Текст книги "Джоконда и паяц"

Глава 10

Черный Лог

Нарушитель спокойствия оказался крепким высоким парнем лет двадцати пяти. Лавров направил ему в лицо луч фонаря, и тот зашевелился. Со стороны флигеля к ним уже бежал Санта с веревкой.

– Свяжи его покрепче, – приказал Роман. – А то взбрыкнет ненароком. Здоровый бугай.

– Пашка, стервец, – опознал «бугая» слуга, проворно орудуя веревкой. – Так я и думал. Его ботинки.

Пленник был одет в камуфляжные брюки, куртку и шнурованные ботинки на рифленой подошве. Лавров присел на корточки и похлопал лежащего на боку грабителя по щеке.

– Ты чего сюда залез? На бутылку не хватало? Так ночь на улице, продмаг закрыт.

У парня было красивое лицо и густая вьющаяся шевелюра.

– На Есенина похож, негодник, – проворчал Санта. – Тебе бы стихи писать, а ты по чужим дворам шастаешь.

Пленник вращал вытаращенными глазами, не понимая, что произошло. Он помнил только, как перелез через забор, подкрался к дому и начал резать стекло…

– Вы кто? – хмуро буркнул он. – Охранники?

– Типа того, – кивнул Лавров. – Попался ты, теперь не отвертишься.

– Мать-то не жалко? Сядешь ведь, – покачал головой Санта. – Пьянка до добра не доводит.

– Завязал я.

– С одним завязал, с другим развязал! Не стыдно? В деревне все свои, соседи, можно сказать. А ты грабить полез.

– Они пришлые, – мотнул Пашка головой в сторону коттеджа. – Не нашенские. Приезжие, из города.

– Мало тебя батя в детстве порол.

– Ты моего батю не трожь! Он классный мужик был.

– Алканавт он классный был, – возразил слуга. – И ты по его стопам пошел.

– Говорю же, завязал! – злобно прорычал пленник.

– Ты чего тут забыл, Паша? – взялся за него Лавров. – Сам признаешься? Или тебе по зубам надавать?

– Жалко мне тебя, Павел, – притворно вздохнул Санта. – Зубы-то нынче вставлять дорого. А ты, небось, денежки-то спустить успел. Пора снова на заработки.

– Не твое дело…

– Ты к нам забрался, а не мы к тебе, – терпеливо объяснял слуга. – Так что придется ответ держать.

– Пошел ты…

Лавров слегка ударил парня ногой по голени со словами:

– Грубиянить нехорошо, Паша. Плохо тебя мамка воспитала. Не умеешь себя вести в приличном обществе.

На шум вышла на крыльцо Глория и крикнула:

– Что там у вас? Поймали злодея?

– А как же? Вот он, окаянный, – доложил Санта. – Лежит, зубы скалит. У-у, зараза!

– Ведите его в дом.

– Зачем? – удивился Лавров.

– Ведите, я сама с ним поговорю. Все равно не сплю.

На ней были спортивный костюм и куртка с капюшоном.

– Хозяин – барин, – неохотно кивнул начальник охраны. – Тащи его в дом, Санта.

– Лучше я ему ноги развяжу, пусть сам топает.

Великан, кряхтя, снял веревки с лодыжек пленника, поднял его с земли и дал ощутимого тычка в спину.

– Давай, двигай!

Беседовать с грабителем Глория решила в холле. Его усадили на стул, Лавров занял место у двери, слугу отпустили.

– Иди, Санта, – сказала ему хозяйка. – Приготовь нам кофе. Разговор будет долгим.

– Может, этого алкаша проще в ментовку сдать? – предложил Роман.

– Везти далеко.

Она перевела взгляд на Павла, который сидел, набычившись, и громко сопел. Если бы не всклокоченные волосы и трехдневная щетина, его можно было бы назвать красивым. Крупный, широкий в плечах, статный. Лицо с правильными чертами.

– Первый парень на деревне, – одобрительно вымолвила она. – Что ж ты, братец, в моем дворе забыл?

Пленник занервничал под ее пристальным взглядом.

