Текст книги "В горах ближе к небу"

Глафира вяло махнула рукой.

– Ройтесь, сколько влезет… Теперь уж все равно.

Марат не понял, что она хотела этим сказать, но раздумывать было некогда. Его ждали Вересов с ребятами.

– Я быстро, – пробормотал он, приступая к поискам.

Надо было сделать это еще вчера. Как он мог так промахнуться? Целая ночь прошла. Кто-то вполне мог обыскать комнату женщин до него. Это все спешка…

– Сюда заходил кто-нибудь, кроме вас? – спросил он.

– Любой мог зайти. Дверь без замка, на ключ не запрешь… А что?

– Да нет… ничего. Я просто так спросил.

Глафира стояла, не зная, куда девать руки, и нервно вздыхала.

– Мне уйти? – наконец, после очередного протяжного вздоха, спросила она.

– Как хотите.

Марату было недосуг отвлекаться на администраторшу. Он торопился. Профессионально исследуя чемоданы, сумки, ящики, мебель и разбросанную повсюду одежду, он не переставал думать.

Если Лариса стала нежелательным свидетелем, то у нее практически нет шансов остаться в живых.

Если же она сама причастна к взрыву, то просто-напросто сбежала. Она могла быть сообщницей преступника или преступников, и ее исчезновение – попытка сбить со следа и внести сумятицу.

Будучи действительно подвержена психозу, Лариса могла выбежать из дома и… тут вариантов несколько. Заблудилась, упала и разбилась насмерть. Упала и не может выбраться, но почему-то не зовет на помощь. Упала, получила травму и находится в бессознательном состоянии.

Есть еще вариант. Покончила с собой. Бросилась в пропасть. Почему? Да тот же психоз. Чем не объяснение?

Оставался вопрос. При чем тут золото? Имеет ли самородок отношение к исчезновению Ларисы? Не является ли именно он причиной происшедшего с ней?

Как и следовало ожидать, никакого золота Марат в комнате не нашел. Либо оно все так же лежало в кармане куртки Ларисы, либо та спрятала его в другом месте, либо… самородок был у нее похищен.

– Алексей! – крикнули со двора.

Господин «Багров» узнал голос Вересова. Он с сожалением обвел глазами комнату. Куда еще Мельникова могла положить золото?

– Алексей Юрьевич! Пора было идти.

Марат, надев темные очки, вышел во двор. Солнце уже светило вовсю. Ветер трепал вековой орех, протянувший свои ветки над крышей дома, гнул кусты у забора. По яркому небу быстро бежали облака.

– Идемте, Алексей Юрьевич, – сказал Илья, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения. – Погода портится.

– Разве? – Марат поднял голову. Яркое весеннее утро не предвещало ничего дурного.

Вересов показал на вершины гор, тонущие в тумане.

– Видите, как облака гонит? Ветер северный. Скоро похолодает. Если мы поднимемся выше, то и снег пойти может.

Он скептически покосился на кроссовки Марата.

– В такой обуви вам будет неудобно. Я еще вчера хотел сказать. Забыл. Надо было в лагере подыскать для вас что-то подходящее.

– Ладно, – вздохнул Марат. – Обойдусь как-нибудь.

Трое альпинистов – Аксельрод, Потапенко и Саворский, – стояли чуть поодаль, ждали. Вересов махнул им рукой.

– Выходим!

Так они и шли по окраине кишлака: ребята впереди, Вересов с Маратом сзади, немного отставая.

– Вы думаете, эта женщина, Лариса, жива? – спросил Вересов.

Господин «Багров» неопределенно развел руками.

– Надеюсь…

– А я нет, – покачал головой Илья. – Предчувствие… Мне много раз приходилось искать пропавших, заблудившихся. Чутье выработалось.

– Лучше бы на этот раз оно вас подвело, – серьезно сказал Марат.

– Ага…

Вересов согласился, но без энтузиазма.

– Все равно искать надо!

