвеце, который в горах свалился к ним вместе со снегом. А потом таинственно исчез.

Но Голдин был твердо убежден в своем первенстве по части неудач.

– Все равно… – твердил он. – Вам до меня далеко. Ты со своей Варькой живешь еще?

– Сам не знаю. Наверное, нет. Ушел я от нее.

– Вот видишь! – обрадовался Женя. – Ты сам ушел. Поэтому тебе не обидно. А моя… да что говорить! – он сердито махнул рукой. – Ты в другой раз жениться будешь?

Илья пожал плечами. О женитьбе он не думал. Голдин истолковал его жест по-своему.

– Правильно. Не знаешь. Значит, у тебя еще есть шанс. Зато мне жениться нипочем нельзя! Обязательно стерва попадется. Хоть во второй раз, хоть в пятый. Я вообще с бабами больше связываться не буду. От них запросто с ума сойдешь! Придется с мамашей жить. Бобылем.

– С мамашей тоже неплохо, – согласился Вересов. Они замолчали и думали каждый о своем.

– Когда спецы приедут? – не выдержал Женя. – Что же, мы должны сидеть и ждать?

– Что еще делать? Ждать, конечно. Может, они до нас к вечеру доберутся, а может… прямо сейчас.

– Маразм!

– Ладно, не кипятись. Куда тебе спешить?

После обеда в лагерь явились два милиционера, голодные, грязные и злые. Они приехали на мотоцикле, который им пришлось оставить внизу у дороги.

– К вам не доберешься. Чуть ноги не поломали.

Приезжие поговорили с каждым по отдельности и попросили дня два-три никуда не отлучаться.

Спрашивали они у всех одно и то же. Не видел ли кто в горах посторонних и отлучался ли кто-нибудь из лагеря в прошедшие трое суток. Посторонних никто не видел. А отлучился только один человек – Гоша Марков, которого отправили в больницу.

Милиционеры жутко устали. Они задавали свои вопросы только по обязанности. Вересов не заметил ни у одного из них хотя бы искорки интереса. Поэтому сказал то же, что и все.

Стражи порядка покинули лагерь уже в сумерках.

– Что ж ты им про голуб-явана не рассказал? – потешались альпинисты над завхозом. – Надо было доложить, сколько он у тебя банок с консервами выпотрошил.

Тот добродушно огрызался.

– Отстаньте, черти! Хотите из меня посмешище сделать?

– Какой тут смех? Тут самое настоящее хищение. Сколько ты орал на всех? Пусть бы спецы разбирались. И про капканы надо было рассказать. Может, они бы у тебя опыт переняли.

Капканы и консервные банки стали гвоздем программы за ужином, который сопровождался оглушительными взрывами хохота.

– Хватит вам зубы скалить, – возмущался завхоз. – Дурачье! Что вы жрать будете, если я это дело пущу на самотек? Я отвечаю за продукты. Вам лишь бы посмеяться, а у меня – ответственность.

Илья промолчал о своих предположениях насчет завхоза и банок. Если это его рук дело, вряд ли он помнит. Разве что какая-нибудь встряска, как у Маркова, случится. Странно устроен человеческий мозг.

Ночью, лежа без сна, Вересов думал о золоте. Правильно ли он поступил, что промолчал? Но… его ведь о самородке никто не спрашивал.

– Илья… – Голдину тоже не спалось. – О чем ты думаешь?

– Ни о чем.

– Наверное, Варьку свою вспоминаешь? Вересов презрительно фыркнул.

– Делать мне нечего!

– Она у тебя красивая… Слушай, сколько ты можешь без женщины обходиться?

– Сколько надо, столько и могу.

– Врешь!

– Да спи ты! – рассердился Илья. – Исповедник! Но Голдин ничуть не испугался.

– Знаешь, что мне пришло в голову? Я только сейчас вспомнил… У нас в общине говорили про взрыв в туннеле. Точно. Как раз накануне моего бегства. Они вечно всякую чушь несли.

– Какую чушь?

– Ну… там же это… кино снимали. Как раз про взрыв. Специально из Москвы приехали. Чтобы все было точь-в-точь… по-настоящему, блин.

– Ты откуда знаешь? – насторожился Вересов.

В его памяти возникла женщина, набирающая воду из ручья. Она тоже говорила о фильме. Съемочная группа приехала из Москвы снимать катастрофу в туннеле. Как он мог забыть?