– Говори, когда тебя спрашивают! – гаркнул на него Лавров и объяснил: – Он в дом хотел залезть. Вор! Стекло порезал. Теперь менять надо.

– Я не вор, – угрюмо огрызнулся тот.

– А кто же ты? Любитель экстрима? Хобби у тебя такое, по чужим домам шарить?

– Любопытный я…

– Вот оно что. Любопытный!

– Тут раньше колдун жил, – пробормотал Павел, смелея. – Агафон. Страшный, горбатый. Ручищи – как у гориллы, а сам с ноготок. Его все боялись, но обращались за помощью, когда прижмет.

– В смысле?

– Бабка моя говорит, он заговор знал… против всякой хвори. Но деревенские его сторонились. Глаз у него был черный. Посмотрит – и душу выпьет.

– Глупости, – фыркнула Глория.

– Я тоже так думаю. Нашим мужикам в запое чего только не померещится.

– А баб хлебом не корми, дай посудачить, – добавил Лавров. – Кости соседям перемыть.

– Угу, – подтвердил пленник. – Я в прошлый раз когда на север уезжал, тут еще Агафон жил.

– Что ж ты, знал его? – спросила Глория.

– Не-а… видел случайно, когда он в машину садился. Страшон! Будто Черномор из сказки. Только у того борода, а у этого… лицо херувима. Мне он целый месяц снился, каждую ночь. Без водки уснуть не мог.

– Вот, значит, в чем причина твоего алкоголизма? – усмехнулась она.

– По деревням все пьют, – простодушно возразил Павел. – Чем тут еще заниматься-то?

– Сопьешься и сдохнешь как собака, – заметил Лавров.

– Не сопьюсь, – осклабился парень. – Я уже дня три глядеть ни на самогон, ни на казенку не могу. Все нутро выворачивает! Отравился, видать. Или мать чего подсыпала, – при этом он метнул косой взгляд на Глорию. – А вы тоже… знахарка?

– Мне бы самой понять, кто я, – пожала она плечами.

– Старухи шепчутся, вы вместо Агафона в доме живете.

– Живу.

– И слуга тот же остался. Его в деревне Дедом Морозом кличут. Правда похож.

– Похож, – согласилась Глория. – А ты на меня поглядеть решил? За этим явился?

Пленник залился краской. Хозяйка дома угадала причину его безрассудного поступка.

– Любопытство проклятое! – признался он. – Я с детства такой. Если что в голову втемяшил, не отступлюсь.

– Почему днем не пришел?

– Постеснялся…

Лавров хлопнул себя по коленкам и захохотал. Чувак врет, соловьем заливается, а Глория уши развесила. Верит в наглую брехню.

– Стеснительный нашелся! – покатывался он. – Умора! Ночью в дом залезть – это нормально, да? В темноте воровать не стыдно.

– Не собирался я воровать, – обиделся Павел. – Я только поглядеть хотел… на живую знахарку.

– И ради этого решил совершить взлом чужого жилища? Неординарная ты личность, Паша.

– Мне все так говорят.

– А по-моему, ты просто надеялся поживиться.

– Я не нищий, у меня деньги еще остались. И вообще я на работу устраиваюсь, в Москве. У меня там сеструха живет, двоюродная. Обещала помочь.

В глазах у Глории померкло. Она вдруг услышала звук удара, скрежет металла, звон разбитого стекла… легковая машина потеряла управление, на скорости снесла ограждение и врезалась в бетонный столб. В кабине сидела женщина…

– Авария!..

– Что? – повернулся к ней Лавров. – Какая еще авария?

– Непредвиденный случай, – выкрутилась она. – Павел испортил нам оконное стекло.

– Я готов возместить, – смутился тот. – Извините.

Хозяйка дома ничем не походила на своего ужасного предшественника, и пленник почувствовал себя увереннее. Он уже жалел, что из любопытства пустился во все тяжкие. Мог бы и через забор поглядеть на знахарку, белым днем. Стоит залезть на дерево, и двор как на ладони.

– Я привезу новое стекло и сам вставлю, – виновато бубнил он. – Вам никакого убытка.