– Это конечно…

Некоторое время они шли молча, думая каждый о своем. На душе у Вересова стало гораздо спокойнее с тех пор, как он отдал самородок приезжему из Москвы. Пусть теперь у этого Алексея Юрьевича голова болит. А с него хватит.

– Послушайте, Илья, – вторгся в его размышления москвич. – Вы не допускаете, что здесь, в горах, прямо на поверхности можно найти самородное золото?

– Как геолог, я в этом сомневаюсь. Раньше ничего такого не было. Я, например, ни разу не находил. Другие тоже. Вы же были у нас в лагере, почему не поговорили с ребятами? Ручаюсь, что все бы сказали то же самое, что и я.

Марат промолчал. Когда Вересов рассказал ему о золоте, у него возникло странное чувство причастности к чему-то важному, о чем никто, кроме него, не должен узнать. Сначала Марков, потом Мельникова… оба нашли самородки. И обоих нет. Марков-то жив, просто находится далековато, а вот Лариса… Неужели она поплатилась за свою тайну жизнью?

Теперь Марат почти не сомневался, что взрыв в туннеле и золото каким-то образом связаны. Он сразу принял решение помалкивать. Пусть Батыркулов и его комиссия разбираются, как все произошло. О золоте господин «Багров» никому ничего не скажет. Докопаются сами – тогда, как говорится, бог в помощь. А пока…

Он не мог объяснить себе, почему решил молчать. Глубокое внутреннее убеждение в том, что он поступает правильно, возникло на пустом месте. Ничем не подкрепленное. Но Марат привык доверять себе.

– Вы говорили еще кому-нибудь о самородке? – спросил он Вересова.

– Только Сане.

– Кто это?

– Саня Аксельрод, мой друг, – Вересов показал на альпинистов, шагающих впереди. – Я в нем уверен, как в самом себе.

– Никто больше не должен ничего знать, – сказал Марат. – Вы меня поняли? Никто. Сейчас не время.

Вересов согласно кивнул.

– Я тоже так подумал. Ни в лагере, ни спецам я о золоте не говорил.

– Это может быть опасно для жизни, – на всякий случай предупредил Калитин.

– Я не боюсь, – вскинул на него глаза Вересов. – Просто думаю, что вы правы. Есть в этом что-то… не знаю, как сказать… жуть какая-то. Словно тебе в затылок дышат, а ты, сколько ни оглядывайся, не видишь кто. С нами здесь разные странности случались. Сначала банки с консервами кто-то раскурочил, потом во время камнепада мертвый альпинист сверху свалился… Позже хватились, нет его. Коллективный мираж, что ли? В горах всякое бывает. Я когда Маркова в медпункте проведывал, он признался, что консервы вскрыл и выбросил. А зачем? Сам не понял. Потом золото у него в рюкзаке обнаружилось…

– Мне кажется, исчезновение Ларисы Мельниковой тоже связано с золотом.

Илья даже приостановился, уставившись на приезжего.

– Вы серьезно? Или пугаете меня? Марат покачал головой.

– Вы, смотрю, не из пугливых. Я делюсь своими соображениями, только и всего.

– Спасибо… – усмехнулся Илья.

Непонятно было, доволен он оказанным доверием или нет.

– На здоровье, – с такой же усмешкой ответил Марат.

– Вам бы в общину наведаться не мешало. К Нангавану. Они здесь давно обитают, многое видели. Может, что и подскажут.

– Далеко это?

– Не близко. Голдина попросим, он проводит. Потом, когда женщину отыщем.

Кишлак давно исчез из виду. Ветер крепчал, идти становилось все труднее.

– Я же говорил, погода портится, – сказал Илья.

Они подошли к глубокому провалу. Внизу, между скальных стен белел снег.

– Другие расщелины еще дальше, – махнул рукой Потапенко. – Я местных расспросил. Надо здесь искать.

– Там никого не видно, – сказал Аксельрод, наклоняясь. – Черт! Выступ мешает. Ну что, будем лезть?