– У нас Витек очкастый, по прозвищу Длинный, соль рассыпал, – хихикнул Женя. – Пришлось ему к строителям топать.

– Зачем?

– Так за солью же! До них он, правда, не дошел. Соль ему тут дали, в вашем лагере.

– А-а! Он мне еще о тебе рассказал. Высокий такой, тощий…

Вересов живо вспомнил долговязого парня, которого они с Костромой привели в лагерь. Черт, как он мог выпустить это из виду?

– Длинный разболтал нашим про туннель, про кино. Те сразу всполошились. Давай спорить, наезжать друг на друга…

– Постой… ты же говоришь, он до строителей не добрался. Откуда ему стало известно…

– Ему про съемки тут сказали, – перебил Голдин. – У вас в лагере.

– Понятно. А почему в общине разволновались?

– Так они же с приветом. Те еще маразматики! Выдумывают, что ни попадя. Такого нормальному человеку в голову не придет. В общем… они там считают, будто мысли материальны. И что если в туннеле снимать кино про взрыв, то… может произойти настоящий взрыв. Представляешь?…

Глава 5

Moсква

Машенька Ревина еще больше похудела. Ее мышиное личико неестественно заострилось, ключицы торчали, а ноги и руки превратились в тростинки.

– Я ужасно выгляжу, да? – спросила она, перехватив взгляд Ангелины Львовны. – Ладно, можешь не говорить, я и так знаю. Аппетита нет, сон пропал, все на нервах… Красота улетучилась.

Она истерически засмеялась.

– Хочешь кофе?

Профессиональный опыт подсказал доктору Закревской единственно правильный выход в данной ситуации: пока не разыгралась истерика, переключить внимание Машеньки на что-то другое.

За кофе беседа перешла в более спокойное русло.

– Мне нравится твой офис, – сказала Ревина, оглядываясь по сторонам. – Он у вас один на двоих?

– Да. Олег Самойленко – мой компаньон. Или партнер. Как правильно?

Машенька смешно наморщила носик.

– Откуда я знаю? Это Ревин – крутой бизнесмен. А я так… домохозяйка. – Она скорчила гримаску, будто собиралась чихнуть, и вдруг заплакала. – Что я говорю? Он ведь ушел от меня. Забрал вещи и ушел.

– Вы что, поссорились?

– Ага. Поскандалили… Знаешь, из-за чего? К нам на квартиру стали звонить какие-то люди и угрожать. Мол, если Данила не одумается, то… Ну, ты понимаешь. Я жутко испугалась! Смешно было надеяться, что все эти штуки с деньгами фирмы пройдут безнаказанно. Холмогоров меня предупреждал.

– Ты рассказала Ревину о звонках? Машенька шумно высморкалась и вздохнула.

– Конечно. Только он, как всегда, отмахнулся. Не лезь, говорит, в мои дела. Тебя это не касается. Как же не касается?! Ведь его убьют, дурака такого! – она снова заплакала. – Камикадзе чертов! И зачем я только за него выходила? Жила бы себе спокойно… Помнишь, мне Гриша Мазуров предложение делал? Была бы сейчас «королевой бензоколонок».

– Кем?

– «Королевой бензоколонок», – улыбнулась сквозь слезы Ревина. – Гриша занимается нефтью и бензином. Очень успешно, между прочим.

Закревская вспомнила упитанного белобрысого паренька, который среди одноклассников ничем особо не выделялся. Кто бы мог подумать, что он так пойдет в гору.

– Разве Гриша ухаживал за тобой?

У Машеньки вмиг просохли глаза. Когда она говорила о своих поклонниках, то вся преображалась. Лицо ее начинало светиться, щеки розовели, а зрачки становились огромными, как у кошки.

– С пятого класса. Ты что, не замечала? Ой, Геля, ты из-за своей зубрежки ничего вокруг не видела.

Ангелина Львовна не обиделась. Во-первых, подруга была абсолютно права, а во-вторых, обижаться глупо.

– Что правда, то правда, – согласилась она. – Кроме учебы и книг меня ничего не интересовало.

Они еще немного поболтали об одноклассниках. Кто на ком женился, кто кем стал, у кого как судьба сложилась. Потом разговор снова вернулся к Ревину.

– За мной мальчишки стаями бегали, – смеялась Маша. – Хоть я и худющая была, как вобла сушеная, и в детстве, и в юности. Но всегда имела успех. И Ревин за мной бегал. А потом… будто с цепи сорвался. Вот ты мне объясни, как врач, что это с людьми делается? Отчего они становятся бешеные?