– Развяжи ему руки, – сказала Глория, находясь под впечатлением автомобильной катастрофы, которая произошла в ее воображении. Она не сомневалась, что это – картинка ближайшего будущего, как-то связанного с обоими мужчинами: начальником охраны и его пленником.

Лавров внутренне взвился.

– Ты его отпускаешь? – сдерживая негодование, осведомился он. – Пусть идет на все четыре стороны? Да?

Она молча кивнула. Лицо женщины, залитое кровью, все еще стояло у нее перед глазами.

– Он вор! – возмутился Роман. – Его надо наказать! Чтоб в другой раз неповадно было.

– Она мертва… – вырвалось у Глории.

Лавров ничего не понял и сердито замотал головой. Пленник смиренно ожидал решения своей участи.

– Ты ему поверила? – не мог успокоиться начальник охраны. – Этому алкашу? Мы его отпустим, а завтра он приведет сюда своих дружков.

– У меня нет дружков…

– Одни собутыльники! – распалился Лавров. – Так нельзя, Глория.

Она его не слушала, занятая своими мыслями. Искореженная машина напомнила ей смерть мужа. Он тоже разбился насмерть.

– Нельзя… – эхом повторила она. – Отойдем на секунду.

– Он же сбежит!

– Отойдем, – потребовала Глория.

Лавров вздохнул, запер входную дверь на ключ и отошел в дальний угол холла.

– Ты с ума сошла! – зашептал он ей в ухо. – Отпускать этого проходимца!

– Его сестра…

– Плевать мне на его сестру!

– Она погибнет… скоро…

– Нам-то что за дело?

– Это как-то связано с тобой…

* * *

Лаврову удалось уснуть только с первыми лучами рассвета. Сон был тревожным, чутким. Слышалось, как Санта возится во дворе, как шуршат в палых листьях капли дождя.

Проснувшись, он лежал, глядя на гобелен напротив кровати. В этом странном доме гобелены висели повсюду. На том, который разглядывал начальник охраны, был изображен гарем во дворце восточного владыки. Полуобнаженные тела наложниц дразнили зрителя своей ленивой негой и прихотливой грацией. Прелестные дамы собрались у фонтана, они угощались шербетом и сладостями, мечтая о мужских объятиях. О чем еще грезить молодым, холеным и праздным женщинам?

Лавров ощутил, что возбуждается, и невольно вспомнил Эмилию Ложникову. Он не ошибся, прочитав в ее глазах чувственный призыв.

– Почему бы и нет? – прошептал он.

Глория его игнорировала. Вчера, после того, как Роман, скрепя сердце, отпустил грабителя, она пожелала ему спокойной ночи и ушла к себе. Никакой награды за поимку преступника! Никакой благодарности. Впрочем, ему не привыкать.

Он тяжело вздохнул, потянулся и вскочил с постели. Душ и бритье заняли полчаса.

– Завтра-а-ак, – зычным голосом сообщил Санта с первого этажа.

Дивная акустика в этом доме. В ином месте поглощаются все звуки, в другом даже шепот отзывается многократным эхом.

Лавров, свежий и бодрый, словно не было утомительной ночи, спустился к столу, накрытому в кухне.

– А где хозяйка? – вскользь осведомился он.

– Глория Артуровна уже позавтракали.

– Ах вот как!

Начальник охраны намеренно подумал о Ложниковой: «Как только вернусь в Москву, сразу же позвоню ей. Она не откажется от свидания!»

Он съел весь омлет, гренки и выпил две больших чашки какао. Злость на Глорию не испортила ему аппетита.

«Сколько можно обходиться без женщины? – накручивал он себя. – Я не евнух, чтобы только облизываться. Раз мной пренебрегают, я найду достойный ответ».

Он решил отомстить Глории за ее неоправданную холодность. Она нарочно мучает его, испытывает на прочность. Зачем позвала, если не хочет любви? С местным пьянчужкой Санта и один управился бы.

«Ты не прав, Рома, – откликнулся внутренний голос. – Она почувствовала, что в мыслях ты уже изменил ей. Глорию не проведешь! Ты отступник. А отступников не жалуют!»