– Что подсказывает ваше чутье? – спросил Марат у Ильи.

Тот молчал, вглядываясь в глубину расщелины.

– Постойте-ка… – приезжий принялся внимательно исследовать прицепившиеся к скалам мелкие кустики. – Что это, по-вашему?

Он протянул Вересову тонкую синюю ниточку.

– Нитка, – сказал тот. – Кусты колючие, вот она и… Во что была одета ваша дама?

– В синие спортивные брюки, красный свитер и коричневую куртку.

– Значит, надо лезть, – вздохнул Аксельрод. Вересов подошел поближе к краю, снял очки и внимательно приглядывался, выбирая место для спуска.

– Ни черта не видно… Там несколько выступов, – он показал рукой вниз. – Она могла скатиться под один из них. Придется спускаться. Потапенко, дай-ка мне ледоруб на всякий случай.

– Я с тобой, – вызвался Аксельрод.

– Зачем? Если что, я вам крикну.

Вересов привязал к поясу приспособление для подъема тела пострадавшего, попросил ребят подстраховать и начал медленно спускаться.

– Неудобно как, – заметил Кострома, стоя у края провала и наблюдая за происходящим. – Выступов много. Странно, что она не задержалась ни на одном.

– Может, ее там и нет, – возразил Потапенко. – Шла мимо, зацепилась штаниной за куст… и все дела.

Всех охватило лихорадочное нетерпение. Первым не выдержал Аксельрод.

– Ну, что там, Илюха? – крикнул он, сложив ладони рупором.

Вересов молчал.

– Э-эй! Илья! Нашел?

Страховочная веревка несколько раз дернулась.

– Что-то есть! – обрадовался Потапенко.

Марат всматривался вниз, но ничего не видел. Пот заливал глаза. «Это от напряжения, – подумал он, вытирая мокрый лоб. – Хорошо, что больше искать не придется. Лариса здесь». Он чувствовал приближение развязки.

– Э-э-эй! Илья! – кричал Потапенко. – Ты в порядке?

Вересов скрылся за одним из выступов и не подавал голоса. Страховочная веревка снова дернулась.

– Давай, тащи! – крикнул Аксельрод.

Альпинисты действовали слаженно и без лишней суеты. Марат невольно залюбовался. Спустя несколько минут они вытащили безжизненное тело Ларисы. Как и предполагалось, она была одета в синие брюки. Из-под куртки выглядывал красный свитер. Ее бледное запрокинутое лицо отдавало синевой, волосы слиплись и смерзлись.

Марат сразу понял, что она мертва. Но все-таки пытался нащупать пульс, потом расстегнул куртку, приложил ухо к груди. Тишина. Он не видел, как выбирался из расщелины Илья.

– Мертвая она, – тихо сказал Вересов, опускаясь на корточки рядом. – Заледенела вся.

Марат быстро обыскал тело, обшарил карманы куртки. Золота не было. Все, кроме Ильи, с недоумением и скрытым презрением следили за его действиями…

Глава 9

Moсква

Ангелина Львовна ехала в метро и думала о Марате. Он не звонил. Впрочем, разве он обещал, что будет звонить?

Сегодня она выехала пораньше: до первого сеанса нужно успеть поговорить с Самойленко. В ее сознании теснились странные образы, возникали феерические картины, которые утомляли, лишали сна и нормального отдыха. Все это было так или иначе связано с золотом. Совершенно чуждые видения и мысли хлынули из неизвестного источника и буквально затопили ее внутренний мир. Сама того не желая, она погружалась в их иллюзорную реальность в самый неподходящий момент. Например, в магазине, раздражая этим продавцов. Доктор Закревская не могла спокойно работать, не могла читать, смотреть телевизор, заниматься обычными домашними делами. Она была близка к панике.