– По разным причинам.

По лицу Машеньки пробежала тень.

– Не знаю, что за причины такие. Чего моему Даниле не хватало? Он ведь всего достиг, всего добился. И денег, и положения в обществе. У нас же все есть, – шикарная квартира, машина, дача! Отдыхать ездили, куда хотели, покупали, что хотели. Ну, чего еще человеку надо?

– Человек, Маша, сам себя до поры не знает. И своих желаний тоже. Они ему или открываются, или…

– И ты туда же! – взорвалась Ревина. – Вокруг люди как люди – живут, развлекаются, ходят в гости. А некоторые вообразили бог знает что. Себя путают, других путают… Я Даниле говорю: «Ты доиграешься, что нас обоих прикончат. И все! Пышные похороны. Разве мы об этом мечтали, когда женились?» Он посмотрел на меня, как на полоумную. У меня аж мороз по коже пошел. И заявляет: «Мы с тобой, Маша, совершенно чужие люди. Между нами пропасть. Самое лучшее, что ты можешь сделать, это забыть меня. Вычеркнуть из своей жизни». Я реву как белуга, а он… вещи собирает. Скотина!

Она громко зарыдала, уронив голову на руки.

– Скотина! Скотина…

Ангелина Львовна встала и накапала ей валерьянки в стакан с водой.

– На, выпей и успокойся. Слезами делу не поможешь.

Машенька взяла стакан дрожащей рукой, выпила. Магический шар стоял напротив нее – холодный, прозрачный и равнодушный, хотя за окном вовсю светило апрельское солнце. Ангелина Львовна вспомнила, каким он становился при Ревине: золотистое сияние зарождалось в его сердцевине и переливалось, не достигая поверхности. Интересно, это действительно так или имел место обыкновенный обман зрения? Хотелось бы проверить. Судя по реакции шара, Машенька и ее супруг в самом деле люди разные.

Госпожа Ревина немного успокоилась.

– Данилу вчера чуть не убили, – сказала она. – Снайпер. Ревин как раз выходил из банка. Мне Холмогоров позвонил, рассказал… Представляешь, до чего дело дошло? В Москве покушения на бизнесменов не редкость, но… каждый надеется, что чаша сия минует его. И мы с Данилой так думали. А вчера…

Слезы снова полились из ее глаз. Уже не черные, как раньше, а самые обыкновенные, потому что «несмываемая» французская тушь давно смылась.

– Как это случилось?

– Да как всегда. Данила вышел, и тут у него из кармана что-то выпало, то ли портмоне, то ли…телефон. В общем, не знаю. Он внезапно наклонился, и пуля попала в охранника. Прямо в лоб. Все бросились кто куда… но разве от снайпера спрячешься? Только он больше стрелять не стал.

– Ужас…

– Думаешь, Ревина это испугало? Поехал, как ни в чем не бывало, по своим делам! Даже не напился. Я сдуру решила, что у него нервный срыв, депрессия… Ничего подобного. Звоню вечером ему в гостиницу, спрашиваю, мол, как ты? Может, мне приехать? А он… смеется. Я, говорит, все выполнил, что мне было положено, и терять в этой жизни мне нечего. Так и заявил. Псих!

– Тебе надо уехать куда-нибудь, – посоветовала Закревская. – К родителям, например.

– Только не это. У мамы сердце слабое. Я и так за нее боюсь. Если в новостях про Данилу передадут… Ой, лучше не думать! Она ужасно за нас переживает. Ей Данила по душе пришелся. Она его как сына любит.

– Все равно. Одной тебе в квартире оставаться нельзя.

Машенька кивнула.

– Я к подруге переехала. В Болшево. Там спокойно… Лес, птички поют.

Ангелина Львовна, как могла, успокаивала Ревину. Та наконец устала от слез и жалоб, засобиралась домой.

– Вызову такси, – сказала она. – Я нашей машиной не пользуюсь. Боюсь. Вдруг бомбу подложат? О господи, спаси и помилуй…

Она неумело перекрестилась, достала из сумочки сигареты.

– Много куришь? – спросила Закревская.

– Пачки на день не хватает…

Подъехало такси. Закревская вышла на улицу вместе с Машей. Апрель покрыл Москву тончайшей зеленоватой дымкой. Из-под прошлогодней травы вылезли желтые цветочки мать-и-мачехи. Солнце высушило асфальт.