– Ну и черт с ней…

– Ты о ком? – усмехнулась она за его спиной. – Обо мне, что ли?

Лавров подскочил от неожиданности и обернулся.

– Нет… – соврал он, краснея. – Я о работе. Надоело одно и то же. Вечная суета, гонка, Колбин с его придирками.

– А я подумала, ты на меня сердишься.

– За что? – притворно удивился начальник охраны.

– Значит, не сердишься? – улыбнулась Глория. – Тем лучше.

Лавров с досадой потер виски. Как его все достало! Все чего-то от него требуют, в чем-то уличают.

– Голова болит? – участливо спросила она.

– Я не выспался. А надо ехать, целый день крутиться, как белка в колесе.

– Бедняжка.

– Издеваешься? – взорвался он.

– Что тебе известно о сестре нашего ночного гостя? – вдруг спросила она.

– Какой сестре? – растерялся Лавров, лихорадочно припоминая общие черты во внешности Павла и Эмилии. Она брюнетка, он русый…

– Они двоюродные брат и сестра, – заметила Глория.

Ее улыбка выводила начальника охраны из себя. Что она возомнила? Он не обязан перед ней отчитываться.

– Будешь читать мне мораль?

– Ни в коем случае. У меня к тебе просьба. Захвати с собой Павла, когда поедешь в Москву. Ему нужно проведать сестру.

– Откуда ты знаешь?

– Догадалась.

– А что, рейсовые автобусы уже не ходят?

– Так подвезешь или нет?

Глория была в облегающем шерстяном платье терракотового цвета, на шее и в ушах – кораллы. Будто на вечеринку собралась. Ей смех, а другим горе.

– Подвезу, – угрюмо кивнул Лавров. – Я человек служивый. Подчиняюсь приказам.

– Заодно и поболтаете…

Когда «туарег» выехал за околицу деревни, начальник охраны увидел медленно бредущего по дороге вчерашнего нарушителя спокойствия.

– Эй, парень!

Тот посторонился, пропуская машину. Это был Павел, на сей раз одетый в джинсы, кроссовки и кожаную крутку. Не все еще пропил, гаденыш.

– Провидица… – процедил Лавров, притормаживая и опуская стекло.

– Чего тебе? – отпрянул «грабитель».

– Куда лыжи навострил?

– В Москву, к сеструхе. Мне без дела шататься нельзя. Башню сносит.

– Садись, подвезу.

Парень не поверил. Он стоял, избегая взгляда водителя и переминаясь с ноги на ногу.

– Садись, говорю! – прикрикнул на него Роман. – Будешь меня баснями развлекать, чтобы не уснул за рулем. Ночку ты нам испоганил, теперь типа отрабатывай.

Тот радостно улыбнулся.

– Правда возьмете? Спасибо…

Глава 11

Москва

– Эмилия? Ты? – удивилась Светлана. – Какими судьбами?

Ложникова поджидала ее у выхода из театра. Завидев декораторшу, она подошла и поздоровалась.

– Сможешь уделить мне полчаса?

– Я хочу успеть пообедать, – замялась бывшая жена Артынова.

– Пообедаем вместе. Я угощаю, – предложила Ложникова.

Они являли собой разительный контраст. Ложникова – сама элегантность, Светлана – леди эпатаж.

– Чем обязана? – сухо осведомилась художница. – Хочешь сделать заказ на оформление? Предупреждаю, у меня работы по горло. Да и вкусы у нас не совпадают.

– Я по личному вопросу.

Светлана вздернула подведенные черным брови. На нее оглядывались. Пальто из разноцветных кусков ткани, висящий из-под него «рваный» подол зеленого платья с бахромой и ярко-красные сапожки выделяли декораторшу из череды прохожих.

– Я тебе все объясню, – пообещала Ложникова. – Не здесь. Не хочу говорить об этом на улице. Где ты привыкла обедать?

– В пиццерии. Тут недалеко.

– Хорошо, идем.

Когда они уселись за свободный столик и заказали еду, Эмилия приступила к делу.

– Ко мне журналист приходил, – заявила она. – Странный тип. Расспрашивал об Артынове. Он что-то копает.