Полный пассажиров вагон метро мерно громыхал, несясь по темным туннелям от станции к станции. Ангелина Львовна задремала… И сразу изо всех уголков ее сознания или подсознания, – она уже перестала отличать одно от другого, – полезли навязчивые мысли о каком-то средневековом монахе, который то появлялся при дворе европейского короля, то священнодействовал в монастырском подвале с узкими окнами и закопченными потолками. Он бормотал что-то о Хрисаоре – магическом золотом мече, символе высочайшего Божественного установления, потом посыпал медную чашу красным порошком и опускал ее в некую кипящую субстанцию… Монах произносил непонятные заклинания, колдуя над раскаленными тиглями, и торжествующе хохотал, пересыпая из ладони в ладонь золотые монеты. На монетах блестел профиль короля…

– Auri sacra fames! – сотрясался от смеха монах.

Ангелина Львовна была не сильна в латыни, но почему-то знала, что произнесенная монахом фраза означает «Проклятая жажда золота!»

– Правь мирами, Золотой Телец! – вопил монах и осыпал себя монетами. – Верши свою волю, Желтый Дьявол!

Внезапно безумного монаха сменяли бородатые люди в грязной одежде, копошащиеся в мелководной речушке. Они говорили о «копытах Золотого Тельца», которые тот забросил на Камчатку… и Ангелина Львовна догадалась, что это золотоискатели. Маленькие желтые самородки поблескивали на черных от грязи ладонях, а глаза людей горели лихорадочным огнем…

О, как они заблуждаются, думая, что ищут золото! Все обстоит как раз наоборот. Это золото ищет их и находит, безжалостно ломая судьбы и характеры, разбивая вдребезги их алчные сердца.

– Станция Белорусская, – объявил мелодичный женский голос, и Закревская пришла в себя.

Напротив нее сидела сухонькая интеллигентная старушка в кружевном платке поверх шапочки-пирожка.

– Не бережете вы себя, молодежь, – укоризненно качала она головой, глядя на Ангелину Львовну. – Так нельзя…

«Наверное, я выгляжу ужасно, – подумала Закревская, выскакивая из вагона в шум и сутолоку станции. – Уже посторонние люди замечают, что со мной творится неладное. До чего я дошла!»

Выйдя из подземки, она почти побежала. Ей казалось, что так она быстрее отделается от беспокоящих ее образов, окунется в спасительное тепло кабинета, увидит знакомые глаза Самойленко за стеклами очков и… А что дальше? От себя не убежишь.

– Вари кофе! – вместо приветствия крикнула она, вваливаясь в офис.

Олег Иванович, как всегда, курил у окна, выпуская дым в открытую форточку.

– Ты так рано? – удивился он. – И сразу кофе? Это вредно для здоровья.

– Еще вреднее с утра коптить свои легкие дымом! – парировала Закревская, снимая пальто и плюхаясь в кресло. – Давай, принимайся за дело. Живо! А конфеты есть?

– Есть, – кротко ответил Самойленко.

– Так неси их сюда!

– Сей момент…

Ангелина Львовна не могла усидеть на месте. Самойленко отправился в свой кабинет за конфетами, а она – к себе, схватила магический шар, повертела его в руках и побежала к коллеге.

– Вот! – она со стуком поставила шар на стол Олега Ивановича. – Возвращаю обратно с превеликой благодарностью!

– Осторожнее! – возмутился он. – Разобьешь…

– Так вам обоим и надо.

Самойленко с недоумением уставился на нее.

– Что с тобой опять? Мужчина бросил?

– Если бы только это… – Ангелина Львовна бессильно опустилась на стул и заплакала. – Олег… кажется, я схожу с ума. Ты мне веришь?

Самойленко кивнул с самым серьезным видом.

– Это профессиональное заболевание, – ответил он. – Я где-то читал, что психиатры и психотерапевты, постоянно имея дело с неадекватными людьми, как бы перенимают их безумие. Так что не волнуйся.

– Не волноваться?! – взорвалась Закревская. – Ты предлагаешь мне не волноваться?