– Весна… – радостно вздохнула Ангелина Львовна. – У метро продают фиалки и тюльпаны. Любишь тюльпаны?

Госпожа Ревина посмотрела на нее, как на блаженную. Неужели кто-то может радоваться жизни, когда у нее такое несчастье? Семейная драма разбила ее сердце, и весенние запахи, краски и звуки вызывали у нее глухое раздражение. Весна несла с собой новое, а Машенька оплакивала старое. Она чувствовала невыносимую тоску, сменяющуюся страхом. Это был страх перед будущим без Ревина, без его денег, без привычного комфорта и достатка, без мужского внимания, наконец. Как он посмел? Она могла прекрасно устроиться, выйдя замуж за того же Мазурова! И теперь не курила бы по пачке сигарет в день и не принимала бы на ночь снотворное. Жила бы себе в свое удовольствие…

Подъехало такси, и Машенька села в него, все также погруженная в обиду на себя, доверчивую и глупую, на Ревина, на школьную подругу Гелю и на весь белый свет. Даже весна ее не развлекала, а, напротив, была ее врагом. Вся эта прелесть просыпающейся природы заставляла ее сердце обливаться кровью. Госпожа Ревина вдруг в один миг потеряла опору в жизни, которую считала незыблемой. Она страдала, и все должны были страдать вместе с ней.

«Теперь мне придется искать работу, – подумала Машенька и залилась слезами. – Неизвестно, захочет ли Ревин помогать мне деньгами. Да и будут ли у него самого средства к существованию?»

Это казалось ей ужасно несправедливым. Ее диплом филолога валялся где-то у родителей. Машенька не допускала мысли, что он может когда-нибудь ей понадобиться. А профессиональные навыки? Она их не имеет. Все, чему ее пять лет учили в университете, давно вылетело из головы. Теперь она не сможет работать даже учительницей в школе.

«Мужчины – предатели по своей сути, – с горечью думала госпожа Ревина. – На них нельзя рассчитывать. Взять хотя бы Холмогорова. Когда у нее с Данилой было все хорошо, Геннадий Алексеевич настойчиво оказывал ей знаки внимания. Зато сейчас и не смотрит в ее сторону. Будучи состоятельной дамой, женой преуспевающего бизнесмена, она вызывала у него интерес, а без Ревина стала не нужна. Выходит, что сама по себе она никто – нищая, пустая, отвергнутая женщина».

– Почему я такая невезучая? – в отчаянии прошептала Машенька, давясь слезами.

– Что? – спросил таксист, оборачиваясь.

– Нет-нет, ничего…

Он деликатно промолчал и включил музыку.

Знакомые песни казались госпоже Ревиной отзвуками прошлого, которое ушло навсегда. Невозможно вернуть юность, нетерпение любви, радужные надежды, желание жить дальше…

Выехали за кольцевую. За окнами такси мелькали березовые рощи, едва тронутые зеленью, мутные речушки с унылыми берегами, покрытые ржавой хвоей обочины, темные елки, пласты грязного снега в тени между стволов. И над всем этим невыносимо сияло яркое, лихорадочное солнце. Господи, какая тоска! Машенька вдруг осознала, почему большинство самоубийств случается именно весной. Слишком сильна разница между пустотой в душе и дыханием новой жизни, которая таит в себе новые обещания. Им невозможно поверить. Они уже один раз обманули и обманут снова…

Машенька отчетливо представила себе, как она входит в свою комнату, открывает шкаф, достает снотворное, высыпает на ладонь все таблетки и с наслаждением, с радостью глотает их, запивая минеральной водой. А потом ложится на кровать, под пуховое одеяло, и засыпает. Чтобы никогда не проснуться. Какое блаженство! Не нужно больше ни о чем думать, ничего решать. Не нужны деньги, работа, мужчины… Ничего никому не нужно объяснять…

– Приехали! – сказал таксист, грубо вторгаясь в ее сладкие грезы. – Вам помочь?

– Не надо…

Машенька протянула ему смятую купюру и, пошатываясь, побрела к дому…

Памир

Глафира оказалась женщиной обстоятельной, не теряющей самообладания в самых сложных ситуациях. Она была страшно расстроена, но все же накормила гостя ужином, напоила чаем и приготовила ему чистую постель.