– Что?

– Не знаю, – покачала головой бывшая модель. – Он показался мне подозрительным.

Светлана прищурилась. Ее огромные серьги в виде усыпанных стразами ромбов вульгарно блестели.

– С каких пор тебя это волнует? Разве у вас с Артыновым…

– Нет-нет! – поспешно возразила Ложникова. – К старому возврата быть не может.

– Тогда в чем проблема?

– Тебе безразлично, что с ним происходит? Я имею в виду, вы не год и не два прожили вместе. Неужели…

– Нет! – теперь уже Светлана поторопилась отмежеваться от бывшего супруга. – У Семы своя жизнь, у меня – своя.

– Проходит любовь, проходит и ненависть.

– Видно, тебя он мало заставил страдать.

– Я сама виновата, – улыбнулась Ложникова. – Нельзя верить мужчинам.

Напряжение, возникшее при встрече былых соперниц, понемногу рассеивалось. Официантка принесла пиццу со сладким перцем и томатный сок.

– Здесь сносно готовят, – сказала Светлана, принимаясь за еду. – Попробуй.

Эми с опаской отправила в рот кусочек пиццы. Она сидела на диете, и тесто не было включено в ее рацион. К тому же она отвыкла есть в подобных забегаловках.

– Ну как?

– Ничего…

– Как он выглядел, твой журналист? – поинтересовалась вдруг Светлана. – Красивый брюнет со светлыми глазами? Одет с иголочки? Приятные манеры?

Ложникова сделала глоток сока и закашлялась. Пицца показалась ей невкусной, а сок пересоленным.

– Ты… кха-кха!.. где ты его видела?

– Он и ко мне приходил, – призналась Светлана. – Значит, он все-таки журналист? Мне он представился сыщиком.

– Сыщиком? Вот оно что! Не зря он вызвал у меня подозрения. Что ему было нужно?

– Расспрашивал об Артынове. По-моему, он ведет собственное расследование смерти натурщицы, Ольги Слободянской. Его кто-то нанял.

– Кто?

– Да кто угодно! – ухмыльнулась декораторша. – Любовник погибшей девушки, к примеру. Похоже, у Семы неприятности.

– В чем его могут обвинить?

– По сути, ни в чем.

– Что, если Ольга в самом деле погибла из-за Артынова? Ты знаешь его склонность ко всяким оккультным ритуалам.

Бывшая жена сосредоточенно жевала пиццу. Встреча с Эми внушала ей беспокойство. Чего добивается эта респектабельная дамочка? Неужто ее всерьез беспокоит судьба какой-то натурщицы?

– Скажи прямо, ты за себя боишься? – спросила она. – Думаешь, если Сема писал твои портреты, то и тебе угрожает смерть?

Ложникова смутилась.

– Ерунда. Кстати, а почему ты сама ему не позировала?

– Меня тошнит от его живописи. Он бездарь! Тебе это отлично известно.

– Но сейчас Артынов не тот, каким был раньше, – заметила Эми. – У него открылся настоящий талант. Его «Венера» производит фурор. Тебя это не удивляет?

– Не слышала, чтобы в галерее, где он выставляется, толпилась публика.

– Истинные ценители уже видели полотно. Говорят, многим становится не по себе.

– Почему? – взмахнула ресницами Светлана.

– Ты сама-то была в галерее?

– Какая разница? Я слишком хорошо знаю манеру Семы. Он заимствует сюжеты у знаменитых мастеров и вписывает туда своих натурщиц. Идея не нова. До него так уже делали. У Семы – никакой фантазии. Где же тут творчество? Сплошной плагиат и жалкое подражательство.

– Зато у него нет отбоя от заказов.

– Это не аргумент, – с раздражением возразила декораторша.

– А как насчет «Венеры»? От нее мурашки бегут по коже.

– Особенно после гибели Ольги? – скривилась Светлана. – Люди обожают искусство с привкусом крови. Картины и книги, написанные в тюрьмах маньяками, тоже пользуются спросом.

– Ты хочешь сказать, что Артынов – маньяк?