Она схватила со стола кофейную чашку и бросила ее на пол. Осколки полетели в разные стороны, а один крупный прямиком угодил в сахарницу.

– Тихо, тихо… – Самойленко поспешно сгреб со стола оставшуюся посуду. – Все в порядке. Все хорошо…

– Прекрати! – взвизгнула Ангелина Львовна и замахнулась на него шаром. – Это все твой идиотский кристалл! Проклятый кварц! О, как я вас ненавижу! Обоих!

Коллега с несвойственной ему прытью подскочил к ней и схватил за руку. Он вовсе не хотел, чтобы его замечательный шар разбился. Раз Ангелина так нервничает, значит… убедилась, что воздействие кристалла не выдумки. Женщины такие импульсивные. Не хватало только уничтожить ценную вещь!

– Отдай мне шар, – процедил Самойленко, пытаясь разжать ее пальцы. – Немедленно! Это моя собственность! Какое ты имеешь право…

Он отобрал шар и закрыл его в сейф, где хранились истории пациентов.

– Вот так будет лучше, – с облегчением вздохнул Олег Иванович, возвращаясь к столу. – Чего ты разбушевалась? На тебя не похоже.

– Знаю, что не похоже, – хныкала Ангелина. – Думаешь, мне легко?

– Что случилось? Ты можешь рассказать толком?

– Наливай кофе…

Он с опаской посмотрел на нее.

– Наливай, я посуду больше бить не буду. Правда.

– Ладно…

За кофе она поглотила половину коробки конфет, и только после этого Самойленко услышал о преследующих ее галлюцинациях.

– Они застают меня врасплох! – жаловалась Закревская. – В любом месте и в любое время, где придется! Я уже пару раз чуть под машину не попала. Ужас… И все так явно, так… правдоподобно… будто происходит на самом деле. Просто теряешь ориентацию и перестаешь понимать, где находишься…

– Какая тематика у этих твоих… галлюцинаций? – осведомился Самойленко.

– Ты знаешь… они все так или иначе связаны с золотом.

– Вот! И у меня было то же самое! – он задумался. Потом добавил: – Это все шар. Его проделки. Теперь ты убедилась. Когда я отдал его тебе, мои видения постепенно угасли и прекратились. Наверное, имеет значение расстояние.

– Ты думаешь, у меня все пройдет? Теперь, когда я отдала тебе шар, он оставит меня в покое?

– Уверен. Потерпи несколько дней.

Ангелина Львовна с сомнением покачала головой. Впрочем, конфеты сделали свое дело, – она постепенно утихомирилась.

– Знаешь, чего я не могу понять? – сказал Самойленко. – При чем тут золото? Информация бывает разная. А шар… как будто нашпигован «золотой» тематикой. Золото и Солнце, Солнце и золото! Не одно, так другое.

– Да, странно…

Закревская не верила до конца, что ее «безумие» – всего лишь воздействие магического шара. Но ей стало легче.

– Твой телефон звонит, – сказал Олег Иванович. – Возьми трубку.

– Спасибо… я слышу. Это, наверное, Маша Ревина. Мы договорились, что созвонимся сегодня. Который час?

– Уже девять.

Ангелина Львовна устало поднялась с кресла.

– Пойду к себе…

Звонила действительно Ревина. Прерывающимся от волнения голоском она сообщила, что на ее супруга совершено очередное покушение.

– Ты новости смотришь? Включи телевизор! Сейчас в утреннем выпуске покажут…

– Я… другое смотрю… – пробормотала Закревская.

Машенька, естественно, не поняла, что имеет в виду ее школьная подруга. И хорошо, что не поняла.

– Просто кошмар! – продолжала она. – Ревину в машину подложили бомбу. Я так и знала! Я предупреждала его! «Джип» разнесло на куски… Охранник и шофер погибли.

– А твой муж? Он жив?

– Отделался парой царапин. Представляешь? Дуракам везет! – Машенька истерически захохотала. – У него прорезалось какое-то дьявольское чутье. Говорит, что почувствовал неладное за секунды до взрыва, открыл дверцу и на полном ходу выскочил из машины. Прямо на Кутузовском, под колеса встречного транспорта. И хоть бы что! Никто его не задавил. Куча машин столкнулись, но Ревин остался жив и невредим. Как тебе это нравится?

Ангелина Львовна не знала, что сказать.

– Правду говорят, будто блаженных бог хранит? – серьезно спросила Машенька.

– Может быть…

Закревская слушала Ревину, а сама продолжала вариться в своих мыслях – туманных и неопределенных. Все ее представления о жизни переворачивались «с ног на голову». Похоже, скоро ей предстоит принять новые реалии…

– Ты меня не слушаешь! – возмутилась Машенька.

– Да, прости… отвлеклась.

– Я спрашиваю, что мне делать? Уехать к двоюродной сестре в Тулу?

– Чего ты боишься? – удивилась Ангелина Львовна. – Покушаются – то на Ревина, а не на тебя. По-моему, тебе ничего не грозит.

– Моя жизнь кончена! – с трагическим надрывом выпалила Машенька. – Кончена, кончена… я знаю. И не переубеждай меня. Все! Я хотела отравиться… Не получилось. Струсила…

Памир. Община гуру Нангавана

…То, чему они поклонялись, было не дерево и не камень… Они были сотворены, хотя не имели ни отца, ни матери… Они не вышли из чрева женщины…

Эти и другие похожие мысли преследовали Нангавана. Ему стоило больших усилий сохранять невозмутимый вид, чтобы ученики ни о чем не догадались. Гуру уже не знал, каким богам молиться. Он перепробовал все, дабы отвязаться от навязчивых идей, которые нежданно-негаданно овладели его сознанием. Да так, что его собственный рассудок оказался не у дел. Дошло до смешного: ночью он вынужден был красться во двор, пялиться на Луну и обращать мольбы к египетской богине Маат.[7]7
  Маат – в древнеегипетской мифологии богиня истины и порядка.


[Закрыть] Может, хотя бы она снизойдет к его грешной душе и покажет ему Лик Истины?

Нангаван долго стоял, глядя на Луну и взывая к Маат. У него начало двоиться в глазах, потекли слезы. Показалось, что сквозь лунный туман он видит прекрасную богиню в светлых полотняных одеждах и белых сандалиях… Он не уловил ее слов.

Гуру всем своим существом был обращен к ночному небу, и тут… грубый толчок лишил его равновесия. Он покачнулся и едва удержался на ногах.

– Кто здесь? – прохрипел Нангаван, леденея от страха.

Темная фигура метнулась прочь. Несмотря на растерянность, Учитель все же узнал одного из гираваков и ринулся следом. Ему удалось догнать наглеца у самого дома.

– Хаким, ты? – спросил он, хватая ученика за рукав. – Что ты себе позволяешь? Ты едва не сбил меня с ног!

Тот смотрел на Нангавана шальными глазами, не понимая, что происходит.

– Что ты здесь делаешь?

– Г-гуляю… – пробормотал Хаким.

– Посреди ночи?

– Я… мне… было видение. Во сне. Вот я и… пошел…

– Куда? Зачем?

Хаким дернулся, пытаясь вырваться, но Учитель крепко держал его.

– Не знаю… Я… слышал голос. Он велел мне идти…

– Что еще за голос? – строго спросил Нангаван, преодолевая внутреннюю дрожь.

Неужели безумие уже перекинулось на учеников? Тогда им всем конец. Это проклятие дьявола.

– Г-голос… – бормотал Хаким, пряча глаза. – Я должен слушаться…

Нангаван отпустил его. Пусть идет, куда хочет. Учитель больше не чувствовал себя вправе указывать, кому как поступать. Он сам, идя на поводу у своей гордыни, навлек на общину страшную беду. Ему нет прощения. Какой он теперь наставник?