– В некотором смысле да. Он маньяк, одержимый собственной «гениальностью».

– Ты очень обижена на него. И несправедлива.

– А ты типа благодарна ему за незабываемые чувства!

Ложникова не нашлась что ответить, и потянулась за соком. Она едва притронулась к пицце, тогда как художница съела все и бросила взгляд на часы: ее обеденный перерыв заканчивался.

– Я не понимаю, что случилось с Артыновым, – призналась бывшая модель, с трудом проглотив сок, который показался уже не соленым, а горьким. – Но его «Венера» потрясает.

– Может, за него пишет кто-то другой?

– Ты? – брякнула Ложникова.

Светлана на секунду оторопела, а потом расхохоталась.

– Не смеши меня. Во-первых, я с утра до вечера в театре, а во-вторых… с какой стати мне помогать Семе?

– Послушай, нечто подобное уже бывало, – торопливо заговорила Эмилия. – Я насчет живописи. Мне тут попалась книжка о женщинах Пикассо. Его первая жена, Ольга Хохлова, русская балерина, которую он изображал на своих полотнах, сошла с ума. Фотограф Дора Маар, не один год служившая Пикассо музой и моделью, тоже тронулась умом, ей пришлось долго лечиться. Мари-Тереза Уолтер повесилась, а последняя жена мэтра Жаклин Рок застрелилась.

– И что с того? Франсуаза Жило, например, не пострадала.

– Видимо, она оказалась достаточно сильной, чтобы противостоять творческой агрессии гения.

– Скажи еще, что Рембрандт писал Саскию, и та скончалась от чахотки. А потом его новая возлюбленная Хендрике Стоффельс, позировавшая для «Девушки у окна» и прочих картин, скоропостижно умерла.

– А загадочная смерть герцогини Альбы, которую влюбленный Гойя запечатлел в виде «Обнаженной махи»? – не сдавалась Эми. – А «Дама в голубом» Сомова, которая убила ту, с которой была написана? Список можно продолжать и продолжать. Есть объяснение этому феномену?

Светлана подняла на Ложникову пристальный взгляд.

– Ты основательно проштудировала тему, – заключила она. – К чему ты клонишь, не пойму? Артынов – не Рембрандт и не Пикассо. Даже не Сомов.

– То-то и оно! Тебе не приходило в голову, что… что…

Эмилия запнулась и замолчала, не смея вымолвить роковые слова. Декораторша на миг онемела от поразившей ее догадки.

– Думаешь… он мог? – выпалила она. – Сема? Не-е-ет…

– А вдруг? Вдруг он решил…

– …убивать натурщиц? Зачем? В доказательство своего величия? Абсурд. Хотя…

– Гибель Ольги позволила ему поднять цену за «Венеру» вдвое!

– Боже мой…

* * *

Доставив Павла до площади трех вокзалов, как тот просил, Лавров заехал домой, перекусил и позвонил в офис.

– Колбин рвет и мечет, – шепотом сообщил охранник. – Не с той ноги встал, видать.

– Черт с ним. Пусть побесится, пар выпустит, а я тем временем на филиалы сгоняю, проверю, все ли в порядке.

– Когда вы будете, Роман Васильевич?

– После обеда, не раньше.

В Москве стоял пасмурный день. Дворники сметали с мокрого асфальта облетевшую за ночь листву. Моросило.

Начальник охраны сидел за рулем, а в голове крутились слова Глории о двоюродной сестре Павла. Неужели это Ложникова? Он старался разговорить пассажира по дороге в город. Тот охотно болтал, скрывая неловкость за свое ночное вторжение в чужой дом, но фамилии сестры не называл.

«Может, надо было за ним проследить? – подумал Лавров. – Тогда Колбин точно лопнет от злости. Сегодня я обязан появиться на работе хотя бы на пару часов. Иначе меня уволят. И протекция Глории не поможет!»

Он мысленно возвращался к болтовне Павла, пытаясь выудить оттуда полезные сведения. Что тот говорил о сестре? Она москвичка, красавица, каких поискать… удачно вышла замуж… с деревенскими родственниками тесные отношения не поддерживает, но в помощи не отказывает. Умная, университет окончила.