Хаким поспешно скрылся в доме, а гуру сел на холодные каменные ступеньки и поник. Он ненавидел себя, обвиняя в неуемной жажде превзойти других, стремлении обладать некими сверхъестественными способностями!

Он сидел так, пока не замерз. Холод проник под одежду и сковал тело. Нужно идти в дом. Нангавану не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать. Поднявшись, он открыл дверь и, стараясь ступать бесшумно, побрел к своему ложу. Внутри помещения стояла настороженная тишина.

Нангаван улегся, уставился в темный потолок и… отключился. Он не знал, сколько прошло времени. Постепенно мысли вернулись к нему и потекли в нужном направлении. «Почему я паникую? – спрашивал себя гуру. – Может быть, это Высший Разум пытается установить со мной связь таким необычным образом? Из космоса идет информация, я ее принимаю. Все нормально. Откуда берутся дурацкие мысли о дьяволе и прочей нечистой силе? Неужели предрассудки, с которыми я так долго боролся, все еще имеют власть надо мной? Выходит, что да. Чем же я занимался столько лет? На что тратил драгоценные часы и дни?»

Придя к неутешительному выводу, Нангаван заснул. Сомнения раздирали его душу, как стая бешеных волков. Ему требовался отдых.

Хакиму же не удавалось нырнуть в спасительные объятия сна, как он ни старался. Ночное происшествие здорово выбило его из колеи. Он сказал Нангавану почти всю правду. Его снова позвал голос, только в этот раз наяву. Вернее, Хаким решил не сопротивляться и сделать все, как ему велели. Что он теряет? Подумаешь, его сон окажется ерундой! Никто ведь не узнает, как было дело…

Итак, дождавшись ночи, Хаким собрался повторить свой призрачный маршрут. Тогда, во сне, голос приказывал ему искать. Что? Поначалу неопределенность смутила его, но потом… он вспомнил, как во время медитации получил просветление, и отдался на волю «трансцендентного сознания». В конце концов, не зря же этому придают такое значение? Ну, неизвестно, что именно надо искать. Какая разница? Высшие Силы подскажут. Главное – выскользнуть из дома незамеченным.

Хаким лежал, затаив дыхание, и ждал, пока все уснут. Когда гираваки угомонились, а воцарившуюся тишину нарушал только храп Белкина, настала пора действовать. Он приподнялся и прислушался. Обстановка благоприятствовала его планам. В окна светила полная луна, обитатели общины спали…

«Иди же!» – прозвучало в сознании Хакима.

– Ну вот, опять, – пробормотал он одними губами, бесшумно натягивая одежду. – Снится мне это или не снится?

Он крепко ущипнул себя за ляжку и едва не взвыл от боли.

«Ищи! – повторил голос. – Ты должен!»

Хаким решил не ломать себе голову по поводу сна или яви. Над некоторыми вещами лучше не задумываться, только хуже будет. Иногда необходимо просто действовать.

Он вышел из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь. Сегодня утром он смазал петли маслом, чтобы не скрипели.

Лунный свет превращал все вокруг в зачарованное царство. Горы стояли безмолвные и холодные, обратив лица к звездам. Черные ветки деревьев отбрасывали на землю корявые тени.

Хаким глубоко вздохнул и отправился в путь. Он шел наугад, полностью положившись на интуицию.

Холодный воздух проникал под куртку и свитер. Под ногами хрустел щебень. Скалы казались застывшими воинами, охраняющими священную дорогу. Тропа поднималась все выше и выше. Хаким несколько раз споткнулся и чуть не упал. Его внимание привлекли странные звуки, которые заставили остановиться и прислушаться. Что-то булькало, шуршало и глухо перекатывалось…

Некстати вспомнились разговоры в общине про голуб-явана, – ужасного снежного человека, огромного, свирепого и кровожадного, по сравнению с которым медведь и крокодил не хищники, а жалкие дилетанты. Голуб-яван как раз любил выходить на охоту по ночам…

Под ногами у Хакима что-то треснуло, и он мгновенно покрылся испариной страха.