Все это могло относиться как к Эмилии, так и к сотням других барышень. Москва большая.

«Как зовут сестру?» – спросил Лавров.

«Не скажу, – отрезал парень. – Стыдно ее подставлять. Она за меня не в ответе. Вдруг муж узнает, какой у нее брат непутевый? Позор и ей, и мне. Да и мать меня за такое по головке не погладит».

«Что ж ты за ум не возьмешься?»

Павел покосился на водителя и взъерошил русую шевелюру.

«А что значит взяться за ум? Барахлом торговать на рынке? Или с утра до вечера в офисе торчать: принеси-унеси-подай? Я свободная личность! – важно заявил он. – Я тоже, между прочим, в техникуме учился, на нефтяника. Мать заставила. Если бы не она, я бы в библиотекари пошел».

«Ты – библиотекарь?» – прыснул со смеху Лавров.

«Чего смешного-то? Я книжки люблю читать. День и ночь бы читал. Только за это деньги не платят».

«А на Севере ты чем занимался?»

«На буровой вкалывал. Тяжело, зато прибыльно. Правда, тоска заедает, сил нет. Оттого и пить начал. У меня душа тонкая… а работа грубая. Диссонанс!»

«Ого! Какие ты слова знаешь, – поразился Роман. – В книжках вычитал?»

«У меня, как у Максима Горького, свои университеты».

«Вижу, ты человек опытный, умудренный жизнью, – подтрунивал над ним начальник охраны. – Как же тебя, Паша, на грабеж потянуло?»

Пассажир помрачнел, отвернулся.

«Я не вор, – буркнул он, глядя в окно на пробегающие мимо сосны. – Я любопытный. Почему в дом полез, сам не пойму».

«Бес попутал?»

«Может, и бес…»

«Не дуйся, Паша, – примирительно сказал Лавров. – Я тебе не враг. Разобраться хочу, что у тебя на уме».

«Заскучал я. Деревенская житуха не для меня. Я все книжки, что с собой привез, перечитал и запил. Мать ругалась, отца покойного попрекала, что мне его алкогольные гены передались. Себя кляла, что за алкаша вышла. Тошно мне стало! И тут… ни с того ни с сего от спиртного отвернуло. Напрочь! Увидел бутыль с самогоном, еле успел во двор выскочить. Вывернуло прямо в малину под забором. Еле отдышался. Обедать даже не смог. Уф! Сосед ко мне пришел опохмеляться, а меня опять пополам согнуло… закрутило внутри, будто сто ежей в желудке заворочались. Он на меня глядел, глядел и говорит: на тебя, мол, поворожили, Пашка, пропал ты совсем. Я к нему с кулаками, – кто наворожил? Он клянется и божится, что не знает. Велел у матери спросить, не бегала ли она к знахарке, которая вместо Агафона. Хорошо, мать в продмаг ушла за сахаром, я остыть успел, норов свой усмирить. Потом-то кинулся, конечно, но уже без лютости. Она все отрицала».

«И ты решил сам у знахарки выпытать, ворожила она, чтоб ты пить перестал, или нет?»

То, что парень назвал Глорию знахаркой, развеселило Лаврова. Вот, оказывается, кем считают ее жители деревни.

«Выпытать не выпытать… а поглядеть больно захотелось, – признался Павел. – Я и раньше знал, что на краю леса ведьмак жил, а теперь там ведьма поселилась».

«Какая же Глория ведьма? Женщина как женщина».

«Я ни разу в жизни не видел, как ведьмы живут, – улыбнулся пассажир. – А кто ж меня в дом-то пустил бы? Вот я ночью и рискнул. Думал, заберусь внутрь, погляжу, какая она, избушка на курьих ножках! Я ничего брать не собирался, только посмотреть».

«Нехорошо вышло, – пристыдил его Роман. – Невежливо. Кто же ночью к даме врывается?»

«А она красивая… – мечтательно протянул парень. – Я бы такую полюбил…»

Автомобиль впереди резко затормозил, и Лавров чудом не врезался ему в задний бампер.

– Ч-черт!!!