Бульканье становилось все громче, явно приближаясь.

– Да это же ручей! – догадался Хаким. – Фу-ты, черт, как напугал!

Упоминание нечистой силы показалось ему не к месту. Но… слово уже вылетело, не поймаешь. Хаким боязливо оглянулся по сторонам. Черные скалы надвигались одна на другую, сужая проход к пещере Нангавана. Тьма сгустилась, идти стало труднее.

– Зачем я поперся сюда среди ночи? – запоздало каялся Хаким. – Теперь придется добираться обратно совершенно одному, в темноте. Так и в пропасть сорваться недолго. Господи, какой же я дурак!

Однако он продолжал идти вперед. Голос ничего не подсказывал ему, и действовать приходилось на свой страх и риск.

Вскоре показалась и сама пещера.

«Ты почти у цели!» – прозвучало у него в голове.

Хаким прошел еще немного вперед и увидел узкую скальную щель. Он знал, что должен протиснуться внутрь, но не мог себе представить как. Проход был слишком узким для его тела. Ему стоило огромных усилий оказаться внутри.

– Я что, вижу в темноте? – не поверил себе Хаким, ощупывая руками продольные углубления.

Его движения были очень ограничены, он едва мог повернуть голову. Но глаза видели во мраке, как у кошки. Ребристые стенки казались голубовато-зелеными…

– Чертовщина! – пробормотал Хаким и тут же сплюнул. – Вот болван! Опять поминаю нечистую силу!

Его рука сама собой скользнула в одно из углублений. Шершавый камень царапал тыльную сторону ладони. И тут… пальцы нащупали что-то гладкое и холодное.

«Ты нашел!» – радостно воскликнул голос.

Хаким отлично помнил, что сон на этом обрывался, и приготовился проснуться в своей постели. Он зажмурился и постоял так пару минут. Ничего не произошло.

– Ну же, просыпайся, – сказал он сам себе и открыл глаза.

Его обступала со всех сторон та же темнота. Тело, стиснутое скалами, неприятно ныло. Пора выбираться наружу.

Хаким смутно помнил, как вырвался из каменных объятий горы, как добрел до ручья и захотел умыться. Кажется, он присел на корточки и собрался опустить руки в воду… ему что-то помешало. Правая рука оказалась занята.

– Ого! – только и вымолвил Хаким, рассматривая странный предмет.

Гигантская тень пролегла через поляну, по которой струился ручей. Хаким не задумался, показалось это ему или нет. Он ринулся напролом через кусты, не разбирая дороги. Страх подстегивал его. Горное эхо ловило шаги ночного путешественника, многократно отражая их и бросая вниз. Хаким был уверен, что за ним гонится целая стая голуб-яванов, голодных и разъяренных.

Увидев знакомый побеленный гираваками забор, он сам себе не поверил. Как он сумел найти дорогу обратно? Хаким испытал невероятное облегчение. Теперь он в безопасности.

Найденный в горах предмет Хаким засунул за пазуху. Так надежнее. Торопливо шагая по двору, он не заметил темной фигуры, притаившейся в тени дома…

Угораздило же его столкнуться во дворе с Учителем! Неизвестно, кто сильнее испугался. С какой стати Нангаван набросился на него? Устроил настоящий допрос, как директор школы провинившемуся ученику. Это неслыханно!

Лежа в постели и сердито ворочаясь, Хаким уже забыл свою растерянность, то, как он мямлил и заикался, не в состоянии объяснить происходящее. Он возмущался поведением Нангавана. Чего ради Учитель «наехал» на него? Здесь не пионерский лагерь, а община свободных личностей, которые имеют право делать то, что считают нужным. Почему Хаким должен отчитываться?

Кипя от благородного негодования, он крутился до самого утра. И заснул с первыми лучами рассвета…